Тёмные облака. Книга первая

Охотник

Прозвенел будильник. Сергей открыл глаза, просыпаться не хотелось. Он всегда вставал утром с неохотой, особенно зимой, когда звонок будильника выдёргивал его в темноту и холод царившего за окном неуютного мира. Всё же он собрал волю в кулак, практически рывком сел в кровати. Вне одеяла было зябко, хотелось вернуться в его тепло, нырнуть обратно лицом в подушку, ещё хранившую след памяти необычного сна, из которого Сергея так резко извлекли. Сон не то чтобы был совсем необычным, он был из категории приятных, освежающих снов, которые скрашивали его жизнь, были окнами куда-то, куда он больше всего хотел попасть. Это он знал точно. Но что там, и почему его так туда тянет, он представлял себе довольно смутно. Так и сейчас, стараясь не спугнуть зыбкое чувство прикосновения к реальности сна, он нащупал краешек воспоминания – неуловимый образ, и осторожно потянул. Образ задрожал, но вместо того, чтобы оформиться, соскользнул в пустоту и исчез. Нить, идущая из сна, порвалась, и в комнате стало ещё холоднее. Сергей снова ощутил беспросветность реальности, в которую просыпался каждое утро.

Ёжась, не столько от холода, сколько от отвращения, он вышел из спальни на кухню, включил свет, поставил чайник. Пока чайник закипал, Сергей пошёл почистить зубы. Глядя на своё отражение в маленьком, с тёмными пятнами облупившейся амальгамы, зеркале, он подумал, насколько имя, данное человеку при рождении, определяет его мировосприятие. В его случае это было даже не имя, а прозвище. Ещё с детского сада мальчишки называли его Серый. Ему это нравилось, гораздо больше, чем всякие слюнявые Серёжики и Серюни, которые доставались ему от мамы и бабушек. В Сером чувствовалась серьёзность, некая взрослость, заставляющая сверстников относиться к нему с большим уважением. Постепенно к этому прозвищу добавлялись новые значения. Подростком, он чувствовал себя Серым Волчонком, огрызающимся и опасным для всяких мелких грызунов – очкариков. Позднее он стал охотиться. Сначала на тёлочек – ничего личного, просто охота. Потом и на всё, что его привлекало. В охоте был азарт, сам процесс радовал Сергея даже больше, чем желаемый предмет. Подросший Серый Волк внутри подсказал, что эффективней охотиться стаей – и Сергей сколотил вокруг себя стайку ребят из своего двора и соседнего, где стал вожаком. Но со временем понял, что он, скорее, волк-одиночка. Другие люди для него представляли интерес, как трофеи или средства, полезные в охоте. Так что близких друзей и долговременных отношений у него не было. Не было у него и особых увлечений, не считая, разве что, коллекционирования марок. Тематика его коллекции была до странности разнонаправленной – Сергея интересовало всё, связанное с дикой природой, особенно животные и птицы. А также всё, имеющее отношение к механизмам, устройствам и инструментам – оружие, в том числе. Кружки он не посещал – Сергей вообще был типичным представителем поколения, выросшего с ключом на шее. То есть, предоставленного самому себе. Родители, оба работающие инженерами, имели сугубо технический склад мышления и не интересовались гуманитарными направлениями. Следовательно, не привили и Сергею ни любви, ни интереса – пожалуй, что ни к чему, так как вообще мало им занимались. Имея довольно средний школьный аттестат, он поступил в строительный техникум, учился без особого интереса, и студенческие годы особенно ярких воспоминаний не оставили.

Со временем, серого цвета в его жизни только прибавлялось. Серым стал его облик – он любил одежду неярких цветов, как будто маскирующую, делающую его малоприметным для потенциальных угрозы или добычи. Серыми были глаза, скорее из-за холодного, оценивающего взгляда (сам по себе цвет его глаз был скорее серо-зелёным). Серыми, вернее пепельно-русыми, были его волосы. Черты лица, довольно мелкие и не выделяющиеся, тоже можно было назвать серыми, как и цвет кожи человека, мало бывающего на солнце. С возрастом эта серость окутала и окружающий мир. Серые будни были действительно безрадостными. Словно он находился в невидимой тюремной камере, которая перемещалась вместе с ним, куда бы он не пошёл. Свою работу, конструкторское бюро, где Сергей работал чертёжником, он не любил и называл «серый ящик», и даже лица людей на улице напоминали серые почтовые ящики с горизонтальными прорезями ртов.

С годами, в нём крепла уверенность, что с миром, в котором он жил, что-то не так, жизнь не должна быть таким серым унылым киселём, где он буксовал и задыхался. Эту уверенность поддерживали сны того самого сорта, один из которых Сергей упустил этим утром. Эти сны напоминали совсем о другой жизни: яркой, залитой солнечным светом, наполненной радостным смыслом. Иногда отражение этих снов появлялось на каких-то событиях его жизни, скорее, проявлялось в том способе, которым Сергей их воспринимал. Как будто солнечный зайчик быстро протирал окошко на пыльном сером стекле, через которое он смотрел на мир, и скакал, играя, высвечивая вспышками радостного интереса привычные вещи в рутине его упорядоченной жизни. В такие моменты в его жизнь входили цвета, в ней появлялся вкус и аромат. Появлялась наполненность, смысл и желание что-то поменять. Но такие моменты никогда не длились долго, серая пустота подкрадывалась, наползала, и в какое-то утро Сергей понимал, что вместо сочного ароматного яблока он снова жуёт картон.

Сергей, будучи человеком наблюдательным и склонным к анализу, однажды пришёл к выводу: его, и скорее всего всех вокруг, обманули. Нахлобучили на глаза постылую скучную жизнь, лишённую какого-либо смысла, кроме самовоспроизведения. В трафаретные лозунги, которыми пытались заменить этот смысл, Сергей не верил. Более того, лично он не знал никого, кто бы в них верил на самом дале. О том, что им отчаянно и бесстыдно врут, подозревали многие. Но не многие из его знакомых видели источник этого вранья вне политической системы. Это было нечто гораздо более масштабное и могущественное. Нечто, заставляющее его смотреть на мир и воспринимать вещи определённым образом. Как-то раз, попав на сеанс массового гипноза, он определённо узнал это состояние. Это было выступление Кашпировского, который провёл с залом тест на гипнабельность, после чего попросил подняться на сцену тех, на кого внушение подействовало. С первых секунд теста, Сергей ощутил неладное. Тяжесть и муть в голове, которую он стал различать, благодаря снам – на контрасте, мгновенно усилились, воля его ослабела и стала какой-то ватной. Он явственно почувствовал вторжение и давление чужой, неприятно холодной воли, собирающейся похозяйничать внутри него. Это чувство было настолько мерзким, что Сергей немедленно вытолкнул это чужое, явно недоброжелательное сознание. Тут же стало легче. Намного, намного легче. Будто, оказав сопротивление, Сергей вытолкнул из своего сознания не только гипнотизёра, но и привычный тусклый морок. Вспышка озарения, ясного понимания тут же по-новому осветила происходящее. Та реальность, в которой всех нас тут держат, как в тесном и душном чулане – не что иное, как гипноз. Наваждение. Наблюдая происходящее потом на сцене, Сергей только укрепился в этих выводах. Люди под гипнозом действительно находились и проживали именно ту реальность, которую им внушали. С точки зрения зрителей, они вели себя смешно и неадекватно, по-дурацки. Ловили рыбу, крутили баранку, были оперными примадоннами или исполняли «танец маленьких лебедей». В своей, внушённой реальности они действовали вполне логично, в соответствии с обстоятельствами. Которых на самом деле не было! Из зала Сергей вышел, что называется, другим человеком. Впервые он так явно ощутил свою волю, воздействие чужой и свою способность к сопротивлению.

Более того, он уже отчётливо понимал, что та ясность и яркость света из снов – и есть настоящая реальность. А та, в которой он привык жить – кривляние на сцене под дудку издевающегося гипнотизёра. Он подумал о вспышках света – солнечных зайчиках, гостях из Той реальности. Они были неуловимы, появлялись неожиданно и бесследно исчезали. От его желания и воли это никак не зависело. Но они стали манить его ещё больше, после этого сеанса. И Сергей решил начать на них охоту.

Прежде всего, упорядочив весь свой предыдущий опыт, Сергей решил, что от него и всех остальных, тщательнее всего скрывают сам факт обмана, направляя догадки о причине неудовлетворённости жизнью куда угодно, подальше от реального положения дел. И, догадавшись самостоятельно, Сергей совершил огромный прорыв. Теперь, собственно, следовало искать достоверную информацию об этом самом положении дел. Благо, в то время, в начале 90-х, всякой эзотерической литературы было в избытке. На то, что продавали в переходах, Сергей решил не обращать внимания, резонно рассудив, что вряд ли такая информация будет широко доступна. Он начал интересоваться книгами, которые было трудно достать. Ему посоветовали Кастанеду, переводных изданий его на русском ещё не было, и за самиздатовские переводы он выложил несколько зарплат. Прочитав все книги от корки до корки, Сергей понял, что описывались в них вовсе не те миры, в которые он попадал во снах. Как они выглядели, он не помнил, но помнил послевкусие тёплого солнечного света, свежего морского воздуха, аромат свежих сдобных булочек и корицы. После таких снов, на душе было удивительно легко. После книг Кастанеды в душе стояла стылая ночь, с металлическим привкусом. Зато Серый Волк от Кастанеды был в восторге. Ему казалось, что эти книги были написаны про него и для него. Он видел себя безупречным, безжалостным воином. По книгам учился охотиться, как сталкер. Тренировал самообладание и бесстрашие. Особенно его впечатлило понятие Намерения. Для него это было главным открытием – он нашёл средство контроля и управления реальностью. Он понял, как создаются наваждения и понял, как ему казалось, механизм того огромного коллективного наваждения, из которого так хотел выбраться. Но ответов на вопрос, как, собственно, выбраться туда, куда он хотел, и кто это наваждение насылает, он так и не получил. Так он понял, что купил очень длинный и дорогой рецепт создания другого наваждения, ничем не лучше первого.

Какое-то время Сергей эксплуатировал то полезное, что он всё-таки для себя приобрёл. А именно, Намерение. Это работало, и это радовало. Сергей чувствовал, что ткань реальности продавливается, уступая его нажиму и начинает поставлять ему желаемое по списку. Он поймал эйфорию неофита, возомнил себя настоящим магом и колдуном. Но, будучи человеком неглупым и наблюдательным, он заметил, что у податливости реальности есть предел, как есть предел растяжения у резинки в рогатке. Достигнув этого предела, реальность давала сдачи, отбрасывала назад ещё с большей силой, чем несла вперёд. Пространство не терпело насилия над собой. В отличие от адептов пикапа и вульгарного НЛП, он понял: это так не работает. Нельзя тыкать своим возбуждённым Намерением во все стороны, как сексуально озабоченный гомосексуалист в бане. Само Намерение, без знания законов его применения, было бесполезно в стратегическом плане. Почти четыре года, ушедшие на освоение учения Дона Хуана, были потрачены зря. Он не только не поймал ни одного солнечного зайчика, но ещё и потерял из виду места их обитания. Отрадные сны уже очень давно ему не снились. И вот, сегодня он почти вспомнил, почти поймал это желанное чувство безмятежной лёгкости и солнечного тепла. Почти.

Сергей дочистил зубы, оделся и сделал себе утренний кофе. Сев за стол, медленно поднёс чашку к лицу. Вдыхая кофейный аромат, он вдруг почувствовал запах корицы, которой там точно не было. Неожиданно на него свалился целый букет запахов – свежего печенья, апельсинов, новогодней ёлки, горячего черноморского песка и ещё чего-то, что невозможно объяснить. Кроме догадки, что так, наверное, пахнет в Раю. Нежданно-негаданно, на Сергея обрушился мир из его снов. Не в результате охоты, сталкинга или волевого усилия. Просто сам решил прийти, когда захотел.

Сколько это длилось, Сергей так и не понял. Стрелки на часах показывали, что прошло несколько минут. В своих ощущениях он провёл там никак не меньше часа. Сергей откуда-то знал, что знает теперь об этом мире очень много, если не всё. Но знания эти были на совершенно незнакомом и даже не на человеческом языке, и он подумал, что потребуется время для их перевода в понятные ему образы и слова в глубине его подсознания. Но одно Сергей понимал отчётливо – он побывал Дома.

Матрица Души

Когда Бэт вернулась из контакта с человеческим сознанием, в ней царил сумбур. Очень сложно было сориентироваться в том громадном объёме информации, из которого оно состояло. Бэт вернулась к первым впечатлениям от него, чтобы выстроить осмысленную картину. Больше всего её тронуло чувство встречи с очень близким, родным существом. Огонь, горевший в ядре человека, был ошеломительно ярким, мощным, даже для неё. Смотреть на него было трудно, как на Центральное Белое Солнце всех миров. Бэт отвела от него взгляд и заметила множество линий, складывающихся в разные геометрические фигуры, которые множество раз повторяли себя со множеством вариаций, и так до бесконечности. Приглядевшись, она заметила определённый порядок, структуру, в которую складывались танцующие, вихрящиеся линии. Она увидела два потока – вертикальный и горизонтальный, движение по ним шло в четырёх направлениях: сверху вниз – снизу вверх и справа налево – слева направо. Вертикальный выглядел как световой столб энергии такой мощи, что слушался отчётливый гул её напряжения. Бэт видела, что эта Сила была направлена сверху вниз. Снизу вверх шло, скорее её отражение. Горизонтальный поток был спокойным, широким, но гораздо менее мощным. Вместе эти два потока, пересекаясь, образовывали крест, в центре которого ярко сияло Ядро человека, как отражение Центрального Солнца. От Ядра свет распространялся радиально, кольцами. Одно такое кольцо вдруг остановилось, зафиксировалось и стало набирать световую мощь. Скоро оно уже горело, как огненный обруч на тёмном фоне человеческого подсознания. Бэт заметила в нём некое изменение, усложнение. В тот же момент от кольца отделились ещё шесть таких же колец. Они встали в круг, равномерно пересекаясь между собой и самым первым горящим обручем. Все они проходили через его центр, линиями своих пересечений образуя в пространстве красивую и совершенную фигуру, напоминающую цветок. «Это семя Древа Жизни», – узнала очертания фигуры Бэт, это была любимая форма Матери, которая обожала всё круглое.

В сердцевине цветка было видно шесть узких лепестков. Постепенно, ярче всего стали гореть их края. От кончиков лепестков протянулись световые нити, которые, перекрещиваясь, соединяли их на манер двух равносторонних треугольников, смотревших вершинами вверх и вниз.

Продолжая вглядываться, в углах треугольников Бэт увидела очертания Букв, золотым светом горящих в пространстве. Она узнала стоявшую сверху Алеф, первую Букву Алфавита. По часовой стрелке за ней шли Айн, Зайн, Рэш. В следующей Букве она с удивлением узнала себя, круг замыкала Вав.

В картинке опять начали происходить изменения. Бэт уловила взаимопритяжение Букв на вершинах треугольников. Зайн, Алеф и Бэт образовывали треугольник с основанием внизу и вершиной, направленной вверх. «Зээв – Волк!», – прочитала Бэт, и в треугольнике тут же возник образ серого волка, напряжённо принюхивающегося к чему-то, его тревожащему. Треугольник с основанием сверху, сиял Буквами Айн, Вав и Рэш, но в слово они не складывались. «Чего-то не хватает», – подумала Бэт, – «тут должно быть какое-то слово». Тут её внимание начала привлекать Буква Бэт, как привлекает внимание своё отражение в зеркале. Видимо, получив дополнительную энергию, она засветилась ярче и замкнула слово из четырёх Букв. «Орэв – Ворон!!» В треугольнике возник образ большой птицы, парящей в воздухе и вглядывающейся во тьму.

«Интересно устроен человек», – подумала Бэт. Кроме интереса, она почувствовала симпатию к этому сложно устроенному, но безусловно светлому созданию. В этом Бэт не сомневалась, так как Буквы Алеф, Вав и Рэш, бывшие основой его существа составляли слово Ор – Свет. Да и откликнулся он на её зов ярче всех, кого она увидела. Бэт улыбнулась конструкции в пространстве, своим сиянием напоминающей бенгальский огонь. Словно отвечая, та загорелась ещё сильнее, вспыхнула ослепительно ярко и погасла. Видение растаяло в воздухе, и Бэт снова обнаружила себя в покоях Отца.