Визитер

И действительно, как я сразу не понял, ведь он один в один похож на нашего школьного учителя физкультуры! Он сделал какую-то гримасу, и с тем же самым лицом стал вдруг директором рекламного агентства, а потом и вовсе превратился в актера Валентина Журавлева.

– Ладно, хватит, – сказал он, откидываясь на спинку дивана. – Устал. Вы отдыхаете, а я между тем работаю. Вы, кстати, кофей обещали.

Я отошел к плите, сварил кофе и разлил его по чашкам. А когда обернулся с чашкой в руке, его уже не было.

Исчез. На столе остался только дурацкий договор. Перечитав его несколько раз, я так ничего и не понял.

х х х

Утром, часа за два до того, как я обычно просыпаюсь, то есть в рань несусветную позвонил Валька.

– А знаешь, я был не прав, мы нашли общую концепцию.

– Ты о чем?

– Ну, Сам согласился в основном с моей трактовкой. Ты что, не въезжаешь?

– Теперь въехал. Согласился, и замечательно. – Мне хотелось сообщить ему, что эта новость не протухла бы и часов до 11, но я удержался, понимая, что Валька, может, всю ночь не спал, переживая разговор с режиссером. – Значит, увидим тебя в главной роли?

– Ну да. Только постановка откладывается до следующего сезона. Сейчас будет ставиться твоя пьеса. Вчера была читка, всем понравилось. На следующей неделе начнутся репетиции. Поздравляю.

Похоже, он действительно был рад за меня. Но я понимал, что от читки до постановки дистанция огромного размера, и измеряется она не километрами, а тысячами, причем в американских долларах. Визитер мой вчера про деньги поговорил-поговорил, да и исчез, может, при себе не было, надо в банк зайти, со счета снять, успокаивал я себя, хотя в глубине души понимал, что не в банке он деньги берет.

Пожалуй, для начала следует разобраться с договором, который я подписал. Его странность и малопонятность внушала тревогу. Я должен уяснить себе, какие неожиданности он может сулить. Самым разумным показалось проконсультироваться с юристом, но сначала надо зайти в БТИ, ведь на договоре стояла печать именно этого учреждения. Я зашел в ближайшее, благо оно находилось в подъезде соседнего дома. Судя по тому, что у этого подъезда постоянно сменяли друг друга дорогие иномарки, учреждение было солидное.

Первая же дверь, которую я приоткрыл, оказалась дверью какого-то важного начальника.

– Здравствуйте, – сказал я, – Вы не можете…

– Не могу, – ответил начальник, не поднимая головы от бумаг на столе.

– Но, может быть…

– Не может. – Не оборачиваясь, он как-то уж очень обидно махнул рукой в мою сторону, словно и не человек я был, а так, букашка малая, лист осенний, ветром скрученный.

Из соседней комнаты выскочила полная крашенная блондинка лет пятидесяти, и, оттесняя меня всем корпусом от двери, завопила:

– Что Вам надо? Вы что, не видите, человек работает!

Я протянул ей договор.

– Эта Ваша печать?

– Ну, наша, и что с того? Мужчина, отойдите от двери! Все, чуть что, лезут к самому Николаю Васильевичу! – пожаловалась она подошедшей другой, похожей на вопросительный знак даме, протягивая ей договор. – Я без очков не вижу, посмотрите, что там, а то ведь не отстанет, им все равно, обед у нас, или не обед!

Другая уставилась на бумагу.

– Так здесь же ничего нет!

– Как нет? Только что было!

– Бумага пуста совершенно.

И действительно, договор вместе с печатью куда-то исчез. В руках у полной блондинки был девственно чистый лист.

– Ошибка вышла, извините, не ту бумагу достал. – Я взял бывший договор и, скомкав, сунул в карман. БТИшные дамы проводили меня обалдевшими взглядами.

– Шутить изволите, господин мистификатор, – сказал я вслух, входя в свою квартиру.

– Да какие уж тут шутки! Нечего кому ни попадя договоры показывать. Так и в милицию схлопотать можно.

Он снова сидел на моей кухне, на том самом угловом диванчике.

– И давайте договоримся, или мы доверяем друг другу, или попрощаемся сейчас, и больше Вы меня не увидите.

– Но вчера… – растеряно произнес я.

– Мало ли что было вчера! Вчера и Вы в БТИ не ходили. Ладно, оставим БТИ. Поосторожнее советую впредь быть. И к юристу не обращайтесь, ничего интересного юрист Вам не скажет.

Он встал.

– Вынужден откланяться. Дела.

ххх

Про деньги опять не сказал ни слова, и от этого тревожно сосало под ложечкой. Дома после его визита стало совсем неуютно. Я вспомнил, что спектакль в театре скоро заканчивается. К этому времени я успел проголодаться, и лучшим местом, где можно закончить вечер, показалось мне кафе рядом с театром, после спектакля туда часто заходили перекусить и пропустить по рюмке актеры, и можно было узнать какие-то новости, а то и подслушать, что говорят о моей пьесе, меня в лицо в театре пока мало кто знал, а разговаривают актеры обычно громко.

Я пришел рано, и в кафе было лишь несколько человек, к театру отношения не имеющих. Заказав какое-то мясо, кофе и рюмку водки, я сел в углу лицом к двери. Не знаю, кого я ждал, но кого-то ждал. И кто-то появился, едва я успел расправиться со скромным ужином. Кто-то оказался женщиной, элегантной, стройной, довольно высокой, с собранными на затылке светлыми волосами, и эта женщина, обведя глазами зал, направилась к моему столику. Сев напротив, она приказала:

– Закажите чай с лимоном без сахара.

К этому времени я узнал ее, хотя сегодняшний облик сильно отличался от обычного, мне даже показалось, она не успела снять грим и переодеться после спектакля. Это была прима театра Елена Смольская, лучшая актриса, которую я когда-либо видел, лучшая в нашем городе, а, может быть, и лучшая во вселенной. Польщенный вниманием звезды к моей скромной особе, я несколько смущенно спросил:

– А может быть еще что-нибудь, Елена Дмитриевна?

– Нет, Только чай, устала, – она потерла виски.

Сегодня, в легком макияже, с красиво уложенными волосами, она выглядела красавицей, хотя красавицей не была. Даже не так, не красавицей она выглядела, она была прекрасна. Пока я подзывал официанта, делал заказ, и пока официант нес на подносе чашку и чайник, прикрытые салфеткой, она внимательно и серьезно рассматривала, можно сказать, изучала меня. И было в ней нечто новое, чего я не замечал раньше, что-то такое, что делало понятным – этой женщине невозможно отказать никогда и ни в чем. Выпив маленькими глотками посветлевшую от лимона жидкость, она повелительно произнесла:

– А сейчас мы с вами поедем в ночной клуб.

Оторопело глядя на нее, я мысленно подсчитывал, сколько у меня в кошельке денег. Мне случалось, правда, в мужской компании посещать подобные заведения, и я знал, сколько стоит там бутылка шампанского. На бутылку у меня, пожалуй, набиралось. А вдруг она захочет икру, или еще что-нибудь этакое? Конечно, за ужин с такой женщиной не жалко и заплатить, если бы было чем! Кажется, Елена поняла мои сомненья.

– Нас ждут. Пойдемте, наконец, у меня не так много времени.

– Но я без галстука, – сказал я, и подергал ворот водолазки. – Не пустят.

– Я тоже не в вечернем платье, – она была в элегантном брючном костюме, который можно при желании принять и за вечерний. – Со мной пустят.

В нашем городе было несколько ночных клубов, мы приехали в самый шикарный. Пожилой швейцар, похожий на старорежимного генерала, приветствовал нас низким поклоном.

– Мы к Арнольду Викторовичу, – сказала небрежно Елена.

– Предупрежден, Елена Дмитриевна. – Швейцар оглянулся, и тут же возник молодой человек в черной паре и белом галстуке. – Проводите.

Вслед за мальчишеским стриженым затылком мы прошли через почти пустой еще в это время зал и поднялись на второй этаж. Здесь располагались кабинеты, скрытые от посторонних глаз тяжелыми занавесями. Наш сопровождающий откинул одну из них, и я увидел круглый стол, на котором стояли цветы, серебряное ведерко с торчащей из него бутылкой и горели отражающиеся в хрустальных бокалах свечи. На угловом диване перед низким столиком сидел человек с высоким стаканом в руке, он тут же, отставив стакан, поднялся нам навстречу. Поцеловав Елене руку, он отодвинул стул с высокой спинкой.

– Присаживайтесь, Елена Дмитриевна, – Он повернулся ко мне. – Грохольский Арнольд Викторович. – Я произнес свое имя, которое ему, скорее всего, ничего не говорило. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Облик Грохольского свидетельствовал о принадлежности к высшим слоям общества. Держался он с достоинством, но без высокомерия. Кого-то он напоминал, только я никак не мог вспомнить, кого. Вроде, лицо где-то виденное, крупные черты, нос явно великоват, Но незнакомая уверенность и властность во взгляде, в каждом движении. Да нет, и лица, пожалуй, не припомню.

– Елена Дмитриевна, я не рискнул без Вас заказывать ужин, Вы уж сами выбирайте, – Грохольский протянул Елене карту.

– Никаких ужинов после семи, издержки профессии, – Елена смягчила свой отказ улыбкой.

– Жаль, а я-то надеялся угостить Вас. А Вы, молодой человек?

– Спасибо, только что ужинал.

– Ну, как хотите. Шампанского могу предложить?

– Пожалуй. – Елена снова улыбнулась. – Отказаться от хорошего шампанского выше моих сил.

Грохольский кивнул нашему провожатому, оказавшемуся и официантом, и тот, достав из серебряного ведерка охлажденную во льду бутылку, умело, не проронив ни капли, открыл ее, вытер горлышко салфеткой и разлил золотистое вино по бокалам.

– «Новый свет». Брют. Предпочитаю французскому. За встречу?

Елена отпила немного и поставила бокал, я сделал то же самое. Вино показалось мне слишком сухим, даже слегка горьковатым.

– Прекрасное вино, не правда ли? А теперь к делу. Что будет предметом нашего разговора?

– Арнольд Викторович, мне нужны деньги. В долг, разумеется.

– И много?

– Три тысячи. Я дам расписку.

– Дорогая Елена Дмитриевна, я дам Вам и три тысячи, и значительно больше, и расписка Ваша мне без надобности.

– Больше не надо – Елена посмотрела ему прямо в глаза – своими светлыми, почти прозрачными, в его темные, в которых отражались и свечи, и блеск хрусталя, и от этого казалось, что они искрились то ли насмешкой, то ли любопытством.

– Чтобы все было понятно, я должна объясниться. Мы с Александром Леонидовичем задумали один проект. Театральный, разумеется. Нам не хватает именно этой суммы. Сам проект пока тайна, – она слегка запнулась, – коммерческая. Но если Вы считаете нужным, я расскажу. Я имею здесь и творческий интерес, хочу сыграть, наконец, полноценную современную роль.

– Помилуй Бог, тайна, так тайна, тем более, что коммерческая, – он слегка насмешливо улыбнулся.

Я открыл было рот, чтобы напомнить: если она имеет в виду мою пьесу, то нужно десять тысяч, а не три, но почувствовал легкий удар туфелькой по ноге и промолчал.

– Значит, не хватает трех тысяч. А когда деньги нужны?

– Желательно сейчас.

– Тогда извините, оставлю вас на несколько минут. С банкоматом лично приходится общаться.

Когда он вышел, я не выдержал и спросил:

– Кто он?

– Один из самых богатых людей в нашем городе. Банкир и предприниматель.

– Но ведь… я замялся.

– Все знаю, потом.

Вернувшись, Грохольский положил перед Еленой деньги, и она небрежно убрала их в сумочку. Мы просидели еще минут пятнадцать, мучительных для меня из-за непонятности ситуации, потом Елена, посмотрев на часы, сказала:

– Арнольд Викторович, Вы уж извините, мы пойдем. Пора.

– Понимаю. – Он поцеловал Елене руку, – Привет супругу и до встречи. Удачи Вам, молодой автор.

– Надеюсь, все останется между нами троими?

– Разумеется, моя королева.

Когда мы отошли на достаточное расстояние от кабинета, я спросил:

– Куда теперь?

Елена искоса посмотрела на меня, и вдруг, помолодев лет на десять, озорно перекрутилась на одной ноге и негромко пропела:

– «В игорный дом. Тем груды золота лежат…» Я знаю, надо десять тысяч, а, может, и больше. Пойдем их выигрывать. Три я взяла потому, что, если наша авантюра провалится, эту сумму я через несколько месяцев смогу отдать.

– Как-нибудь разберемся, кто будет отдавать, – сказал я, надеясь сам не знаю на что. – А Вы когда-нибудь играли?

– Нет. А Вы?

– Тоже нет. Только смотрел.

– Тем лучше. Новичкам везет. К тому же у меня сегодня такой день, когда я наперед знаю, что будет.

– Так идемте, идемте скорее! – почти прокричал я, заражаясь ее легкомыслием.

Мы прошли в казино при клубе. Здесь игра уже началась, вокруг зеленых столов, сливаясь в единое черно-пестрое пятно толпились мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях, горели свечи, звучали короткие фразы, которые я и не пытался понять. Елена велела обменять деньги на фишки.

– Все?

– Все!

Я подчинился. Мы подошли к одному из столов и постояли некоторое время, наблюдая за игрой, вернее, наблюдала она, я ждал.

– Ставьте на красное!

Я оглянулся на Елену – разрозовевшаяся, с выбившейся на лоб прядью волос, она была очень хороша. Почти не понимая, что делаю, я снова подчинился. В зале повисла плотная тишина. Я отвернулся, чтобы не видеть, как крутится рулетка, и посмотрел на стол только тогда, когда по вдруг взорвавшейся тишине понял, что игра сделана. Крупье с непроницаемым лицом подвинул мне груду фишек. Меня охватило незнакомое раньше безумное возбуждение азарта.

– Я ставлю снова!

Елена поколебалась несколько секунд. Мне показалось, что азарт захватил и ее. Но разум возобладал, и она, став снова такой, какой я увидел ее в начале вечера в кафе, решительно произнесла:

– Нет, здесь достаточно. Идемте скорее, пока не наделали глупостей.

Выйдя из клуба, мы дошли до какого-то бара. Единственный посетитель был увлечен разговором с барменом. Сев к ним спиной и близко сдвинув плечи, мы на коленях пересчитали полученные в кассе деньги. Оказалось ровно восемнадцать тысяч.

– Десять Вам, три я отдам Грохольскому, остальное поделим пополам, распорядилась Елена. Возбуждение еще не совсем оставило ее, и, когда она пересчитывала деньги, ее пальцы слегка дрожали.

– Но это несправедливо. К тому мне надо ровно десять.

– Увидите, понадобится больше, так что берите. Если захотите, когда-нибудь потом, когда разбогатеете, отдадите.

После последних событий перспектива разбогатеть не казалась мне такой уж нереальной, и я взял деньги.

– Надеюсь на Ваше молчанье, – сказала Елена. И поклянитесь никогда больше не играть.

– Клянусь, – сказал я.

– А теперь закажите шампанского.

Шампанское оказалось теплым, сладким и невкусным, но мы выпили по глотку, глядя друг другу в глаза. На близком расстоянии глаза ее казались прозрачными, такие обычно меняют цвет в зависимости от одежды и освещения, я ощущал запах ее волос и духов, нежное тепло ее плеча. Ее доверчивая близость радовала меня, и на какую-то секунду показалось… Но нет, на этом лежало табу. Я улыбнулся, подумав, что со стороны нас можно принять за тайных любовников, но тут же поправился – скорее за заговорщиков, пьющих за успех какого-нибудь совершенно невероятного предприятия. Возбуждение азарта постепенно оставляло меня, на его место приходила счастливая уверенность, что теперь все будет хорошо.

– Не знаю, как и благодарить Вас!

– Сочтемся.

То ли от усталости, то ли от пережитого волнения лицо ее побледнело, вокруг глаз легли темные тени.

– Мне, пожалуй, пора.

Выйдя на улицу, она остановила такси.

– Я провожу Вас!

Елена ничего не ответила, лишь подняла руку в прощальном приветствии. Несколько минут я следил за задними огнями увозившей ее машины, но вскоре они замешались в потоке других огней. Минувший вечер канул в вечность.

ххх

Деньги и слава, слава и деньги… Человек пишет, сочиняет музыку, снимает кино, считая, что ему есть, чем поделиться с миром. А на самом деле все сводится к этому – слава и деньги. А без славы как поделишься? Никто о тебе и знать не будет! Деньги даже важнее, потому что славу можно купить. Если бы не деньги, не видать мне своей пьесы поставленной. А теперь мне хватит и на то, чтобы оплатить скромную рекламу на местном телевидении. У нас город хоть и большой, но все-таки не столица, безумных денег не заломят.

Хотя почему я должен платить за рекламу? Театр заинтересован в успехе спектакля не меньше, чем я. К тому же на все постановки Самого рецензии и так публикуют, именуя каждую не иначе, как «значительным событием в культурной жизни города». И на телевидение его приглашают, и на радио даже без премьеры. А уж после премьеры обязательно.

Я решил, что найду оставшимся деньгам другое применение. Моя повесть, уже давно лежавшая в издательстве, не печаталась все по той же причине – не было денег. Во всяком случае, так объяснял Главный редактор, все-таки удосужившийся ее прочитать. Он повторял, что успех книги – это лотерея, что новому автору нужна раскрутка, а это опять же деньги, да и бумага подорожала, и еще налог на добавленную стоимость… Я понимал, что издательство не хочет рисковать, будь у меня спонсор, все пошло бы иначе. Но о спонсоре я и мечтать не мог. Я и звонить в издательство лишний раз смущался – вдруг отказывают не из-за денег, а потому что повесть не хороша.

Теперь все изменилось. Удача с пьесой вселила веру в себя. И, главное, были деньги. Я примерно знал издательские расценки, двух – двух с половиной тысяч долларов хватит для начала, а потом книга должна приносить прибыль. Именно это я и хотел предложить, заехав к Главному редактору. Но, войдя в кабинет, я и по его улыбке, по тому, как он встал мне навстречу, по самому тону разговора понял, что его отношение ко мне переменилось. Он больше не вспоминал ни про лотерею, ни про подорожание бумаги, ни про добавленную стоимость. Я понял, он знает, что в «Замысле» ставится моя пьеса, а значит, мое имя приобретает совершенно иной вес. На другой день мы подписали договор, по которому я получал гонорар в размере трех тысяч. Книга должна была выйти примерно в одно время со спектаклем.