- -
- 100%
- +
Дизайнер обложки Джорджо Барбарелли да Кастельфранко Джорждоне
© Мария Протасова, 2018
© Сергей Протасов, 2018
© Джорджо Барбарелли да Кастельфранко Джорждоне, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4493-6157-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Выше неба
Голос первый
Астроном
Когда подслеповатый звездочётИли орлиноглазый звездонечетОб умерших мирах заводит речиМеня к живым ещё сильней влечётПусть на истлевших ниточках вековВисят миры, но ничего не весятИ золотой топор заносит месяцНад шеями учёных дураковЯ верю: здесь – под небом – есть местаГде жив ещё огонь благословенныйИ черноту бессмысленной вселеннойЯ отменяю белизной листаЯ отменяю всё, что не горитНе светит, не взрывается, не греетЛишь тот, над кем не знамя – пламя реетИдёт на смерть и чудеса творитТанцует ночь над огоньком свечиБежит строка по лезвию печалиИ вечность на расстроенном роялеМотивчик свой заезженный бренчит«Дал человеку Бог талант…»
Дал человеку Бог талантА лесу дал зверейСудьбе – чтобы судьба была —Дал миллион дверейДал небу право вниз смотретьА всем, кто дышит – ввысьВ одном углу поставил смертьВ другом припрятал мысльПозволил волку волком вытьК рукам приладил трудИ вольным птицам дал забытьЧто все они умрутДал море мачтам корабляА путнику – дорогДосталась космосу ЗемляЧтоб космос не продрогНадежду растворил в винеЛюбя нас и губяВсех одарил, и только мнеНе разрешил – тебя.«Ах, что бы там ангелы ваши ни пели…»
Ах, что бы там ангелы ваши ни пели,Я пью за наивных, не знающих цели,За легких, как ветер в руке.Идущих на свет или просто наощупь,За всех, заблудившихся в жизни, как в роще,Припавшей губами к реке.Я пью за того, кто любил без надежды,Кто гордо носил шутовские одежды,За глупый мальчишеский пыл.За все бесполезные ваши уроки,За алый румянец и черные строки,Того, кто посмешищем слыл.За тех, кто стучался в закрытые двери,За всех, кто в нелепые россказни верил,О клятвах на жаркой крови.Кто сердце монетой считал неразменной,И кто – вопреки всякой немощи бренной —Умрёт от Великой Любви.«Мой человек – он больше, чем рассвет…»
Мой человек – он больше, чем рассветКогда он входит, исчезают стеныОн носит жизнь не как щепотку летА как корону океанской пеныОн скалится на окрики: «Не сметь!»Он любит кровь за звонкий вкус железаИ драку за «Грядущие на смертьПриветствуют тебя, великий Цезарь!»Он и в раю идёт против рожнаЛюбя, слывёт счастливым идиотомИ, в принципе, земля ему нужнаВсего лишь для разбега перед взлётомВ нём всё как бы умножено на стоВ сравненье с нашим лилипутским векомОн не годится в ангелы. ЗатоЖивёт и умирает – Человеком.«Чего бы жертвы ни были достойны…»
Чего бы жертвы ни были достойныИдя на смерть, откармливая вшейЛюбые революции и войныКончаются победой торгашейНе то, чтобы нам духа не хваталоВздеть пошляков на острие клинкаНо сила закаленного металлаНичто перед всесильем кошелькаПокуда наша кровь кипит и льетсяИ раненых уносят на щитахЛюбовь и жизнь – все в мире продаетсяИ оседает на чужих счетахВсе наши песни, шпоры и плюмажиИ счастье пить судьбу орущим ртомИ даже то, что вместе в землю ляжемОни товаром сделают потомЗабыв о горизонте, на которомСтрашнее собирается гроза…Пусть поле достается мародерамА нам и неба хватит за глазаЖитинскому
С наивным лицом герояПроспавшего время «Ч»Старик собирался в мореИ мачту нес на плечеКак штоф тростниковой водкиБыла эта ночь бледнаВ шершавых ладонях лодкиПокачивалась лунаНе в галстуке дело – в галсеНе в блеске манер – в блеснеПрибой ему улыбалсяПускал пузыри во снеОн видел в этом покоеВсю жизненную круговерть —Хорошее и плохоеТруд, женщину, радость, смертьВсех янки и всех чиканосИ чертов ядерный грибКак мир всех нас водит за носИ всех не пойманных рыбПодарки судьбы, напастиСозвездья несказанных словОткрытые души, пастиВ каждой волне – уловА в городе Или-ИлиВо имя больших идейБольшие умы делилиИмущество и блядейКонцы отдавали в спореЗа главное и вообще..Старик собирался в мореИ мачту нес на плечеРождество
Он был из плоти, он был из кровиОн мёрз – зимаИ на младенца сквозь дыры в кровлеСмотрела тьмаДым над трубою свивался в кольцаКрутил, вертелЗвенели мухи и колокольцыНе спал вертепНе спали люди, трава, деревья,Речная муть,И ночь стояла, от удивленьяЗабыв уснутьБлестела в сумраке шея бычьяГудела печьМир был заношен до неприличьяВалился с плечВолхвы талмуды свои листалиОсёл вопилСудьба чернела над ним крестамиСвоих стропилКазалось, всё ожидало знакаИ час насталМария пела, архангел плакалРебёнок спал.Читая «Марию Стюарт»
И вот, закрыв последнюю страницуИ очутившись за ее стенойЯ знаю – мир не мог не изменитьсяПосле всего, что пережито мнойЯ шла на казнь в казенной серой робеЛетела вдаль на боевом конеДелила ложе с грустным принцем кровиИ таяла жемчужиной в винеЯ падала в канавы и объятьяВзмывала ввысь с беспечной стаей птицСрывала голос, заговоры, платьяПред алтарями простиралась ницЯ помню замков черные стропилаПод желтыми провалами светилИ как кого-то одного любилаА тот – один – одну меня любилЯ знала и губительную славуИ ревности предательскую плотьИ я была самой собой – по правуКогда меня – по праву – взял ГосподьУж Он-то мне сочувствовал едва лиМне – рыжей не сносившей головыВедь я – жила, а те, кто убивали —Те были от рождения мертвыЯ их прощу – от смерти нет уронаЛюбви – хоть вечно режь ее и рвиБудь проклята кровавая коронаБлагословенны клятвы на кровиБлагословенны те, кто был безуменВ борьбе за безнадежные делаВедь смерть приняв, никто из них не умерНо в них для вас надежда умерлаНе в Англии, не в книгах я царица —В сердцах, кипящих кровью голубойПрощай стена – последняя страницаИ здравствуй, Свет, встающий за тобой.«Вдали от городской жары…»
Вдали от городской жарыОт чёрных крыш и шпалТаскает волны за вихрыГолубоглазый шквалНасильно строит их в рядыИ гонит на таранТуда, где в рот набрав воды,Спит жёлтый океанГде острова и кораблиСтоят у входа в райГде жизнь, шагнув за край землиНе держится за крайГде спит, пока волна в путиВсё, что умеет спатьГде больше, чем до девятиНе принято считатьГде каждый след уйдёт в песокГде каждый миг – ловиГде все мы лишь на волосокОт смерти и любвиПоэт
Никто. Ни даже просто знакТого, что быть моглоНе называемый никак —Не благо и не злоНе Бог, не человек, не зверьНичтожества примерИ как ни взвешивай, ни мерьОн мельче всяких мерЗвенит, качается как гонгПустая головаИ вместо сердца у негоСлова, слова, словаНо что за радуга поётИ вслед летит за ним?Да ну его. Когда умрётТогда и поглядим.K.
Ты думаешь, что над тобою – флаг?Да брось, это просто метель!А то, что кажется битвой, так —Крестовый поход детейВ тебе и добра, и зла – на пятакТы знаешь – молчать вернейА то, что кажется жизнью, так —Театр чужих тенейИ Он – пред которым ты робок и нагНе верит в твой пьяный хрипА то, что любовью кажется… так —Случайной кровати скрип.«Она идет ночными переулками…»
Она идет ночными переулкамиИз маленького пошлого шалманчикаГде потчуют коктейлями и булкамиИ чествуют заезжего шарманщикаОна земли и неба не касаетсяЛетит себе – нестрашно и недорогоИ много жизни ей еще достанетсяСо вкусом обезжиренного творогаОна вдыхает счастье всеми порамиЕй каждое мгновение – как клад ещеНо переулки вьются коридорамиИз колыбели – сквозняком на кладбищеАх, как она начитана! Как вежлива!Готова – как в кино – грешить и каятьсяА в кабаках накурено по-прежнемуИ ничего на свете не меняетсяОдна она по-прежнему изменчиваЗагадочнее всё и всё желаннееНе уходи – ты, девочка, ты, женщина,Старуха. пядь земли. воспоминание…«Любовь – привычка умирать…»
Любовь – привычка умиратьИ душу с пола подбиратьБез кожи быть и без костейА никакая не постельЛюбовь – сгорая от стыда,Ответить «нет», подумав «да»И с сердцем вырванным в рукахОказываться в дуракахЛюбовь – не сеять и не жатьУбитым на земле лежатьИ знать, что это не войнаА только он. или она.«Человек не становится лучше…»
Человек не становится лучшеЧеловечней, добрее и чищеЧеловек отучается слушатьИ в себе Человека не ищетОн становится чисто одетымО добре говорящим за ланчемИ пока поедает котлеты,Представляет себя настоящимЧеловек не становится мудрымТолько легкую ищет дорогуИ однажды октябрьским утромБезразличным становится БогуОн живет по привычке, в комфортеМир ему не широк и не тесенА упав, вспоминает о чёртеНо и черту он не интересенПохоронный блюз
Уистан Хью Оден
(перевод)
Пускай молчат часы и телефонНе лает пес, терзая свой беконПусть спит рояль, литавры не басятПусть гроб внесут и певчих пригласятПусть воет самолет над головойЧертя крылом «Он больше не живой»…Оденьте в траур горлиц почтовыхИ в черные перчатки постовыхОн был мой север, юг, закат, восходОтрада выходных и будней потМой день и ночь, мелодия и бредИ вечная любовь, которой нетТак выключите звезды в вышинеОтставку дайте солнцу и лунеПусть море выплеснут, пусть лес лежит в золе —Ни в чем теперь нет смысла на земле.«Я люблю эту тень, пробегающую по лицу…»
Я люблю эту тень, пробегающую по лицуПри словах «Извини, ведь я здесь случайно»Как табличку «Начало» на двери, ведущей к концуКак икону Спасителя с надписью «Made in China»Как набрякшие веки глядящихся в небо волнПятерней облаков заслоняющих взгляд от солнцаКак царевну-лягушку, не грянувшуюся об полОт его поцелуев, а выпрыгнувшую в оконцеКак дурную привычку, наплакавшись, напевать —Будто под нос бубня, расстаешься с нелепой кармойКак любовь и стихи, на которые всем плеватьИ как каменный торт, испеченный Постником с БармойЯ люблю эту тень – ту, с которой я накороткеКак аванс слепоты, открывающей двери чудуИ как этот огонь в поднесенной к огню руке…Как когда-то – тебя. И как больше уже не буду.«И потому что Вас мне не обнять…»
И потому что Вас мне не обнятьМне в утешение дано понять —Как дождь растет из облака на плечиКак падает душа – до облаковИ как земля поет – без дураковИ целым стать стремятся части речиЗа то, что я вдали от Ваших устМне дан страниц неопалимый хрустИ сердца стук о сомкнутые векиИ жизнь в бреду, пока еще бредуИ счастье первой попадать в бедуИ дар входить в одни и те же рекиИ оттого, что я для Вас никтоМне кажется, что лет так – через стоВы, взятый в херувимы БезначальнымВ какую-нибудь летнюю грозуМой силуэт заметите внизуИ на секунду станете печальны«Где же живет мое счастье? Нигде…»
Где же живет мое счастье? Нигде.Так называется эта далекая местностьНа полпути из Отчаяния в НеизвестностьВ тысяче миль от Спокойствия – ближе к БедеВ царстве подстреленных птиц и несбывшихся сновТам, где у прошлого нет над влюбленными властиВ доме из вздохов, нечаянных взглядов и словТам проживает мое невозможное счастьеУчит святых, оставляя следы на водеПляшет с чертями и в сны мои входит без стукаГде же живет мое счастье? Да, в общем – нигдеВ том-то и штука, о, Господи, в том-то и штука.Путники
Шли трое по темной аллееЛишь кошкам и Богу видныИх лица казались бледнееПод пристальным взглядом луныПоклажу несли за плечамиДобычу, а может уловМолчали, молчали, молчали —Как будто бежали от словШли, будто бы зная дорогуПо множеству тайных приметВот там – за пригорком, по логу —И ближе на тысячу летСмотрели не влево, не вправоА только на небо и заВдали города и заставыСветились как волчьи глазаНад ними как флаг развевалсяСозвездий мерцающий парИ каждый из них называлсяГаспар, Мельхиор, БалтасарГодами не ели, не спалиБрели, не сминая травыИ млечную книгу читалиНа тайных наречьях волхвыНа лицах их трескалась кожаОт странной жары в январеИ ждал их не царь, не вельможа —Младенец на скотном двореАрхангел тропою надмирнойК Нему обещал провестиХоть золото, ладан и смирнуОни потеряли в путиИх руки и щеки белелиЛуне равнодушной в ответ…Шли трое по темной аллееИз черного мира – на Свет«По лестницам чутким как лист…»
По лестницам чутким как листСлонялось бездомное летоИ дул «эвридику» флейтистПо скверному радио где-тоНедаром из кожи он лез —Давил на лады и на жалостьЧтоб музыка с чистых небесВ чадящую бездну спускаласьТуда, где ни пифий, ни фейНи сказок с финалом счастливымКуда если сходит ОрфейТо разве с похмелья – за пивомГде спиртом бодяжат бедуИ песни слагают из крикаГде жизни иной, чем в адуНе хочет сама ЭвридикаГде солнце – как смертный обол —Не слаще чугунного люкаГде тащится время как волПод светлую музыку Глюка«Мы были – так когда-то скажут …»
Мы были – так когда-то скажут —Наивнее, чем месяц мартПисали чушь сердечной сажейВ блокнотах и на крышках партМы были щедрыми на завистьК любой чужой строке – живойИ в души нам стихи врезалисьКак птицы в окна головойМы были, не были – не важноКровава павших листьев лестьНад белой осенью бумажнойВ стране, где мы навечно – есть.Слово
Оно придет – едва глаза закрою,Ордой золотоносной, свежей кровью,Расплачется, как Пушкин при дворе.Оно войдёт, и будет мрак рассеян,Пусть над землей в петле парит Есенин,Листая снег с гравюрами Доре.Оно придет, хоть будет снова – всуеИ, начерно весь белый свет рисуя,С листком случайным сядет у окнаИ забубнит, высокий лоб наморща…Тогда и всеми брошенная рощаПоймёт, что наконец-то не одна.Оно придет – сквозь души и сквозь двери,Я правда в это верую – не верю,Как в Баха и прогулки по Москве.Оно как Воскресение настанет,И от его прекрасных очертанийЗабрезжит вечность в смертной голове.«Всё движется, все кружится, бежит…»
Всё движется, все кружится, бежитШатается под нашими ногамиПестрит хвостами, крыльями, рогамиСвистит, поёт, безмолвствует, дрожитВсё умирает, оживает вновьВсё падает, меж звездами мерцаетГремит костями, латами бряцаетКровь бередит и проливает кровьВсё повторяется, всё блещет новизнойВсё обещает, нарушает клятвыТо напролом идет, то на попятныйТо вьюгой обернётся, то веснойТо пепелит себя в сердечном жареТо мерзнет посреди словесных льдин…Жизнь для того, кто любит и любимБеспечна,Будто девочка на шареНелепа,Будто девочка на шареПрекрасна,Будто девочка на шаре —На шаре, на котором мы – летим…«Оглушённая счастьем…»
Оглушённая счастьемСловно пыльным мешкомЯ плюю на ненастьеИ гуляю пешкомЯ свищу без запинкиПотакая плащуИ иду по ОрдынкеИ немного грущуТо скребу каблукамиКак корвет на мелиТо их больно втыкаюПрямо в сердце землиИ по лужам фигачуИ ору как в лесуБудто птицу-удачуПод рубашкой несуУлететь, развеватьсяКак вода на ветру!Мне всегда будет двадцатьНикогда не умру«Вместе мы были бы морем…»
Вместе мы были бы морем,А так – просто соль и вода.Глупое золото моемВ волнах, где дышит звездаВместе мы стали бы счастьем,А так – пустота до небес.Гром разбирает на частиБерег, и воздух, и лес.Вместе мы были бы – былью,А так – только ложь и блажь.Скука кудрявой пыльюЛезет на абордажПусть даже у Бога горемНапившимся из горсти,Но морем мы были бы – морем.А будем никем. Прости.Бах
Нетрезвый ветер шел, сбивая крышиНа жестяные вывески брюзжаЧасов соборных скаредные мышиПолуночного ждали дележаЛуна скрывала оборот медалиОт каждого – будь Ганс он или ЖанИ тени сторожей напоминалиУютные кошмары горожанА тот, в ком злые звуки рыли норыОдин от лба не отнимал рукиИ превращались в ноты кредиторыБезропотные, будто должникиИ становились музыкой поклоныУниженные просьбы, глупый бытВонючие чернила за полкроныВливались в фугу, забывая стыд«Ах, дети! Ах, безмозглые вельможи!Ах, чертова бутылочка вина!»Но лез мотив, как волосы из кожиСшелушивая с лысин временаЕщё! Ещё! Пиши! Гони галопом!Увешай стременами нотный стан!Пусть кресла льнут к великосветским жопамНо ветер оседлает Иоганн!..«Откройте окна! Да пошире – душно!Будь проклята бездушная страна!»…И длится ночь, и жизнь ему послушнаИ музыка, и ветер, и луна.«Изгиб реки, поселок, пристань…»
Изгиб реки, поселок, пристаньКопеечная старинаЗдесь за последние лет тристаНе изменилось ни хренаПо вторникам завозят водкуПо воскресеньям ходят в храмИ жизнь здесь кажется короткойОдним столичным докторамЗдесь, невзирая на погодуПо средам толстый пароходОпять в одну и ту же водуЗеленой заводи войдетЗдесь лень врывается без стукаГустая, словно русский духИ спросом пользуется скука —Как средство лучшее от мух«Я верю в человека без затей …»
Я верю в человека без затей —Семейного, растящего детейГораздого на честные уловкиНа нем одном и держится земляВедь там, где мне мерещится петляОн видит пользу бельевой веревкиСвободный, как правительство ВишиОт вздорного диктаторства душиОн на бумаге выглядит избитоНо в деле он умней таких, как яИ, презирая тайны бытия,Он постигает парадоксы бытаАх, как же я завидую ему —Влачащему набитую сумуЗа наглухо застегнутые двери!И вечности, играющей с листаО том, что жизнь безвидна и пустаИз за него – безумная – не верю.Художник
Стул и то, чем на нём сидят,Кофе убитой ночи,Мир, где знаешь только себя,Да и себя – не очень.Гроб бутерброда, кривой мольберт,Курево посмолистей,Шорох деревьев, которых нет,Листья которых – кисти.Всё твоё пламя уходит в пар,Пар – в облака и лужи.Как эти джунгли и леопард —Ты никому не нужен.Ты никому, ни за что, никогда…Бочкой пустопорожнейТам, за плечами, басит беда,Ужас стоит таможней.Вот бы на плаху, на колесо,А не считать сантимы!Что, дорогой господин Руссо,Жизнь проскакала мимо?Как вам чугунный этот сюртук?Важный видок совиный?Чтобы души огонек потух,Хватит и половины…Что – умираешь? запил? пропал?В пепел растратил угли?К черту всё!.. джунгли и леопард.Да – леопард и джунгли.«Снега уйдут, останется земля…»
Снега уйдут, останется земляОна всегда, в итоге, остаетсяИ закипит под килем корабляТо, что пока еще зимой зоветсяИ человек уйдёт – настанет срокИ полетит над всем, что он оставилКак белый ангел между черных строкСведенных скучной судорогой правилВсё для него – вода, душа, полёт,Всё – высота, течение и воля!И человека горе не найдетКак зиму, растворившуюся в мореИ человека детством встретят сныГде живы будут все и все – любимыНо снег лежит, и зимы холодныИ каждый раз как жизнь неповторимы«Когда-нибудь я стану облаками…»
Когда-нибудь я стану облакамиИ превращусь в холодный белый дымА после – просто снегом под ногамиМорщинистым, ворчливым и седымПотом я стану речкой или прудомИ вдаль рванусь в весенней гонке рекНо человеком я уже не будуИз облака – какой же человек?А мой любимый пусть живет и дышитИ различает звуки и цветаНе ведая, что облако над крышейКогда-то было облачком у рта.Моцарт и Сальери
Для золота парчи и кошельковПоёт труба Сальери золотаяНо спят вповалку пятьдесят вековИх не тревожит музыка витаяИх не разбудит высохший смычокРыдающий над скрипкой, как над гробомАнтонио Сальери – дурачокПри жизни слыл счастливчиком и снобомПод рейнское звучал и под шаблиИ ублажать, и развлекать умеяА мимо проплывали кораблиПод флагом несчастливца АмадеяИх брали боги трепетно за грифИ проводили пальцами по вантамИ дул концерт, и выносил на рифИ армии сдавались дилетантамА дурачку казался свет не милИ быт постыл в роскошном интерьереАх, если б друг его не отравилТо был бы жив Антонио Сальери!И снились ему почести в векахКак будто он имел над ними силуИ похороны в рваных башмакахВ просторную, но общую могилуКак корчился под собственной пятойКак зависти раскачивал качели!Как плакал он над чёрной пустотойВ фанерном погребке виолончели!Как был красив – на палубе земли,В камзоле водевильного злодея!..А мимо проплывали кораблиПод флагом несчастливца АмадеяСмотри – они как ангелы парятИ солнцем, словно золотом, облитыСальери больше нет – он принял ядА Моцарт жив. И паруса раскрыты.Науму Коржавиу
Родиться на свет – неоправданный рискА жить – ошибка вдвойнеНо жил же (и выжил!) святой ФранцискНа страшной святой войнеВ дырявой рясе на смех ветрамИ ветреницам на смехСветился лысиной Божий храмУкутанный в рыбий мехА рядом – бóсые – шли князьяРаздавшие ленный стыдИ знала знать, что спастись нельзяНо нищим Господь проститОн души вынесет из огняВ своих шершавых рукахИ вновь надутая чертовняОстанется в дуракахИ адское пламя будет опятьГореть на чьих-то перстняхЗвезда в Вифлееме взойдёт сиятьМладенец всплакнёт в ясляхИ станет поленом любой кумирИ слёзы уйдут в песокПока Франциску весь этот мир —Лишь крестик да поясокИ станет горячая кровь бродитьПо тропам, разбитым вдрызг,И каждое утро тебя будитьБудет святой ФранцискЖаворонок
Где бродят тучи-сестрыПока их дождь не сжёгМой жаворонок пёстрыйПолощет свой флажокКак он выводит dolceКогда кругом – беда!Мой серый колокольчикИз царства НикогдаВ пыли он не приученБарахтаться у ногЕму милее тучиИ молнии манокЛавандой или гарьюНапоены поляВ атаке ль, в арьергардеОн – всадник короляЕму нужна победаОн за страну – горой«Что ж, что король нас предал —На то он и король!»А ветры стонут в страхеЕго на части рвут«Пусть долго черепахиДа вороны живут!»Пусть напоследок пламяЛишь крылышком мигнетИ радугу над намиКак душу развернет«Когда уходят поезда…»
Когда уходят поездаИз Ниоткуда в НикогдаТо им с перрона машут вследНикто, Ничто, Никак и НетВ их черных окнах, как в водеПлывёт бескрайнее НигдеИ исчезает без следаВ необозримом НикудаИх гонит грусть во весь опорИз Неверленда в НеверморНо некрасива и грубаИх ждет в засаде НесудьбаОна меняет свет на тьмуИ Нипочём на НикчемуИ гибнут, гибнут поездаИз Ниоткуда в Никогда…Но есть Любовь, а значит чудоПока сильнее, чем бедаОна берётся НиоткудаИ не уходит в НикудаЕй машут вслед густые кроныИ в стекла ей дожди стучатЛетят, летят ее вагоныОгни её летят, летят…И мчатся, мчатся поездаИз Ниоткуда в Навсегда«Свершилось – он ее поцеловал!..»
Свершилось – он ее поцеловал!Неважно – где, неважно – кто, впервыеКак будто петли оборвав дверныеК ней Бог вошел и вечность даровалНад ней уже безумствуют с утраВетра и распевают «а капелла»А после полночь сделалась светлаИ сердце к звездам выпрыгнуть хотелоНад нею счастье строит куполаИ светлый рай рисует ангел меломНо вечность девочке с её земным уделомКак туфелька хрустальная мала…«Блестели виноградные глаза…»
Блестели виноградные глазаИ море колыхалось по-верблюжьиВытягивалась молнии лозаДо самых звёзд – приветливых и южныхА в трюмах кахетинское виноПрислушивалось к капельному плясуИ палуба рубилась в доминоС дождем, одетым в выцветшую рясуБез умолку трещали парусаПенька ворчала нудно и визгливоБлестели виноградные глазаИ спали амфоры – на самом дне заливаБежала ночь по черной кромке скалНа стайку нот охотилась гитараИ добрый демон – как любви – искалПогибели, и звал ее: «Тамара»…13
Тринадцать за столом. Коврига и виноИ мёд луны, сочащийся сквозь ставниПоследний раз им вместе сужденоСобраться за одним столом – на равныхТринадцать за столом. Их пестует судьбаОдин из них предаст, толпа распнёт другогоЕщё один сразит мечом рабаИ трижды скажет, что не видел БогаЕщё один, сомненьями томимДерзнет вложить персты в святые раныИ тоже станет свят, и потому – гонимЕму споют ветра и покорятся страныОн с посохом уйдет, как десять остальныхБродить по миру в рубище скитальцаБудить в сердцах любовь и врачевать больныхВсе также в раны вкладывая пальцыА самый молодой из них – стиломВоздвигнет храм, которого основаТот, Кто собрал тринадцать за столомНо Словом был сперва – в начале было СловоУшедший в Рим – другой – на склоне летВзяв кисти непослушными рукамиНапишет первый поясной портретТого, чей след и Свет – за облакамиНо ночь пока – всё сбудется потомИх ждут кресты, костры, бичи и камниА эта ночь нежна… Тринадцать за столом.Вино и хлеб. И лунный мёд сквозь ставни.Ромео и Джульетта
Верона спит. Ее ночник – лунаЧернее сна лишь шрамы на бумагеОтяжелев от скуки и винаСпят удальцы, во сне сжимая шпагиВерона спит. Но храп похож на стонНад городом смертельная истомаСвеча коптит. Увял её бутонГрядет чума на оба ваших домаВерона спит. И эти двое спятПокуда автор пишет предисловьеА за строкой столетия летятИ словно вены набухают кровьюВерона спит. Беспечно спит, покаДалекий бард не воплотил затеюИ как кинжал нацелена рекаВ её почти фарфоровою шеюВерона спит, пока пусты листыИ, кажется, бледны от предвкушеньяВедь через час сожгут её мостыИ солнце вздернут как сигнал сраженьяИ вот тогда сойдутся все концы —Поэт отступит, дописав посланьеИ отдадут безумные отцыСвоих детей невинных на закланьеОчнется яд и закипят клинкиИ вздрогнет мир от траурного звонаИ смерть как точку на конце строкиСотрёт любовь… Но – тише! – спит Верона…