Сад камней

– Вы зачем туда залезли?

Анька резанула по нему убийственным взглядом, от которого он сразу все понял и схватил меня за вторую ногу. Я испугалась, что они оторвут мне обе ноги, и заверещала еще громче, но кто-то более сообразительный, чем мы трое, просто отцепил мою косу от трубы. Мои спасатели оставили мои ноги в покое и стали обсуждать, как тяжело приходится спортсменам, когда в спорт лезут совершенно неприспособленные для него личности.

На выходе из раздевалки мы услышали музыку и топот. Заглянув в зал, из которого раздавалось «Раз-два-раз!», мы увидели, как чрезвычайно мускулистая женщина в шортиках энергично прыгает и машет ногами, а кучка девочек неуклюже дергается в попытках повторить ее движения. Заметив нас краем глаза, женщина приветливо кивнула и жестом пригасила нас присоединиться. Анька пожирала восхищенными взглядами каждый бицепс, каждый трицепс тренерши и между взмахами ногами-руками, не уставала меня просвещать:

– Вот. Такой. Должна. Быть. Женщина. Чтобы. В лоб. И все.

Мне представилась страшная картина – Анька своего благоверного ниже ее ростом вбивает в пол ударом по лбу. Будто прочитав мои мысли, Анька продолжила:

– Закон. Джунглей. Помнишь?

Как тут забудешь, когда этот закон, будь он неладен, всплывает в каждой жизненной ситуации. Я усердно болтала ногами, когда меня свалил на пол взмах Анькиной ноги, немного не рассчитавшей траекторию. Не так уж сильно ушибившись, я решила воспользоваться случаем и полежать минутку, раздумывая о законе, позволяющем бить в лоб, но запрещающем слыть разумным человеком.

– Ну вот так всегда, – послышался Анькин недовольный голос, – ее вообще нельзя к спорту и близко подпускать.

Прыгающие поблизости соседки сочувственно кивнули болтающимися головами.

Изнуренные, мы еле выползли на улицу.

– У тебя есть че пожевать? Хоть сухарик? – спросила Анька.

Пошарив по карманам, я нашла коржик и протянула подруге. Но Анька схватила коржик и куда-то поспешно почесала. На мой немой вопрос она терпеливо пояснила:

– Это не мне. Это пришельцам в ракете. Чтоб не подохли. Подкармливаю их.

Видя по моим глазам, что несмотря на исчерпывающее объяснение, я все равно ничего не поняла, она тяжело вздохнула, сокрушаясь по поводу все тех же печально известных умственных способностей, и потащила меня к памятнику чему-то непонятному. В нашем городе много странных конструкций, но этот переплюнул даже памятник летающей тарелке. Десятиметровую ржавую железяку венчал большой ржавый шар с иллюминатором. Но самую неразрешимую загадку являла надпись «Разгерметизировать в 2030 году».

Я видела этот памятник, но, как и большинство, считала, что это шутка. Анька же всерьез думала, что к нам прилетели инопланетяне, и их запечатали прямо в космическом корабле на пятьдесят лет, надеясь, что за это время они передохнут с голоду. Мысль, что на такой убогой консервной банке вряд ли можно долететь хотя бы до ближайшей помойки, не приходила Аньке в голову. Добрая Анька носила бедолагам корочки и оставляла на постаменте, как оставляют красные гвоздики у вечного огня. Положив коржик на место, с которого, по ее мнению, заточенцам будет удобнее всего высунуть щупальцу и его взять, Анька уткнулась носом в железную бандуру и строго сказала:

– Еще немножко потерпите. Не подыхайте. Я вам завтра макароны принесу.

Я как можно тактичнее заметила:

– Ну ты и чувырло! Нет там никого.

Анька покраснела и миролюбиво проворчала:

– Сама чувырло…

Мне стало жалко Аньку. И инопланетян жалко, хотя они и не мои подружки.

– Ну коржиками ты их не откормишь. Стой! Надо мусорку с пищевыми отходами притащить! Пусть отъедаются! – обрадовалась я.

Отыскав в ближайшем дворе мусорный контейнер с надписью «Пищевые отходы», мы не смогли сдвинуть его с места, но все-таки перетаскали к памятнику парочку мешков каких-то очистков, завалив весь постамент на радость голодающим инопланетянам. Спокойные за судьбы иных миров, мы разошлись по домам, чтобы встать пораньше на утреннюю пробежку.

Поднявшись ранним утром, чтобы побегать с Анькой, которая уже разминалась под моим окном, я в который раз спрашивала себя – зачем мне это надо. И каждый раз отвечала – затем, что весело. Правда, Анька, видимо, считала, что готовит меня к Олимпиаде, поэтому добросовестно гоняла по всему стадиону. В это утро он не был пустынным, как обычно. По кругу уже носился еще один сумасшедший. Анька, вдруг обеспокоившись впервые в жизни своим внешним видом, начала плевать в ладошку и прихлопывать ею свои непокорные вихры, а потом спрашивать меня, не облупился ли у нее нос. Обескураженная Анькиным поведением, я заверила ее, что у нее облупился не только нос, но и другие органы лица. Немного скиснув, Анька послюнявив палец, растерла им все лицо и с надеждой спросила:

– А теперь?

Глядя в умоляющие Анькины растопыренные глаза на частично обмусляканном лице, я совершенно честно ответила:

– Ты еще никогда так не блестела.

Анька зарделась от удовольствия и понеслась догонять бегуна. Я немного удивилась тому, что она побежала не кроссом, как обычно, а нелепо виляя задом и оттопырив в сторону мизинцы, будто собиралась пить чай из фарфоровой чашечки на светском рауте. Сидя на лавке и довольно впитывая в себя ласковые лучи только проснувшегося солнышка, я наблюдала, как двое спортивных людей наматывают третий круг, мило беседуя и глупо хихикая.

Поравнявшись со мной, Анька всякий раз вздыхала и жаловалась новому другу на мою неисправимую неспортивность, и на то, как ей тяжело приходится – даже побегать не с кем. Друг осуждающе качал головой, всей душой сочувствуя бедной Аньке и ясно давая понять, что он думает о моем моральном облике – так изводить подругу – у некоторых людей просто ни капли совести. Набегавшись со своим бегуном всласть, Анька подскочила ко мне и, сверкая очами, взахлеб затараторила:

– Мы как Наполеон с Жозефиной, правда? Да? Я выше, да? Я похожа на Жозефину? А? Похожа?

Анька ожидала ответа, всматриваясь в мое лицо и приглаживая непослушные кудри, как пружинки тотчас занимающие свое прежнее положение.

– Похожа, – ответила я, – ты вылитая Жозефина. Хотя я с ней не встречалась. Но, скорее всего, она тоже так себя вела, когда встретила Наполеона.

Анька залилась колокольчиком и радостно сообщила мне, что они с Денисом будут участвовать в праздничном забеге, где она ему покажет, какая она сильная, ловкая и быстрая. Я кивнула, нисколько не удивившись – Анька – везде, где надо бегать, отжиматься или прыгать.

Но в школу пришли какие-то незнакомые люди в спортивных костюмах и со свистками, чтобы отобрать для забега самых лучших представителей человечества, будучи совершенно неосведомленными насчет Анькиных талантов и моей неисправимой неспортивности. Меня, вместе с самими высокими девочками, выдвинули в бегуны, а на Аньку даже не посмотрели. Оглянувшись на подругу и увидев, что у нее дрожит подбородок, я сообщила, что она у нас бегает быстрее всех, а я, как ни странно, вообще бегать не умею. Люди со свистками смерили пренебрежительным взглядом какого-то низкорослого заморыша, и, махнув рукой, разрешили Аньке бежать вместе со всеми.

В день праздника Анька два часа вертелась перед зеркалом, умащая сахарной водой свою голову и нещадно щипая себе щеки для красивого румянца. В результате от сахара ее вихры застыли в своем обычном положении, как железный монумент с полудохлыми пришельцами. И даже ветер не мог сдвинуть их с места, отчего казалось, что Анька специально надела на голову шлем, чтобы спокойно бегать, не боясь разбить голову о землю.

По свистку все рванули с места, а я, не пробежав и половины пути, выдохлась и плелась в арьегарде с высунутым языком. Анька уже отделилась от колонны из дылд и приближалась к финишной прямой, но вдруг приостановилась и оглянулась на меня. Я ковыляла далеко позади праздничного забега, сгорая со стыда – казалось, на меня смотрит весь стадион и осуждающе качает головой – вот так неприспособленные к спорту личности портят людям весь праздник.