Прекрасный. О том, как вера в любовь возвращает к жизни

Варвара Синицына Корректор

© Соня Пучкова, 2023

ISBN 978-5-0051-0721-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Нина приехала в Москву рано утром. Город открывался ей постепенно, поезд шёл через пригород и спальные районы к одному из вокзалов. «Эти дома – огромные каменные глыбы», – думала она, глядя на многоэтажки.

Чистый утренний свет бил в окно, перед которым сидела Нина, слепя её и заставляя жмуриться. Девушка любила такой свет, и с восторгом смотрела на то, как он очерчивает яркие контуры убегающих назад зданий. «Свет преображает всё, даже их», – пришла ей мысль. Солнечные лучи стелились по поверхности земли, отбрасывали блики на стёкла и стены неказистых строений, мимо которых проезжал поезд. Нина любила утренние часы, в них казалось ей что-то волшебное, какое-то рождение нового мира.

Наконец, поезд подошёл к вокзалу, тяжело, громко скрипнул в последний раз и встал. Тут же захлопали открывающиеся двери; торопясь, из них выходили приезжие. Худенькая девушка с небольшим чемоданом появилась одной из последних. Она шагнула из душного поезда на перрон и остановилась. Запахи угля, сигарет, пыли в утреннем холодном воздухе резко ударили в нос. Вокруг всё говорило, бурлило, шумело, куда-то двигалось, спешило, бежало. Нина стояла среди толпы, пытаясь понять, куда ей идти. Ей предлагали такси, но она твёрдо отказалась. До открытия метро было ещё минут тридцать, и она решила пройти пешком до следующей станции и так скоротать время. Она пошла по ступеням наверх и вышла из здания вокзала в яркое майское утро.

Есть люди, ищущие совершенства в том, что они любят, но Нина была из тех, кому нужно немного: солнечный блик на стекле, любопытный маленький балкончик, старенькое окошко с ветхой рамой – и сердце её замирало от восторга. Улицы сменяли одна другую, позади оставались переулки, площади, скверы. Люди шли Нине навстречу, и она, смущаясь, с любопытством заглядывала им в лица. Вот какой-то полный рыжий молодой человек пронёсся мимо на самокате. Птицы громко пели в ветвях деревьев за оградой. Солнце слепило глаза. Вдруг Нина засмеялась, сорвалась с места и устремилась вперёд.

Алекс стоял на набережной Москвы-реки, опираясь о парапет. Перед ним, на другом берегу, возвышались стеклянные причудливые глыбы. Восходящее солнце отражалось в них, окрашивая небоскрёбы в бледно-розовый и золотой. Холодный ветер дул с реки и трепал ярко-рыжие волосы Алекса. В такой ранний час здесь было пустынно, и молодой человек мог некоторое время побыть наедине с рекой, ветром, небом и миром людей.

Он любил это место. Жёсткий ветер давал Алексу ощущение суровой свободы и осознание собственной силы, рождаемое в сопротивлении его порывам. Молодому человеку казалось, что здесь он лучше всего чувствует, что действительно существует. Небоскрёбы напоминали ему о том, что он сам более реален и жив, чем они. «Они – лишь творение человеческих рук, сделанные из металла и стекла, – думал Алекс. – А я – творение гораздо более могучих рук, с живыми плотью и душой. Они – прах, а меня оживотворяет Бог».

Недалеко от небоскрёбов стояла крошечная церковь. Каменная, она, казалось, противостояла стеклянным строениям, как будто духу мира сего. Однако и церковь, и высотки были на другом берегу, а Алекс стоял на этом. Он мог казаться маленьким и незначительным по сравнению с ними, но сам он знал, что это не так. «Как же много правды здесь», – прошептал он, думая, что во всём мире не нашлось бы места, более точно говорящего и о нём самом, и обо всём вокруг. «Для Тебя никакие огромные дома, ни красивые храмы не могут быть дороже простого человеческого существа, – думал он. – И ничто не может разлучить меня с Тобой».

Солнце поднималось, ветер гнал облака. Наступал новый день.

– Ты надолго к нам? – спросила Марта, наливая Нине чая.

– На неделю, – ответила та, скромно улыбаясь; она не хотела никого стеснять своим длительным пребыванием.

Сёстры сидели за столом друг напротив друга. Между ними стояли две миниатюрные фарфоровые фигурки, которые Нина купила на барахолке несколько лет назад. Солнышко светило в окно, весенний ветерок колебал занавеску, вышитую Мартой. Марта, старшая, с любопытством рассматривала лицо своей младшей сестры, которую она не видела почти год. Строгие и обычно немного грустные черты лица сейчас как-то особенно утончились, глаза потемнели и углубились.

– Ты как-то изменилась, – заметила она, – не болеешь?

– Нет, – сказала Нина, смущаясь от такого внимания к своему здоровью.

– А Бердяев как поживает? – вспомнила сестра о её диссертации: может быть, это было причиной изменения Нининого лица?

– Бердяев хорошо, – улыбнулась та, произнеся «хорошо» твёрдо и медленно, с той особой интонацией, которая была неплохо известна её сестре. Так Нина обычно говорила о том, о чём могла бы долго рассказывать, но застенчивость мешала ей, и она заключала все свои мысли и чувства в этом одном «хорошо».

– Что делать тут хочешь?

Нина не ответила, задумчиво рассматривая фарфоровые фигурки. Марта знала и этот приём: когда младшая сестра совершала какой-то странный поступок, она никогда не пыталась придумать ему объяснение, просто оставляла всё как есть. Так было тогда, когда она принесла домой маленького бездомного котенка, или тогда, когда двенадцатилетним подростком стащила книжку из магазина.

Однако, помолчав, Нина всё-таки ответила:

– Мне библиотека нужна для Бердяева, – сказала она, и Марта удивилась про себя такому изменению, но больше расспрашивать не стала и только протянула ей корзиночку с печеньем.

– Хочешь ещё?

– Не откажусь, – улыбнулась Нина и вдруг сменила тему: – Знаешь, я вчера в поезде видела такой закат: небо большое-большое и розовое, золотые облачка… А ты не думала никогда, сколько мы теряем, потому что не знаем, какой он – мир? Ведь мы видим только маленький его кусочек.

– И ты приехала в Москву, чтобы мир посмотреть? – улыбнулась, довольная своей догадкой, старшая сестра. – Странная ты у нас: всё мир смотришь да диссертации пишешь.

– Диссертацию, – уточнила, смеясь, Нина. – Одну. Пока ещё не написала.

Марта ничего больше не сказала, а, усмехнувшись причудам сестры, встала из-за стола и принялась мыть посуду. Нина допила свой чай и отправилась разбирать чемодан в ту комнату, куда её поселили.

Крошечная, похожая то ли на келью, то ли на клетку, это была та самая комната, в которой Нина жила, пока училась в университете. Здесь были только кровать, стол со стулом у окна, который купили специально для неё много лет назад, и громоздкий платяной шкаф, занимавший значительную часть комнаты. На выцветших полосатых обоях над кроватью Нины висели два натюрморта, вышитых Мартой, – с сиренью и розами. Книг в комнате не было, но зато половина чемодана Нины была занята ими.

Уже целый год прошёл с тех пор, как Нина в последний раз жила в этой комнате. Она присела на кровать, вспомнив, как готовилась к экзаменам в аспирантуру, не вылезая из книжек. Но теперь, когда она уже не была так погружена в чтение, что-то встревожило её. В углу на обоях выделялась светлая полоска: там несколько лет висела полочка с её иконами. Обои пожелтели, а то место, которое закрывала полочка, так и осталось светлым. Нине стало немного не по себе, и она вышла из комнаты, так и не разобрав чемодан, и попросила у Марты разрешения поселиться в гостиной.

Алекс любил метро: здесь тоже, как на той набережной, было много правды. В метро у всех свои пути, каждый едет куда-то по своим делам, никто не докучает пустыми «как-дела» и не отвечает такой же пустотой. Здесь всем понятно, что все друг другу чужие, и в этом Алексу тоже казалась какая-то правда: ведь все на самом деле друг другу чужие.

Так, после шести часов экзамена, усталый, с букетом оранжевых гербер, подаренных студентами, он трясся в вагоне подземки. В рюкзаке была читалка, в которую он недавно закачал несколько книг и читал их попеременно, но Алекс просто присел на свободное место и закрыл глаза.

На следующей станции в вагон вошла девушка, погружённая в книгу, и села напротив. Она, скорее всего, чем-то болела: её лицо казалось почти прозрачным, и рука, переворачивающая страницу, была такой же бледной и тоненькой. Во всём остальном девушка казалась совершенно коричневой: волосы, глаза, плащ и шарф. Даже обложка её книги, и та была коричневой. Иногда девушка переставала читать и, задумавшись, глядела прямо перед собой, не видя ничего. Она совершенно не замечала, что сидящий напротив рыжий молодой человек, весь покрытый своей рыжестью: веснушками, кудрями и даже держащий в руках рыжий букет, с затаённой улыбкой смотрит на неё.

Этот-то рыжий букет был первым, что вернуло коричневую девушку в реальность. «Герберы», – констатировала про себя она, а потом подняла глаза на того, кто держал букет, и чуть не вскрикнула.

– Алекс! – воскликнула девушка, просияв от восторга.

– Нина! – засмеялся рыжий. – Сколько лет, сколько зим! Ты надолго здесь?

– На неделю, – широко улыбаясь, крикнула она сквозь шум подземки.

Следующая станция была та, на которой Нина должна была делать пересадку.

– Может, встретимся ещё раз, пока ты в Москве, – предложил Алекс. – Посидим в каком-нибудь кафе, поболтаем.

Из темноты за окном вагона стремительно вылетела «Тверская». Времени обмениваться телефонами не было, но Нина сразу же вспомнила про «Циферблат».

– Отлично, тогда в «Циферблате», завтра в шесть, ок? – уточнил Алекс.

Нина счастливо кивнула и встала, зажимая пальцем нужную страницу в книге.

– Слушай, и ещё, – протягивая ей оранжевый букет, сказал Алекс с улыбкой.

Придя в себя от восторга встречи, Нина стала рассматривать подарок. Ей всегда нужно было некоторое время на то, чтобы с чем-то познакомиться. Не важно, с чем – с цветами или с людьми.

Первыми подаренными ей цветами были нарциссы. По крайней мере, в памяти Нины они были первыми. Букетик из трех жёлтеньких цветков, колокольчики которых были украшены оранжевой каёмочкой. Сейчас она могла бы сказать, что они были так похожи на неё саму «тогдашнюю», смешную и причудливую. А потом была сирень: они с бабушкой ходили рвать её с кустов за домом и ставили в огромную вазу на столе, и букет становился каким-то олицетворением простой провинциальной роскоши, в которой они жили. Так было и со многим другими цветами, и с людьми было то же самое. Нина медленно приближалась к ним, рассматривая их, пытаясь понять, кто они.

Но вот с герберами она встречалась только раз и то мельком. Яркие огромные бутоны – если можно так называть цветок, напоминающий большую оранжевую ромашку – они казались Нине несколько искусственными, каким-то недавно выведенным сортом. «Такие цветы не дарят девушке, – подумала она. – Они мужские. Интересно, зачем Алекс вёз их с собой? Ну, точно не для того, чтобы их кому-то подарить, иначе он бы мне их не подарил. Наверное, их подарили ему…»

– О, бедняжки! – воскликнула она, исполнившись состраданием к цветам. – Вы же передаренные. Как это неприятно – быть передаренным.

Идущая мимо женщина удивлённо на неё покосилась.

После этого открытия Нина ещё некоторое время негодовала на Алекса. Однако на тот момент её мучил другой насущный вопрос: она не знала, что делать с этими цветами. Она не могла выбросить их, ведь они были от друга: это было бы то же самое что выставить на улицу маленького котёнка, которого тебе подарили на день рождения, не спросив тебя. Но рассказать сестре о том, что её старый приятель подарил ей их в метро, было просто невозможно. Нине казалось, что лучше вообще не приходить к сестре домой, чем увидеть её лукавую улыбку или услышать любопытствующие вопросы. Поэтому нужно было срочно что-нибудь придумать.

– Ой, какие герберы красивые! – воскликнула Марта, увидев Нину с букетом. – Кто подарил?

– Никто, – нахмурилась Нина. – Сама купила. Ты же знаешь, что я люблю цветы.

И постаралась побыстрее проскочить мимо испытующего взгляда Марты в гостиную. Марта улыбнулась про себя, сделав вид, что поверила этой легенде. Старшая сестра знала, что Нина любит розы.

Для гербер нашлась ваза, узкая и прозрачная, напоминающая цилиндр, без всяких украшений, как любила Нина. «Они пришли сюда тревожить меня, – решила девушка, глядя на оранжевые цветы на столе. – В них столько света, но они отравлены воспоминаниями…»

– Я лучше поставлю их здесь, Март, – сказала Нина, вдруг появившись в дверном проёме с вазой гербер в руках, так что старшая сестра, чистящая картошку, вздрогнула от неожиданности.

– Ну, поставь, – пожала плечами та, ещё больше удивляясь.

«По крайней мере, тут они будут меньше меня тревожить», – подумала Нина.

Впечатлённый встречей с Ниной, Алекс, задумавшись, стоял перед дверью своей квартиры. В руке у него была связка ключей, один из которых был совсем маленький. Алекс с каким-то странным вниманием долго смотрел на него, будто вспоминая, откуда он, потом вдруг сделал резкое движение в сторону лестницы и стал уверенно подниматься. На двенадцатом этаже он нашёл чердачный люк, выбрал из связки маленький ключ и повернул его в замке.

Пыхтя, Алекс выбрался на крышу. Ветрено было там, холодно. Светлый диск стоял над горизонтом и золотил нежно-розовые облака, разлетевшиеся во все стороны. Внизу шумел город. Здесь, на крыше, Алекс был невидим никому, кроме Бога. Он думал, что и тут тоже много правды, потому что только Бог может по-настоящему видеть нас. Для других мы невидимы, мы ускользаем, мы непознаваемы.

Дома у Алекса было мало икон, и он редко молился перед ними. Теперь он смотрел в небо, потому что в его представлении небо было живым символом громадного и всемогущего Бога, и через этот символ он познавал Бога и Его присутствие лучше, чем через иконы. Когда Алекс хотел увидеть лик Христа, то вставал перед иконами, которые висели над изголовьем кровати. Господь и Богородица, написанные его другом, отцом Сергием, по заказу самого Алекса, смотрели него и улыбались. Священник, принимая заказ, сказал, что никогда ещё не видел никакой иконы улыбающегося Христа.

Молодой человек присел на крышу и начал молиться про себя, глядя в небо. Он благодарил за внезапную встречу с Ниной, желал ей всяческих благ, просил Бога о возобновлении и продолжении их отношений. Вдруг появилось какое-то странное желание – двигаться, и Алекс уже чувствовал, что всё ликует и подпрыгивает в нём, поёт и куда-то летит. Некая беззвучная песня всё больше и больше захватывала его, и он уже не мог сидеть на месте. Молодой человек вскочил и стал танцевать, как умел. Алекс не был танцором, но сейчас он был уверен, что его видит только Бог, и Ему он доверял.

Алекс танцевал долго, и потом, устав и запыхавшись, сел на крышу. Теперь ему хотелось курить, но некоторое время назад он твёрдо решил бросить, поэтому не носил с собой сигарет.

Ветер свистел, солнце садилось. Алекс медленно встал и пошёл домой. Открыв дверь, он услышал с кухни громкий женский голос:

– Ал, это ты? Ты опоздал, мы с отцом уже ужинаем.

– Прекрасно! Сейчас присоединюсь! – крикнул Алекс в ответ.

Оставив рюкзак у входа, Алекс зашёл в ванную. Полноватое веснушчатое лицо с карими глазами и высоким лбом отразилось в маленьком старом зеркале над раковиной. Молодой человек посмотрел на себя внимательно. «Интересно, что она подумала обо мне, – произнёс Алекс. – Скорее всего, заметила, как я растолстел». В свою очередь, он вспомнил лицо Нины, которое он успел рассмотреть, пока она задумчиво глядела сквозь него в вагоне метро: как сильно она изменилась, похудела и побледнела. Молодой человек вздохнул.

– Ну где ты, Ал? – снова донёсся тот же голос из кухни, так что Алекс даже вздрогнул.

– Иду я! – гаркнул он.

В маленькой кухне за столом сидели полный престарелый мужчина с кудрявыми, но уже седыми волосами, Михаил Соломонович, и маленькая худощавая женщина Зоя Александровна.

– Привет, пап, привет, мам, – пожал Алекс руку отцу и чмокнул мать в щёку.

– Здравствуй, дорогой, – сказала она, и с иронией добавила, – вижу, ты в хорошем настроении, даже мать поцеловал. Ну рассказывай, что случилось.

Она пододвинула ему тарелку с супом.

– О, что случились, – смеясь, сделал большие глаза Алекс, присаживаясь. – Вот что случилось. Я встретил в метро однокурсницу, Нину Иванову. Помнишь её?

– Ниночку? Конечно, помню, как не помнить, – возмутилась вопросом Зоя Александровна, как будто речь шла о девушке из соседней квартиры. – Такая скромная, умненькая девочка… Чем она сейчас занимается?

– Вот это я завтра узнаю, – отозвался Алекс, быстро глотая суп. – Мы с ней в «Циферблат» пойдем, там и пообщаемся.

– Нина… Это которая Нина? – задумчиво спросил отец, не торопясь отпивая чай из чашки.

– Ну та худенькая шатеночка, которая как-то у Ала на дне рожденья была, – ответила за сына мать. – Ну, ты помнишь её, Миша, она нам так увлечённо рассказывала про Аристотеля и этого, другого, я уже забыла… Григория как-его-там…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.