Муромские рассказы

Дизайнер обложки Екатерина Рябова

© Глеб Пудов, 2024

© Екатерина Рябова, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0062-5522-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Муром – древний русский город, расположенный во Владимирской области, на берегах полноводной Оки. Изящные храмы, цветущие яблони и доброта местных жителей делают его неотразимым в моих глазах.

Муром я посещал приблизительно раз в три года в течение последних двадцати лет. Поначалу это были короткие остановки во время путешествий в другие города. Однако позднее Муром стал самоцелью, ибо здесь я обрёл не только вышеназванные достоинства, но и культуру самого высокого уровня, покой и безопасность.

Я многим обязан Мурому. Он – родина дорогих мне людей и множества художественных произведений. Поэтому предлагаемая книга – это дань любви и благодарности городу, оказавшему мне так много самого искреннего гостеприимства.

Лёгкая ирония, проглядывающая в некоторых абзацах книги, объясняется лишь тем, что я опасался впасть в излишнюю сентиментальность. Это – своеобразный камуфляж, защита от проявления избыточных чувств. Именно таков Муром – город изящных храмов, цветущих деревьев и прекрасных людей, который может будить в душе эти «избыточные чувства».

Предисловие

«Муромские рассказы» занимают особое место в творчестве писателя Глеба Пудова. Может быть, оттого, что он получил в Уральском государственном университете специальность «История искусства», или оттого, что живёт и работает в Санкт-Петербурге, но его рассказы всегда профессионально отточены и имеют удивительное, почти человеческое обаяние. Вот как писатель начинает «Муромские рассказы»: «Муром – древний русский город, расположенный во Владимирской области, на берегах полноводной Оки. Изящные храмы, цветущие яблони и доброта местных жителей делают его неотразимым в моих глазах. Я многим обязан Мурому. Он – родина дорогих мне людей и множества художественных произведений. Поэтому предлагаемая книга – это дань любви и благодарности городу, оказавшему мне так много самого искреннего гостеприимства».

Главное достоинство и богатство Мурома – его люди. Вот эти самые «простые и обыкновенные» люди среди множества прохожих на улице, но именно к ним можно ринуться с возгласом: «А скажите, куда мне…», «А вы мне не поможете, потому что я…!», «Вот мне нужно вот сюда, а как бы мне…». И эти люди обязательно ответят, покажут, проводят, а потом спокойно пойдут по своим делам. Помогать, подсказывать, приходить на выручку для них так же естественно, как дышать! Об этих людях и пишет Глеб Пудов – об их простых мечтах, делах, праздниках, о любви к этому миру и месту, где они родились… Эти люди кажутся обыкновенными, о них не расскажут в интернете и не покажут по телевизору, но вот в этой потрясающей обыкновенности мы запросто узнаём себя. Например, в героине рассказа «Марковна» – о женщине, которая очень печалилась, что ни одна её мечта не сбылась и придётся ей доживать свои дни в одиночестве. Но происходит одно вроде бы незаметное событие, которое переворачивает её жизнь, и все мечты оказываются реальностью… «Человек может обрести себя очень поздно! – пишет автор. – И причиной положительных изменений могут быть события, которые, на первый взгляд, кажутся очень незначительными, например, встреча с другом, разговор с незнакомцем, прочитанная книга, тяжёлая болезнь или изготовление плюшевых мишек!» И это внушает надежду. А герои рассказа «Новый год» – милые парень и девушка, артисты, подрабатывающие Дедом Морозом и Снегурочкой? Для них совершенно естественно помочь брошенному ребенку! Или… коту! Или женщине, которая потеряла шаль, значащую для неё так много! «Мама очень дорожила этим подарком – это была память о дорогом человеке. Только сейчас, по прошествии долгих лет, она поняла, насколько тяжёлой была в ту пору жизнь родителей и скольких усилий стоило им, как говорили тогда, «вывести детей в люди». Она не расставалась с шалью, даже летом она носила её в сумке». Шаль, конечно, найдётся, потому что обыкновенные, добрые и честные люди и держат этот мир на своих натруженных руках!

Студенты, музейные сотрудники, археологи – ещё одни герои Глеба Пудова – замечательные люди, в меру застенчивые, в меру любящие свою профессию, но все – живые, яркие, забавные.

Нужно отметить, что произведения Глеба Пудова отличает своеобразный стиль, неповторимый колорит, некоторая ироничность, про которую сам автор говорит: «Лёгкая ирония, проглядывающая в некоторых абзацах книги, объясняется лишь тем, что я опасался впасть в излишнюю сентиментальность. Это – своеобразный камуфляж, защита от проявления избыточных чувств. Именно таков Муром – город изящных храмов, цветущих деревьев и прекрасных людей, который может будить в душе эти «избыточные чувства».

Избыточные чувства под мастерским пером автора всё-таки рождаются – чувство гордости и радости, что весёлые и надёжные люди живут рядом с нами, что, если ребенок принёс в музей сердоликовую бусину, семейную реликвию, от него не отмахнутся пренебрежительно: «Валентин Александрович подвёл молодую женщину с сыном к стеклянному колпаку, под которым лежали бусы, и сказал: «Вот поглядите. Не хватает одной сердоликовой бусинки. Нельзя исключать, что именно вашей….». Слова простые, но сколько в них мудрой бережности, замеченной талантливым автором.

Светлана Романова, писатель, сценарист, член Международной гильдии писателей (Германия)

Шаль

Если двигаться из центра города, пройти мимо двух зданий-близнецов и миновать мост, протянувшийся через глубокий овраг, то можно оказаться «на Штапу». Штап – это район Мурома, царство частных домов и узких переулков. Из местных достопримечательностей здесь расположены старинный женский монастырь и стадион «Труд» – свидетель моих первых спортивных достижений и ободранных коленок.

Но оставим эти места туристам – главной достопримечательностью для меня «на Штапу» был дом бабушки. Это маленькая добрая женщина с умными глазами непременно угадывала моё появление и выходила встречать к колонке.

– Бабушка, – спрашивала я, – откуда ты знала, что я приду?

– Я чувствовала, – отвечала она.

Однажды, незадолго до смерти, она подарила дочери (и моей маме) пуховый платок. Большой оренбургский пуховый платок, который она почему-то именовала шалью.

– Возьми, дочка, будешь кутаться в неё и вспоминать обо мне. А я буду с неба смотреть и радоваться.

Мама всплакнула и приняла подарок. С тех пор шаль действительно согревала её от пронизывающих ветров, которые врывались в дом с реки. Мама очень дорожила этим подарком – это была память о дорогом человеке. Только сейчас, по прошествии долгих лет, она поняла, насколько тяжёлой была в ту пору жизнь родителей и скольких усилий стоило им, как говорили тогда, «вывести детей в люди». Она не расставалась с шалью, даже летом она носила её в сумке.

– Пригодится, – отвечала смущённо на нескромные вопросы.

В один из летних вечеров случилось ужасное: мама пошла на рынок, а когда вернулась, поняла, что шали нет. То ли её украли, то ли она её потеряла, – неважно: шаль пропала. От огорчения мама заболела. Она лежала на кровати в родительской комнате и молча смотрела в потолок.

Тогда я позвала брата и сказала, что надо что-то предпринять.

– А что мы можем? – спросил Санёк, – связать новый платок?

– Связать не можем, но достать другой – вполне.

– Да ты что? Она сразу поймёт, что это не её платок.

– А вот надо постараться. Ты хочешь, чтобы она страдала без бабушкиного подарка?

Брат, разумеется, не хотел, и мы бросились на поиски нового платка.

Посещение антикварных магазинов и обход престарелых соседей результатов не дали. Тогда я предложила использовать другие варианты. Два дня мы искали на антикварных сайтах платок, более или менее похожий на пропавший. Нашли его в Казани, связались с продавцом и стали ждать. Маме становилось всё хуже. Доктор сказал, что причина болезни – нервное расстройство.

– Вы её ничем не огорчали? – строго спросил врач.

Мы – ничем. Огорчила жизнь.

Через три дня пришло извещение. Мы бросились на почту.

Что ж… Платок был похож, но надо было приблизить его внешний вид к бабушкиному.

– Давай вспоминать, что было на том платке, – сказала я брату.

– Что было, что было… Пятно от вишнёвого варенья было.

– Точно! Бабушка варила варенье и однажды капнула на платок.

Нашли варенье в холодильнике и обмакнули в него конец платка.

– Хорошо. Что ещё?

– Да не помню я. Сама теперь вспоминай.

– Кажется, ещё была маленькая дырочка в углу. Помнишь, Альма прокусила?

– Верно! Мы ещё на реку ходили. Бабушка была с нами.

Ножницами сделали небольшую дырочку.

– Теперь, кажется, всё. Но как мы его подбросим? – спросил брат.

– Да, это проблема. Не на рынок же идти… Давай попросим кого-нибудь из твоих друзей? Пусть он придёт и принесёт платок?

– И что?

– Скажет, что вот мол нашёл на рынке и помнит, что у нас был такой.

– Ну ты даёшь! Тебе бы в разведке служить, – восхищённо сказал Санёк.

Пошли к Димке – его другу – и озадачили.

За перочинный ножик тот готов был на всё.

– Ладно, будет тебе перочинный ножик, – нехотя пообещал Санёк.

И всё удалось.

На следующий день, после школы, пришёл Димка и вручил платок. Актёр из него, конечно, никудышный, но задачу свою он выполнил. Мама очень обрадовалась, усадила его пить чай. Потом угощала пирогами, потом клубничным вареньем и мёдом. Димка уж и сам был не рад, что согласился на эту авантюру, но пришлось сидеть. Ушёл он только под вечер, вернее, уполз.

Мама сидела-сидела за столом и вдруг заплакала.

– Ты чего? – бросились мы к ней.

– Какие вы у меня хорошие!.. Бога буду благодарить, что дал мне таких детей.

Оказывается, утром, пока мы были в школе, приходила соседка Людмила Марковна и принесла маме её шаль. Настоящую шаль. Она нашла её на автобусной остановке.

Санкт-Петербург

Марковна

Как много событий в жизни человека имеет важное значение, хотя поначалу они вовсе не кажутся эпохальными!.. Магистральную роль могут сыграть встреча с другом, разговор с незнакомцем, прочитанная книга, тяжёлая болезнь и прочее. Поначалу они прозрачными тенями скользят по биографии человека, но потом, словно вода, сдвигающая камни с места, подводят душу к необходимому решению.

Это случилось с нашей соседкой, пожилой женщиной, резко изменившей отношение к жизни после одного, казалось бы, случайного домашнего занятия.

Мы называли её Марковной – фамилии никто не знал. Она жила в нашем доме гораздо дольше других. Кажется, она переехала в город из какой-то деревни после войны, так и не дождавшись мужа. Здесь она намеревалась начать новую жизнь: устроиться на текстильную фабрику, ещё раз выйти замуж, купить красивую машину, – мечтаний было много.

Но увы, – мечты остались мечтами: к шестидесяти годам Марковна превратилась в сгорбленную одинокую старуху, работницу местного похоронного бюро и хозяйку рыжего кота по кличке Харон. Жизнь её текла малозаметным худосочным ручейком, существование которого может прекратить любой рассеянный прохожий.

Марковна занимала в похоронном бюро несколько должностей: сторожила помещение, обмывала покойников и вела их учёт. Это объяснялось не только экономическими причинами, но и тем, что возвращаться домой, в пустое холодное помещение, ей не особо хотелось. Там ждали только телеведущий Малахов да вечно голодный Харон.

Соседи, имеющие предрассудки по поводу места работы Марковны, старались с ней меньше общаться. У них даже была фраза, понятная только местным людям: «пойти в гости к Марковне» означало «умереть»; если же кто-то говорил, что он «чуть не попал к Марковне», то это означало, что он был на волосок от гибели. Такова была репутация пожилой женщины, слегка потусторонняя и потому пугающая.

Между тем, человек она была хороший: зимой кормила птиц, лечила подравшихся собак, отогревала кошек. Пусть от одиночества разговаривала с покойниками, разве она в том была виновата?

Но однажды всё переменилось.

Одним ненастным вечером Марковна купила в киоске газету с телепрограммой. Газета не только взахлёб повествовала о богатых и знаменитых, но и предлагала выкройки уютных мишек и легкомысленных кукол. Марковна решила сшить маленького плюшевого мишку – она надеялась расширить круг общения кота, явно скучавшего в её отсутствие.

Она купила ткань, нитки, поролон и с жаром принялась за работу. Через три дня мишка был готов. Это было неуклюжее создание с ироничной улыбкой. Несмотря на забавные особенности «первенца», Марковна испытала доселе незнакомое ей чувство наполненности жизни. Поэтому через месяц мишка обрёл многочисленных родственников, а Харон – объекты для своих кошачьих игр, порой превращавшихся в откровенное членовредительство.

Дальше – больше.

В старых журналах Марковна отыскала выкройки игрушек и начала их производство чуть ли не в промышленных масштабах, подключив к нему немногочисленных знакомых. Теперь её квартира напоминала кустарную мастерскую: работницы приходили с раннего утра, пили чай и принимались за шитьё; сбытом занималась сама хозяйка (она продавала игрушки у детского магазина, а потом внук одной из работниц приобщил её к интернету); она же распределяла «добычу».

Через три месяца Марковна с торжеством уволилась из похоронного бюро и зарегистрировала своё частное предприятие. Потом, стыдясь, записалась в фитнес-клуб. Через полгода купила машину и вышла замуж за седовласого джентльмена, которого встретила среди турников и гантелей.

Человек может обрести себя очень поздно.

И причиной положительных изменений могут быть события, которые, на первый взгляд, кажутся очень незначительными, например, встреча с другом, разговор с незнакомцем, прочитанная книга, тяжёлая болезнь или изготовление плюшевых мишек.

Санкт-Петербург

Родные тени

Что я не люблю в древних городах? Кладбища. Они повсюду: справа, слева, впереди, сзади, за рекой, в монастыре, на окраине, в центре. Хуже всего – они под ногами. Люди ходят и ездят по костям своих предков; люди пьют кофе, покупают продукты, выгуливают собак на костях своих предков. И с этим ничего не поделаешь – жизнь движется вперёд. Потомки будут пить кофе на наших костях. Такова участь жителя любого древнего города.

Муром – не исключение. Есть в нём улица Советская. Старожилы говорят, что раньше на этой улице было большое кладбище и дома строили прямо на нём, особо не смущаясь наличием захоронений. Более того, даже использовали надгробные камни при сооружении фундаментов и первых этажей домов.

До сих пор на этой улице стоит ветхий зелёный дом с тремя окнами на фасаде. Сверху – красивые резные наличники, снизу – грязные окна подвального помещения. Дом – длинный, в нём когда-то жило несколько семей. Позади располагался небольшой садик, в котором под ветвями яблонь прятались сараи и помещения для кроликов. Зимой в этом садике родители строили для нас горку.

Мои детство и юность прошли в этом доме. Восхитительное было время.

Помню, нашей соседкой была одинокая женщина по имени Мария, вернее, Мария Фёдоровна, но все звали её Машкой. Почему? Потому что её никто не любил. Она ни с кем не общалась. Работала на фабрике «Красный луч». Рано утром уходила на автобусную остановку, а вечером быстро исчезала в своей комнате и запиралась на ключ. Выходила разве что за водой к колонке да в туалет, который располагался в саду, на заднем дворе. Ни с кем, никогда – ни полслова. Из живых существ она разговаривала только со своим котом Михаилом – ленивым толстым созданием чёрного цвета. Однако соседи – и это тоже отбивало у них всякую охоту общаться с Машкой – слышали, как она, находясь в комнате, называла кого-то «моя милая» и «мои дорогие». Некоторые, признаться, считали её колдуньей, другие – умалишённой. Дети прятались от неё по углам, а взрослые предпочитали обходить стороной.

Однажды мы играли в прятки.

Не зная, куда спрятаться, я решилась на отчаянный шаг: увидев, что дверь в Машкину комнату открыта (вероятно, хозяйка вышла за водой), я вбежала туда и спряталась среди одежды. Я знала, что меня здесь точно никто не найдёт – кто решится заходить к Машке? Я тихо встала за старым полушубком и начала сквозь прореху осматривать комнату. Вполне аккуратно и чисто, никаких черепов под потолком, никаких засушенных куриных лапок, никаких кипящих котлов в печке. На полу – разноцветные дорожки. В верхнем углу, на полочке, темнела икона Спасителя, около которой стояло блюдечко со свечкой. Я совсем успокоилась.

Через некоторое время в комнату вернулась Машка. Она принесла канистру с водой и поставила её у печки. Затем неспешно сняла пальто, повесила на вешалку и закрыла дверь на ключ.

– Скоро ужинать будем, мои дорогие, – сказала она. «С кем это она разговаривает? – встревожилась я, и на всякий случай ещё раз оглядела комнату. Никого, кроме меня, Машки и чёрного кота, лежавшего на кровати. – Странно».

Машка налила воды в кастрюлю, поставила её на огонь. Вытащила из сумки овощи и принялась их резать на деревянной дощечке. Вскоре в комнате запахло овощным супом. «Надо как-то выбираться», – подумала я. – Но как?» Машка вдруг сказала:

– Что же ты прячешься? Выходи, гостьей будешь.

Это явно относилось ко мне. Я вылезла из-под полушубка и боязливо подошла к хозяйке.

– Как вы меня заметили?

– Я видела, как ты вбегала в комнату. Ты можешь меня не бояться – не знаю, что тебе про меня наговорили. Сейчас будем пить чай, садись за стол.

Вскоре я уже знала, что Мария Фёдоровна родом из маленькой деревни, которая располагалась недалеко от Мурома; что была в эвакуации в Иваново, а муж и дочка оставались здесь; что они погибли в конце войны и похоронены на кладбище, находившемся на нашей улице.

– Видела надгробные камни на первом этаже? – спросила Мария Фёдоровна.

Конечно, видела – каждый день мимо них прохожу.

– Так вот, это они, на их могилах стоит наш дом. Я когда-то ходила в архив, чтоб выяснить, где они похоронены, а потом и камни нашла. Думаешь, почему я живу в этом доме?

– Они теперь всегда с вами, – сказала я. – Верно?

– Верно. Вы здесь, дорогие? – вдруг спросила Мария Фёдоровна.

И тут я заметила, что в свете от зелёного абажура, висевшего над столом, виднелось не две тени, а четыре! Я взвизгнула и выбежала из комнаты. Весь вечер я бродила по городу: сидела на лавочках, заходила в магазины, купалась в реке. На некоторых домах по нашей улице видела старинные надгробные камни.

Я никому не рассказала об этом случае. С того дня мы ещё часто виделись с Марией Фёдоровной, иногда я приходила к ней на чай. Тени перестали меня пугать, ведь даже кот их не боялся. «В самом деле, что в этом плохого и страшного? – думала я. – Это же её родные люди».

Вскоре мы переехали из этого дома в другой, более современный. Теперь в нашем старом доме никто не живёт. Мария Фёдоровна давно умерла и, наверное, встретилась со своими дорогими тенями.

Санкт-Петербург

Аркадий

Эта история произошла в 90-е годы прошлого века, когда на улицах грохотали бои местного значения, в магазинах царило запустение, заводы умирали один за другим, – очередная эпоха русской смуты. Всё это напоминало джунгли: благоденствовали сильнейшие и хитрейшие. Очень сложно было в ту пору сохранить человеческий облик, не всем это удавалось.

В нашем доме жил одинокий старый профессор. Звали его Александр Иванович. Несколько лет назад он переехал из Москвы – вернулся на Родину. Жена его давно умерла, а сын, тоже учёный, работал за границей и появлялся в жизни отца только в виде редких телефонных звонков.

Александр Иванович был ботаником и довольно известным – по его книгам до сих пор учатся муромские студенты, а в далёком городе в честь него названа улица. Но времена блестящей научной деятельности и московское преподавание остались позади. Сноски на его работы теперь появлялись разве что в качестве поклона, не более. По утрам профессор приходил в качестве консультанта в то учреждение, где почти полвека назад начинал учёную карьеру. Входя, Александр Иванович торжественно провозглашал тихим голосом: «Я вас приветствую!». Затем усаживался за скрипучий стол и рисовал по памяти редкие растения.

Но он не был лишь украшением института – к нему часто обращались за советом. Втайне гордясь этим, старый профессор с энтузиазмом обрушивал на собеседников потоки своей осведомлённости. Память его до сих пор была молода и всесильна. Поражённые коллеги очень неохотно отходили от этой живой энциклопедии. Такие дни были праздником для Александра Ивановича.

Он жил в памятнике архитектуры эпохи классицизма, в квартире с очень высокими потолками. В одной из комнат был большой камин, перед которым стояли кресло и чайный столик. Здесь профессор отдыхал по вечерам. Другую комнату почти полностью занимал огромный письменный стол, достойный стать украшением любого музейного собрания. В нём было множество полочек и различных уютных углублений, в прошлой жизни служивших тайниками. Стол был украшен бронзовыми фигурными накладками и, кажется, раньше на нём даже виднелись остатки росписи. Теперь он был завален книгами и рукописями. Вдоль стен стояли высокие полки, плотно забитые журналами на нескольких европейских языках.

В ту пору Александр Иванович занимался приятным делом: отбирал статьи для публикации собрания своих сочинений. Читая одни работы, он удовлетворённо хмыкал, иногда улыбался. Читая другие, что-то перечёркивал и с гневом выбрасывал в мусорную корзину.

Но стол и книги были не главным украшением этой комнаты – здесь находились десятки растений из разных уголков земного шара. Они вились по потолку, стояли в углах, выглядывали из-за книг.

Царём всех зелёных и красивых был большой тюльпан, привезённый Александром Ивановичем ещё в молодости откуда-то из Малой Азии. Он был любимцем старого ботаника. Аркадий – так учёный называл своего питомца – был весьма привередлив. Его надо было поливать строго в определённые дни и часы, при этом вода должна была быть особой, настоявшейся и обогащённой питательными веществами. Профессор обожал Аркадия, иногда он даже среди ночи вставал, чтобы проверить, всё ли у него в порядке. А в то время, когда тюльпан цвёл, ботаник был вне себя от счастья: напевал песни своей столичной молодости, танцевал вальсы и, говорят, даже декламировал Пушкина. Богатые и нахальные предлагали учёному астрономические суммы за Аркадия, но Александр Иванович строго отвечал, что друзей не продаёт, и с презрением отворачивался.

Не только тюльпан носил имя – у некоторых цветов из квартиры профессора тоже были имена. Дело в том, что старый учёный был беспросветно одинок, хотя и не любил признаваться в этом.

Но Александр Иванович страдал не только от одиночества.

Он был человеком старой закалки, и зрелище чудовищного унижения страны болью отдавалось в его интеллигентском сердце. Картины всеобщего падения нравов действовали угнетающе. Профессор специально поставил Аркадия на подоконник: не столько для обеспечения капризного цветка солнечным светом, сколько для того, чтоб не видеть происходившего на улице.

Всё течет, всё меняется.

Однажды Александр Иванович понял, что жить ему осталось недолго. Старые болезни оживились, во сне всё чаще приходила умершая жена и звала за собой. Уже большим усилием воли престарелый учёный соблюдал прежний распорядок дня. Он очень боялся, что не успеет завершить труд жизни, над которым работал уже несколько лет. Поэтому пришлось договориться, чтоб приходить на службу один раз в неделю. Поскольку начальник был его бывшим студентом, это не стоило большого труда. И вот однажды, в один из прекрасных дней, рукопись была сдана в издательство. Гора спала с плеч старого учёного. Жизнь выходила на финишную прямую. Казалось, что даже уличные одуванчики были солнечнее в тот день.

Вечером Александр Иванович сидел перед камином, на столе остывало какао. Большая и плодотворная жизнь была позади. Можно было бы, конечно, ещё суетиться, напоминать о себе повтором уже написанного, набиваться в советчики, играть в мэтра.

Но оставим это другим. Мы сделаем вот что.

На следующее утро профессор выкопал своих питомцев и пересадил их в грядку около подъезда. Это стало потрясающим зрелищем. Диковинные цветы на фоне загаженного двора смотрелись как кусочек рая в одичавшем городе. Толпы людей стояли перед цветами и молча смотрели на хрупкие стебли и листья.

Конец ознакомительного фрагмента.