- -
- 100%
- +
В его письме, адресованном Лихачеву и датированном началом мая 1912 года, среди прочего написано: «Имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что пряничные доски около 80 штук мною получены, кроме того куплены разные брошюры и книги… Благоволите пожаловать для ознакомления»129. А 7 мая 1912 года на имя Н. П. Лихачева уже поступил счет от Ф. Г. Шилова на 200 рублей за «77 и 2 половинки пряничных старинных досок»130. В следующем письме антиквара (от 29 июня 1912 года) указано: «Имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что деньги сто рублей с Вас мною получены, остается за Вами за пряничные доски еще сто рублей, каковую сумму как Вам будет угодно мне лично уплатить или в мое отсутствие отцу моему Григорию Шилову»131. Таким образом, часть коллекции пряничных досок Лихачева, находящихся сегодня в ОНИ ГРМ, была приобретена им в 1912 году у антиквара Федора Григорьевича Шилова. Вообще историк сотрудничал с ним весьма активно. Например, в январе 1914 года он выплатил ему «1029 +12 рублей», а в марте – 175 рублей132.
Известно, что в летние месяцы Ф. Г. Шилов с семьей ездил на родину, и всегда заезжал в Ярославль для покупки антиквариата133. Поскольку одно из цитированных писем было написано именно из деревни Мишутино Романо-Борисоглебского уезда, то можно предположить, что и пряничные доски он купил в Ярославле. Ф. Г. Шилов так или иначе был связан с местным антикварным рынком, например, в 1912 году он покупал книги «ярославской фамилии дворян Архаровых»134.
Также из коллекции Н. П. Лихачева происходят шесть металлических чернильниц (как указано в акте передачи, «4 шт. чернильницы медные с растительным орнаментом и рельефной фигурой коня» и «две чернильницы медные одна из них подвесная»), обычно атрибутируемые в научной литературе как изделия мастеров Русского Севера конца XVII – XVIII века135. Среди них наибольший интерес представляет большая чернильница из латуни, украшенная растительным орнаментом. По ее верхнему краю – несколько рядов точечного орнамента. Здесь же прикреплены два небольших колечка. На двух боковых сторонах – сложное переплетение растительных завитков с ягодами и изображений тюльпанов. Две ветви как бы выходят из пышного вазона, расположенного точно посередине всей композиции. Последней свойственна ярко выраженная симметрия, все изображения как бы делятся на две равные половины. Однако при этом композиция динамична, цветам и ветвям «тесно» на небольшой поверхности чернильницы (композиция ограничена полосой ленточного орнамента с глазковым орнаментом и плетенкой). Низкий фон покрыт штриховкой, облегчающей восприятие изображений тюльпанов и растительных завитков. Они очень напоминают изображения цветов на прялках и рукописях, происходящих из старообрядческих центров Русского севера. Надо отметить, что присутствие чернильниц в собрании Лихачева объясняется их принадлежностью не столько истории прикладного искусства, сколько истории письменности.
Из металлических вещей также заслуживают внимания небольшая печатка в виде животного, серьга и подвесок. Эти предметы не атрибутированы: ни время, ни место их происхождения неизвестны.
Печатка (как указано в акте передачи, «печать медная двойная в виде животного») изготовлена в технике литья136. Передние лапы животного слиты воедино, задние – раздельно. Мастер воспроизвел выпуклости ушей, хвост и закрытый рот животного. На его спине — пластинка с рельефным узором в виде нескольких симметричных крестов. Подножие выполнено в виде большой пластинки с рельефным узором в виде свастики.
Вещь находится в хорошей сохранности и может рассматриваться не только как интересный этнографический предмет, характеризующий некоторые стороны человеческой жизнедеятельности, но и как произведение прикладного искусства. Думается, печатка не случайно оказалась в коллекции Н.П.Лихачева. Как известно, он «стремился к созданию такой коллекции, где были бы представлены образцы греческого и латинского средневекового письма, выполненные на металле, кости и камне, где можно было бы сопоставить различные по времени распространения и месту бытования типы посвятительных надписей, заклинательных формул и тайнописи, виды штампов-матриц для изготовления эвлогий»137. Сегодня такие вещи относятся к редким образцам прикладного искусства, многие из них – возможно, и печатка из ОНИ – связаны с Византией.
Серьга состоит из двух соединяющихся пластинок с семью подвесками.138 Верхняя пластинка — округлая, с узором в виде небольшого куста с расходящимися завитками на концах, в обрамлении из цепи маленьких колец. Нижняя пластинка – в форме груши, с узором из трех расходящихся полосок, находящихся в обрамлении цепи круглых звеньев с парными кружками внутри. Узор подвесок имеет два варианта: четыре подвески выполнены в виде переплетающегося растительного завитка, две подвески изготовлены в виде распускающегося цветка (наподобие узора на верхней пластинке).
Стиль рассматриваемого изделия поначалу указывает на принадлежность его татарскому прикладному искусству139 (серьги на татарском языке назывались «алка»). По классификации С. В. Сусловой серьга из коллекции ОНИ относится к типу Г II140. Серьги этого вида считаются «национальными серьгами казанских татар». В XIX веке они преобладали в комплексе головных украшений. С. В. Суслова указывает, что основой этого типа стали местные традиции, поскольку серьги подобной формы были обнаружены при археологических раскопках древних булгарских памятников141.
Однако в изделии из собрания ОНИ нет драгоценных и полудрагоценных камней, оно выполнено не из серебра и без золочения, что было характерно для татарских серег. Возможно, что серьга была изготовлена во II половине XIX века мастерами Рыбной слободы, расположенной в Лаишевском уезде Казанской губернии142. Известно, что местные (русские) «серебряки» ориентировались в своей деятельности на привозные татарские изделия. Аналогии из собрания ГРМ подтверждают предложенную атрибуцию143.
Происхождение Николая Петровича Лихачева из Казанской губернии не только делает это предположение еще более вероятным, но и указывает пути приобретения коллекционером этой вещи. Здесь также уместно напомнить, что в коллекции его дяди Андрея Федоровича Лихачева (1832—1890) было несколько сотен подобных украшений. А. Ф. Лихачев не только собирал ювелирные изделия казанских татар, но и занимался их изучением144. Современные исследователи указывают на высокий научный уровень его работ и их прекрасные иллюстрации145.
Подвесок (точнее, привесок) – это произведение в виде небольшой круглой пластинки с изображением птицы с поднятыми крыльями, сидящей на ветви146. По сторонам от нее – две веточки и две звездочки. Все изображения обрамлены тонкой полосой (оборотная сторона подвески оставлена без украшений). Наверху – граненая петелька с крестовидным узором. Не исключено, что этот подвесок надо рассматривать в контексте нумизматических увлечений Н.П.Лихачева.
Необходимо упомянуть и о двух металлических ключах и части от безмена.147 О коллекционерском интересе Лихачева к этой категории вещей известно – ключи, изготовленные в Восточном Средиземноморье в IV—VII веках, были в его коллекции148. Поэтому и наличие в его собрании двух названных вещей, ныне находящихся в ОНИ, неслучайно. В инвентарных книгах отдела предполагается их ярославское происхождение (время не определено).
Один ключ имеет круглую ручку, украшенную узором в виде треугольника, спаянного с тремя колечками. В завершении – прямоугольная петля. Бородка с двумя зубцами. Другой ключ (он больше по размерам) имеет также круглую ручку со сквозным узором в виде двух соединенных треугольников. В завершении ручки – круглая петля. Бородка с тремя зубцами.
В обширной описи предметов из коллекции Н. П. Лихачева есть указания и на русские ключи. Ввиду расплывчатости описаний можно предположить два варианта их происхождения: «от Лихачевских амбаров» или «из Великого Новгорода, найдено в разное время»149. Не исключено, что ключи (если они куплены в Великом Новгороде) Лихачев приобрел через Василия Алексеевича Квашонкина (? – 1941). С последним его связывали длительные деловые отношения (судя по письмам, приблизительно с 1909 по 1921 год) «по части печатей», хотя Квашонкин предлагал ему и другие предметы150. Он был агентом Лихачева в Новгороде, после революции служил при Губернском отделе народного образования в Секции по охране памятников искусства и старины.
Часть от безмена (названная в акте передачи «кольцо медное многогранное с рельефными фигурами птицы и льва») могла быть изготовлена в Калуге в XVII веке151. Она представляет собой кольцо с четырьмя ромбическими гранями и восемью треугольными. На двух ромбических гранях – рельефные изображения львов с поднятыми лапами и хвостами. Один помещен в круге, другой – в квадрате. На двух других ромбических гранях – птица с раскрытыми крыльями в круглом обрамлении (изображения животных, заключенные в квадратные или круглые рамки, напоминают печати). Вещь находится в хорошей сохранности и представляет возможности для дальнейшего изучения.
Печной изразец с изображением старца152 также ранее находился в коллекции Н. П. Лихачева. В инвентарной книге он датируется предположительно XVII веком, место производства не указано. На зеленом пригорке изображен полулежащий старец с протянутыми руками, фон – белый. По краям – две ветви, подобно занавесу обрамляющие композицию. На пригорке, снизу, – «притча», то есть надпись в прямоугольном картуше (она плохо читается). Каждое изображение подчеркнуто тонкой линией коричневого цвета. Это придало плоскостность всей композиции. Полива белого, зеленого и коричневого цветов. Несмотря на ограниченность палитры, мастер сумел придать красочное богатство своему произведению. Необходимо отметить, что он гораздо более уверенно чувствовал себя при изображении растительных мотивов, чем при изображении старика. Однако главным героем сюжета росписи на изразце является все же человек. Как справедливо писала С. И. Баранова, «как бы ни были разнообразны темы росписи изразцов XVIII в., главным персонажем этих картинок был человек, его естество, внешние и внутренние свойства личности…»153.
В описи произведений Н. П. Лихачева, размещенных в различных шкафах в его доме, упомянут «русский изразец из печки XVIII века», и указано его возможное московское происхождение, а также вероятное приобретение в Москве154. Судя по многочисленным аналогиям155, изразец должен быть датирован II половиной XVIII столетия, но место производства следует указать менее конкретно — Россия.
И, наконец, необходимо упомянуть две пары рукавиц156. Они предназначены для соколиной охоты. Информация о месте и времени их производства в инвентарных книгах отсутствует157. Рукавицы изготовлены из кожи, бумаги, шелка, металлических нитей. Орнаменты состоят из растительных и геометрических мотивов: пальметт, раковин, изображений сердцевидных фигур, больших цветов, и полос, состоящих из различных фигур (треугольники, полуовалы и др.). Они складываются в сложные композиции, которые условно можно разделить на центричные и горизонтальные. На обеих рукавицах – надписи, исполненные в технике тиснения: «прошу сiи рукавицы купить прошу сiи рукавиц» и «прошу сiи рукавицы купить с любовию носи» соответственно. Круглые металлические пуговицы при всей функциональности являются превосходным украшением изделий. Обе вещи повреждены. Несмотря на это, они являются первоклассными произведениями народного искусства. Скорее всего, это — произведения одного центра, в собрании ОНИ есть аналогии им.
В выше упомянутой описи произведений Николая Петровича названы «три пары фамильных рукавиц из родовых Лихачевских вещей с надписью»158. Таким образом, две пары рукавиц из собрания ОНИ, вероятно, нигде не покупались Лихачевым, поскольку относились к его фамильным ценностям.
В качестве заключения можно указать на следующее. Предметы из коллекции Н.П.Лихачева, находящиеся ныне в отделе народного искусства, представляют лишь малую часть его огромного собрания. Тем не менее, они могут дать представление о разнообразии и качестве произведений.
Последние необходимо рассматривать в связи палеографией (думается, именно поэтому они и оказались в коллекции Н.П.Лихачева159). Надписи и изображения на пряничных досках, рукавицах, изразце, растительные и геометрические мотивы на других вещах связывались коллекционером с историей письменности, и поэтому весьма органично входили в ряд предметов из его собрания. Например, пряничные доски особенно хорошо соотносятся с деревянной учебной таблицей, на которой кто-то упражнялся в изучении алфавита160. В целом вещи из собрания ОНИ следует отнести к VI отделу коллекции Н. П. Лихачева под названием «Материалы документов» (по его собственной классификации161).
Следует подчеркнуть, что для самого коллекционера произведения были прежде всего документами. Он подчеркивал в одном из писем В.Т.Георгиевскому: «Цель и смысл моего собирательства — история документа, писанного и печатного…, начиная с первых цивилизаций»162. Произведения из собрания ОНИ ГРМ, несомненно, свидетельствуют об этом.
Как отмечалось в начале данной статьи, Н. П. Лихачев занимался коллекционированием ради научных целей. В его собирательской деятельности, как справедливо писала Н.В.Пивоварова, не было ставки на шедевр163. Поэтому среди произведений находилось много не уникальных вещей, а типичных, характерных для того или иного мастера, художественного центра, исторического периода (по поводу икон сам Н. П. Лихачев писал: «собираю иконы, характерные для тех или других писем…»164).
К области русского народного искусства относятся пряничные доски, ключи, медные чернильницы, изразец, рукавицы и часть от безмена. Печатка была создана в других странах и в значительно более ранний период, серьга также не относится к области русского народного искусства. Все вещи представляют значительную художественную и этнографическую ценность, и свидетельствуют не только о тонком вкусе Н.П.Лихачева, но и о последовательности его собирательского труда.
Опубликовано: Пудов Г. А. О предметах из коллекции Н. П. Лихачева в Отделе народного искусства Русского Музея // Петербургский исторический журнал. Исследования по российской и всеобщей истории. ИИСПб РАН. – 2016. – №1 (09). – С. 263—278.
Об одном произведении уральских мастеров-медников III четверти XVIII века
Отдельные художественные произведения мастеров-медников («котельников») Урала редко становятся объектом пристального внимания исследователей. Истории конкретных изделий посвящено лишь несколько статей. Это в первую очередь работы Е. Н. Дмитриевой и В. Карелина165. В них музейные вещи рассматривались в рамках историко-краеведческих исследований, а не как произведения искусства.
Настоящая статья посвящена металлическому утюгу из коллекции отдела народного искусства ГРМ166. Цель работы – уточнение его атрибуции, определение художественных особенностей, выявление своеобразия на фоне европейских и отечественных аналогов.
В ходе исследования привлекались предметы из коллекций российских и зарубежных музеев, в частности, Государственного Исторического музея, Соликамского краеведческого музея, Северного музея, Германского музея и других. Наряду со специальной литературой были использованы документы из фондов АГЭ, ЦГИА СПб и РО ИРЛИ.
* * *
Начало промышленного производства медных изделий на Урале относится к I половине XVIII века. Его существование в течение этого столетия документально зафиксировано на многих заводах167. Медники производили разнообразные изделия. Одни были широко распространены и активно продавались в другие губернии России, другие производились реже, поэтому сегодня встречаются нечасто.
Одним из таких видов продукции были латунные утюги168. Подобные вещи делались не только на Урале (и вообще в России), но и во многих странах Европы, например, в Швеции и Германии. Они встречаются в описях имущества богатых семей Стокгольма и Вестероса с середины XVII века169. Часто их внешняя поверхность покрывалась растительным орнаментом, среди которого размещались инициалы и год создания170. Особой известностью пользовались изделия нюрнбергских мастеров. Корпуса, изготовленные из латуни в технике литья, богато украшались растительным орнаментом. Вертикальные держатели зачастую были не только простые (круглые и граненые), но и имели сложную форму (например, витую или в виде русалок или дельфинов)171. Как в Швеции, так и в Германии, небольшие утюги из латуни изготавливались значительный период времени, в XIX – XX столетиях их производство продолжалось172.
* * *
В инвентарных книгах ОНИ ГРМ происхождение утюга указано предположительно: Урал (?), XVIII век (?). Произведение почти не участвовало в выставках, проводившихся вне стен музея. В 1969—1982 годах оно было представлено на постоянной экспозиции, где находится и сегодня. Утюг не привлекал внимание исследователей, в литературе он лишь упоминался в ряду других уральских изделий из коллекции ОНИ173.
По аналогиям, находящимся в других коллекциях (например, в ГИМ174), следует подтвердить уральское происхождение утюга и датировать его III четвертью XVIII века. Особенности художественного стиля не противоречат такой атрибуции, произведение хорошо помещается в ряд уральских изделий названного времени. Кроме того, при сравнении медного сплава, из которого сделан утюг, со сплавами других уральских изделий II половины XVIII века (из коллекции ОНИ), выяснилось, что он ближе произведениям 1760—1770 годов175. А место производства на данный момент более точно определить невозможно. Вероятнее всего, это один из заводов демидовского производственного комплекса.
Утюг поступил в Русский музей в 1938 году из Эрмитажа176. Согласно музейной документации, произведение ранее находилось в бывшем музее ЦУТР барона А. Л. Штиглица177. Как известно, после революции 1917 года этот музей некоторое время был I филиалом Эрмитажа. В Архиве ГЭ (отдел рукописей и документального фонда) хранится документ, датированный 19 декабря 1929 года178. В нем указано, что «зав. ОПХ Преснов Г. М. и представитель Ликвидкома В. В. Макаревич передали из музея ОПХ, а хранитель ГЭ – Э. К. Квердфельдт и ст. пом. хранителя Э. Х. Вестфален приняли в I филиал Эрмитажа» большое количество произведений, список которых прилагается в документе ниже179. Среди них под номером 74 упомянут «утюг желтой меди украшенный гравировкой русской работы (деревянная ручка надломлена)»180. Надо отметить, что в инвентарной книге ОНИ также указано на это повреждение. Таким образом, утюг поступил в Эрмитаж из музея ОПХ в 1929 году. В Каталоге музея Императорского Общества Поощрения Художеств под номером 25 (зал №1, витрина №1, напротив окна) указан «утюг из желтой меди, украшенный гравированным цветным разводом. XVIII в.»181. Там же есть сведения, что он пожертвован В. С. Россоловским.
Вячеслав Сильвестрович Россоловский (1849—1908) был двоюродным племянником Ивана Сергеевича Аксакова. Россоловский получил юридическое образование в Петербургском университете и некоторое время занимал должность присяжного поверенного петербургской судебной палаты. Но В. С. Россоловский больше известен как журналист, работавший в газете «Новое время» (был одним из старейших ее сотрудников)182. Философ В. В. Розанов писал о нем в некрологе: «вся его жизнь… ушла в газетное дело», «обладая живым и отзывчивым умом и сердцем, задорный без злобы, полемист без мелочности и самолюбия, он был одним из тех мало заметных для публики, необходимых внутренних колес, силою и сцеплением которых идет громадное дело большой политической газеты»183. В. С. Россоловский считается одним из первых русских военных журналистов, принимал участие в войне с Турцией (1877—1878). Он дружил с семьей Бенуа, скульптором Е. А. Лансере и другими известными деятелями культуры и искусства. Вячеслав Сильвестрович также известен как издатель IV тома писем И. С. Аксакова184. Россоловский не был коллекционером185, поскольку не имел для этого ни склонностей, ни времени, ни больших средств. Его жизнь была полна разнообразных увлечений, многие дни он провел в поездках за границу и разные губернии России186. Но наличие у него уральского утюга вполне закономерно. Думается, что в данном случае соединились несколько факторов, главные из которых: славянофильские воззрения В. С. Россоловского и Казань как место остановки демидовских караванов (Россоловский был родом из этого города, где он провел детство и юность).
Обстоятельства, при которых он мог передать утюг в музей ОПХ, предположительно реконструируются следующим образом. В. С. Россоловский в 1877 году отправился в действующую армию. Его поездка, как он писал своему дяде, великому химику А. М. Бутлерову, была связана с опасностью «навсегда остаться в недрах Балканского полуострова»187. Поэтому он попросил дядю передать несколько вещей Д. В. Григоровичу, в музей ОПХ. Вероятно, среди этих предметов и был утюг188.
Таким образом, история рассматриваемого изделия во II половине XIX- XX веке выглядит следующим образом: собственность В. С. Россоловского – собрание музея ОПХ – музей Центрального училища технического рисования барона А. Л. Штиглица – Государственный Эрмитаж – Русский музей (отдел народного искусства).
Утюг изготовлен из латуни (рабочая поверхность – из железа), ручка – деревянная, точеная. К литому корпусу прикреплены два вертикальных граненых держателя, между которыми находится ручка. Между держателями – фигурная пластина, имеющая значение лишь как декор (она немного повреждена). Сзади утюга – другая пластина, используемая для помещения внутрь утюга древесного угля или куска раскаленного железа. Она опускается и поднимается с помощью стержня, прикрепленного к одному из держателей. Ручка этого стержня также деревянная. Предмет долгое время находился в использовании, о чем свидетельствует состояние рабочей поверхности. Ни клейм, ни каких-либо надписей он не имеет.
Почти все поверхности утюга покрыты барочным орнаментом, типичным для уральских медных изделий II половины XVIII века. Фон – канфаренный. На боковых стенках воспроизведена одна и та же композиция: изображение растения в центре, по сторонам от которого – две птицы наподобие цапель и по одному тюльпану на извивающихся стеблях с листьями. Обе композиции обрамлены тонкой гладкой полоской с нанесенным на нее рядом точек. Несмотря на то, что мастер пытался сделать обе композиции совершенно одинаковыми, особенности ручного труда не позволили ему сделать это – растительные и зооморфные мотивы отличаются в деталях.
В изображениях на боковых стенках утюга просматривается древняя композиция «две птицы по сторонам древа», широко распространенная в крестьянском искусстве разных народов. В иностранной научной литературе указывается на прообразы изображения древа жизни в искусстве дохристианского периода, также оно связывается с ирано-сасанидской культурой (мотив заимствовался с восточных тканей, распространившихся в Европе в период раннего Средневековья)189.
Декоративные мотивы, из которых составлен гравированный орнамент утюга, имеют многочисленные аналогии в разных видах русского народного искусства, например, в росписях на северных прялках и в сольвычегодской эмали. Отдельно необходимо упомянуть старообрядческие рукописи. Еще более близкие параллели обнаруживаются среди отечественных и европейских190 металлических изделий. Тюльпан – постоянный мотив украшения русской серебряной посуды и утвари XVII – XVIII веков191. Это объясняется влиянием «цветочного стиля», получившего распространение в европейском серебряном деле в 50-70-х годах XVIII столетия. Он стал одним из этапов развития орнаментации барокко. Вероятно, именно с серебряных изделий «тюльпан» перешел на медные и латунные. Эти же изображения встречаются и на европейских медных и латунных изделиях XVII – XVIII веков. Для примера приведем маленькую чашу из собрания Северного музея, датирующуюся 1666 годом192.
На пластине, укрепленной сзади рассматриваемого утюга, – декоративный мотив в виде звезды с отходящими от него двумя завитками, на концах которых помещены изображения тюльпанов. В целом эта композиция является уменьшенным и упрощенным повторением боковых.
Верхняя пластина, входящая в число наиболее ответственных в художественном отношении частей, украшена так же тщательно, как боковые стороны. На ней – изображение большого дерева с отходящими от него ветвями и цветами. Вся композиция, подобно вышерассмотренным, обрамлена гладкой полосой с равномерно нанесенными точками.
Специально следует сказать о вышеупомянутой фигурной пластинке. Она представляет изображение двух разнообращенных птиц с хохолками (возможно, что это стилизованное изображение двуглавого орла). Думается, таким образом мастер не только «населил» птицами верхнюю пластину утюга (среди гравированного орнамента их нет), но и создал четкую симметрию по отношению к изображениям на боковых стенках. Кроме того, художественный вкус уральского «котельника», вероятно, потребовал заполнить пустоту, возникающую между корпусом и двумя держателями. На уральских утюгах эта пластинка присутствует в подавляющем числе случаев, а среди европейских вещей автору она еще не встречалась.