- -
- 100%
- +
Фотограф Анна Пышинская
© Глеб Пудов, 2021
© Анна Пышинская, фотографии, 2021
ISBN 978-5-0055-4424-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Эта большая книга – итог периода активного творчества Глеба Пудова. В неё вошли разные по жанру, размеру, теме и объёму стихотворения. Несмотря на многоликость, произведения сборника прочно объединены личностью и стилем автора. Поговорим об этой общности подробнее.
Рифма радует разнообразием, здесь уже виден опыт Глеба в стихосложении. Хороши его сочетания «догоняли» – «едва ли», «ты жив» – «тужить», «судьбы» – «суть бы» и многие другие. Один из любимых приёмов автора – экзотические рифмы: «глядишь ты» – «Кришны», «нам» – «Суринам». Честно говоря, в книге экзотических рифм столько, что им пора бы придумать другое определение. Поэт явно избегает глагольных и банальных рифм – видимо, так сказывается на творчестве профессиональный опыт искусствоведа. Иногда встречаются игры с рифмой. В поисках способа её разнообразить, поэт подбирает разные по звучанию и происхождению слова, в том числе устаревшие и иностранные (например, «понта» – «горизонта», «озёра» – «Vad göra?!», «Веласкес» – «The last kiss», «вулкан» – «als ich kann»). Пожалуй, именно рифмовка – одна из привлекательных особенностей сборника.
Рифмы много говорят как о начитанности автора, так и о богатстве его поэтического языка. Стоит признаться, что для полноценного знакомства со сборником полезно иметь под рукой парочку толковых словарей.
Разглядывая мир через калейдоскоп стихотворений Глеба, начинаешь думать, искать, вспоминать и видеть мир по-новому. Можно, конечно, бегло просмотреть каждое стихотворение, ухватить основную мысль и успокоиться на этом, но куда приятнее вдуматься в каждую деталь, рассмотреть её, будто морской камешек на солнце. Их в сборнике действительно много – ярких, живописных деталей!
Глеб любит поиграть и с ритмикой. Есть в этой книге стихи, что медлительны и торжественны, будто волны Эгейского моря. Есть весёлые и безудержные, заражающие буйством народной пляски. Есть и те, что чеканят шаг не хуже римских легионеров.
Несмотря на отделённость языка и форм от привычного мира, автор не всегда рассуждает на отвлечённые темы, близкие и интересные лишь для него. Многие из поднятых вопросов знакомы каждому, кто обращал взор внутрь себя. В сборнике не раз встречается тема двойника: «Увы, в июльской тишине/передо мной возник – / двойник…» («Ошибка»). Разрабатывает поэт и тему внутренней пустоты: «Никто не заметил какой-нибудь фальши:/ все были мертвее, чем он…».
В стихах, как и в отражённой ими жизни, есть место всему. Нашлось оно и для улыбки автора. Многим стихотворениям свойственна мягкая ирония по отношению к миру внутреннему и внешнему (например, «Результат морально-нравственной борьбы» и «Дневник молодого поэта»). Но есть и улыбка напряжённая, тот самый смех сквозь слёзы. Это заметно в мозаичности стихов «Общество с ограниченной ответственностью» и «Государство». Здесь образы отдельных персонажей складываются в картину реальности, которая, за бесполезностью открытого порицания, удостаивается лишь горькой усмешки.
Поэт с интересом включается в любую литературную игру. Например, в сборник вошла серия акростихов «Из истории европейской живописи», где по первым буквам каждой строки можно прочитать скрытое послание. В книге много строк с подтекстом, намёков и аллюзий, которые непросто разгадать с первого прочтения.
Переплетение мест, событий, времён, личностей, жанров, стилей, показывающее историю и творчество как единый непрерывный процесс, – вот суть этого сборника стихотворений. Серьёзное соседствует с пародийным, горькая усмешка – с озорной улыбкой. Но в каждой строке автор предельно честен.
Мария Шебанец, поэтесса (Беларусь)
От автора
Эта книга – итог более чем десятилетнего творчества. В ней представлены стихотворения, которые были ранее опубликованы в нескольких поэтических сборниках, а также в различных периодических изданиях как в России, так и за рубежом. Разумеется, в этом издании собраны только те стихи, которые, на взгляд автора, достойны повторной публикации. Все перечитаны, многие исправлены, к некоторым добавлены необходимые пояснения.
Сборник состоит из стихотворений разных жанров: здесь и баллады, и сонеты, и послания, и элегии, и акростихи. Немалое значение приобрела философская лирика. В книгу не вошли переводы и рецензии на поэтические сборники – объять необъятное невозможно.
В каком бы жанре не создавалось стихотворение, оно лишь – попытка понять и почувствовать окружающую действительность, а в лучшем случае – преобразовать её. Автор не стремился создавать «пронзительные» произведения – сегодня их более чем достаточно. Он лишь стремился сделать мир чуть лучше. Насколько это удалось – судить читателю.
Из сборника «Кентавры, боги и сатиры» (2010)
Малыш
Голубыми глазами глядишь тына мир и всё тебе ново,а прекрасная vita nuovaпробегает с движеньями Кришны1.В этом маленьком розовом паркебессильные падают листьяна пруд зазеркальный — подаркиот тех, кого помнят на лица.Ты всё это видишь. Началотвоей жизни уже покатилось,как ком с голубого Монблана2и в пульс твой уже превратилось.Хронометр пущен. Мгновеньяисправно бегут до секундыпоследней, когда твои нуждыстеснятся до лужи земельной.Телеграмма
На пашне с упорством бычачьимтрудись ты с утра тчкВладыка бессмертных и смертныхзаполнит твои закрома.Под тридцать себе от соседейжену из девиц выбирай,раба зпт волкодавакупи и вот тебе рай.Соседей зови на попойки,но с братом ты дело вершипри верных свидетелях. Плутос3твои преумножит гроши.Богов почитай, справедливостьпочтением в дом призови,коль плохо ведёт себя сноважестокий и злой визави.Не вздумай еды или денегу ближнего ты занимать:ни дать не дадут, а догонят —мотыгой посмеют поддать.В истоки и устья речушекмочиться не смей, а не тонакажут тебя нереидыГелена, затем Эрато.Богатство и в нашем столетьисиноним успеха, и вотзатем ты с бычачьим упорствомтрудись тчк Гесиод4.Санкт-Петербург
Рассказ про ворону
Проходя каждый день мимо мёртвой вороны,я видел её разложение. Трупсначала был сиз, словно купол Сорбонны5,потом словно зубпочернел. Роились вокруг разложения мухи(о смерти вороны им ветер донёстяжёлые слухи),потом прибежал и потряс полупорванным ухомпобитый машинами пёс.Прошло две недели. Стояла погодаприятная нашим заморским гостям,что грелись на солнце у входав гранитную крепость. Вороньим костямтоже было тепло: побелели на солнце, истёрлись в песок,и чуть позже прохожие людимогли наблюдать у натруженных ногпропадания чудо —мокрое место. Да, мокрое место, где, тая, тропалениво людей подводилак трамваю. Чуть позже природа (и снова не в срок)весну сотворила.Исчезла зима, и день был так тёпел и ясен.На месте вороны явился цветок.И был он прекрасен.Санкт-Петербург
Оссиан
С оттенком грусти величавой,с вселенским ужасом в глазах,явился с местного причалак нам некий юноша в очках.В старинный город над рекойприехал гений молодой.Прошло два дня. Наш Оссиан6провёл их тихо, сыт и пьян.Он жил особой незаметнойв тиши гостиничных палат.Цинично завтракал котлетойи драил руки, как Пилат.Всё шло чудесно в этом лучшемиз обитаемых миров:порой грешно, но чаще скучнов глуши пустынных номеров,ведь непогода пиром преснымего ссылала с книгой в кресло.Прошло два месяца. Поэтуже в вчерашнее одети рад вновь прибывшему гостю,как увольнению солдат,и всё же драит свои костиa la помянутый Пилат.Ах, простодушие провинций!Прекрасна музыка глуши!И кружевное полусвинствои полусчастие в пыли!Уже дежурный свой стишокпоэт наш тиснул в номероктреской пропахнувшей «вечорки» —испытанного средства поркии похвалы. Теперь женати носит стёганый халат.По вечерам с соседом в вист7изящно – истинный артист! —играет бывший Оссиан,но, впрочем, тоже сыт и пьян.Санкт-Петербург
«Огонь не клеился к дровам…»
Огонь не клеился к дровам,сентябрь был на волоске,и я в тревоге и тоскечужим прислуживал богам.И всё кричало мне: «Не тронь!»Всё говорило мне о том,что даже жертвенным скотомчужой не выкупить огонь.Заречный
Встреча
Светофор. Перекрёсток.– «Здравствуй…»– «Привет!»– «Как дела?»– «Да неплохо. А ты?– «Всё по-старому. Знаешь, тут рядом кафе,там так тихо, повсюду цветы…»– «Не могу, я так занят, я очень спешу,меня ждут. Ты звони. Ну, пока!»– «До свиданья, но помни: ещё берегутвоего горемыку-кота,он ждёт тебя…»– «Правда? А я и забыл.Извини, побегу!»– «Подожди…»– «А кота я дарю. Для того, чтоб не выл,погуляй с ним. Потом – утопи».Санкт-Петербург
Письмо Одиссея Телемаку
Опять распускаю дежурный ковёр,ковёр с бахромою из шёлковых ниток.И вечер, что руку над небом простёр,мне хуже богами назначенных пыток.Уплыла на запад подруга моя,а я – Одиссей, я – владыка Итаки,сижу во дворце, из окошка смотряна пришлых невест перемирья и драки.Гуляет в тиши коридоров мой сын,отца за ковры и невест презирая.А что я могу, если в духе перинменя воспитала семья дорогая?Прожил как цветок я в хрустальном дворце,защитой он был от всех страхов и прозы.Судьба – садовод в кипарисном ларцехранила от ветра свою туберозу.О, сын мой! Возлюбленный сын Телемак!Беги из дворца, на свободу, в просторы!Чтоб затхлая жизнь всех проклятых Итактебя не покрыла семейным позором!Садись на корабль и назад не гляди!Не гнись, не тушуйся ты в крае далёком!Потомков своих, Телемак, пощади!Сумей же разбить ты хоть несколько стёкол!Галера
Я плыву средь товарищей сильныхна прекрасном большом корабле,небеса улыбаются синью,растворяясь в воде.Над волнами Эвксинского понтамы летим, у Студёных морей8мы врезаемся в ширь горизонтаперекрестьями рей.Мы срываем с деревьев кокосыи готовим искрящийся лёддля запасов, которые проситевропейский народ.Наши плаванья чудны, но всё жепочему-то я жизни не рад.– «Отчего?» – вы киваете? «Боже!потому что я – раб!»Санкт-Петербург
Кирилл и Ферапонт
Много лет посвятил преподобный Кириллукреплению церкви Христовой,но просилась душа на молитву туда,где нет прелестей града большого.И однажды, когда он молитву творилв своей келье холодной, сияньеувидал он среди полуночных светил,там, где крепится свод мирозданья.И всё ярче и ярче светились огни,приближаясь к кирилловой келье,становились похожи на пламя они,что цветёт по ночам в Белозерье.И услышал Кирилл неизведанный глас:– «О, изыди, изыди, игумен!Наступает теперь твой назначенный час,будет подвиг прекрасен, но труден.Ты до смерти пребудешь в озёрном краю,там, где лес шелестит над водою,и построишь из брёвен землянку свою,и поставишь там крест. За тобоювоспоследует брат. Ты прими его. Радон пойти. Как и ты, он бесстрашен».И затем те лучи стали глуше в ночи,занималась денница9 меж башен.И главу преклонив, её встретил святой,седина на висках серебрилась,с благодарностью он у иконы святойпринимал Провидения милость.Через несколько дней появился монахФерапонт и поведал, что многов том озёрном краю, в тех сосновых лесах,мест для тех, кто устал от земного.Преподобный Кирилл в тот же месяц решилотправляться в дорогу. И весь онпогружён был в те дни в тяжкий труд до зари,но душою был бодр и весел.На лазурной заре, когда в старой Москветишина от Кремля до окраинобрамляет собой, словно белой стенойнебеса, и зловещее граетна крестах вороньё, они двинулись в путь,в путь опасный в пустынные земли,одинокого жительства истовый трудих наполнит в лесах Белозерья.Шёл Кирилл впереди, Ферапонт позадипоспевал за игуменом еле.Торопились они в своём долгом пути,шли на север, где сосны и елиобнимают вокруг все озёра, как другдруга нежные добрые дети,там, где пусто окрест, где воздвигнут свой крест,где построят землянку и клети10.И однажды в тот день, когда чёрная теньпокрывала всю землю, и взоромулетающих стай был наполнен тот край,два монаха увидели гору,и взошли на неё. Ферапонту сказал,оглядевшись на синие дали,преподобный Кирилл: «Это место искал.Монастырь здесь с тобою поставим».Среди тёмных лесов, что в озёрной глуши,появились и башни и стены.И сегодня ещё там, где братья прошли,слышит лес разговор их священный.Кириллов, Санкт-Петербург
Сценарий для Голливуда
Царь домой возвращался от тестяна красивом большом корабле,рядом с ним, на возвышенном месте,как обещано было жене,восседала сестра её. Ветерей, проказник, порой обнажал(к восхищенью мужчины) под вечерруки, плечи и грудь. Возжелалмореход её буйно (никто жене узнает). Быстрей к берегам!Там зелёные травы как ложебудут мягки горячим телам.Как задумано – сделано. Деванедовольна, грозит рассказатьо содеянном, в приступе гневаобещает какую-то матьпоказать самодержцу. Что делать?Муж главою в печали поник,призадумался крепко. И смелоон затем её длинный языкотсекает! Казалось бы, – баста.Дело сделано, баба молчит,и жене об ужасном несчастьемореход со слезой говорит:по дороге скончалась. Однакодело приняло тот оборот,при котором жена его как-торазузнала, что тихо живётбезъязыкая рядом, в сарае,и ковры там сюжетные ткёт,как Арахна11 иглою играя,и отмщения верного ждёт.Состраданьем к сестрице пылая,мореходова смотрит женана сыночка. Взыграла роднаяв ней кровинушка: «Будет сестраотомщённой… Вина сюда! Ну же,торопитесь Либера12 почтить!Слугам к ночи готовить нам ужин!Мясо будет, кинжал наточитьмне осталось…» И в царских палатахтак светло, ведь десятки огнейзажжены. Из супруговой хатыудалила жена всех людей(есть причина: особое яствоприготовила мужу она).Тишина воцарилась, как в ясляхпалестинских. Выходит, несязолочёное блюдо, и следомей какая-то служка. Ножомразрезают мясное. Отведалмореход, похвалил. Но потомподнимает накидку немая.Царь кричит и хватает мечи.– «Ну, отведал сыночка? Не мало?» —вопрошает супруга в ночи.– «Ах, вы фурии злобные! Стервы!» —мореход разъярён. И на томзавершается thriller (наверно,ясно всем, Что за царским столомначалось). То ли парок13 урокимолодцам здесь иль просто играположений? Свирепствовал рок инаслаждался резнёй до утра.Санкт-Петербург
Если б…
«Штабы поднялись. Оборвалась торговля и труд»
(Саша Чёрный. Отступление)
Когда-то давно, когда в миревновь слышалось эхо войны,я жил в коммунальной квартиреи мыл за собою полы.Вода у нас свадебным чудомбежала из разных кранов,а страшное слово «посуда»шуршало из пыльных углов.1
Люди в квартире большой проживали,имя моё они зналиедва ли.Седой старичок и, признаться, милейший,комнату справа собой заполнял.Жену его (видом – японская гейша)редко в квартире кто-либо встречал.Был глуховат тот седой Филемон,кричала на ухо, краснея, Бавкида14.Только поэтому брак их силён,что редко супругу он видели слышал. Бывает спасён Гименейотсутствием рядом нам близких людей.Соседями слева стала тогдасемья небольшая: она и… она.То женщина с взрослой дочуркой.Зиккурат15 из поникших окурковпод утро выдерживал стол.Узоры из длинных волосукрашали занозистый пол.2
Споры велись по ночам и научный диспутпосвящён был проблеме: «Испорченный супи влияние тонны природных солей на живой организм».Организмом был я. Иногда кретинизмпозволял мне вести разговоры с соседомо пользе футбола и прочей спортивной игры.Сосед Филемон был по сути своей домоседом,но при слове «Зенит»16 он сурово топорщил усы.Далеко ль до беды?Но, в общем, мы мирно тогда проживали,хотя повторю: моё имя едва лисоседи узнали.Никто не пытался оттяпать полметрау меня, ведь триумф оккупацийпочуять никто не хотел, вариацийна тему войны никто бы из нас не сыгралкостями друг друга. И молью ракетнойне был бы съеден несчастный Цхинвал17,если бы всюду соседи жили так же, как мы.Санкт-Петербург
Баллада о господине Олафе
Ночь. Тишина. Только где-то вдали,там, где сверкают извивы реки,всадник стремится на чёрном коне,складки играют волной на плаще.Кто это мчится? То Олаф, барон.Завтра – женитьба, торопится он.Гости приедут на свадебный пир,стукнутся звонко бокал и потир.Слышишь? Какие-то в лунную ночьзвуки в долине: прекрасная дочьлесного царя среди эльфов в глушитанцует, смеясь. Человек, не дыши!Увы, заманила на отсвет огнявсадника дочерь лесного царя.– «Олаф, недавно прослышала я,что в танце Вы – мастер. Прошу Вас, меняза руку возьмите. Под музыку лирстанцуем мы с Вами, tritt tanzen mit mir!»18– «Сударыня, лучше танцует сатирдвурогий, чем я. Засмеёт Вас весь мирлесной».– «Ах, барон, я Вам парочку шпорвручу, каковых Вы ещё до сих порне видели».– «Нет! И окончим же спор!Танцор я негодный, мой танец не спор,не очень изящен».– «Я много рубахшёлковых Вам…». – «… nicht tanzen ich mag!»19– «Золота много».– «За деньги, почётспасибо, царевна, но, знаете, ждётневеста меня, ведь я завтра женюсь».– «Постой же, несчастный!»– «Вас не боюсь».– «Болезни и боли тебя целикомпоглотят! Тебя и невесту, и дом!Теперь убирайся! Исчезни ты прочь!Ты вспомнишь когда-нибудь царскую дочь!»– «Ах, больно мне, мама», – Herr Olaf сказал,когда на коне он домой прискакал —попал я в лесу на таинственный бал.Он был без свечей, канделябров и зал,я видел там эльфов и гномов, цариц,не пал я пред ними от гордости ниц,не стал танцевать я с царевной. В грудитеперь так тревожно от серой тоски…».– «Господь милосерден. Тревоги твоипройдут в одночасье. Прими мой совет:скоро проглянет далёкий рассвет,а завтра – твой день. Ты иди отдыхать.Недолго тебе в одиночестве спать».Утром, как только на небо взошлосолнце и стало повсюду светло,говор и смех растеклись по полям —гости катили к баронским дверям.– «А где наш жених? Где счастливый барон?»– «Ах, тише, друзья! То ли явь, то ли сон —сегодня под утро казалось ему,как будто бы он танцевать на балус царевной не стал! И как иней он бел,в кровати лежит, и, боюсь, заболел…».– «Мы счастьем разгоним барона хандру,ведь мёд и вино мы на свадьбу емувезём! Где же Олаф? Не слышен тот глас,которым на свадьбу сзывал он всех нас…»– «Прошу вас, потише! За мною сейчасступайте».– «Сударыня, старых друзей,мы просим, ведите к нему поскорей».Вот скрипнули двери и с шумом толпапо лестницам вниз, словно змей, поползла.В покоях барона увидели: онвкушает в кровати предсвадебный сон.Но что это? Пала на грудь голова,дыхания нет и вокруг – тишина.Санкт-Петербург
«Каков язык – таков и ты…»
Каков язык – таков и ты,не надо возражений. Яуверен в том до хрипоты,как в правилах сложения.Язык – твой друг заклятый, богдиктующий, ревнующийк всему, что мимо (мимо строк)проходит испытующе.Лови момент, пока ты живигрой филологической.Потом пройдёт. И лишь тужитьостанется стоически.Санкт-Петербург
Из сборника «Представления» (2015)
«А теперь успокойся и краткий итог…»
А теперь успокойся и краткий итогподведи своим мыслям, поступкам, – себе:совершил ли ты то, что когда-то бы мог,и какая причина ещё быть в судьбеэтой синей планеты согреет тебя?Для чего ты живёшь на планете Земля?Не спеши с приговором. Не вдруг оглянисьна безумные танцы под вывеской «жизнь».В глубину продираясь всех тех перспективчёрно-белых, как между дельфинов Жак-Ив20,не руби сгоряча. Меж нас мало святых —слишком часто судьба нам пинает поддых.Просто вспомни о том, не зарыл ли свой дар,не обидел ль кого, не желал ли женыи осла, и богатства чужого, на Выбыл ли с ближним – не важно, он молод иль стар.Просто вспомни о том (как Исайя прорек),а искал ли ты правды всю жизнь, человек?Санкт-Петербург
Дальше от солнца
1. Красота вкрадчивой речи
Пока кровавая морда забвенияне сожрала последние встречи,я успею сказать, что не верю яв красоту твоей вкрадчивой речи.И пока ты не ушла победившею,пока много на сердце картечи,я скажу, что не верю в прокисшуюкрасоту твоей вкрадчивой речи.2. Облака
Вот облака – плавучий компроматна то, что «под», на то, что «снизу».Как бриллиант в две тысячи карат,доступный даже нищему маркизу.Насмешка над разумным бытием,ошибка для таблицы Пифагора,вершина бесполезности из темпустого поэтического вздора.Всё это кажется серьёзному уму.Он не даёт для неба визу.Не от того, что он внизу,а от того, что – снизу.Вологодская область
3. Девица
«Уважаемые пассажиры! Сегодня предлагается вашему вниманию средство от темноты…»
(Из монолога в метро)
У речки – три купола. Елезаметен их острый абрис.Под тенью берёзы и елискучает рифлёный карниз.Замок возле церкви на двери.Замок на скрещеньи ворот.Как девица томная, вераздесь скромно и тихо живёт:молитвы поёт потихоньку,и свеч зажигает огни.Похожи на бусинки тонкимсвоим полукругом они.Чуть скрипнет в тиши половица,уж вера стремится под сеньалтарной преграды, где лицазнакомые, нимбы и тень.Кемь
«Отнимешь Твой дар – не обижусь…»
Отнимешь Твой дар – не обижусь,но только влеченье к словам —последнюю, главную милость —оставь мне. Склоняюсь к ногамТвоим, как и Ты в свои годык апостолам верным. Но мне,пожалуй, те ржавые гвоздисмертельны, без пламенной ве —ры в свет Твоего Воскресенья.Поэтому, Боже, прошу:оставь же мне к слову влеченье!Об этом я только прошу.Санкт-Петербург
Из цикла « В стране мёртвых»
1. Пустота
Какая мерзость запустения в душемоей! Повсюду только грязные обломкивсех прежних зданий, что волочат на себевоспоминания о лучших днях душонки.Дома пусты. Хозяин, домочадцыразъехались, поссорившись. Поблек—ли старые изорванные святцы.Бездомным оказался человек.2. Прощание
Причал опустел и до срокакорабль пробуравил волну.Слова вроде «фатума», «рока»привычно кружатся в мозгу.Осталась лишь нотка утратыда слов не родившихся звук.Прощай же! Родные пенатытебя ожидают, мой друг.Соловки
«Жирным блином та жара облепила рассудок…»
Жирным блином та жара облепила рассудок,пятном пропотевшим упала на алгебру стен.В мозгу поменялось теченье событий и сутокв вечной наклонности к злу перемен.Полдень прополз сквозь игольное ушкоарок холодных и замер, как пёс,вывалил вниз своё гладкое брюшков виде дождя из точёных полос.Чуть тише шептание слов из приёмной апреля,печати поставлены; молча ушёл секретарь,конечно, в явленье весны и дожди не поверя, —мненье и мысли имеет на всё календарь.Санкт-Петербург
«Неказистая сущность начала…»
Неказистая сущность началамолчалива и робка на вид,но симметрия линий вокзалавсё о Греции мне говорит.Город-точка на карте помятой,запятая в чужих новостях,где ещё уживаются «яти»с буквой «Ж» в нецензурных словах…Луга
Соавтор
Лбом прильнула улица к окнумоему и заглянула в очи.В очи небольшому полотну,коим вход на кухню заколочен.Улица в соавторы стремится,честолюбие по плоскости скользитбелой. Улица! Твой страшен вид,Ты – как будто крашеная птица.Нет же, птица, крылья не тебесуждены. Ты – просто нечисть,та, которая подснежники в душетак умеет резать и калечить.Санкт-Петербург«Давно божественный глагол…»
Давно божественный глагол,давно до слуха не касался,и своенравный тот орёлуже давно не пробуждался.Что ж делать? Речью неискуснойзанять свой ум мне не дано(и дальше надо бы «искусство» —да надоело уж оно).Не дуэлянт, не Марс пехотныйвладыка Феб, а господинвсех тех, кто радостно, охотно,с собой лукавит до седин;всех тех, измученных судьбой,кто средь людей, как эмигрантыс другой планеты; кто строкойсвоей желает оккупантомчужой души усталой быть(а коль не выйдет – им прослыть).Санкт-Петербург
Колесо
Хотел из слов привычных сотворитьпевец тщедушный звучную октаву21,и, подкрепив свою младую прытьу злой цыганки купленной отравой,за дело принялся. Слова на «ить»,на «ать» в строку весёлою оравойполезли. И глаголов этих статьумела рифме лестное сказать.А время шло стремительной стопой:то приближалось, то опять надолговспять уходило, чтобы за собойпогасших дней событья, звуки, толкиувлечь. Так расшалившийся прибойто шум поднимет, то опять примолкнет.Поэт же рифмы в строчках выводил,пока я вам о волнах говорил.Предлоги, запятые в кружевнойплаток сцеплялись тонкими руками(вернее, только правою рукой,ещё вернее, – грязными перстами).Поток филологический рекойструился, соревнуясь с берегами,ведь муза удивительно щедратогда к певцу тщедушному была.Итак, желанью муз не вопрекик Парнасу сделаны ступени. Волейпоэта против прежних не узки,совсем наоборот, и, – того боле, —круты, блестящи. Пусть теперь Зои—лы стих поэта именуют голым.О, критик строгий, вовсе не легкоиз спиц прогнивших сделать колесо!Санкт-Петербург