- -
- 100%
- +
– И к чему ты это рассказал?
– Хотел развлечь.
– Скучно. Сгинь.
Аггел скрылся. Казалось, темнота всосала его в себя.
Максимильян открыл окно и вдохнул прохладный воздух полуночи. Колючие звезды резче обозначились на небосклоне. Внизу простиралось селение. Горели редкие огоньки, но время шло, и они гасли. Остался лишь один огонек. Он мерцал неуверенно желтым пятном – единственный свет все еще сражающийся с мраком. Максимильян напряг слух. Он почувствовал, как у того окна дышит жизнь и о чем-то поет девушка. Голос ее лился медом, обволакивал, усыпляя. Нет, это был не сон, не наваждения. Все реально. Острые чувства не обманули его. «Так вот кто не давал мне покоя, – понял он, закрыв окно, – значит, твой голос, девушка, сочился сквозь стыки рам и тихоструйной рекой заполнил мрак?»
– Какая девушка? – Аггел вновь появился в жилище.
– Я говорю тебе, сгинь!
– Я лишь спросил.
– В том селении мерцает сейчас желтый огонек. Перед ним сидит девушка и поет песни. Я пойду, послушаю.
– Ну, ты как ребенок. Еще не натешилось, дитя?
– А ты против?
– Нет. Только вернись до рассвета, иначе солнце спалит тебя.
Максимильян, ничего не ответив темному духу, покинул дом. Спустившись с горы, он оказался в селении. Дома спали. Он крался по улицам, и там где проходил Максимильян собаки переставали лаять, даже ночные звуки затихали, и наступала пугающая тишина. Он подошел к дому осторожно, остановился у окна. Тихая песня лилась. Сотканная будто из легчайшего ситца, она была неуловима. Природа не могла породить таких волшебных звуков. Много чего видел и слышал Максимильян за те тысячелетия, подаренные ему темным владыкой. Странствия по земному шару утомили, голоса смазались, краски поблекли. Мир оказался серым и унылым. Так что же происходило сейчас?
– Очередная блажь, – отозвался Аггел. – У людей это называется: седина в бороду, а бес в ребро. Тебе стало скучно, я понимаю, захотелось развлечься.
– Опять ты рядом?
– Хорошо, не буду мешать.
Дух исчез.
Женский силуэт ожил в желтом окне, занавеси раздвинулись, и девушка, глядя во мрак ночи, спросила:
– Кто здесь?
– Зовут меня Максимильян. Я пришел на твой голос. Он так прекрасен. Позволь мне быть здесь.
– Странно, кажется, я знаю тебя, но имя твое слышу впервые.
И они говорили, и говорили, и только Аггел, превратившись в еле заметную тень на стене дома, злился на их беседу.
Минуло много часов. Он пообещал придти завтра. Она исчезла в окне, и свет погас, но Максимильян не спешил. Что-то держало его. Невидимая сила сковала движения, он понял – сейчас изменится все. И после этой ночи будет жизнь иная, наполненная светом.
– Что медлишь ты? – злобно спросил Аггел. – Скоро восход солнца. Или ты хочешь сгореть в рассветных лучах?
– Возвращайся домой, а я остаюсь.
– Я не ослышался?
– Иди.
– Дурак! Что ты собираешься делать?
– Мне никогда не быть с людьми, и они не признают меня. Если встречу я человека, и скажу о своих намерениях, он испугается. Кто бы хотел иметь в друзьях падшего духа? Никто.
– Ничего этого не будет, ты сгоришь под первыми лучами солнца.
– Лучше так, чем старая жизнь.
– Будь ты проклят! – рявкнул Аггел и исчез.
Максимильян ушел из селения. Он поднялся на гору и окинул взглядом окрестность. Вот жилища человечьи, они как на ладони. Вот у восточного горизонта светлеет небо, оно красиво наливается теплым голубым цветом. Максимильян расправил крылья. Взошло солнце. Он приготовился к смерти, но первый луч, скользнувший по его бледной коже, не обжег. Светило ласково согрело. Уже торжествовал день, а Максимильян был жив. В его голове прозвучал голос Аггела:
– Ночью я приду. У тебя еще есть шанс на спасение. Приди и поклонись темному владыке, и он простит. Сейчас ты стал смертным, поэтому солнце пожалело тебя, но земля не пожалеет. Ты сгниешь в ней, как простой человек.
– Пусть так. Не приходи, и больше не говори со мной. Сгинь.
– Воля твоя. Я предупредил.
И шло время. Максимильян жил рядом с селением. Он следил издалека за людьми, но никогда с ними не встречался. Лишь по ночам он спускался с гор и говорил с девушкой.
Но однажды она вышла замуж и покинула дом. Он проводил ее грустным взглядом, понимая, что стар и силы его на исходе. Долгих путешествий ему не выдержать. Максимильян остался рядом с людьми. Теперь он не совершал длительных переходов – ноги болели, поэтому он все больше сидел на горном выступе и глядел вниз на дома, как дозорный охраняет границы. И странное дело, большие беды обходили селение. Опустошающие войны не докатывались до этих мест, будто разбиваясь о невидимую и неприступную стену. Не случалось серьезных болезней и неурожаев. И дух, сидящий на выступе горы, незримый никому, был рядом. Люди возносили хвалебные гимны богу, не ведая, кто их истинный защитник.
Но однажды Максимильян заметил странную картину: из воздуха соткалась гора очень похожая на ту, на которой он жил. Она парила над селением и горела изнутри изумрудным светом, призрак золотого солнца освещал ее. Возник дракон. Он обвил гору длинным телом и устремил взор к светилу, будто моля о чем-то, словно обращаясь к нему.
Максимильян понял: это последний день его жизни.
Вечером он умер без боли и страха, растворивший в предзакатной прохладе, и дух его устремился к небесам.
…
Антон оторвался от чтения. Он вновь рассмотрел титульный лист книги, затем заглянул на последние листы, изучил корки – никаких фамилий. Даже пометок от руки не было, будто никого не заинтересовали сказки, хотя по истертым листам видно, что ее читали много раз.
Он положил книгу на стол. Захотелось чего-нибудь перекусить. Анатолий рассказал ему, где находится кухня. Антон нашел ее. Помещение просторное. По периметру стояли встык разделочные столы, разбавленные мойкой, стиральной и посудомоечной машинами, плитами, их оказалось две, но Ефремова привлекли внимание холодильники – три серых двухметровых красавца. Антон подумал: «Зачем одному столько?» Он открыл первый их них. Холодильная камера была аккуратно заполнена продуктами. Их хватит больше чем на неделю. Затем открыл остальные холодильники и испугался. Мало того, что они тоже оказались забитыми едой, так она лежала в том же порядке, и ее ассортимент, вроде, такой же. Антон не поверил. Поочередно открыл все холодильники и убедился: глаза не обманули. Перед ним будто три одинаковых фотографии. Даже, например, зеленые перья лука везде лежали на средней полке, свисая. Ефремов насторожился. Он побоялся дышать глубоко и прислушался к тишине на кухне. Его посетило такое чувство, что кто-то в этот момент стоит за спиной и, ехидно хихикая, потирает ладони: шутка удалась, жертва обескуражена. Антон обернулся. Конечно, никого не было. Его взгляд уперся в навесной шкаф. Ефремов сел за большой кухонный стол, окруженный стульями. Стол стоял в центре.
«Так. К черту все, – подумал Антон, – я пришел сюда перекусить и мне плевать какие тараканы обитают в голове хозяина Мерриберга».
Он вновь открыл холодильник. На этот раз с определенной целью. Достал помидору черри, огурцы, чесночный соус, злополучные перья лука, кусок розового мяса с белыми прожилками, грейпфрутовый сок в пакете. Порывшись в навесных шкафах, нашел белый хлеб в нарезке, вскипятил воды, заварил чай. Разглядывая микроволновую печь, подумал, что можно приготовить горячее, но отказался от этой идеи. Соорудил бутерброды и, никуда не спеша, съел их, запивая чаем. Затем, смакуя, тянул пару минут сок из стакана.
Антон положил на стол сотовый телефон, собираясь с мыслями. Он хотел позвонить Анатолию и спросить. Правда, не знал о чем спрашивать. В то же время другой голос говорил ему: «Зачем тебе это? Ну, ответит он тебе на вопросы. Ты думаешь, что он не сможет придумать красивой истории, зачем ему три холодильника, и для чего продукты разложены так?»
Но Ефремов набрал номер.
– Антон?
– Ты извини, что я тебя беспокою.
– Какие-нибудь неудобства?
– Нет, все в порядке. Только не смейся. Почему три холодильника?
– Чтоб хранить в них продукты.
– Я серьезно. Их там так много, и они разложены одинаково.
– Я люблю порядок. Люблю, когда все лежит на своих местах. Вот из-за этого еда так и разложена. Надеюсь, ты все вернул на место, как было? Приеду, проверю. – Анатолий рассмеялся. – Расслабься. Шутка. Я не такой уж маньяк порядка и чистоты.
«Это точно, – решил Антон, – кабинет, в отличие от кухни, еще ждет своего хозяина».
– Но зачем столько еды?
– А вдруг приедут гости? Извини, что не предупредил. Я обещал тебе уединение, и вот так круто обламываю, но не волнуйся. Она беспокоить тебя не станет, ибо человек творческий. Художница. Или ты против женского общества?
– Нет. Но мог все-таки заранее предупредить.
– Извини, вылетело из головы.
– Ладно, проехали.
– Еще вопросы?
– «Сказки Мерриберга» твоя книга?
– Нет. Я нашел ее на чердаке, как только купил дом. Оборудовал кухню, и начал с верхних этажей осваивать жилище. Так что об авторстве ничего определенного не скажу. Кстати, интересные легенды. Немного похожи на детские фантазии. Знаешь, все мы в нежном возрасте способны на творчество. Вот и здесь будто идешь по дороге и сочиняешь один сюжет за другим.
– Да, что-то есть в этом. Ну, пока.
– Пока. Звони, если чего понадобится.
«Что ж, – подумал Ефремов, – а он в чем-то прав. Я почувствовал себя ребенком, когда посмотрел, что внутри холодильников, когда читал „Сказки Мерриберга“».
Легенды, отпечатанные на машинке, погрузили Антона в атмосферу волшебства. Хотел он этого, или нет, но незаметно поток слов, из которых соткано повествование, затянул в зыбкий мир, перекинув невидимую нить между реальностью и вымыслом. И вот, вернувшись в действительность, осмотрев содержимое холодильников, он ощутил себя частью сказочной истории. «Но на самом деле, – поставил точку Ефремов, – я внушил это себе». Разговор с Анатолием развеял заблуждения.
Действительно, так в детстве случается: к каждому событию мы приделываем искрящийся хвост фантазий. Любое происшествие, коснувшееся нас или увиденное нами, объясняется через призму тайны. Ребенок додумывает мир, словно даря ему еще одно измерение.
Антон допил сок и вернулся в кабинет. Продолжил читать сказки, хотя сознание посылало сигналы, что нужно закрыть книгу. С точки зрения взрослого человека данное чтение – бесцельное занятие. Нужно ответить себе на вопрос: почему молчит вселенная? А лучше всего придумать способ быстрого поиска сигнала искусственного происхождения. Но Ефремов ни на полмысли не продвинулся к решению проблемы.
Глава 3. Простая фамилия
«Альфограф»
Ночное небо безлунно. Над человеческой головой раскинулись огромные темные пространства, усыпанные мелким светящимся жемчугом. Звезды чисты и спокойны. Боги почивали на них, и безмятежность сна распространилась повсюду. Стояла величественная тишина, и ничто не способно поколебать устоявшейся порядок. Ничего не изменилось в звездном лике, и не могло омрачить эти вечные и холодные очи, которые миллионы лет бесстрастно взирали сверху вниз. На небе не ощущалось движения времени, но на Земле, казалось, года мелькали с кинематографической быстротой. На планете росли и разрушались города, расцветали и погибали цивилизации, рождались и умирали люди. Море уступало суше и наоборот, суша уступала морям. Многое происходило на Земле, и это говорило о текущем времени.
После двенадцати ночи наступает тот миг, длящийся до рассвета, в течение которого может произойти, что угодно. Акценты реального мира смещены, и сейчас те часы, которые называются волшебством ночи. Достаточно отпустить фантазию в свободный полет, достаточно поверить в существование хоть маленького чуда, и тогда происходит это: боги, почивавшие на небесах, просыпаются ненадолго и дарят свою благодать смертным. Так рождается он, звездный странник по имени Альфограф, вышедший из лона богов. Миллиарды веков назад покинул он лоно, но забыл об этом. В памяти Альфографа лишь какие-то стройные и высокие деревья у кромки серебряной воды, которая поблескивает и играет всеми цветами радуги, и у горизонта медленно плывут две луны. Это все, что он помнит, а далее пронзающая время стрела тоски.
И вот, Альфограф здесь, на Земле.
Свет от прожектора падал на танцевальную площадку. Шагая по асфальтовой дорожке, странник, не спеша, нащупал путь. Вокруг темно, и только этот прожектор для него ориентир. Альфограф вышел на свет в тот момент, когда одна мелодия закончилась, а другая еще не началась.
Странник встал на краю площадки и осмотрел собравшихся людей. Альфограф спокоен. Он, воспользовавшись паузой, подошел к девушке и пригласил ее на танец. Зазвучала медленная музыка. Она не знала кто он, она нарисовала волшебные картины в воображении, сотканные из светящихся прядей снов. Девушка вгляделась в молодого человека, но как обманчива внешность, и трудно судить о человеке, который сейчас с тобой. Альфограф не спешит. Он молчит, смотрит на девушку, и вдруг спрашивает:
– А ты знаешь, где ты находишься?
Она в недоумении. Что ответить? Девушка улыбнулась, потом тихо рассмеялась и пожала плечами. Она посмотрела в его глаза.
«Надо же, – подумала девушка, – какой странный взгляд. Вроде, простые глаза, но такие неземные. Будто они плачут, а остальное в этом человеке спокойно и блаженно, но нет, мне кажется. Это просто звезды отражаются и мерцают в его зрачках. Пусть будет так. И все же это нечеловеческий взгляд. Здесь какой-то обман. Так человек смотреть не может».
Чтобы прервать мучительные раздумья и молчание, царящие между ними, чтобы протянуть ниточку от его фразы к своей фразе, она начала разговор:
– Как тебя зовут?
– Альфограф.
– Неужели? А я Марина.
Время перенесло их в следующий день. Они на кухне. Странник в гостях у девушки.
– Кофе хочешь? – спросила она.
– Да, пожалуй.
Марина подошла к навесному шкафу, открыла дверцу и достала жестяную банку и чашки.
Он посмотрел на нее. Девушка стояла спиной, и Альфограф увидел ее обнаженную шею и золотистый пушок. Как он мог разглядеть его? Он не знал. Легче согласится ему, что показалось. Затем странник догадался: «Я где-то встречал ее раньше».
Марина обернулась.
– Кофе готов, – произнесла она, протягивая чашку.
– Спасибо.
Они сели за стол друг против друга. Девушка протянула нить беседы, желая разрушить паузу:
– Расскажи о себе.
– Сначала скажи, какой все-таки год, месяц и число сейчас.
– 1962 год, пятое мая.
Альфограф достал записную книжку и карандашом сделал пометку.
– Путаешься в датах?
– Да. Очень сложно, когда их много. То там бываешь, то здесь.
– То есть?
– Я имею в виду во времени.
– Ты путешествуешь во времени?
– Да. Здесь, в этом времени, придется задержаться. Я потерял одну вещь. Ключ.
– От дома?
– Нет, просто от двери. Это особенный ключ.
– Думаешь, что я тебе верю?
– Конечно, иначе бы вчера я не пригласил тебя на танец.
– Ну да. Расскажи о себе.
– Это долго. Если сказать образно и красиво, то я покинул горний мир, спустившись со звезд, где почивают боги. Пока не побеждена тьма, никому не будет покоя и Ему тоже, но после смерти зла все вернется на круги своя, как и было в начале сотворения мира.
– А разве так может быть? Борьба добра и зла – основа жизни.
– Так думаете вы, люди. Абсолютное добро существует, и это тоже движение. Человек за миллионы лет привык к злу и не может помыслить мироздание без него. Но мир изначально создавался без зла.
– А зачем ты путешествуешь?
– Хочу познать вселенную.
– Интересно, – задумчиво сказала Марина. – Почему я все-таки тебе верю?
– Знаешь, был такой случай. Однажды к Будде пришел человек и сказал: «Я поверю в твое величие и святость, и пойду за тобой, и буду верным твоим учеником, но если ты мне покажешь чудо». Гаутама согласился и показал чудо. Тогда человек воскликнул: «О, Великий Будда, я пойду за тобой и исполню любое твое поручение, и буду тебе самым верным учеником, только скажи». Гаутама и сказал: «Уйди прочь, ты мне больше не нужен».
– А какое чудо показал Будда?
– Рождение человека, но не в физическом смысле, кончено, а в духовном.
Возникла пауза. Он пристально посмотрел на нее и вновь не мог понять чувства, поселившегося в сердце. Где-то он ее видел, но где? Когда?
– Ладно, спасибо за кофе. Я пойду, – сказал странник.
– Приходи еще.
Он покинул квартиру. Дверь закрылась за его спиной. Ничего не видно, так как глаза еще не привыкли к полумраку, но свет стал сочиться сквозь холодные стены, и у Альфографа все перевернулось внутри. И этот дом, и эта лестничная площадка, и эта дверь за спиной – все исчезло. Он понял. Он осознал. Аккорды света пели в центре мироздания, звенящие кристаллы возносили свои песни высоко-высоко от этих мест. Странник услышал слова: «Бог – есть любовь», и где-то в центре мира что-то стучало подобно сердцу. Он узрел цветок. Он мысленно стал отгибать лепестки миров, чтоб добраться до сердцевины. И мир за миром, эпоха за эпохой двигался странник к долгожданной цели. Альфограф увидел и вспомнил отчетливо, что где-то во вселенной вселенных его душа и душа Марины соприкоснулись, и звон, нежнее, чем звон хрусталя, огласил мир.
Он нажал кнопку звонка. Дверь медленно открылась. На пороге стояла Марина, и глаза ее были влажными.
– Как долго я искал тебя, как долго, с самого сотворения мира. Я понял, что мне не хватало, я понял, все понял, – как безумный прошептал Альфограф, обнимая Марину.
– Я тоже все вспомнила, – ответила она.
И казалось, только эти две души существовали в огромном мире, и нет ничего, кроме нее, любви, что движет солнце и светила.
…
«Мда», – выдохнул Антон, и показалось, что его голос прозвучал громко и одиноко. Ему понравился последний абзац о любви, что движет солнце и светила – прямая отсылка к «Божественной комедии» Данте Алигьери, вот только смутила дата. 1962 год – явная описка, ибо упомянутая обстановка говорила о другом времени.
Странная книга сказаний Мерриберга больше походила на искусственно придуманное собрание, будто составитель не утруждал себя. Он включил в него все подряд. Максимильян – вполне бы сошел за древнюю легенду в современной обработке. Альфограф – короткая вполне современная история. Ефремов не был специалистом, да и судить по двум сказкам сложно, но неотступное ощущение надуманности не прошло после прочтения. Искусственность. Эклектика. И тут мысль родилась сама собой. Кабинет Анатолия в эклектичном стиле, а «Сказки Мерриберга» – тоже. Вполне хозяин мог быть автором этого сборника. Пусть он не придумал ни одной легенды, но сброшюровать их под одной обложкой мог бы. Значит, Анатолий обманул? А с какой целью?
Но мысль вернулась к истории об Альфографе. В ней упоминались звезды, вселенная, а он, Антон, сидит в чужом доме и читает сказочки вместо того, чтобы думать о работе. Он попытался переключиться, но упрямое сознание беспомощно забарахталось. Оно, как путник, взбирающийся на крутой холм, раз за разом срывалось с кручи, не могло преодолеть препятствия. Тут нужно оригинальное, неожиданное решение. Почему обсерватория никак не обнаружит сигнал внеземной цивилизации? Ефремов попытался отрешиться от привычной системы координат, но все равно почувствовал себя эпигоном чужих идей. Кроме гипотезы зоопарка ничего не возникло в сознании. Ни одной полезной мысли. Тишина как в кабинете. Такая же эклектика, полный бардак. «А может, – решил Антон, – все на самом деле так? Банально и грустно. Инопланетяне не выходят на связь, а только наблюдают, подобно людям, что, придя в зоопарк, с интересом смотрят за животными. Для них это развлечение. Не более. В таком случае, действительно, для чего им устанавливать контакт, если цель иная – подглядеть. Проблема внеземного общения ни технического толка, ни языковая, а телеологическая. Другое сообщество – другая цель, другой путь в пространстве и времени. Исторические дороги идут параллельно, они могут быть до невозможности близки друг к другу, но не пересекаться. Ладно, к черту всю философию. Завтра».
Ефремов решил прочитать следующую легенду, но тут же, закрыв книгу, отложил ее. Глаза устали. Под веки будто песка насыпали. Он закрыл глаза и забылся, поплыл в мареве сновидения.
Ему приснилась холодная зимняя ночь. Небо было спрятано тучами, но вот они разошлись, открыв черный бархат человеческому взору. В расширившейся пустоте звезды засияли пронзительно и ярко. Антон стоял на каком-то возвышении, и с него город вдалеке казался навеки замерзшим в вольном морозном воздухе. Фонари над мостовыми горели, как в черном хрустале, как капли рыбьего жира, подсвеченные изнутри. Ефремов поежился. Он был в двубортной наглухо застегнутой шубе с котиковым воротником. Почему-то сознание подсказало, что это котиковый воротник, а так же оно шепнуло, что под верхней одеждой есть черный пиджак. Антон стоял с непокрытой головой. Затем он проследовал в дежурный кабинет, а оттуда вышел в круглый зал обсерватории. Мороз, крепчавший снаружи, царил и здесь. Полумрак сгустился до полной тьмы. Уже с трудом различались меридиональные деления и галерея, опоясывающая зал, словно хоры в храме. На никеле приборов, на полированной фанере лежали одинокие круги света, отбрасываемые лампами. Ефремов заметил пульт управления телескопом с циферблатом кварцевых часов, а в стороне – столы, заваленными атласами, диапозитивами и звездными каталогами.
И тут он услышал робкие шаги и обернулся на звук. Молодой ассистент, одетый тепло, в меховой шапке, сдвинутой на затылок, осторожно приблизился к Ефремову. Сновидение оказалось настолько четким, что Антон разглядел незнакомца. Это Анатолий, только черты лица моложе и легче, еще не обремененные прожитыми годами. Хозяин Мерриберга осторожно протянул руку. Сухое пожатие и Ефремов произнес деловито:
– Сегодня я рассчитывал на хорошую погоду, и случилось именно так. Небо прояснилось. Мне нужна Дельта Возничего. Шифр – W-P-3122.
Он поднялся по железной лесенке рефрактора. Рукой, одетой в черную перчатку, любовно провел по полированному металлу телескопа. Поднял взгляд. В секторообразной щели заметил две звезды четвертой и пятой величины. Ефремов узнал их. Ошибки быть не могло, он знал звездное небо как собственный дом. Это кусок созвездия Северная Корона. Но тут светила медленно уплыли. Их сменили другие. Это ассистент включил механизмы. Купол обсерватории вместе с рефрактором, лестницей, креслом двинулся с запада на восток. Шарниры зашумели. Наконец долгота была найдена. Жерло трубы двинулось вперед, туда вглубь космоса, ближе к звездам и галактикам. Труба будто прицеливалась, но ночные огни небосклона остались недоступными.
Ефремов взял записную книжку и вычислил координаты Возничего. Гудение продолжалось – это механизм, синхронизированный с суточным вращением Земли, неотступно следовал за звездой. Казалось, связь рефрактора с далеким светилом в эти минуты самая прочная. Обсерватории удалось протянуть магическую нить, соединившую два мира, и тонкий луч Дельты Возничего падал в окуляр прибора. Антону почудилось, что было еще что-то кроме света далекой звезды, нечто большее, превышающее человеческий разум. Оно тихо вплелось в луч. Это диалог двух вселенных, двух цивилизаций, двух разумов, не беседа с использованием технических несовершенных средств, а разговор на духовном уровне. Настоящее озарение. Богослужение, но иное, не то плоское и приземленное, существующее в человеческих церквях. Там, в древних храмах есть только отблеск благодати этой зимней ночи.
Ефремов посмотрел в окуляр, затем оторвал взгляд от звезды и осмотрелся вокруг. Мгла обсерватории обступила его. Нет, он не на Земле, он там, в волшебном параллельном потоке чужих воль и сознаний. Антон нашел взглядом ассистента и произнес:
– Довольно. Можно остановиться.
Гудение стихло. Лишь тикали часы, отмеряя мгновения человеческой жизни.
Ефремову захотелось изучить еще какой-нибудь объект. Он вспомнил, что когда-то в Симферополе наблюдал прославленную Туманность Андромеды.
– Теперь прошу М31. Координаты установите сами.
Под шифром М31 значилась та самая внегалактическая туманность.
На самом деле это был иной мир. Другая галактика. Самая близкая к нашей. И можно не догадываться о ее сути, но Ефремова навязчиво донимала мысль, что там, в одном из звездных рукавов есть светило, подобное солнцу. Возможно, желтый карлик. Вокруг него вращаются планеты, и одна из них обязательно обитаема. И представилось это Антону не как фантазия, а как свершившийся факт, давно запечатленный разумом. Другой мир. Другая земля. Иная цивилизация, ушедшая в своем духовном развитии далеко вперед, не знающая больше срывов и падений в мировые войны, не задушенная истерией безумных идей. Светлая и чистая, как вода в горном ручье. Спокойная, как лесное озеро. А может, он тешил себя мечтой о мире, который не знал зла?