13 черных замолов Мансура: лингвистико-этнографическое исследование

Вступление

Настоящее исследование посвящено глубокому анализу текстового комплекса из тринадцати замолов, представленных Мансуром в его труде «Базовый курс русского чернокнижия». Тексты замолов представляют собой уникальный материал, отражающий особенности русской колдовской традиции, в которой переплетаются древние верования, фольклорные мотивы и специфическая лингвистическая стилизация. Цель работы – выявить структурные, семантические и культурно-исторические аспекты данных текстов, а также определить их место в системе отечественного чернокнижия.

Анализ замолов включает рассмотрение их функционального назначения, обращения к потусторонним силам, механизмов воздействия посредством словесных формул и ритмических конструкций. Особое внимание уделяется лингвистическим особенностям текстов, таким как использование архаизмов, устойчивых формулировок и специфической синтаксической организации, а также символическому наполнению отдельных образов и терминов. Эти элементы позволяют не только реконструировать магическую практику, но и проследить её исторические и этнографические корни в контексте русской народной культуры.

Исследование имеет практическую значимость для специалистов, изучающих традиционные магические практики и фольклор, а также для тех, кто интересуется вопросами языка, символики и культурного наследия русского колдовства.

Данная работа является попыткой систематизировать и интерпретировать комплекс замолов Мансура, раскрывая его внутреннюю логику и место в историко-культурном наследии русского магического мира.

1. Назначение обряда и его направленность.

13 «чёрных замолов» представляют собой единый комплекс инициационного чернокнижного обряда, направленного на получение колдовской силы и покровительства тёмных сил. Основная цель – постепенное «стяжание Силы Чёрной» и полное отречение от прежней веры, чтобы вступить на путь чёрного колдовства. Последовательность из 13 заклинаний ведёт колдуна от первых призывов тёмной силы к окончательному заключению пакта с преисподней. Каждый замол имеет свою функцию, но все вместе они формируют целостный ритуал посвящения: от обретения демонической силы и защиты до раскрытия сверхъестественных способностей и закрепления «благодати Пекловой» (то есть милости ада) на душе мага.

Обряд рассчитан на ситуацию, когда практик сознательно стремится стать «окаянным» колдуном. Он применяется не для разовой бытовой цели, а для радикального изменения статуса и силы мага. В традиционном понимании это очень серьёзный и необратимый ритуал, который проводят, чтобы получить постоянный союз с нечистой силой, улучшить свои колдовские способности и обеспечить себе поддержку ада во всех делах.

Обряд выполняется последовательным прочтением всех 13 замолов (судя по вступительному слову перед самим текстом обряда, на протяжении тринадцати дней и ночей, с повторением каждого замола трижды утром и трижды вечером при свече). Таким образом, его направленность – комплексное усиление колдуна: от физического здоровья и защиты до тайного знания, зрения нечисти и высокого ранга среди прислужников тьмы. После завершения всех этапов практикующий рассчитывает получить полноценное признание со стороны тёмных сил, стать «своим» в царстве нечистом и обрести мощь для дальнейшей колдовской деятельности.

2. Призываемые силы и их роль.

В тексте замолов колдун обращается к множеству демонических и апокрифических сил, каждая из которых играет определённую роль в обряде:

Пекло (ад) и его воинство

Центральным адресатом является сама преисподняя – «Пеклова рать окаянная, погибельная, отреченная». Колдун призывает адское воинство (то есть легионы падших ангелов, чертей) внимать ему и помогать. Пекло наделяет его силой: уже в замоле 1 идёт просьба дать окаянную силу («еси мне сила окаянная – в утвердь деяний всякой лютой… присно и во веки вечные).

Таким образом, коллективная сила ада выступает как источник энергии, поддержки в колдовских деяниях и защиты. Обряд подразумевает, что нечистые духи из ада станут невидимыми помощниками мага. Например, указано, что при чтении замолов к колдующему «третий чин Пекловых аггелов в приставень мается» – то есть присоединяется третья когорта адских ангелов (падших) для служения.

В финальном замоле прямо перечислено, что колдуну будут «прислуживать тридевять полков аггелов» (27 легионов нечистых духов), «9 бесов-ратников» станут его личной стражей, а один «аггел в сохранники» (ангел-хранитель, но падший) закрепится за ним. Таким образом, адские силы коллективно обеспечивают колдуну и силу, и охрану, и исполнение его проклятий.

Часто упоминается Аспид – это старинное название мифического змея. В христианской традиции «аспид» ассоциируется с демоном-искусителем (змей в раю, сатана). В замолах змею-Аспиду приписывается передача запретного знания и первородного греха: «грех изначальный, Аспидом во искушень тверждённый». То есть, изначальный грех (грех Адама и Евы) был утверждён через искушение змеем – здесь колдун отождествляет себя с этой цепью греха. Аспид фигурирует как источник тайных знаний: «девять книжин тайных Аспидовым шёпотом Каину поведавши» – якобы именно змей нашептал Каину девять тайных книг.

Таким образом, Аспид – воплощение самого дьявола или его мудрости – призывается в поддержку колдуна. Колдун «вкусует от Аспида» (замол 4) – буквальное выражение: он совершает причастие от тела и крови Аспида (змея) вместо Христа. В жертву сжигается нечто, полученный пепел объявляется «телом Аспидовым», которое колдун принимает в себя, а из медной чаши он «кровию Аспидовой… испивается». Это символическое вкушение дьявольской сути.

Таким образом, дьявол-Аспид выступает учителем (передаёт знания, шепчет заклятия), источником силы и объектом богохульного причастия, скрепляющего союз.

Библейский Каин почитается здесь как первый посвящённый в чёрную науку. Во вступлении Каин назван «первым по чину Ересиархову» (первым ересиархом, то есть главой еретиков). Считается, что он первым услышал это колдовское изречение за час до того, как убил Авеля. В дальнейшем тексте колдун не раз упоминает Каина как образец окаянства и силы: например, «душа моя уподобницей, аки Каин в лютости ярой» (пусть душа моя уподобится Каину в ярости).

Каин для мага – символ мятежа против божественного порядка и родоначальник колдовской традиции на земле. Призывая и уподобляясь Каину, исполнитель обряда берёт на себя его грех и, по поверию, получает его неуязвимость (в фольклоре Каин носил метку, охраняющую его до Судного Дня).

Также через Каина колдун устанавливает «родословную» связь с проклятыми предками – «предтечами окаянными», чтобы считаться их духовным потомком. Каин здесь – не столько самостоятельный дух-покровитель, сколько идеологический вдохновитель: его завет (обет) упоминается как особая сила. В замоле 10 колдун призывает войти в него силу «завета Ересиархова), то есть силу завета Каина, первого отступника. Это означает принять тот же путь, что начал Каин, и получить его покровительство.

Второй библейский персонаж, часто призываемый, – Иуда. Он упомянут как один из тех, кто произносил эти слова: «тако сие рекал Иуда, коль через петлю погибель на себя призвал» – то есть Иуда произнёс это заклинание, когда через петлю навлёк на себя погибель (при повешении). Иуда для чернокнижника – пример окончательного отречения и проклятия.

В тексте фигурируют «словеса Иуды»: колдун говорит, что ведает слова Иуды, сказанные у осины в час его нечестивой смерти. Русское предание гласит, что Иуда повесился именно на осиновом дереве (отсюда особая роль осины как проклятого дерева, см. символику ниже). Знание «слов Иуды» символизирует обладание тайной проклятия, которое наложил на себя Иуда. Колдун как бы берет эти слова себе, чтобы черпать силу из ужасающего поступка Иуды.

Кроме того, в заключительном замоле 13 маг просит вписать своё имя рядом с именем Иуды Искариота в адской книге. Это максимальное отождествление себя с величайшим из отступников – как если бы колдун становился своего рода «новым Иудой», одним из величайших грешников, гарантированно отвергнутым небом и принятым адом. Иуда также символ жертвенного предательства – совершивший обряд готов предать Христа, как сделал Иуда, что он буквально и делает, бросив крест и отрёкшись от крови Христовой.

Эти имена не из канонической демонологии, а, вероятно, порождения славянской чернокнижной традиции (возможно, с намёком на реальных святых, осквернённых в образе демонов). Глеб Огнеярник выступает в замоле 11 как своего рода демон-проводник обряда отречения. Ему адресуется специальная просьба: «Глеб Огнеярник, по миру ходиной сотворяешься… сходь на закатну сторонушку… тамо изба горелая… в той избе – ключ церкви… тот ключ ныне возьми… ступайся в церковь поскверненную… подле иконы Матери Окаянницы, молитвой сотворяйся».

Мы видим, что Глеб Огнеярник – дух огня (в имени «огне-» указывает на огонь). Возможно, это дух сожжённой церкви, хранитель адского огня: он бродит по миру, выполняя богохульные поручения. Его задача – взять осквернённый ключ от сгоревшей церкви и отпереть им восточную (вероятно, символически «восходящую») сторону – то есть открыть колдуну дверь в иной, тёмный «храм». Затем Глеб должен молиться возле иконы Матери-Окаянницы (то есть совершить чёрную молитву).

По сути, колдун через Глеба проводит ритуал осквернения церкви, необходимый для окончательного разрыва с Богом. Глеб, имя которого совпадает с именем христианского святого-мученика (князь Глеб), превращён в тёмного персонажа – «огнеярника», носителя ярого огня. Вероятно, он символизирует святого, падшего и ставшего демоном: образ святого Глеба «перевёрнут» в демоническую форму. Его огонь уничтожает церковную святыню (изба горелая, сгоревшая церковь) и освящает колдуна адским пламенем.

Ещё одна таинственная фигура, упоминаемая в замоле 10: колдун просит адскую силу сойти в его тело «словом Онуфрия Костного». Имя Онуфрий отсылает к христианскому святому-отшельнику Онуфрию (прп. Онуфрий Великий), известному своей аскезой – изображается покрытым только длинными волосами и бородой. Его имя здесь дополнено эпитетом «Костный», то есть костяной, мертвенный. Вероятно, Онуфрий Костный – это некий дух смерти или кладбищенский демон, переродившийся из святого отшельника.

В чернокнижных легендах встречается приём «омрачения» святых: святой Онуфрий, живший в пустыне как скелетообразный аскет, мог быть переосмыслен как дух, связанный со смертью (отсюда «костный»). В тексте не раскрыто его действие подробно, но раз его слово призывается, значит слово Онуфрия Костного – это могущественная тайная формула.

Возможно, имеется в виду некая апокрифическая молитва Онуфрия, обращённая во зло. В целом, эти два именованных персонажа (Глеб и Онуфрий) служат специфическими проводниками: первый – в обряде отречения (с огнём и осквернением), второй – в обряде вселения бесовского духа в тело (замол 10, где колдун просит нечистую силу сойти в него словом Онуфрия). Они дополняют образный ряд традиционных демонов, придавая обряду «местный колорит» славянской демонологии.

В замоле 11, при осквернении церкви, фигурирует икона Матери Окаянницы. Это, очевидно, перевёрнутый образ Божьей Матери (Девы Марии), которую в чёрнокнижном видении называют «Окаянной матерью». Когда Глеб Огнеярник молится возле этой иконы, «Матерь Окаянница ныне кровию исплачется» – то есть икона начинает плакать кровавыми слезами. Здесь мы видим богохульный образ: Пресвятая Богородица превращена в матерь всех проклятых, которая плачет не миром, как в чудесах, а кровью – символ духовной катастрофы.

Матерь Окаянница – собирательный образ «чёрной Богородицы», скорбящей о том, что душа колдуна окончательно порывает с Богом. Её кровавые слёзы в тексте вызывают цепь апокалиптических последствий: поднимается адский вихрь, валящий дубовые, осиновые и еловые леса, рушащий «тридевять хат» (27 домов). Этот вихрь нашёптывает «слово сотворения» и «слово вечного погубления» – то есть одновременно повторяет слова Божьи о творении мира и слова дьявольские о его разрушении. Такой космический эффект подчёркивает величие и ужас момента: даже образ Богородицы рыдает кровью, сама природа бурлит – колдун совершил страшное деяние.

Таким образом, Матерь Окаянница – символ инверсии святого женского начала: от благодати – к проклятию. Колдун не столько призывает её, сколько вызывает её гнев и слёзы своим поступком, что служит знамением успешного отречения. В дальнейшем он упоминается, что колдун рядится в благодать Пеклову вместо Божьей – то есть роль небесной благодати (покровительства Богородицы) теперь замещена адской «милостью».

Помимо перечисленных, в замолах призываются или упоминаются и другие сущности, и понятийные силы:

«Аггелы» (ангелы) падшие – по сути, черти, демоны. Слово «аггел» – старинная форма слова «ангел», здесь намеренно используется для падших ангелов. Они действуют как солдаты Пекла (прислуживают колдуну, охраняют его, выполняют приказы).

«Бесовские чины» – в замоле 12 говорится о знании всех рангов бесовских от первого до последнего. Это подразумевает, что колдун обращается ко всей иерархии ада, включая высших демонов (например, падшие серафимы, престолы) до низших бесов. В тексте прямо упомянуты «престольные бесы» – то есть бесы-престолы (духи ранга «Престолов», высоких ангельских чинов, ныне падших). Колдун заявляет призыв к тем, «кто бесами Престольными… учин тверждает» (т.е. тем, кто высшими демонами утверждает дела). Это, вероятно, обращение к самому Сатане или его ближайшим служителям, поскольку «Престолы» – один из высших чинов ангелов в церковной иерархии.

Души грешников и колдунов – в замоле 12 перечислено знание про «души всех колдунов, ведьмиц» по завету адскому, а также про «всякую душу погибельную, неприкаянную, оплаканную, окаянную, непомянутую». Хотя их прямо не призывают, но такое перечисление подразумевает связь со всем сонмом погибших грешников. Колдун как бы присоединяется к их легиону, получает знания об их судьбах. Эти беспокойные души (неприкаянные, то есть не нашедшие покоя) – тоже часть сил тьмы, окружающих мага.

Древние идолы – «идолины чёрные, кровию блаженные» (идолы, обмазанные кровью) упомянуты в замоле 10. Это образ языческих или демонских божеств, которым приносят кровавые жертвы. Колдун говорит о некоем, «песнь восхвали рекающий» (произносящий песнь хвалы) этим идолам – возможно, описывает себя или духа, который странствует лесами и поклоняется идолам кровавыми обрядами. Здесь в обряде они фигурируют как часть антуража сил зла, к которым примыкает колдун.

Духи стихий – не столько боги, сколько персонификации бедствий: мор (морова болезнь), огонь, ветер-запустенник (ветер, несущий запустение) перечислены в начале замола 13. Эти разрушительные силы названы как проявления преисподней на земле: мор, огонь, опустошающий ветер – это все «исходящее из Пекла на создание окаянности всякой» (то есть на совершение всякого зла). Колдун как бы приветствует сам ад через перечисление его «стихийных» проявлений и зовёт их в помощь. Например, ранее в замоле 5 он повелевает огню, холоду, праху и ветру действовать по его слову на весь мир – это означает, что колдун, заручившись поддержкой демонических сил, обретает контроль над этими разрушительными стихиями.

Неупокоенные духи и травные образы – есть упоминание «три духа, покаянь не возымевшие» (три непростившихся духа) вплетают слова замола, также «три ведьмицы седовласинные» ткут слова в узелке, «три колдуна» забивают их гвоздями в гроб. Эти образы не буквально вызываются, а представлены как участники мифического «насыщения» слов силой (см. п. 5 о традиции). Но фактически, призывая такой текст, колдун опирается на силу ведьм и колдунов прошлых времён, на духов умерших грешников, которые не покаялись – они тоже становятся невидимыми союзниками его дела.

Таким образом, обряд вовлекает целую пантеон тёмных сил: от самого Сатаны в образе змея и адского воинства до мифических проклятых предков (Каина, Иуды), от особых демонов-«угодников» (Глеб, Онуфрий) до собирательных образов (Матерь Окаянница), а также легионы бесов, падших ангелов, духов болезней и стихий.

Все эти силы призваны либо наделить колдуна силой и знанием, либо охранять его, либо свидетельствовать его отречение. Их влияние на исполнителя возрастает по мере чтения замолов: сначала общая «сила окаянная», затем защита адской ратью, затем всё более специфические дары (зрение, знание, статус) – вплоть до того, что в финале колдун вписывается в сам реестр ада рядом с величайшими грешниками, становясь одним из приспешников этих сил.

3. Механизм действия заклинаний.

Ниже описано, как устроен механизм работы «чёрных замолов», и почему они оказывают столь сильное влияние на мага и окружающую реальность.

Сакральное слово как инструмент силы

Каждое заклинание – это развернутая формула, слова которой сами по себе считаются носителями магической энергии. В чернокнижной традиции слова, сказанные на соответствующем языке и в соответствующем стиле, способны влиять на тонкий мир.

Здесь язык замола – торжественный, архаический (близкий к церковнославянскому), что усиливает его воздействие. Магическим считается сам факт произнесения этих редких формулировок.

Например, произнося последовательность «отвергаю ангела Господнего… смываю кровь Христову… кидаю крест» , колдун собственными устами разрывает связь с прежней верой и перенастраивает свою энергетику на тёмный лад.

Слова замола построены так, чтобы открыть «ворота» в ад, вызвать отклик определённых сил (имён) и утвердить желаемое. Много повторяющихся конструкций утверждения и повеления: «еси мне сила…» (ты мне будь силой) , «вонми ми…» (внемли мне) , «отвори вратины…» (отворяй ворота) , «сходь в телесо моё…» (сойди в тело моё) , «мне – в сохранности… мне – в славе рядиться…» и т. п.

Эти глаголы повелительного наклонения и утверждения программируют реальность: колдун многократно повторяет, что желаемое уже происходит. За счёт этого он вводит себя в изменённое состояние сознания, где принятые как истина слова начинают реально влиять на его энергию.

Можно сказать, словесная формула = магический код, адресованный как собственному подсознанию мага, так и внешним силам сразу.

Ритуал явно рассчитан на изменение внутреннего состояния мага. Вступление предписывает соблюдать пост или воздержание перед чтением: «по утреннему часу… чрево своё удержать от пищи бренной… по вечеру, когда веки тяжелеют…». То есть утром колдун читает замолы натощак (усиливая концентрацию, жертвуя комфортом тела), а ночью – в состоянии крайней усталости (что приближает к трансу). Эти физические ограничения ослабляют барьеры сознания, делая ум внушаемым для магического слова.

Одновременно за 13 дней постоянных повторений формул происходит глубинная перепрограммирование личности колдуна. Он многократно вслух утверждает, что отрекается от Бога, что заключает союз с адом, что у него «деяния мои во грехе славятся» и «душа моя к силе пекловой по веку прирекается» (приговорена на век к адской силе).

Такое самопрограммирование, усиленное риторико-ритуальными действиями (топтанием креста, причащением кровью змея и т. п.), радикально меняет энергетическую «полярность» мага. С психологической точки зрения, это разрушает страхи и табу: человек, сумевший без дрожи сказать подобные хулы и совершить святотатства, преодолевает внутренний барьер. После этого он чувствует себя другим существом, освобождённым от прежних ограничений. Его собственная энергетика перестраивается на «частоту» тёмных сил – что и является целью.

Таким образом, слова заклинаний действуют через внутреннюю трансформацию: маг, искренне произнося их, вводит себя в состояние ярости, мрачной решимости, духовного «падения», но вместе с тем – необычайной уверенности в своём новом могуществе. Эта внутренняя сила и есть основа будущих магических успехов.

Заклинания не просто утверждают, но и обращены к реальным (с точки зрения мага) внешним сущностям: демонам, духам, аду. Произнося их в определённой форме, колдун по сути осуществляет вызывание духов. Например, замол 2 – это прямой зов адской рати: «вонми ми, Пеклова рать… обдержите мя…» – призыв окружить его булатной ризой и огнём. Замол 10 – явное заклинание одержимости: пять раз повторено «сходь в телесо моё – силой…» (сойди в моё тело силой такой-то).

Это приказы, адресованные духовным сущностям. Механизм классической демономагии – произнесение тайных имён и формул, заставляющих дух явиться. Здесь маг использует ключевые образы и слова, значимые для нечисти: упоминание Каина, Иуды, чёрных идолов, осины, определённые «имена силы» (например, загадочные РАВА, РАККА и др. – см. символику) действуют как пароли, открывающие «врата» для появления адских сил.

Считается, что каждое имя грешника или каждое богохульное действие – это сигнал в преисподнюю. Например, бросив нательный крест на землю и наступив на него ножом (риторико-ритуальные действия), колдун тем самым как бы передаёт себя во власть дьявола, после чего нечистые силы получают право откликнуться.

Энергетически можно сказать: пока человек находится под эгрегором (полем) христианства, демоны не могут полностью овладеть им, но как только он сам разрывает эту связь, его душа открывается для нечистой силы.

Замолы 11–13 описывают именно этот процесс: колдун отсекает от себя ангела-хранителя и благодать – и тогда демоны устремляются заполнить пустоту. Формулы заклинаний направляют этих демонов, регламентируя, какие именно силы придут и что сделают. Например, сказав «да тамо мне – аггел в сохранники приступится», маг канализирует пришедшую нечистую энергию в конкретную форму – превращает её в личного хранителя. Повторяя «да тамо мне – девять бесов ратников в прислужи притвердятся», он закрепляет вокруг себя девять боевых бесов.

В традиционной магии верят: что назовёшь, то и материализуется. Поэтому механизм здесь – произнесение «имён призыва» → приход духа → привязка его через слово к службе магу.

Каждый замол – это шаг привлечения: сначала общая сила, потом воинство, затем конкретные демоны-защитники, далее духи, открывающие «иное око» (адский огонь), затем более могущественные покровители, и наконец сам Пекельный летописец, записывающий мага в книгу. Все они вызываются словом и связываются клятвой: по сути, маг отдаёт им свою душу и верность, что прямо выражено в тексте.

Механизм действия включает также символические действия и предметы, которые служат «проводниками» энергии. В тексте упомянуты свеча, сажа, огонь, нож, ключ, чаша, кровь и прочее. Например, требуется «изрекать на свечу, в саже креплённую, да огнём яренную» , то есть свеча должна быть покрыта сажей (чёрная) и гореть ярким пламенем. Свеча – традиционный проводник между мирами: её огонь представляет здесь адское пламя. Когда колдун говорит заклинания на огонь свечи, он словно высекает эти слова в тонком мире, укрепляя их силой огня. Сажа (уголь) на свече – символ тьмы, преисподней, ее материальное проявление.

Действие слов подкрепляется этим визуальным и энергетическим якорем: горящая чёрная свеча выступает дверью, через которую слова уходят в ад. Другое действие – риторико-ритуальное причастие: колдун выпивает из медной чаши кровь Аспида и съедает его плоть (в виде пепла). Это магическое действие, которое реально изменяет его энергетическое тело: подразумевается, что он впускает в себя частицу демона. Это усиливает механизм одержимости – слова «ныне я, вкусив, в причастии Пеклову тверждаюсь» (утверждаюсь в причастии адскому) фиксируют, что магическое действие свершилось.

Ещё пример – метание креста. Он бросает крест и наступает на него лезвием ножа. Это не просто жест, а магический акт, разрушающий защиту креста. Согласно поверью, пока крест нательный на человеке, его сложно «проклясть» или навести на него порчу. Здесь же маг сам избавляется от оберега и сквернит его – слова «от церкви таинств отрекусь» приобретают реальную силу, поскольку оберег уничтожен. Каждый элемент символически подкрепляет действие слов, чтобы магия сработала на всех планах – вербальном, физическом и энергетическом.

Механизм заклинаний также завязан на ритмическом повторении: каждый замол заканчивается троекратным «Аминь! Аминь! Аминь!», то есть утверждением. Само слово «аминь» означает «истинно, да будет так». Троекратность – магическое число (в христианстве Троица, у колдунов – правило трёх для закрепления). Многие ключевые фразы повторяются по три раза: например, в замоле 11 три строки отречения («отрекаю… смываю… кидаю крест»), а затем тройное «тако ныне мне – словесами теми…».