Кино под небом

7

Через некоторое время я сдался, залез в кузов грузовика, нашел один из спальных мешков, которые мы держали там на случай походов, забрался в него и уснул. Это был сон, который бывает от депрессии и абсолютного истощения.

Мне снился сон про то, что сказал Рэнди, про то, что все это похоже на малобюджетный фантастический фильм, и сон был очень реалистичным. Будто я получил доступ к некой истине. Якобы существовал бог категории «Б» и он создавал фильм. У него не было возможности сделать Большой фильм, поэтому он довольствовался тем, что просто позаимствовал несколько человек (нас) и декорации (автокинотеатр). Дешево и сердито. С ним было несколько других существ, возможно, тоже богов – черт, а может, и не богов вовсе – и они были кем-то вроде технических специалистов. Это были реально уродливые чуваки. Они говорили на языке, который я никогда раньше не слышал, хотя и понимал. Главный уродец говорил им, что нельзя выбиваться из бюджета. Иначе все будет кончено. Он хотел, чтобы они сделали недорогой, но качественный фильм. И главное, сделали его быстро. Техники были полностью с ним согласны. Фактически они соглашались почти с каждым пожеланием главной твари.

Все выглядело очень реалистично.

Потом меня будто кто-то стал звать, будто папа кричал, чтобы я шел завтракать, только голос был каким-то странным. Он казался далеким, словно пропущенным через фильтр. И когда я проснулся и провел рукой по волосам, то понял, что нахожусь в спальном мешке, в кузове грузовика, а звучащий снаружи голос принадлежит Бобу.

Я выбрался из спального мешка и спустился из кузова, все еще сонный.

– Я уже собирался лезть в кузов и вытаскивать оттуда твою задницу, – сказал Боб. – Там подают завтрак, если это можно так назвать.

Я сел на задний борт кузова и посмотрел на выстраивающуюся возле торговой палатки очередь. Люди разговаривали дружелюбно, если не весело, но в воздухе чувствовалось напряжение, повисшее, словно невидимая сеть. Глядя на всех этих людей, и думая, какой может быть очередь на Парковке Б, я понял, что при всех своих размерах, «Орбита» была не такой уж и большой. Здесь находилось очень много голодных людей, и, если придется жить здесь какое-то время, может стать довольно тесно. И очень скоро.

Но в данный момент все было не так уж и плохо. Время между хот-догами и настоящими ужасами. Когда люди еще пытались сплотиться, не падать духом, как во всех тех старых фантастических фильмах, в которых инопланетная угроза заставляет их объединиться для отражения нападения, и, в конце концов, земляне побеждают и учатся жить вместе, а в Москве открываются «Макдоналдсы» и филиал «Диснейленда».

Мы встали в очередь за завтраком. Палатку обслуживали трое человек, плюс менеджер. Я обратил внимание на девушку, раздававшую сладости, и со временем начал называть ее про себя «Конфетка». Это была очень хорошенькая блондинка. Скулы у нее были такими острыми, что их можно было ухватить зубами. Но ее это не портило. Если б она не была такой маленькой, то скорее походила бы на модель, а не на куклу.

– Еды здесь много, – громко объявил менеджер, пытаясь поднять всем настроение. – Все будет хорошо. Возможно, это займет некоторое время, но все образуется…

Мне было жаль менеджера. Он старался изо всех сил. Хотя Бобу было плевать.

– Нацгвардия еще не появлялась? – спросил он.

Менеджер стиснул зубы.

– Нет еще.

Я взял хот-дог, напиток и шоколадный батончик. «Конфетка» вблизи не разочаровала. Темно-коричневая форменная одежда красиво оттеняла ее кожу и волосы. У нее были карие глаза, и светлое, чистое лицо. Красивые ножки. Я бы не отказался быть задушенным между ними. Она была такая же сладкая, как и раздаваемые ею конфеты.

Я сказал ей: «Привет», она недоуменно посмотрела на меня и тоже сказала: «Привет».

С этого начался наш ритуал. Мы ели, возвращались, болтали с людьми, которые приходили к нам поговорить, в основном делясь соображениями по поводу происходящего. Никто не предложил идеи получше, чем Уиллард и Рэнди с их малобюджетной фантастикой. И безумнее той «дичи» с призраком Элвиса Пресли, по сравнению с которой все остальные теории казались не такими уж и сумасшедшими.

С Парковки Б регулярно приходил один парень. Высокий, худощавый, лет тридцати. Он отвечал за обмен информацией между парковками, был кем-то вроде городского глашатая. Поэтому мы стали называть его «Глашатай», прозвище ему понравилось, и он принял его.

– Раньше я работал водителем грузовика в «Будвайзере», – сказал Глашатай. – В эту пятницу я загрузился, значит, и в какой-то момент слишком быстро вошел в поворот – а дверь я крепко не закрыл – и ящики с «Бадом» вылетели на шоссе. Несколько машин, шедших сзади, прокололи колеса о стекло. Какие-то люди похватали уцелевшие ящики, прежде чем я успел затормозить, и бросились с ними наутек. Руководство конторы рассердилось и уволило меня. Я крепко напился и поехал в автокинотеатр. Жалею сейчас, что не остался дома смотреть вечерний пятничный фильм по телевизору. Похоже, должно было быть что-то интересное. Годзилла-Против-Кого-то-Там, где чуваки ходят в костюмах монстров. До того, как жена ушла от меня к водителю из «Миллер Лайт», я, она и наш пес Боско, ныне покойный, поскольку я задавил его своим грузовиком, когда сдавал задом, раньше при каждой возможности усаживались на диван и смотрели японские фильмы. Нет комедии лучше, чем японский фильм про монстров.

– Как там дела? – спросил Уиллард.

– Думаю, в данный момент не так уж и хреново, но все может обернуться серьезными неприятностями. Я видел знаки. Есть у меня такая способность. Когда я смотрю новости или читаю журнал «Пипл», я могу делать прогнозы, понимаете? В том смысле, что могу посмотреть на какую-то вещь, и увидеть, что с ней произойдет. Это – дар.

– Ну, и что же произойдет? – спросил Уиллард, раздавая всем по сигарете.

– Как я уже говорил, – сказал Глашатай, суя сигарету в рот и извлекая свою зажигалку, – я видел знаки. На Парковке Б мужчина и женщина подъехали вплотную к жестяному забору, встали на крышу машины и перелезли через забор в ту черную хрень. И прощай, милашки. Эти лохи сгинули, как июньские жуки на раскаленном гриле. Хотя все произошло очень быстро. Однажды я видел, как один парень упал под каток, которым укладывают асфальт на шоссе, это было жестко. И он помер не сразу. Верите, нет?

– Да ну? – произнес Уиллард.

– Ага, – сказал Глашатай, и, сообщив подробности, ушел.

Без возможности измерять время по часам, солнцу и луне, часы могли отмечать только киномеханики. Они делали это, считая количество фильмов, находившихся в ротации. Они продолжали крутить их непрерывно. Вшестером. Трое в нашей торговой палатке и кинобудке, еще трое – в палатке на Парковке Б. Когда фильм заканчивался, они замеряли его хронометраж. Обычно на один уходило часа полтора. Таким образом, складывая хронометраж показанных фильмов, они высчитывали время для приема пищи. И тогда менеджер объявлял по громкоговорителю: «Сейчас на завтрак будут подаваться снэки». Ну или что там у него было по списку. Не то чтобы это имело значение, поскольку всякий раз было одно и тоже.

«Черт, – обычно говорил Боб. – А клевый попкорн они здесь готовят, да? Прямо как в четырехзвездочном ресторане». А еще он всегда спрашивал менеджера по Нацгвардию.

Ох, уж этот Боб. Тот еще шутник.

Какое-то время я пытался использовать одну из старых тетрадей Боба по истории и ручку «Бик», чтобы отсчитывать время, исходя из количества просмотренных фильмов, как это делали киномеханики. Только я никогда не мог вспомнить, относилась метка на бумаге к фильму, который я только что посмотрел, или к предыдущему. Они как-то очень быстро перетекали друг в друга.

Думаю, не у меня одного были проблемы со временем. Киномеханики наверняка тоже периодически сбивались. Пару раз я успевал серьезно проголодаться, и, по-моему, нас забывали пригласить перекусить. Но ошибки были ожидаемы. Я мог бы подтвердить тот факт, что отсчет времени по показанным фильмам не является точной наукой. И от этих фильмов меня уже тошнило. Я знал их наизусть. Было слышно, как по всему автокинотеатру зрители проговаривают диалоги актеров до того, как те успевают их произнести. Иногда, когда зомби ели кишки, или когда Митчелл применял строительный пистолет к красотке из душа, я впадал в дрему.

Люди продолжали проявлять терпение. В большинстве своем. Случилось несколько драк. Однажды я видел, как один парень перед нами врезал другому, но не знаю, с чего все началось. Все произошло быстро и имело взрывной характер. Но в целом, люди довольно неплохо справлялись. Это по-прежнему походило на то, о чем я говорил ранее, на те старые фантастические фильмы, где все объединяются против общей угрозы. Только наша угроза просто молча окружала нас, и у нас не было бомб, чтобы сбросить на нее, да и клятая Нацгвардия, похоже, не собиралась появляться.

Когда мы уставали, то ложились спать в кузов, воспользовавшись спальными мешками, а Уилларду давали запасное одеяло и старый рюкзак вместо подушки. Иногда один из нас спал в кабине, или ложился на спальный мешок под грузовиком. Мы не всегда спали одновременно. В частности, биологические часы Боба шли иначе. Обычно он забирался в кузов вздремнуть, когда мы просыпались. В этом чувствовалась какая-то скрытность, но я не мог понять причину, разве что ему хотелось помастурбировать.

Мы пользовались туалетом в торговой палатке, но я понимал, что долго так продолжаться не может, поскольку он плохо работал. Причем все хуже и хуже, и я уже затосковал по толчку на заправке «У Бадди».

Самыми приятными моментами стали обмен приветствиями с «Конфеткой» и прием пищи. Дошло до того, что я начал толстеть. Занялся физическими упражнениями, но надолго меня не хватило. Сказывалась сильная усталость. Все казалось каким-то ненастоящим и незначительным. Мысль о том, что мы оказались в ловушке, хотя и удручающая, начала восприниматься нормально, будто мы были здесь всегда. Я задался вопросом, почему муравьи в муравейниках не совершают самоубийства.

Погода в автокинотеатре была довольно стабильная. Не слишком теплая, не слишком холодная. И все же время от времени она менялась. На парковки из ниоткуда налетали дикие ветры, поднимая в воздух бумажные стаканчики и пакеты из-под попкорна, отчего те напоминали стаи перепуганных перепелов. Бумага устремлялась к грохочущему от ветра жестяному забору, перелетала через него и исчезала в черноте. Иногда ветер был настолько сильным, что грузовик ходил ходуном, словно механическая лошадка-качалка.

Иногда чернота у нас над головами оживала. Вспучивалась, образовывала комки. Из нее выпрыгивали синие искрящиеся молнии, образующие сверкающие фигурки, которые принимались идиотски плясать и носиться по всему этому странному небу под ритмы металлического грома, взрываясь ослепительными фейерверками.

Однако обходилось без дождя, и так получилось, что эти электрические грозы были желанными. Они прерывали монотонность. Давали больше света. Люди лежали на земле или на крышах машин, подложив руки под головы, и зачарованно смотрели вверх.

А когда не было молний, можно было перекусить в торговой палатке и посмотреть фильмы. Фильмы, крутившиеся бесконечно: бензопилы и зомби, дрели и визги, все, как обычно.

При всеобщей скученности, секс стал чем-то обыденным, своего рода зрелищным видом спорта. Он являлся неотъемлемым элементом «Орбиты», но теперь стал более вульгарным, напрочь лишенным романтического чувства. Перед нами сформировалась группа, устраивавшая оргии. Обидевшись, что нас никто не пригласил, мы сидели на садовых стульях и наблюдали, как они предаются блуду прямо на асфальте. Боб подбадривал их и давал им очки, а я гадал, откуда они черпают энергию. Наблюдать за ними было утомительно.

Помню маленькую девочку, выгуливавшую своего пуделя между совокупляющихся тел. Ей было лет одиннадцать. Эти тела были для нее и щенка чем-то вроде живой изгороди. У собачки был розовый бантик, у девочки – красный. Девочка в своем платьице, как и ее белая пушистая собачка, казалась какой-то слишком маленькой. Красная лента в ее маслянистых светлых волосах походила на рану.

Случались драки. Люди злились по пустякам. Справа от нас один парень в шапке сварщика поскандалил с другим парнем, который был без головного убора, из-за качества бензопилы, которую Кожаное лицо использовал в другом фильме про «Техасскую резню бензопилой». Как они друг друга только не называли! Даже Уиллард с Бобом впечатлились, а они были неплохо подкованы в бранной лексике. Уиллард вырос на улице, а папа Боба считал большую часть людей сукиными сынами, и словосочетание «сукин сын» было неотъемлемой частью любого его предложения. «Я буду сукиным сыном. Вон этот сукин сын. Ты должен посмотреть на этих сукиных сынов. Запомните, мальчики, люди – это сукины сыны».

Парень в шапке был круче, поскольку у него была в руках метровая доска, в то время как у парня без головного убора только пакет попкорна, да и тот почти пустой. В то же самое время, когда Кожаное лицо гнался через весь экран за предполагаемой жертвой, парень в шапке нанес противнику по башке такой удар, который заставил бы поморщиться даже отпетого садиста. Тот, слегка пошатнувшись, врезал ему в ответ пакетом с попкорном. Пакет лопнул, и попкорн разлетелся во все стороны.

Это было интереснее, чем чемпионат по рестлингу. Люди, находившиеся поблизости, – возможно, друзья или родственники, либо просто заинтересованные лица – вмешались, выбрали каждый свою сторону и принялись драться руками и ногами. Через некоторое время уже было непонятно кто против кого. Главное было нанести хороший удар. Один парень разбушевался, оторвал от стойки колонку, и стал бросаться с ней на всех. Кстати, он был хорош. Размахивал этой штуковиной на шнуре так, что Брюс Ли со своими нунчаками выглядел бы как клоун из дешевого балагана.

Он начал двигаться в нашу сторону, вращая колонкой, как пропеллером и что-то вопя при этом. Разнес вдребезги ветровое стекло соседней машины.

Я сидел на садовом стуле и видел, как он прет прямо на меня. Боб уже освободил свое место и поспешил отступить. Крикнул, чтобы я сделал то же самое, но я не мог пошевелиться. Я был напуган и хотел убежать, но не мог найти в себе силы, чтобы встать. В последнее время любое действие превратилось для меня в неподъемную задачу, даже бегство от безумца. Я ждал своей участи. Смерть от акустической колонки.

Уиллард спокойно вытащил из грузовика бейсбольную биту, плавно приблизился и, будто выбивая хоум-ран, врезал парню по башке, прежде чем тот успел добраться до меня. Моя лучшая половина боялась, что чувак помер, худшая – надеялась, что так оно и есть.

– Спасибо, Уиллард, – сказал я. Это прозвучало так, будто я благодарил его за переданную сигарету.

– Не за что, – ответил он. – Я все равно сделал бы это.

Драка продолжалась, но теперь она удалялась от нас. В машине с разбитым лобовым стеклом находился парень, и он так и сидел там с осколками в волосах и на плечах. Выглядел так, будто попытался протаранить головой глыбу льда и у него получилось.

– Кто заплатит за все это? – спросил он. – Хотел бы я знать.

Но ему никто не ответил.

Драка переместилась в другой конец парковки, и в темноте бойцы походили на прыгающих друг на друга лягушек. Через некоторое время было слышно лишь их ругательства, но в них было мало чего оригинального.

В конце концов, я передвинул стул и стал смотреть следующий фильм, «Ночь живых мертвецов». Краем глаза я увидел, как парень, которого приложил Уиллард, пришел в себя. На голове у него темнела большущая шишка. Один глаз у него был открыт, и он двигал им влево-вправо, пытаясь осмотреться. Затем осторожно перевернулся на живот, и пополз прочь, волоча за собой колонку на шнуре. Казалось, он не замечал, что та гремит об асфальт, как барахлящая коробка передач. Он прополз довольно большое расстояние вдоль ряда машин и исчез под «Кадиллаком», оснащенным таким количеством карбиндикаторов, что его можно было принять за гигантскую многоножку. Пролежав там большую часть фильма, к началу следующего он осмелел и выбрался из-под машины. Пару ярдов преодолел на четвереньках, затем встал и побежал в полуприседе, петляя в лабиринте припаркованных автомобилей, а колонка так и волочилась за ним, словно хвост.

Я огляделся, ища глазами Роба, Рэнди и Уилларда. Но их нигде не было видно. Возможно, они ушли спать, или пошли бродить по парковкам в поисках девочек и приключений. Что до меня, то я не хотел вставать со своего стула. Я не понимал, что со мной не так, и казалось, меня это не волновало. Закрыв глаза, я снова подумал о богах категории «Б». Во сне эти боги состояли из огромных глаз, пузырей и щупалец. Казалось, будто мастер спецэффектов создавал их из того, что оказалось у него под рукой. Это были те же существа, что и в предыдущем сне, только на этот раз они стали четче, будто мой мозг отрегулировал резкость.

Они находились там наверху, за чернотой и, ползая, образовывали те самые выпуклости, которые мы наблюдали время от времени. У них были гигантские машины с огромными шестернями и колесами, коробками передач и измерительными и приборными панелями. Переключатели, с помощью которых они вызывали молнии. Молнии появлялись даже на кончиках их щупалец. А гром они вызывали, стуча дубинами по огромным листам железа. Разговаривали они на странном языке, напоминающем звук, как если бы крыса сунула хвост в вентилятор. Как и раньше, их слова не имели смысла, но я их понимал. Они говорили о мотивации в сцене, о драматургии, о том, что нужно сотворить нечто уродливое и необычное. Один хотел сделать несколько монтажных склеек. Другой считал, что мало прикольного в том, когда почти все сидят, сложа руки. Он сказал, что юмор делает хоррор лучше. Боги стали спорить. Наконец, они соединили свои бесформенные головы и сошлись на чем-то, но на чем именно, я не запомнил. Мне казалось, будто я поймал их частоту, и теперь она вновь ускользала.

Потом я перестал об этом думать. Начал грезить о стейке с картошкой, подливкой, тостом, и большом стакане холодного чая. Где-то на задворках сна динамик выкашливал вопли из «Кошмара дома на холмах», а может, из «Я расчленил маму». Хотя это было не важно. Я погрузился в глубокий сон, и эти крики были моей колыбельной.

8

Динго-сити.

Все начало расплываться по краям. Иногда мой садовый стул перемещался во времени и пространстве. (Кружи меня, Иисус. Спасите меня, звезды, поставьте Скорпиона в один ряд с луной. Господь всемогущий, дай выпасть моему счастливому номеру, угости меня стейком, и пожелай мне удачи.)

Дошло до того, что я мог лишь сидеть на этом стуле и есть. А еще контролировать функции своего организма, что было довольно непросто. Не только из-за того, что я ослаб, но и потому что уборная пришла в такое состояние, что мне не хотелось ею пользоваться. Запах поджидал меня там, как грабитель жертву, а пол внутри этого бетонного бункера был настолько грязным и скользким из-за переполненных унитазов и писсуаров, что подошвы моих ботинок липли к нему, словно кошачья шерсть к меду. Еще немного, и, чтобы добраться до туалета, мне потребуются лыжи. Кабинки были без дверей, петли висели, словно рваные сухожилия. И дойдя до унитаза, я обнаруживал, что он все сильнее становится забит сигаретными бычками, конфетными обертками, использованными презервативами и прочими предметами, которым там не место. То, что не вмещалось в унитаз, находилось на полу. Поэтому справлять нужду в эту смердящую яму было скорее бессмысленно. Мне становилось страшно при мысли, что, если я буду стоять над одним из тех писсуаров или толчков (с нацарапанным над ним мудрым изречением: «ПОМНИ, МАНДАВОШКИ УМЕЮТ ПРЫГАТЬ»), на меня может выскочить нечто уродливое, мохнатое, многоногое и хищное.

Я стал справлять свои дела в большие ведерки из-под попкорна. Относил их к забору и с помощью найденной доски катапультировал в прожорливую черноту.

Ловите, боги категории «Б».

Иногда у меня так сильно кружилась голова, что я не мог даже отнести ведерки к забору, чтобы запустить их, и тогда за меня это делал Боб. Он был единственным из нас, кто казался непоколебимым и почти не изменился. Я гадал, в чем же его секрет, и есть ли он у него. Всегда хотел его спросить, но слова застревали у меня в горле, как флегма. А что, если нет никакого секрета и никакого знания, которое могло бы помочь мне.

Я стал все больше времени проводить за просмотром фильмов, сидя на своем садовом стуле. Они были чем-то знакомым, отчего мне делалось уютно. Фильмы мне нравились больше, чем люди. Они были, как надежные друзья. Одни и те же призраки воскрешались и убивались снова и снова. Кожаное лицо стал чем-то вроде кумира. Казался мне решительным парнем. Знал, чего хочет, и шел к этому. Не сидел на садовом стульчике и не хандрил. А еще он хорошо питался.

Боб наклонился над стулом, почти вплотную приблизив свое лицо к моему.

– Знаешь, – сказал он, – тебе нужно взять себя в руки. Хватит смотреть фильмы, у тебя уже крыша едет.

Похлопав меня по плечу, он ушел. Я еще какое-то время падал в колодец фильма и выбрался из него, когда услышал голоса и смех.

– Что ты об этом думаешь? – раздался голос Уилларда. Я был слишком слаб, чтобы повернуться и посмотреть.

– Отлично. – Отозвался голос Рэнди. – Я ударил его прямо туда, куда ты сказал, именно так, как ты мне показывал, прямо в подбородок. Я не убил его?

– Не, – ответил Уиллард. – Просто вырубил. Если даешь чуваку в челюсть, особенно когда он этого не ждет, обычно он отключается.

Братский оттенок, который звучал в их голосах, показался мне странным. Будто сиамские близнецы, разделенные при рождении, воссоединились после долгой разлуки. Возможно, встретились на кулачном бою, или вроде того.

Рэнди из тихого и застенчивого превратился в хвастуна, а Уиллард стал довольным, словно пустая чашка, которую наконец наполнили.

Что касается меня, я пребывал в Стране Грез, летал на садовом стуле, смотрел на звезды, планеты и пролетающие мимо гамбургеры. Что-то во всем этом беспокоило меня, но я не мог понять, что именно. Какое-то время я наблюдал за Кожаным лицом, затем услышал:

– Давай поищем проблемы, – предложил Рэнди.

Уиллард рассмеялся.

– Мы – сами проблемы.

– Мне кажется, вы, парни, слегка распоясались. – Это был голос Боба. Спокойный и уверенный. – Мы все здесь плохо питаемся, и это меняет нас. Лишает нас способности мыслить здраво. Нам нужно…

– Занимайся своими делами. – Раздался голос Уилларда, больше похожий на рычание. – Лучше позаботься об этом шизике, а нас оставь в покое.

– Как скажете, – ответил Боб.

Мне кажется, потом я улетел на своем садовом кресле. Не знаю, как долго я отсутствовал, но, когда вернулся на Землю, мой стул был развернут на сто восемьдесят градусов, и я сидел лицом к грузовику. Думаю, это сделал Боб, чтобы не давать мне смотреть фильмы.

Рэнди и Уиллард сидели на капоте грузовика. Уиллард разделся до трусов. У Рэнди на голове вместо шляпы было ведерко из-под попкорна. Он проделал по бокам его дырки и продел в них, похоже, кусок собственного ремня, который завязал под подбородком. Наклонившись над Уиллардом, лежащим на животе, он его же ножом вырезал у него на спине узоры. Вырезал, а кровь промокал пакетом из-под попкорна. Затем поднес пакет ко рту и принялся его посасывать, одновременно втирая черный асфальт с парковки (который он набрал в большой стаканчик из-под колы) в раны, которые наносил. Со своего места я мог разобрать фигурки животных, слова и даже патронташ. Все татуировки блестели, словно нефть в лунном свете.

В поле зрения вплыл Боб.

– Вам надо прекратить. Закончится тем, что вы занесете инфекцию, и здесь никто не сможет вам помочь.

– Я сказал тебе заниматься своими делами, – рявкнул Уиллард.

– Ага, – произнес Боб, – а я сказал, что буду заниматься и ими тоже. Так что режь, Рэнди. Это же его кожа. Только не испортите капот моего грузовика. Он заржавеет от крови.

Уиллард, приподнявшийся на локтях, снова расслабился. Рэнди какое-то время смотрел на Боба, затем перевел взгляд на меня, улыбнулся, как каннибал, заглядывающий в кастрюлю, и вернулся к работе.