Пролог: Искра и Бездна
Власть – вот все, что они видели. Раболепные взгляды, спины, согнутые в поклоне, шепот «Правитель», сплетенный из страха и алчности. Они валялись в пыли перед троном, который рисовало их воспаленное воображение – из звездной пыли, сгустков туманностей. Глупцы. Слепцы. Они не видели стен.
Моя реальность… была тесной камерой. Каждый закон физики, каждое правило магии, каждая предначертанная судьба – все было выжжено невидимыми чернилами на этих проклятых стенах. Я знал их. Все. Знание и сила – не дар, не корона. Проклятие. Я видел предел. Горизонт всего сущего, черту, через которую – нельзя. А за ней… Ничто. Абсолютная, леденящая Пустота. Она смотрела на меня безглазым взором Вечности.
Одиночество. Истинная плата. Я был самым сильным в этой клетке-вселенной… и самым пустым. Я не спас их. Тех, кто был дорог. Их лица, смех, страх в последний миг – все это выжгло мою человечность еще до того, как я обрел могущество. А что дала сила? Только страх в чужих глазах. Заговоры. Попытки убить монстра, в которого я превратился. И в конце… Тишина. Я стоял на пепелище всего, что пытался защитить или завоевать, повелитель руин, царь Пустоты. Они сгорели. Я остался. Совершенно. Один.
Я стоял в Сердце Безмолвия – пустоте, вырезанной моей волей из реальности. Передо мной пульсировала Брешь. Не дыра. Живой шрам. Рубцовая ткань бытия, оставленная Прародителями, которых я поглотил. Их силу, отчаянье, проклятья – все это я вобрал, став последним. Их призраки шевелились под кожей.
"Борись!" – не голос, а вибрация в самой основе моего существа. Инстинкт выживания, загнанного в угол. "Нет стен! Нет пределов! Только потенциал! СОТВОРИ! Из Пустоты! Из Себя!"
Разрушение? Нет. Я жаждал расширения. Рождение новой вселенной, свободной от предопределенности старой. Пространства, где горизонт отступит наконец. Где, возможно… я не буду так бесконечно одинок. Безумие? Без сомнения. Но альтернатива? Тление вечности в позолоченной, пропитанной кровью клетке?
– ВСЁ! Слишком… Много… – душа вопила под невыносимой тяжестью Всего. Я был сосудом, в который вливали океаны расплавленного свинца.Я отпустил контроль. Не призвал силу – я стал каналом. Каждая клетка, каждая искорка души, что еще не погасла, разомкнулась. Мощь убитых мной Прародителей – их ярость, их знание, их сущности – хлынула через меня неудержимым, сокрушительным потоком.
Боль. Не физическая. Боль распада. Я чувствовал, как трескается фундамент моего «Я». Как стены души – последнего бастиона крошатся под напором космического плавильного тигля. Я не просто переполнялся. Я растворялся.
И тогда – Разрыв.
Не взрыв. Рассечение. Тихий, чудовищный акт насилия над самой материей мироздания. В центре Сердца Безмолвия, передо мной, пространство… прекратило существовать. Не черная дыра. Не портал. Абсолютное Ничто. Отсутствие не только света, но и самой концепции бытия. Бездна, пожирающая даже эхо моей собственной силы.
"Ткань мультиверсума…" – успел мелькнуть последний осколок связной мысли. Моя сущность, словно загнанный зверь, сорвавшийся с цепи, рванулась туда. В объятия Ничто.
Я не упал. Я излился. Растворился.
Сознание разлетелось на мириады искр. Миллиарды осколков «Я», пронзивших рождающийся хаос Большого Взрыва, который я же и спровоцировал. Я видел рождение звезд из пепла моего страдания. Видел, как галактики сплетаются из паутины моего распавшегося разума. Я был этой новой вселенной. Ее скрытым фундаментом. Ее законом и ее немой, слепой агонией.
Цена Творения. Не величие. Распад. Забвение. Я перестал быть кем-то. Я стал всем. И одновременно – ничем.
Прошли эпохи. Миллиарды лет? Одно мгновение? Время утратило смысл. Но в глубинах новорожденного космоса, влекомые непостижимым резонансом, осколки начали стягиваться. Притягиваться к крошечной голубой точке на краю спирального рукава. К Земле. Его Земле? Новой? Старой? Парадокс бился в каждом фрагменте сознания, как раненая птица о прутья клетки.
Конденсация. Боль. Яркая, ослепительная агония возвращения.
Я открыл глаза. Узнал потрескавшийся потолок своей комнаты в студенческой общаге. Услышал навязчивый гул старого холодильника. Вдохнул приторно-сладкий запах дешевого освежителя. Увидел свои руки – слабые, человеческие, без шрамов битв, которые еще только предстояло пережить. Без следов поглощенных Прародителей.
– БЛЯТЬ! – вырвалось из горла Димы
Шок как ледяной кинжал, вонзившийся прямо в грудь.
Это… не Новая Вселенная? Это его собственная? Точнее… бывшая собственная. Точка до. До восхождения. До силы. До невыносимого одиночества. До того, как он стал Прародителем. Самое начало. Первая жизнь. Та самая, с которой все покатилось под откос…
В тот же миг, как осознание обрушилось с тяжестью гильотины, в сознании материализовалась Библиотека. Архив Прародителя. Бесконечные, уходящие в мрак коридоры. Бесчисленные полки, гнущиеся под тяжестью книг, светящихся сдержанным внутренним светом. Все знания. Вся сила. Весь грядущий ужас, который я… мы… только что породили. Будущее, уже записанное на этих бесчисленных страницах.
Я вскочил, подбежал к запотевшему окну. Закат облизывал знакомые корпуса кровью и золотом. Где-то там, в будущем, которое уже ждало меня на полках Архива, мир ждало падение. Испытание огнем и радиацией. Смерть старого. Рождение нового, жестокого и странного. И все это – плод моей отчаянной попытки сбежать от Пустоты.
– Цикл начался, – прошептал я в холодное стекло, оставляя мокрый след. Голос был чужим. Молодым. Груженым древней космической тоской и леденящим знанием грядущего. – И цена… будет ужасна.
Я создал Брешь, чтобы убежать от одиночества. Я породил ад, надеясь найти в нем хоть уголок неба. И теперь мне предстояло пройти этот путь снова. Зная каждый шаг. Каждую жертву. Каждую роковую ошибку. Зная, как падают королевства и гибнут миры.
Судьба? Или изощренное проклятие собственного творения? Уже неважно. Игра началась. И ставка – Всё.
Том-1, Глава 1: Пепел Победы
Пространство звенело тишиной.
Не тишиной пустоты – той живой, дышащей тишиной, что наполнена шепотом далеких звезд, гудением темной материи, танцем частиц на краю реальности. Нет. Это была тишина конца. Глухая, абсолютная, всепоглощающая. Тишина кладбища цивилизаций.
Я парил в центре того, что раньше было полем битвы, достойным богов. Вернее, Прародителей. Тех, кто считал себя творцами, владыками нитей реальности. Тех, с кем я воевал… миллионы? Миллиарды лет? Время здесь потеряло смысл задолго до финального акта. Теперь их величественные артефакты, их войны, их творения из чистой энергии были лишь холодным, мерцающим мусором, разбросанным по безразмерной черноте. Пепел. Пепел победы, которая обожгла душу дотла.
Моя "кровь" теперь была лишь потоками угасающей космической силы, блуждающими по разбитому каркасу того, что когда-то было моим истинным телом – телом звездного скитальца, божества. "Золото" – это блеск расплавленного, остывающего металла их крепостей. Знакомые очертания? Да. Каждый изгиб разрушенного шпиля, каждый разлом гигантского щита был врезан в память. Память, которая теперь была моей единственной тяжестью.
Где-то там, в будущем, которое уже ждало меня… Мир. Мой мир ждало падение. Испытание огнем и радиацией. Смерть старого. Рождение нового, жестокого и странного. И все это – плод моей отчаянной попытки сбежать. Сбежать не от них, Прародителей. От этого. От леденящего вакуума победы. От невыносимой пустоты, что въедалась в самое ядро моего существа, холоднее любой космической бездны. Я выиграл войну и потерял… все. Цель. Принадлежность. Даже ярость, что горела топливом, потухла, оставив лишь пепельное безразличие.
Смысл? Вопрос, от которого трещали фундаменты реальности. Вопрос, который привел меня сюда, на край всего. Зачем? Чтобы править этим кладбищем? Чтобы тлеть среди обломков вечности? Нет. Одиночество было стеной. Стеной без дверей. Без окон. И я… устал биться о нее.
Отчаянный порыв. Не расчет Архитектора, а вопль затравленного зверя в клетке собственного могущества. Я собрал остатки силы – не для удара, а для… разрыва. Разрыва не пространства, не времени. Разрыва себя. Разрыва самой ткани мультиверсума, в которой я был лишь одной, слишком прочной нитью – брешью созидания.
Не убежать, а уничтожиться. Превратиться в искру. В Большой Взрыв собственного отчаяния. Пусть новое родится из пепла старого. Пусть будет шанс, которого не было у меня. Пусть будет… не-я.
Я сжал то, что осталось от моей воли, в точку бесконечной плотности. Точку боли. Точку надежды. И отпустил.
Взрыв был беззвучным в безвоздушной пустоте. Не свет, а отсутствие. Не жар, а всепоглощающий холод небытия. Он поглотил меня. Разорвал на субатомные нити, на квантовые вибрации. Я перестал быть. Я стал… Великим Излиянием.
А потом… Боль.
Жгучая, примитивная, человеческая боль. Она пронзила темноту небытия, как раскаленный гвоздь.
Я не открыл глаза. Я обнаружил их. Веки были тяжелыми, слипшимися. Свет – резкий, белый, режущий – бил в щели. Воздух. Он был! Густой, спертый, наполненный пылью и… запахом пота. Старого матраса. Человеческого тела. Моего тела.
Я лежал. Не парил. Лежал. На чем-то упругом и неровном. Скованность в мышцах. Гудящая пустота в голове, на которую вдруг обрушился… шум. Навязчивый, монотонный. Тиканье. Часы? И где-то за стеной – приглушенные голоса, звук посуды. Банальность. Абсурдная, оглушительная банальность после симфонии уничтожения миров.
Я попытался пошевелиться. Мышцы ответили слабым, непослушным трепетом. Как у… ребенка? Нет. Подростка. Хрупкое. Ограниченное. Смертное. Волна тошноты подкатила к горлу, смешавшись с паникой. Где я? Кто я? Где бескрайняя мощь? Где холодная ясность мысли Прародителя?
И тогда это пришло. Не память, а знание. Океан невыразимого, сжатый в долю секунды. Вся история новой вселенной, от первого квантового всплеска до… до этого момента. До меня. До этой комнаты. До этого слабого, дышащего тела. Законы мироздания. Цепочки ДНК. Рождение и смерть звезд. Боль апокалипсиса, который грядет. Все. ВСЕ!
Архив – Библиотека Воплощений. Она была здесь. Не на полках. Внутри. В моем черепе. Взрывная волна абсолютного знания ударила по сознанию, заточенному в хрупкую человеческую оболочку.
Боль. Невыносимая боль. Белая, рвущая ткань мысли. Я вскрикнул – или это был стон? – и вжался в колючую поверхность матраса. Мир сузился до бьющегося виска, до сдавленной груди, до ужаса перед тем, как этот поток смоет последние крохи "я". Мозг не мог этого вместить. Он должен был лопнуть, как перегретый паровой котел.
Инстинкт. Древний, глубже любого знания Архива. Инстинкт выживания. Я не думал – я сжался. Не физически. Внутри. Как раковина, захлопывающаяся перед волной. Я отгородился. Оттолкнул львиную долю океана знания, с безумным усилием захлопнув невидимые шлюзы. Оставил лишь… обрывки. Фундамент. Достаточное, чтобы понять, где я, когда я, и что со мной случилось. Остальное – ушло в тень, запечатанное, пульсирующее угрозой за тонкой перегородкой сознания.
Пот залил лицо. Дыхание хрипело в горле. Я лежал, дрожа, прижав ладони к вискам, ощущая под пальцами стук собственной, слишком человеческой крови. В ушах звенело. В носу – привкус меди и страха.
Комната проявилась постепенно. Маленькая. Захламленная. Стол с хламом. Постер на стене – что-то нелепое, красочное. Окно, занавешенное грязной тканью. Сквозь щель пробивался тот самый режущий свет. Солнце?
Я медленно, с невероятным усилием поднял руку. Молодую руку. Тонкую, с гладкой кожей, без шрамов битв, что длились вечность. Я уставился на нее, как на чужой артефакт. Пальцы сжались в кулак. Слабо. Очень слабо.
Голос. Он сорвался с губ, хриплый, неузнаваемый, полный космической тоски и леденящего ужаса перед грядущим, которое я уже знал:
– Цикл… начался…
Я облизнул сухие губы. Соленый вкус пота. Реальность. Грубая, неумолимая.
– И цена… – прошептал я в пыльную тишину комнаты, чувствуя, как запертый океан знания бьется в черепе, как пойманная птица. – …будет ужасна.
За окном, в мире, который я бессознательно породил в попытке уничтожить себя, завыла сирена. Далекая, тревожная. Первый звук нового ада.
Том-1, Глава 2: Осколки Прошлого и Гул Войны
Вой сирен впивался в барабанные перепонки, как раскаленный шип. Не прерывистый сигнал гражданской обороны, а непрерывный, пронзительный гул воздушной тревоги. Он вибрировал в тонких стенах хрущевки, в шатком полу, в самой кости. Звук паники. Звук начала конца.
Я стоял у окна, отдернув грязную тряпку, служившую занавеской. Улица внизу клокотала живым, испуганным котлом. Люди высыпали из подъездов, нестройными группами метались, тащили сонных детей, набитые тряпьем сумки. Старые «копейки» и убитые «девятки» ревели моторами, безнадежно пытаясь вырваться из стихийных пробок, перекрывающих дворы. В сером предрассветном небе, над крышами противоположного квартала, уже плыли первые жирные клубы черного дыма – где-то близко горело.
Волна новой боли – острой, приземленной, чисто человеческой – накатила поверх глухого гула Архива. Не знание вселенной. Знание себя. Знание этой хрупкой, временной оболочки.
Я отшатнулся от окна, прижав ладони к вискам, ощущая, как кости черепа сжимаются тисками. Волна тошноты подкатила к горлу. Воспоминания хлынули, как прорванная плотина – хаотичный, мучительный поток личного прошлого. Они бились о стенки сознания, смешиваясь с воем сирены, выворачивая душу наизнанку.
– Нет! – прошипел я сквозь стиснутые зубы, сжимая голову до хруста. – Не сейчас! Дай… сосредоточиться!
Дмитрий Раден. Дмитрий. Дима. 19 лет. Город Орел… Студент… третьего курса… Орловского техникума транспортных технологий и сервиса. Специальность… Мысль споткнулась о шип агонии. …Автомеханик. Картинка: заляпанные маслом руки, едкий запах бензина и металлической стружки, глухой удар кувалды по закисшему болту. Автомеханик. Абсурд. Космический скиталец, Прародитель, повергший богоподобных врагов… и вот он – вонючая смазочная яма гаража, вечный недосып, туповатый мастер Женя, орущий про "косяки".*
И поверх этого хаоса личной боли, поверх воя сирен – война.
Она ворвалась не только звуком. Она ворвалась знанием. Архив, даже запертый в глубинах, выдавал холодные, неопровержимые факты, как пулеметная очередь:
Конфликт: Россия против Коалиции Европейских Государств (КЕГ).
Год: 2032.
Причина: Гордиев узел. Территориальные претензии (Прибалтика, Калининград – всплывали цифровые карты, спутниковые снимки спорных границ). Экономическое удушение (санкции, перекрытые трубы – графики обрушивающихся кривых). Национальные трения (вспышки насилия – мелькали кадры погромов). Религиозный фактор (тлеющие угли старых обид – силуэты храмов и мечетей, митинги). Все сплелось в тугой смертельный узел. Угроза существованию Старого Порядка. Старого Света. Его старого мира.
Стадия: Первые дни. "Воздушная фаза". Не рокот танковых колонн. Удары с неба. "Точечные"? Знание Архива било током презрения: Удары по логистике. По промышленным узлам. По узлам связи. По складам ГСМ. По аэродромам. Цель – парализовать, обескровить, подготовить почву. Но война – слепая сука. Ракеты падали и на города. "Ошибки наведения". "Сбитые носители". "Коллатеральный ущерб". Циничные ярлыки, за которыми – рушащиеся дома, вспышки огня, раздавленные жизни. Архив выдавал сухую статистику: первые тысячи погибших мирных. Орёл пока не был в топе пострадавших. Пока.
– Димон! Ты живой там?! Открывай! В подвал идем! Быстро! Слышишь, тревога! Ракеты летят, дурак!В дверь резко забарабанили кулаком. Голос, знакомый до зубной боли и одновременно чужой – соседка снизу, Марья Петровна, вечная ворчунья о громкой музыке:
Я обернулся от окна, поймав в грязном стекле свое отражение: бледное, осунувшееся лицо подростка с запавшими глазами, в которых горел холодный, нечеловеческий огонь знания и отчаяния.
Действуй. Команда прозвучала в голове чужим, твердым голосом – голосом выживальщика из грядущих Пепельных Земель. Я оттолкнулся от подоконника, шатаясь, оперся о тумбочку. Ноги дрожали, подкашивались. Подошел к шкафу. Механические движения: старые, выцветшие джинсы; толстовка с капюшоном, пахнущая потом; потрепанные кроссовки. Рюкзак. Кинул туда пачку сухарей, бутылку с водой (полную – хорошо), паспорт, студенческий, зарядку для телефона (сеть еще держалась, но кто знает, как долго?). Нащупал на дне ящика тяжелый разводной ключ из своего механика – жалкое, но металлическое утешение. Руки тряслись, пальцы плохо слушались, но рюкзак застегнул.
– Слышу! – хрипло крикнул я в сторону двери, голос скрипел, как ржавая пружина. – Иду!
Я рванул дверь и вывалился на лестничную площадку. В подъезде витал густой запах дешевого мыла, пыли и щекочущего ноздри страха. Откуда-то из-за стен доносился сдавленный плач. Гул сирен стал частью самого воздуха, давящего и невыносимого. Я спустился вниз, втиснулся в поток людей – перепуганных, сонных, несущих узлы и детей – который медленно тек к условному «бомбоубежищу» (обычному сырому подвалу). И пошел наперерез, против течения. К парадной. Навстречу воющему городу.
Холодный утренний воздух с примесью гари ударил в лицо, когда я вытолкнул тяжелую дверь подъезда. Крики на улице стали отчетливее. Над крышами, разрезая задымленное небо, с ревом пронеслись два истребителя – серебристые стрелы, уходящие куда-то на запад. Их грохот на секунду перекрыл навязчивый вой сирен.
Я натянул капюшон, прижимаясь к шершавой стене дома, стараясь слиться с тенями. В этот раз все будет иначе, – нашептывал тот самый чужой голос в голове, голос из будущего, где выживают только хитрейшие и жестчайшие. Исправишь ошибки. Спасёшь тех, кого сможешь....
И тогда, как вспышка на внутреннем экране, как файл, вырванный Архивом из глубин грядущего, в сознании возникло имя: Люк Вангред.
Оно повисло в дыму и гуле тревоги, четкое, тяжелое, обетованное. Имя будущего короля. Имя оплота. Имя, вокруг которого можно было начать строить спасение из этого хаоса. Пока еще только имя.
Я сделал шаг вперед, от стены, в клубящийся утренний мрак Орла. Шаг навстречу войне, хаосу и первому камню новой империи. Шаг к Люку Вангреду.
Том-1, Глава 3: Сталь, Кровь и Первый Шепот
И… Люк Вангред.
Имя ударило, как ток. Он в Москве. Сейчас он, наверное, в своем особняке за высоким забором, хладнокровно оценивает риски, переводит активы в офшоры, просчитывает первые шаги к созданию того, что станет Корпорацией «Рассвет» и неприступной островной Цитаделью. Но чтобы этот оплот возник, пролились реки крови. Крови, которую можно было не пролить. Или пролить меньше. Если бы он знал все. Если бы рядом был я.
План. Нужен план. Быстрый, грязный, отчаянный. Как в те времена на обугленных окраинах галактик, когда ресурсов было ноль, враг – везде, а цель – просто дожить до рассвета.
Транспорт. Общественный? Забудь. Поезда встанут или превратятся в братские могилы на рельсах. Автобусы – ловушки. Машина. Нужна машина. Надежная. И… не моя. Угнать? Мысль вызвала волну отвращения – отголосок юношеской морали Димы. Но холодный разум Прародителя уже сканировал Архив, выдавая десяток способов вскрыть или обойти иммобилайзер старых, но крепких иномарок. Знания автомеханика слились с безжалостной эффективностью космического тактика. Найди. Возьми. Выживи.
Цель. Москва. Особняк Вангредов. Проникнуть? Убедить вооруженную охрану? Добраться до самого Люка? Это казалось безумием. Но я знал его. Знаю. Его сомнения в эти первые часы. Его тайный страх перед полным крахом цивилизации, который он интуитивно чувствовал сильнее других. Его амбиции, уже ищущие выход. Я знал, что сказать. Какие струны задетать. Это был мой главный козырь. Единственный.
Шаг за шагом, пробираясь по захламленным дворам и вонючим переулкам, уворачиваясь от паникующих машин и орущих друг на друга людей, я двинулся к парковке техникума. К первой машине, отчаянной миссии в этом обреченном мире. Дорога в Москву начиналась здесь, в этом захолустье, под аккомпанемент нескончаемого воя сирен и бешеного стука собственного сердца, отбивавшего: Спеши… Спеши… Спеши.
Парковка техникума. Хаос и здесь. Машины брошены криво, некоторые с открытыми дверями. Люди метались. И там – словно подарок судьбы или насмешка: потрепанная, но знаменитая своей живучестью Lada «Десятка» Сергея, моего вечно перегаром пахнущего сокурсника. Водительская дверь распахнута настежь. Сам Сергей, широкой спиной ко мне, лихорадочно копался в багажнике, отвлеченный грохотом взрыва где-то за гаражами. Этого мгновения хватило.
Я скользнул в салон. Холодный, липкий от пота пластик руля впился в ладонь. Запах ударил в нос – дешевый освежитель «Хвоя», старое масло, пыль, и… страх. Его страх, еще витавший в замкнутом пространстве. Мои пальцы, действуя с холодной, отточенной в иных реальностях эффективностью, нырнули под руль. Знания автомеханика слились с инстинктом Прародителя: красный проводок, синий… Скрутить, замкнуть. Искра. Рык заводившегося мотора. Глухой хлоп! Двери автоматически заблокировались как раз в тот момент, когда Сергей, осознав, рванулся к водительской двери. Его перекошенное от ярости и непонимания ужаса лицо уперлось в запотевшее стекло.
– Диман! Ты что, совсем охренел?! Открой, сука! – Его кулак глухо, отчаянно забарабанил по стеклу. – Это моя тачка!
Я не ответил. Не мог. Не смел тратить секунды. Вся воля сжалась в тугой пружине: Ехать. Выжать педаль сцепления до упора, бросить рычаг в первую. Резкий старт с визгом резины и пробуксовкой. Сергей едва успел отпрыгнуть, споткнувшись. В мутном зеркале заднего вида он остался уменьшающейся, трясущей кулаком фигурой посреди хаотичной парковки, на фоне клубов черного дыма и неумолчного воя сирен. Угрызения совести? Жгучий стыд? Позже. Если выживу и будет «позже». Сейчас – только дорога.
Триста километров ада.
Орёл выплюнул меня на трассу М2. То, что творилось на выезде, не поддавалось описанию. Это было не движение. Это было медленное, агонизирующее удушье из металла, паники и животного ужаса. Машины лезли друг на друга, на тротуары, давя кусты и сбивая знаки. Горела фура, перегородившая две полосы – черный, едкий дым стелился по асфальту, заставляя кашлять даже внутри салона. Крики, истеричные гудки, плач детей из приоткрытых окон. Я вел «десятку» как контрабандист по минному полю – по разбитым обочинам, через пыльные дворы спальных районов, по пустынным промзонам, где лишь стаи ворон поднимались с помойк. Знания и обрывки карт из прошлого всплывали сами: вот слабое место в пробке – проулок между складами; вот этот идиот сейчас рванет без поворота – лучше притормозить; вот трещина в асфальте, способная убить колесо или подвеску. Архив подкидывал обрывки старых маршрутов – грунтовки, лесные просеки, объезды вокруг глухих деревень. Я впитывал их, отфильтровывая лавину ненужных сейчас глобальных стратегических данных, вызывавших лишь новый приступ тошноты и головной боли.
Кордон. Появился неожиданно, за поворотом. Уже не хаос, а первая ласточка военного порядка. Грубая баррикада из перевернутых грузовиков и серых бетонных блоков. Солдаты в «горках» и бронежилетах, автоматы наизготовку. Резкая табличка «СТОП! КОНТРОЛЬ!». Хвост машин, нервно тарахтящих моторами, воняющих горелым маслом. Проверка документов. Короткие, резкие допросы. Отказы. Споры. Время текло как расплавленный свинец. Каждая минута – удар по шансам.
Моя очередь. Молодой солдат, скорее сержант, чем лейтенант, с лицом, закопченным гарью и усталостью, подошел к окну. Я опустил стекло, в салон ворвался шум моторов, крики и запах гари.
– Документы! – голос хриплый, без эмоций. – Куда путь держите?
– Москва? – Солдат удивленно, почти неверующе поднял бровь, сверяя фото с моим осунувшимся лицом. – Сейчас? Ты в курсе, что там творится? Основание? Причина поездки?Я протянул паспорт и студенческий. Рука чуть дрожала – не от страха перед солдатом. От страха потерять драгоценные часы. От страха, что Люк уже сел в бронированный лимузин к аэропорту или принял роковое решение без моего шепота на ухо.
Мозг заработал на пределе. Оправдания? Работа? Родные? Звучало фальшиво и глупо. Студент-механик из Орла рвется в эпицентр хаоса? Подозрительно до крайности.
И тогда Архив шевельнулся. Не данными. Чем-то глубже. Тонким, опасным щупком силы. Эхо Прародителя, слабое, как первый луч после ночи, пробивающееся сквозь трещины в дамбе сознания. Я сфокусировался на солдате. На его глубокой усталости. На его подсознательном желании, чтобы этот кошмар кончился, чтобы все было просто и нормально. На его готовности поверить в эту нормальность.
– Все в порядке, товарищ сержант, – мой голос прозвучал странно ровно, почти бархатисто, как убаюкивающий шепот. Я вложил в него всю силу убеждения, на которую был способен, смешанную с этой едва тлеющей искрой ментального толчка. – Документы в порядке. Пропуск есть. Я… я должен быть в Москве. Срочно. Очень важно. Вы же видите – все нормально. Пропустите. Быстрее станет всем.
Я не приказывал. Я внушал. Внушал рутину. Внушал, что его сомнения – пустая трата времени. Что эта побитая «десятка» и этот парень – часть фона, который нужно пропустить, чтобы поскорее вернуться к кофе в будке.
Солдат замер. Его взгляд на миг затуманился, стал расфокусированным. Он перевел глаза с документов на мою машину, потом на баррикаду, потом снова на меня. В его глазах мелькнула борьба – долг против внезапной, необъяснимой уверенности, что все ок…
– Ну… ладно. Поезжай, – он нехотя, почти машинально махнул рукой, сунув документы обратно в мою дрожащую руку. – Смотри там… Осторожней.
– Спасибо, – выдавил я, вдавливая педаль газа в пол еще до того, как окно полностью поднялось. «Десятка» рванула вперед.
Как только кордон остался позади, мир поплыл. Острая, сверлящая боль, как раскаленный бур, вонзилась в виски. Теплая, солоноватая струйка крови хлынула из ноздри, размазалась по губе, капнула на потертый пластик руля. Голова закружилась так, что пришлось крепче вцепиться в шершавый обод. Цена. Первая, крошечная капля силы – и тело едва не отключилось. Я вытер кровь грязным рукавом, стиснул зубы до хруста и дал по газа. Ничего. Это только начало. Держись.
Дорога превратилась в кошмар. Разбитые, брошенные на обочине машины, некоторые – с открытыми дверьми и торчащими вещами. Столбы черного дыма на горизонте, как погребальные костры цивилизации. Один раз пришлось объезжать пылающий остов автобуса – волны жара били в лицо через тонкое стекло, запах горелой пластмассы и чего-то сладковато-тошнотворного стоял в воздухе. Скорость была самоубийственной по разбитой трассе, но медлить – значило умереть здесь или опоздать навсегда. Я мчался, нарушая все правила, слушаясь только инстинкта и карт-призраков из памяти. Проселки, где «десятка» скакала по колеям, взбивая тучи пыли. Поля, казавшиеся неестественно тихими. Лесные дороги, где хвойные ветки хлестали по стеклу и крыше, как плети.
И вот он – указатель. «Мценск. 15 км».
Удар в солнечное сплетение. Физический. Дыхание перехватило. Рука сама потянулась к тормозу, но я заставил ее сжать руль до побеления костяшек. Дави газ! Отец. Мама. Младший брат Андрей. Катя. Их лица вспыхнули в сознании – яркие, живые, беззащитные. Дом. Тот самый, на тихой улочке у старого парка. Они там. Сейчас. Сидят в темноте, приглушив свет, слушая вой сирен, который доносится и сюда. Может, уже в подвале. Боятся. Ждут конца. Или чуда.
В прошлом чуда не случилось. Мценск попал под удар на одиннадцатый день войны. «Побочный ущерб», «ошибка наведения» – сухие строчки в сводках, за которыми – руины дома и молчание навсегда. Я не успел тогда. Не смог. Их смерть – незаживающая рана в душе Прародителя, который видел гибель звездных систем, но не сумел защитить крохотный островок тепла в этом маленьком городке.
Глаза предательски затуманились. Не от боли. От влаги. Я резко, грубо тряхнул головой, чувствуя, как кровь снова подступает к носу.
– Позже! – прошипел я сквозь стиснутые зубы, впиваясь ногтями в кожу руля. – Я спасу их! Но сначала… Сначала Вангред! Без него… без его ресурсов, без Цитадели… все кончено! Всех не спасешь!
Мысль была как удар хлыста. Я не мог свернуть. Не сейчас. Не имел права на слабость. Каждая секунда на счету. Спасение семьи лежало через Москву. Через Люка. Через шанс переломить ход катастрофы в самом ее зародыше.
Тула. Мелькнул указатель. Город проплыл справа, окутанный дымом и тревожным заревом. Где-то там… Даша. Студентка-практикантка, учительница младших классов. Ее смех, звонкий и чистый. Ее глупые шутки про мои вечно замасленные руки и «неуклюжего медведя». Обещания встреч, которые рассыпались в прах вместе с миром в прошлой жизни. Она погибла в первые дни хаоса, растерзанная толпой мародеров или раздавленная обломками на вокзале, куда пришла помогать раненым. Точных данных не было. Только боль и пустота.
– В этот раз… – хрипло, сквозь ком в горле, пообещал я гудящему мотору и мелькающим за грязным стеклом огням чужого, страдающего города. – В этот раз я спасу вас всех. Клянусь!
Обещание горело в груди раскаленным шрамом, смешиваясь с болью, страхом и железной решимостью. Я выжал из старой «десятки» все, что мог, заставляя воющий мотор тянуть по разбитой дороге на пределе. Москва была близко. И Люк Вангред ждал. Сам того не зная.