Князь. Записки стукача

Приехала Дагмар, и мой Саша от нее не отходил. С тех пор маленькая Дагмар руководит моим гигантом. Без нее он всегда… потерян. Этакий огромный пес, потерявший хозяина. Мой сын должен быть при ком-то, в кого он влюблен. Прежде был Никс, теперь Дагмар… Скоро бракосочетание…

Это жестоко, но не могу полюбить и ее… и его.

Возвратился к себе, оставив Наследника с Машей. По дороге все думал о нас с ней. Мне скучно с мужчинами. Но достаточно войти молодой женщине – я преображаюсь. Маша была все время беременна или отдыхала после родов… И все прелестные фрейлины при дворе… Я воспринимал прелестниц, как облака – нежные и прекрасные, они надвигаются, поражают красотой, чтобы после уплыть, уступить место на небосводе другим облакам… Но постепенно одинаковость их слов, привычек, корысти делала каждый сюжет заранее знакомым. Возможно, оттого забавы становились все изощреннее, греховнее… Пригласил французскую труппу. Для избранного кружка сыграли диалоги из запрещенных творений маркиза де Сада. Каюсь, показали не только диалоги… Но было оскорбительно, когда такие красавицы соглашались… Все мои соратники по забавам остались тогда довольны. Оттого потом долго не мог никого из них видеть.

Несколько раз инкогнито посещал Париж. Там придумали веселые дома с дворцовыми интерьерами. Имперскую роскошь в воображении буржуа. Да и женщины… Помню самую дорогую блудницу. Сложена как Венера… хороша необыкновенно! Далее случилось смешное. Наши дамы ценят грубую силу, ярость в определенные минуты… И когда я привычно забылся… красавица истошно закричала!

– Я была уверена, Ваше Величество, что вы решили меня убить, – сказала потом фарфоровая кукла.

Я чувствовал, что самая страшная русская болезнь – хандра – начала мной овладевать. Стало мучительно жить. Иногда во время доклада министров очень хотелось закричать… закукарекать… или запустить чернильницей!

И вот теперь… опять хочется жить… Я вспоминаю ее блестящие, всегда удивленные детские глаза, и радостно смеюсь!

Сколько же надо прожить… чтобы стать молодым!

Пришел в кабинет – все как обычно: три часа работал сегодня с бумагами. Ворох бумаг на секретере образуется ежедневно. Царство – в полсвета, и хозяйство огромное.

Потом подошел к карте, расстеленной на столе.

Что ж, совсем неплохо смотримся. Завоеванный папа́ (Николаем Первым) и мною Кавказ лежал в подбрюшье Империи… теперь Кавказ весь наш. У границ Китая мы забрали Уссурийский край… И вся территория вдоль Тихого океана наша! Вековая тайга, высоченные кедры, леса, полные зверя… Я заложил там город с искренним названием Владивосток. Да, мы овладели Востоком. На очереди – юг! Окончательно покорив Среднюю Азию, мы продвинемся к самой Индии, к Афганистану и Персии. И англичане не раз с ужасом вспомнят Крымскую войну и то, как они посмели победить папа́. Когда-то Бонапарт предупреждал: будет страшно, если в России «родится царь с большим хуем»…

Еще раз взглянул на карту. Невиданная империя… Шестая часть суши – здесь не заходит солнце… Хотелось нежно гладить карту…

Что ж, царь с очень большим хуем родился!

Пора было ехать на ту ужасную прогулку. Но Адлерберг напомнил про картины… И я пошел в парадные залы поглядеть на них…

Анфилада парадных залов. За окном – Нева… Из окон тянет ледяным ветром. Какое кровавое весеннее солнце. Сверкают золотые блюда, развешанные у дверей зала. Сверкает в окнах шпиль Петропавловской крепости. Сверкают медные каски с золотыми орлами – кавалергарды застыли у дверей. Их поставила сюда сто лет назад прабабушка Екатерина Великая.

Приказы на века – это традиция. В Летнем саду на одной из аллей папа́ все время встречал гвардейца с ружьем. Однажды поинтересовался – что он тут охраняет? Но ни гвардеец, ни его командир точно не могли ответить. Наконец нашелся старик – генерал-адъютант… Он вспомнил рассказ своего отца. Однажды Екатерина Великая пришла в Летний сад и увидела первый подснежник, пробившийся из-под снега. Императрица захотела его сорвать. И попросила, чтоб поставили часового охранять цветок, пока она будет гулять. Так как никто приказа не отменил, полстолетия в этом месте ставили часового. Бисмарк, будучи послом в России, был в восторге от этакой исполнительности.

Вошел в Гербовой зал. Сколько раз вхожу – все равно поражает. Четыре тысячи футов мрамора и хрусталя! В этом зале в Крещенье папа́ придумал устраивать смотр гвардии.

Сейчас вдоль мраморных стен стояли возвращенные мною из подвала портреты предков…

Шел мимо выстроившихся портретов в золотых рамах…

Только сейчас понял: перед грядущим страшным событием Господь давал мне подытожить историю рода…

А тогда, разглядывая опальные портреты, я был полон грешных мыслей – думал о вечере с ней… как покажу ей эти портреты.

Первым у стены стоял парный портрет: великий прапрадед Петр Первый с какими-то беспощадными глазами… Рядом его вторая жена – прабабушка Императрица Екатерина Первая. Какое обилие тела – груди рвутся из корсажа… Видно, рисовали с натуры. И какая судьба!.. Я часто о ней думаю. Представляю убогую комнатушку в доме пастора… У плиты кухарка Марта, дочь лифляндского крестьянина. Как положено хорошенькой служанке, не только стирает, стряпает, стелет постель пастора, но оказывает ему в этой постели необходимые услуги. Костя уверял, что к тому же Марта была… замужем! На ней женился проезжий драгун… Побаловался и уехал воевать. И так и не вернулся к Марте – то ли погиб, то ли забыл о ней. Постарела бы она на пасторской кухне, если бы… Если бы великий прапрадед не начал завоевание Балтики… И далее путь Марты – плен, потом постели победителей. Сначала – графа Шереметева… Далее ее нежное обильное тело укладывается в кровать повыше – к главному фавориту (князю Меншикову). И уже оттуда – в царскую постель… Так что не прошло и года, как кухарка Марта поменяла кровать пастора на царское ложе… Как изменил нравы мой великий прадед. Вместо теремной царицы в его постели спит прошедшая через столько кроватей кухарка! Все понимающая и все принимающая. Петр мог послать к ней на поправку любовницу, которую наградил очередной дурной болезнью. Марта принимала и лечила! Нужно постирать белье во время похода – умела! Все умела! Постирать белье, отправиться на войну, выходить царскую девку… И вот уже великий пращур… великий во всем… великий и в исполнении самых сумасбродных желаний – решает жениться на вчерашней кухарке. И коронует ее Императрицей Всероссийской. Объявиться бы в это время драгуну, законному мужу кухарки-Императрицы!

В честь вчерашней кухарки учреждается орден Святой Екатерины… И этот орден носят и моя Маша, и мои дочери. Не раз я беспощадно рассказывал им все это… Ибо Господь учит нас, правителей, смирять свою гордость. Всегда надо помнить: мы потомки великих царей… но и кухаркины дети!

Я долго рассматривал этот двойной портрет… Говорят, он был очень любим Великим Петром и висел в его спальне… Но сразу после смерти мужа Екатерина Первая отправила портретец в ссылку. Почему? Думаю, ответ прост: прапрабабушка слишком весело правила… И боялась беспощадного взгляда покойного повелителя! От нее осталась приходно-расходная книга… Мой злоязычный умник брат Костя с ней, конечно же, ознакомился. Весело мне рассказывал: фрейлина А. получила столько-то червонцев за то, что осушила залпом целый кубок вина… И тогда фрейлина Б. тоже не сплоховала – выпила два кубка! И ее Императрица наградила. Шло беспрерывное возлияние во дворце! Это чрезмерное поклонение Бахусу закончилось быстрой смертью Екатерины Первой.

Но с безродной служанки началось удивительное Царство Женщин на нашем троне… В стране Домостроя, где любимая пословица… услышал ее от старого камердинера: «Кому нести воду? Бабе! Кому быть битой? Бабе! За что? За то, что баба!» – началось семьдесят лет бабьего царства!

Следующим стоял небольшой прелестный портрет императрицы Елизаветы – дочери Петра. Пратетушка нарисована в профиль… Елизавета была чудо как хороша. Рост великолепный, стройные ноги, и какие соблазнительные формы – высокая грудь, восхитительные плечи! Красивейшая монархиня Европы! Только нос у нее, с точки зрения классической красоты, был простонародно вздернут – в мать-кухарку. Это хорошо видно в профиль… Хотя вздернутый, будто подмигивающий солнцу, носик вряд ли смущал мужчин. Но она желала быть совершенной, оттого этот портрет отправился в изгнание.

…На портрете бросается в глаза весьма волевой, мужской подбородок красавицы. Подбородок отца, нашего беспощадного пращура! Так что, отдаваясь любви, нимфа не забыла о деле. Волевой подбородок требовал действий. И в половине второго ночи по Невскому проспекту поехали сани, окруженные гвардейцами. В санях – наша Нимфа… И вот подъезжают они к мирно спящему дворцу, и наша раскрасавица вместе с гвардейцами входит во дворец! Законную тогдашнюю Правительницу империи (Анну Леопольдовну) пратетушка отправила в крепость… А младенца-императора, повздыхав над его судьбой, – в вечное заточение.

К сожалению, теткину кровь не чувствую. И упрямый подбородок не унаследовал… Я часто в сомнении, в смятении. Я люблю, чтоб меня уговаривали, даже в том, что я уже решил сделать. Она же всегда шла напролом, к цели, как ее великий отец. Затеяв войну с Фридрихом Великим, положила сотню тысяч солдат. Но постепенно обескровила армию Фридриха. Уже готовилась добить великого полководца, да смерть помешала… При этом, решая судьбы Европы, пратетушка верила, что в Англию можно проехать сухим путем… И была по-женски пуглива. Я умирал от смеха, читая в мемуарах прабабушки Екатерины сценку: Елизавета бешено распекает своего министра. И чтобы разрядить обстановку, на помощь министру послали шута с ежом… Увидев его, подслеповатая Елизавета побледнела и с криком: «Это же мышь! Настоящая мышь!» – подхватила юбки и бросилась наутек! Она, заставившая дрожать великого Фридриха, до смерти боялась мышей!

Я увидел этот портрет в детстве, когда отец вернул его из изгнания. И полные обнаженные плечи императрицы, и грудь, видневшаяся из-под корсажа, рано пробудили мою детскую чувственность… Стоя перед портретом, я… занимался детским грехом… (далее вычеркнуто). И портрет опять сослали.

И еще один ссыльный портрет – несчастный Петр Третий. На нем прадед изображен мощным, широкоплечим богатырем с мечом и в латах… На деле он был слаб и тщедушен. Прадед стал первым, кто въехал в отстроенный Зимний дворец, кто смотрел в эти огромные окна на Неву… Жалостливый, он вернул из сибирских ссылок всех жертв прошлых переворотов. Устроил бал прощенных. И они танцевали, эти великие интриганы, любовники прежних императриц… И один из них тогда шепнул прадеду: «Вы слишком добры, Ваше Величество. Русские не понимают доброты Власти, здесь надо править кнутом, а лучше топором, только тогда все довольны. Ваше Величество, доброта вас погубит!»

И я тоже добр… Опасно добр!..

Прадед Петр Третий предостережений не понял… и погиб. Решил править самовластно, но без жестокости. Поселил в своих апартаментах любовницу, а прабабку Екатерину отселил в комнаты, которые теперь занимаю я… В это время и прадед, и прабабка уже плели заговор друг против друга. Он решил отправить ее в монастырь, а она его – на тот свет. Но прабабка оказалась заговорщицей куда более способной. Здесь во дворце она тайно принимала любовника, гвардейца. Ее кровать стояла на том самом месте, где сейчас стоит моя… Маленькое тело прабабки – и великолепное тело красавца гвардейца Григория Орлова… Эта сцена преследовала меня, когда я был подростком. У любовника было трое братьев – и все удалые храбрецы – любимцы гвардии… Так через постель присоединила она к заговору всю гвардию…

Потом наступил день переворота – день ее победы. Прабабка заточила свергнутого мужа на очаровательной мызе Ропша. Я читал письма прадеда из Ропши, в них вчерашний владыка полумира молил разрешить ему справлять нужду без охраны… и нижайше просил о прогулке… Свои письма к вчерашней жалкой немецкой принцессе потомок Петра Первого и Карла Двенадцатого – двух великих королей – униженно подписывал: «Ваш слуга Петр».

Екатерина не отвечала, будто ждала, когда тюремщики догадаются закончить дело. Догадались… Никогда не забуду рассказ отца, ненавидевшего прабабку.

Тень убиенного мужа Петра мучила прабабку Екатерину. И как возмездие – великая Екатерина умирала жалко… Она сидела на судне, когда с нею случился удар… Брат Костя, собиратель всех мерзких слухов о нашей Семье, рассказывал, будто уставшие от смены фаворитов сторонники ее сына Павла… кольнули ее снизу. Когда взломали дверь, она лежала в уборной… Врачи запретили ее тревожить, и повелительница полумира умирала на сафьяновом матрасе на полу. Вот так Господь обратился к нам: «Не собирайте себе сокровищ на земле…» Потом все окружили ее матрас, горели свечи, в полумраке все ждали последней таинственной минуты. Часы ударили четверть одиннадцатого, когда она испустила последний вздох и отправилась на Суд Всевышнего…

(Как много думаю об этом часе… Особенно нынче, после случившегося.)

Все бумаги прабабки были собраны в Секретном кабинете. В этой комнате мой дед (Павел) и нашел большой запечатанный пакет с надписью: «Его Императорскому Высочеству Павлу Петровичу, любезнейшему моему сыну…»

В нем находились ее Записки… И он тотчас набросился на них, стал читать. Когда закончил, уложил навсегда эти Записки в конверт, запечатал своей печатью. И велел хранить в секрете. Вступив на престол, мой отец прочел Записки… После чтения горячо любимый папа́ назвал нашу великую императрицу Екатерину «позором Семьи». И запретил читать эти Записки даже нам с Костей. И конечно же, только вступив на престол, я потребовал Записки к себе… Прочел с чувством восторга… и ужаса! Прабабка Екатерина оказалась не только великим правителем, но и великим писателем. С такой бесстыдной откровенностью, пожалуй, только Руссо смел писать о своей жизни… Главным героем этих Записок был несчастный, погубленный ею муж. Она беспощадно описывает прадеда – жалкий, инфантильный, играющий в детские игры, постоянно влюбляется в каждую новую фрейлину… Исключением является только его собственная жена… Он не спит с ней, потому как попросту не знает, как это делать. Оттого девять лет она не может родить наследника. Но наследник необходим – этого требуют интересы Империи. Тогда приставленная к ней фрейлина говорит ей от имени императрицы Елизаветы: «Бывают положения, когда интересы высшей важности требуют исключения из всех правил». И предлагает Екатерине самой выбрать себе любовника.

Прабабка выбирает… И вскоре родился на свет будущий император Павел…

Прочитав это, пришел в ужас и я: «Значит, мы не Романовы?..»

Небольшой портрет Великой прабабки, вернувшийся из подвала, стоял рядом с портретом моего несчастного прадеда… Или того, кто считался им…

Портрет был сделан знаменитой Виже-Лебрен, любимой художницей Марии-Антуанетты. Но любительница правды опрометчиво нарисовала складку над переносицей. Великая прабабка была с детства подслеповата, и от постоянного чтения глубокая складка разрезала ее лоб… Она ненавидела эту складку, считала её старушечьей. И оттого портрет отправился в подвал. На самом же деле портрет замечателен. Прабабушка ласково улыбается… с абсолютно равнодушными глазами. В этом – ключ. Она была ласкова и равнодушна. Она никого никогда не любила. Она обращалась со своими любовниками, как с продажными девками – использовала и отпускала, щедро наградив… Она не любила даже собственного сына. Ее подлинно любимым ребенком… было Государство.

Она говорила: «Я вспыльчива от природы. Вулкан Этна – это мой кузен. Но я умею держать себя в руках. Я умею быть деспотом для самого себя». На самом деле все это были красивые слова. Взрывы вулкана были редки из-за того же равнодушия к людям. Она никогда ничего не делала по страсти, всегда и во всем оставалась политиком… Потому я не верил, что она писала свои мемуары ради правды…

Став Императором, я приказал принести все оставшиеся от нее бумаги… И ведь нашел! Это был жалкий клочок бумаги – обрывок письма несчастного прадеда…

«Мадам, я прошу Вас не беспокоиться, что эту ночь Вам придется провести со мной, потому что время обманывать меня прошло… Кровать стала слишком тесной для нас двоих. После двухнедельного разрыва с Вами Ваш несчастный супруг, которого Вы не хотите удостаивать этим именем…» Текст обрывается, но зато есть дата, она – в начале письма. Это было написано на следующий год после свадьбы! Значит… Значит, никакого равнодушия к жене у Петра не было! Значит, он спал с нею! Это она! Она, видно, испытывала к нему непреодолимое отвращение. Она не хотела с ним спать, а он не смел из стыда пожаловаться тетке-Императрице. Только когда Императрица Елизавета потребовала наследника, ей пришлось победить отвращение… Она понесла от него! И родила Павла. Именно потому она так не любила сына, рожденного от ненавистного супруга! Что же касается истории про любовника, который будто бы был истинным отцом Павла, прабабка ее придумала… Чтобы после ее смерти Павел не мстил, не преследовал ее сподвижников, которых она так ценила, – тех, кто удавил его отца… И главное – не воевал с ее памятью. Так что в мемуарах для сына она осталась тем, кем была всегда. Правителем. И политиком. Но если… все-таки… написала правду? Не знаю… Проклятие!

После этих Записок мы навсегда – тайна для самих себя.

Но одно точно: неравнодушна она была только к наслаждению. Ее щедрое лоно постоянно требовало нового… Вечный гон! И кровь прабабки бушует во всех нас. Наслаждение сводило с ума всех нас – отца, его братьев, меня и моих братьев… теряешь рассудок и летишь в бездну между женскими ногами…

Рядом с портретом прабабки стоял портрет ее сына (Павла Первого)… Тщедушный дед изображен красавцем со скипетром и в короне. И… совсем не похожим на портреты отца Петра Третьего!

В это время о содержании Записок прабабки, несмотря на все предосторожности, уже знали при дворе… Как говорила о нас злая мадам де Сталь: «В России всё секрет и ничего не тайна». И когда Павел увидел этот портрет, его охватил бешеный гнев. Дед решил, что художник нарочно нарисовал его не похожим на отца. В гневе он становился безумным. И велел гнать несчастного художника в Сибирь. Вот так из-за гроба прабабка Екатерина своими Записками пребольно ударила сына. Но дед решил бороться. Он устроил культ убиенного отца. Свергнутый Петр был похоронен прабабкой в Александро-Невской лавре. Она отказала мужу лежать в Петропавловском соборе, где до́лжно всем нам упокоиться. Павел приказал вернуть прах отца на наше законное место – в Петропавловский собор… Ночью к Александро-Невской лавре подъехали траурные кареты. Павел привез все семейство… Гроб Петра Третьего подняли из могилы, открыли… Прадед истлел – рассыпались его кости, сгнил мундир, остались только перчатки, ботфорты и шляпа… в которой покоился череп. Но дед заставил всю Семью приложиться губами к истлевшим останкам. Чтобы двор понял: только сын может так чтить отца!.. Моему отцу было несколько месяцев, но и его, новорожденного, поднесли к открытому гробу. И, как рассказывала бабушка: «увидев череп, он замахал ручонками и истошно зарыдал».

Уверен, Павел был сыном Петра. Именно поэтому он так повторил характер несчастного отца… То добрый, нежный, справедливый, то все наоборот… И при этом такой же наивный… Гордо заявлял: «У нас в России аристократ – тот, с кем я разговариваю, и до тех пор, пока я с ним разговариваю». Он верил в неограниченность самодержавной власти. Не мог понять, что на самом деле его самодержавие было ограничено… Не конституцией, не парламентом, а куда эффективнее – походами гвардии на наш дворец.

О конце прадеда (Петра Третьего) и деда (Павла) мне рассказал однажды на прогулке папа́…

Я тогда вернулся из путешествия по Сибири, где увидел участников злосчастного декабрьского восстания, и осторожно попросил отца простить вчерашних гвардейцев, постаревших, больных, несчастных. Он помолчал, а потом сказал: «Я лучше расскажу тебе о том, как доблестные гвардейцы убивали в Ропше твоего прадеда, Петра Третьего… Они повергли своего законного повелителя, того, кому присягали, на пол! Он защищался всеми силами, какие придает последнее отчаяние. Но они набросили ружейный ремень на его шею. Алексей Орлов, гигант со шрамом через всю щеку, обеими коленями встал ему на грудь и запер дыхание. Император всея Руси испустил дух в руках изменников… Еще могу рассказать тебе, как клятвопреступники-гвардейцы убили другого своего Повелителя – твоего деда… Мерзавцы подло ворвались к Павлу Петровичу в спальню… Несчастный Император Всероссийский в ночной рубашке прятался за ширмой… но они увидели голые ноги, торчавшие из-под нее, и выволокли оттуда – убивать! Он умолял дать ему помолиться перед смертью. Но пьяный негодяй ударил его табакеркой по темени… Потом, как и отца его, изверги душили и задушили офицерским шарфом… После били, пинали сапогами бездыханное тело своего Государя, моего отца! Твоего деда! Наши верные гвардейцы!.. И эти в декабре того же хотели… Нет, пусть гниют в Сибири!»

Последним сверкал на солнце портрет великого дяди (Александра Первого)… Если бы обожавшая его бабка, предсказавшая возвышение и конец Бонапарта, знала, что принесет щедрая фортуна любимому внуку… Может быть, из всех нас только имя Александра Первого останется в истории человечества вместе с именем поверженного им великого врага…

На портрете, сделанном знаменитым французским художником, изображены три головы дяди – две, глядящие в противоположные стороны, одна, в центре, уставившаяся на нас…

Все три одинаковых лица загадочно не похожи друг на друга.

Когда дяде представили портрет, он, обычно ласковый и обворожительный, изволил так непривычно сильно гневаться, что портрет поспешили отправить в подвал. Изумленный художник объяснял, что взял за образец подобный портрет великого Ришелье…

И сейчас, стоя у возвращенного из ссылки портрета, я не мог не восхититься выдумкой художника…

Да, душа этого таинственного, скрытного человека гармонично соединяла самые несовместимые качества…

Будучи добросердечен, незлопамятен, он был мстителен и удивительно… злопамятен. Уверен, он никогда не мог простить Бонапарту своих унижений и поражений. И это заставило его совершить великую политическую ошибку. Когда Наполеон был изгнан из России, Кутузов и умные люди умоляли дядю остановиться и заключить союз с разгромленным французом. Подобно тому, как это сделал Бонапарт. Он разбил нас под Аустерлицем и Фридляндом, он продиктовал дяде унизительный договор в Тильзите. И предложил поделить мир. Наполеон отдавал нам весь Восток… Теперь мы могли заставить его подписать новый Тильзит, где Александр исполнил бы роль победителя Бонапарта…

Ныне дядя мог разделить с ним мир, но уже так, как желал сам. Мы могли вернуть Константинополь, дать независимость балканским народам… Но дядя не захотел… Мечта отомстить безродному лейтенанту, посмевшему стать кумиром Европы, диктовать ему свою волю, оказалась сильнее… Мечта сбросить во прах непобедимого полководца, выступить спасителем Европы, снискать вечную благодарность европейских народов… была для дяди притягательнее. За эту мечту он уложил сотни тысяч русских людей на полях Европы.

И вот мечта сбылась. Он в Париже, а жалкий лейтенант отправлен править островом размером с царство Санчо Пансы… Венский конгресс… Он на вершине славы. Он диктует волю России народам… Европа признает его вождем королей – «Агамемнон королей» теперь его имя… Бездарный, но хитрый Император Франц подарил ему говорящего скворца, который орал одно и то же: «Виват Александр!» Блестящий дядя не понял насмешки, он упивался скворцом… На Венский конгресс собралась не только вся королевская Европа, но и ее истинные некоронованные владыки – все тогдашние красавицы. И они были у его ног… А самые красивые – в его постели… И в этот миг его небывалой славы Бонапарт бежал с острова Эльба. И не просто бежал. «Только помахивая шляпой», не сделав ни одного выстрела, он отвоевал империю. И приготовил дяде сюрприз. Во дворце в Тюильри Бонапарт нашел некий документ и тотчас переслал его дяде… Дядя прочел и понял: не было, ничего не было! Никакой любви королей! Оказывается, пока он, Спаситель Европы, танцевал и пока орал «виват» неугомонный скворец, Англия, Австрия и Франция заключили тайный военный союз. Они приготовились к войне против Агамемнона. В договоре были проставлены размеры войска, которое должно было обрушиться на истощенную нашествием Россию…

И что же дядя? Он простил предателей… Но Бонапарта, посмевшего вновь стать героем, властителем дум потрясенного общества, простить не мог. И, показав документ растерянному и смертельно испуганному Меттерниху, дядя сказал: «Пока мы с вами живы, об этом документе не должно быть сказано ни слова. Наполеон возвратился. Наш союз должен быть крепче, чем когда-либо». И столько раз прославлявший верность, он соединился с обманувшими его союзниками…