Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа
- -
- 100%
- +
Поэма Лермонтова словно вырастает из отрывка Пушкина «Какая ночь! Мороз трескучий…», где выведен «кромешник удалой»:
Спешит, летит он на свиданье,В его груди кипит желанье.Он пробирается верхом через неназванную площадь, вероятно Красную, которая «полна вчерашних казней». Конь пугается скакать под виселицей, служащей воротами на сторону желания. Стихотворение кончается или оборвано в момент преодоления препятствия.
Толстой в «Князе Серебряном» перечертил любовный треугольник в квадрат. Виновник драмы, один из авторов опричнины князь Афанасий Вяземский, преследует невесту земца князя Серебряного. В долгое отсутствие последнего, чтоб только не достаться Вяземскому, Елена Дмитриевна выходит за земского боярина Дружину Андреевича Морозова. Имя Дружина говорящее: Морозов – друг Серебряного.
Книга не топографична, говорится только, что хоромы Морозова стоят на берегу Москвы-реки и что Серебряный едет к ним через Балчуг, прямо и налево. Стало быть, опять Замоскворечье.
СамостьОпричное прелюбодейство – отрасль многообразного насилия над земщиной. Опричный царь оставил землю вдóвой, чтобы возвращаться князем; женихом, не мужем. Он отказался от владения, чтобы овладевать. Земля звала его назад, звала «прийти и володеть». Он приходил и «володел», но так, как ходят и овладевают лишь незваные. А чтоб уйти, он различил в Кремле две ипостаси: города и замка – и развел их по холмам. Отказ от царства означал отказ не только от Кремля, но и от принципа Кремля как города с дворцом. Дворец, двор государя, изошел из города и стал Опричным замком, тяготеющим над городом.
Эта архаика напоминала современность Западной Европы, виденную Грозным на ливонском фронте и, может быть, усвоенную так, как победители усваивают образы и опыт побежденных. Из встречи города и замка, из вражды и договора между ними Запад вывел свою Новую историю, в которую уже вступил ко времени военной встречи с Грозным. Теперь Средневековье проходило через кризис на стороне Москвы. Опричнина – черный пролог Нового времени России.
Настояние опричного царя на собственной приватности уже было предвестием иных времен. Тема лица, персоны еще не отделилась от царя, но сам он разделил уже в себе царское и человеческое. Дальше – хуже: человеческое в нем покинуло дворец, противостало царскому. Начавшись раздвоением личности царской, Новое время кончило раздвоенностью личности народной и победой самости над царством.
Южное Занеглименье, Арбат сделались первым поприщем, «вмещающим ландшафтом» этой самости. А значит, и любовной частности.
Любовный миф Арбата начат Грозным.
Часть III. Похищение сабинянок
Свадебный поезд царя Михаила и царицы Евдокии (Стрешневой). Старинный рисунок
АрбатПомещение князей Черкасских в Арбате следовало общему и неопределенно древнему порядку. История домовладений на арбатском берегу Неглинной есть чтение начальной мизансцены города в понятиях мужского – женского. Вспомнить Ваганьковский двор Софьи Витовтовны.
Царицына родня селилась в Занеглименье, в виду или вблизи Кремля, в XVI–XVII столетиях. Статус арбатского нагорья был высок благодаря географической опричности, то есть рельефной обособленности от Кремля при тесной визуальной связи с ним. Не от того ли Занеглименье, Арбат попали и в саму опричнину?
Брат царицы Анастасии боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев основал Никитский монастырь, давший название улице (Большая Никитская, 7; снесен почти полностью). Монастырь был образован вокруг одноименной церкви, известной с 1534 года, когда в ней погребли «без всякой чести» обличителя Овчины князя Михаила Глинского. Легко предположить, что Глинский жил вблизи Никитской церкви и что место в этой части города он получил как названый отец великой княгини.
Вид Никитского монастыря. Гравюра XVIII века. Слева – Никитский собор
Палаты Стрешневых – Нарышкиных на Моховой, перестроенные для Архива МИД. Фото конца XIX века
На южном углу Воздвиженки и Моховой, на месте Государственной библиотеки (№ 3/5) при Михаиле Федоровиче Романове был помещен боярин Стрешнев, дядя царицы Евдокии Лукьяновны.
Тогда же половина бывшего Опричного двора вдоль Моховой (№ 4 по Воздвиженке) возвращена князьям Черкасским.
При Алексее Михайловиче стрешневский двор отошел Кириллу Полуэктовичу Нарышкину, отцу второй жены царя, Натальи Кирилловны. Отошла ему и дальняя половина бывшего Опричного двора (Воздвиженка, 6).
Наконец, во времена Петра часть бывшего Опричного двора по Моховой, угол Никитской (№ 9/1) принадлежала Апраксиным. Граф, адмирал Федор Матвеевич Апраксин был братом царицы Марфы – юной вдовы царя Федора Алексеевича. Есть надежда отыскать части апраксинского дома в «новом» Университете.
Итак, дворы царицыной родни на кромке Занеглименья в идее жалованные, а не исконные.
Страстной холмИсконными глядят другие дворы царицыной родни в Занеглименье – на гребне Страстного холма.
Во всяком случае, двор знаменитого московского семейства Кошкиных-Кобылиных, предков Захарьиных-Юрьевых, то есть Романовых, был родовым (Большая Дмитровка, 3, 5). После смерти Юрия (Георгия) Захарьевича Кошкина-Кобылина, деда царицы Анастасии, разъехавшиеся по городу Захарьины обратили старый двор в Георгиевский монастырь. Он просуществовал до 1815 года, когда собор и вторая монастырская церковь, отмечавшая, как говорили, место родового дома Кошкиных, стали приходскими. Обе сохранялись до советских лет.
В XVII столетии столь дорогой Романовым Георгиевский монастырь опекали Стрешневы, жившие выше по Большой Дмитровке. Дом Стрешневых, постройки XVIII века, можно видеть во дворе владения № 7. При Грозном этот двор принадлежал Собакиным, родне его третьей жены.
Георгиевский собор и Казанская церковь бывшего Георгиевского монастыря. Фото из Альбомов Найденова. 1880-е
Если так; если, самое малое, три девицы со Страстного холма перешли царицами на холм Кремля, – то два холма определенно составляют отношение, а переход семейств с холма на холм – традицию.
После Петра традиция попробует вернуться вместе со столицей. В начале Тверской улицы в отцовском доме будет жить князь Алексей Григорьевич Долгоруков, едва не ставший тестем Петра II. Палаты Долгоруковых стояли там, где ныне Театр имени Ермоловой (Тверская, 5).
Умык, или Московский КвириналЗа аналогией необходимо обратиться к Риму, где Страстному холму отвечает Квиринальский холм, как Палатинский отвечает холму Кремля.
Между двумя холмами строится одно из знаменитейших преданий о начале Рима. Палатинская община не имела женщин, и Ромул, первый римский царь, похитил их у племени сабинян, обитавшего на Квиринале. Похищение, по-нашему умык, обещало войну, однако женщины сумели замирить своих прежних и новых мужей. Две общины составили Рим.
Выводом, суммой перемножения общин стала патрицианская община Капитолия – холма, которому в Москве ответил холм Арбата.
Нет, невозможно думать, что москвичи передавали в поколениях тайну подобия Москвы и Рима. Однако точности уподобления невероятны. Значит, не Москва печатает свой образ с Рима, а Москва и Рим – с единого высокого праобраза. Москва и Рим суть две проекции Замысла, Промысла о вечном городе.
Конечно, несколько дворов с неясным статусом – слабые знаки Квиринала. Что ж, такова степень его проявленности на московском Страстном холме.
Часть IV. В смуту
Дворец Лжедмитрия I на взрубе. Рисунок Исаака Массы. 1610
НаканунеПосле Грозного любовь осталась за царями и вернулась в Кремль, оставив Занеглименье царицыной родне и вынося в него знаки семейных нестроений.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.