Пустая Зона

Глава 14

Сначала была только боль.

Яркая, режущая боль, срывающая дыхание и не дававшая собрать мысли в кучу. Артём даже не успел понять, как упал, всё произошло в одно мгновение: хруст, резкий рывок в теле, и он оказался где-то внизу, в темноте, придавленный собственным телом. Левую ногу прожгло насквозь, и он вскрикнул, зажимая рот зубами, чтобы не заорать снова.

Он даже не сразу понял, что остался жив. Не сразу понял, что лежит один. Сейчас ночь? Или день? Неясно. Только этот мёрзлый склон, этот запах земли и льда, этот проклятый холод, пробирающий в каждую клетку тела, даже под курткой.

Артём вслепую шарил по земле, продирая пальцами твёрдый снег и осколки льда, пока не нащупал холодный, шершавый пластик. Рация. Удивительно, но она была цела, только антенна погнута. Дрожащими пальцами он нажимал все кнопки подряд, кричал, но ответа не было. Артём выдохнул и зажал глаза рукой. Возможно, сигнал не проходил. Возможно, она всё таки поломалась или они просто не слышат его вызовы. Или… их уже нет.

Ему вдруг стало по-настоящему страшно. Артём зажмурился. «Не думай. Не смей думать об этом». Иногда паника нарастала и Артём начинал тяжело дышать, сердце билось где-то в горле, и казалось, что воздуха не хватает, что стены оврага сдвигаются, сжимаются и нависают. Он дышал мелко, стараясь сохранять сознание. Считал про себя, сначала до десяти, потом до ста, потом до пятисот. Потом начинал сначала.

Он как-то смотрел передачу про скалолаза, который застрял на склоне. Тогда это казалось историей точно не из его жизни. Он сидел на диване с чаем и не мог представить, что когда-нибудь окажется в похожем аду. Помнил, как тот мужчина говорил, что его спас счёт, повторяющиеся числа или цепляние за ритм, чтобы мозг не рухнул в панике. А еще дыхание. Медленно вдохнуть, медленно выдохнуть, нужно заставлять лёгкие работать. Артём попробовал. Воздух был ледяной и обжигал горло, но в голове на миг стало чуть яснее.

«Вдох… выдох… вдох… выдох…» – он повторял почти беззвучно, боясь потерять этот ритм. Иногда счёт сбивался, мысли мгновенно разлетались и животный страх наполнял его сознание, но он начинал снова. Только бы не раствориться в этой темноте, только бы удержаться. Артем вдруг поймал себя на том, что где-то далеко он слышит совсем глухой стон ветра. Значит, наверху ещё есть мир. Значит, не всё кончено.

Он попытался пошевелить ногой, но боль ударила так резко, что перед глазами вспыхнули белые круги, казалось кости скручивает ледяной жгут. Артём зашипел, вцепился в снег пальцами и замер, не смея пошевелиться.

«Только не потерять сознание», – прошептал он сам себе, чувствуя, как губы сводит от холода. Он уткнулся лицом в рукавицу, снова начал считать. Один… два… три… мир сужался до этих цифр, до ритмичного дыхания и пульсирующей боли в ноге.

Отец был прав. Он действительно ничего из себя не представляет. Отец никогда не кричал, не упрекал прямо, он просто молчал с таким видом, будто уже знал: сын снова всё испортит. И это молчание било сильнее любых слов. Артём всегда чувствовал себя маленьким рядом с ним, не таким, как нужно. Он не стал тем, кем отец хотел его видеть.

Он вспомнил, как в седьмом классе принёс грамоту за участие в конкурсе по графическому дизайну. Весь вечер рисовал на стареньком компьютере в школьном кабинете, гордился тем, что получилось, и надеялся, что отец тоже обрадуется.

Отец посмотрел на грамоту, пожал плечами и бросил:

– Баловство. Компьютеры – это не работа. Мужик должен уметь делать что-то руками.

Потом ушёл в гараж, даже не взяв листок. Артём тогда долго сидел на крыльце, держа эту грамоту на коленях. Всё ждал, может, выйдет, скажет что-нибудь. Не вышел.

Всё, что он делал, это было жалкой попыткой заслужить взгляд без тени разочарования.

«Но теперь уже всё равно,» – подумал Артём, сжав кулаки.

Смешно, но даже здесь, в этой ледяной яме, в непроглядной темноте, он всё ещё смотрит на себя глазами отца, всё ещё ждёт одобрения, которого не будет. Никогда.

И вдруг стало легче…Как будто он обрубил верёвку, которая тянулась за ним всю жизнь; отец остался там, в своём гараже, а он здесь. Один, со своей болью, своим дыханием и своим выбором.

Жизнь больше не принадлежала отцу, не зависела от его взгляда. Она была только его. И даже если она оборвётся этой ночью, это будет его ночь. Его ошибка или его спасение.

Артём глубоко вдохнул, воздух был всё такой же ледяной, но теперь он принимал его как-то иначе, наверное, как доказательство того, что он еще жив.

Иногда ему казалось, что наверху кто-то ходит или кричит. Или просто ветер играет с его надеждой. Он звал, когда мог, но голос его не слушался, просто выходил с хрипом. Он даже не знал, слышно ли его.

Артем подумал об Ирине. Представлял, как она сидит в палатке, не зная, что с ним. Или уже знает. Или… нет. Стоп. Не туда. Он заставлял себя вспоминать маршрут, схемы бурения, список оборудования, просто, чтобы не провалиться опять в страх. Сколько прошло времени он не знал. Всё тело стыло, нога горела болью, а пальцев на руках и ногах он уже не чувствовал. Хотелось закрыть глаза и уснуть, просто отдохнуть.

И когда вдруг сверху, сквозь вой ветра, донёсся настоящий, знакомый голос, Артём заплакал. Он позволил слезам течь, не открывая глаз, потому что понял: он дождался. Слёзы жгли обмороженные щеки и потрескавшиеся губы, но он не мог остановиться. В этих рыданиях смешались облегчение, усталость и благодарность за то, что его нашли. Он горько плакал и в то же время клялся себе, что больше никогда не позволит никому распоряжаться его судьбой. Его жизнь – только его жизнь, и никто, даже отец, больше не властен над ним. Он шептал это про себя сквозь слёзы, стискивая зубы, и всё равно продолжал плакать, пока голос сверху снова не позвал его по имени.

Павел внезапно замер и вскинул руку. Ветер на миг стих, и в этом хрупком безмолвии что-то донеслось до него, еле различимое. Донеслось издалека, будто из-под земли, но ему точно не послышалось. Это было похоже на голос, он был глухой и сбивчивый, словно кто-то бормотал из подвала.

– Слева! – Павел резко повернулся. – Он где-то тут!

Не дожидаясь ответа, он бросился вперёд, почти вслепую лавируя между сугробами. За ним кинулись Виталий и Дмитрий. Снег был зыбкий, надувной, они будто бежали по болоту. Где-то в глубине тундры всё ещё потрескивало и Виталий, отстав на шаг, не сводил глаз с фланга. Он напряжённо вглядывался в снежную мглу, сердце быстро стучало. Казалось, вот-вот где-то сбоку раскроется ещё одна трещина, такая же, как та, что поглотила весь их лагерь. Виталий не мог избавиться от этого ощущения, от страха, пронзившего его. Он шел, напрягая зрение, ему казалось от его взгляда зависела безопасность всей группы.

– Сюда! – вдруг крикнул Дмитрий.

Он стоял у края покатого оврага, где свежая осыпь снега обнажила мерзлую землю. Склон был размытый, нестабильный и было видно, что, что-то рухнуло совсем недавно. Там валялись знакомые им обломки: алюминиевые жерди, изогнутый каркас от штатива, обрывок страховочного троса. Под завалом донёсся едва различимый стон.

– Он здесь! – Дмитрий опустился на колени, посветил фонарём. В глубине промоины еле угадывались очертания Артёма, придавленного снегом и обломками.

– Артём, слышишь?! – крикнул он, перегнувшись через край.

– Слышу! Я тут! – донеслось снизу, слабым, хриплым голосом. – Я жив… нога…

– Он живой! – выдохнул Дмитрий.

– Надо вытаскивать, – сказал Павел. – Срочно.

Они развернули старый, но надёжный альпинистский шнур, который притащил Виталий. Обвязали за массивный камень, частично вмерзший в грунт. Дмитрий, как самый опытный в спуске, первым закрепил карабин, проверил узлы.

– Держите мёртво и ни шагу. Если почувствуете натяжение, то сразу фиксируйте, – скомандовал он и начал медленно спускаться в провал.

Павел и Виталий встали на страховку. Верёвка скользила сквозь рукавицы. Руки стыли, но пальцы сжимали канат намертво. Дмитрий уходил всё глубже, сначала свет фонаря выхватывал его фигуру, потом только огонёк на каске. Наконец он достиг Артёма. Несколько минут внизу слышался лишь отрывистый разговор, затем команда:

– Тащите медленно. У него открытый перелом. Я зафиксировал ногу, но нельзя дёргать.

С помощью страховочной системы они вытягивали Артёма почти сорок минут, каждый метр был мукой, для него и для них. Он стонал сквозь сжатые зубы, но не кричал. Дмитрий поднимался рядом, одной рукой поддерживая пострадавшую ногу, второй держась за стенку расщелины.

Наконец оба были наверху. Артём лежал на боку, его лицо было серое, губы синие, лоб рассечён и в крови, под глазами легли глубокие тени. Ногу стянули ремнями, чтобы хоть как-то закрепить.

– Всё… всё нормально… – прошептал он. – Спасибо, парни…

– Тише, – сказал Павел. – Держись.

Павел и Виталий взяли его под руки, аккуратно донесли до аварийной палатки.

Артёма осторожно усадили, он тяжело дышал и пытался помогать, насколько позволяли силы, всё его тело дрожало – не столько от холода, сколько от пережитого шока. Движения были неловкими и медленными, когда он пытался стянуть варежки с онемевших пальцев, а взгляд упирался в одну точку, не мигая и не замечая ничего вокруг.

Ирина разложила спальник, подложила под ноги рюкзак и укутала его плащами.

– Повезло, – пробормотал Виталий, садясь рядом. – Мог ведь насмерть.

Дмитрий молча кивнул. Он всё ещё чувствовал вес каната в руках.

– Мы рядом, – нежно сказала Ирина, ощущая невероятное облегчение – Всё, теперь ты в безопасности.

Артём не ответил, только медленно кивнул, и по щеке его скользнула тяжёлая слеза. Он сжал её руку, ощущая момент расслабления и радость от того, что она рядом. Ирина ответила тем же, крепче обхватив его ладонь, подтверждая, что не отпустит.

Павел медленно повернул шею, разминая затёкшие мышцы, и глухо заговорил:

– Криокарст или термокарст, – тихо сказал он, больше себе, чем остальным. – Под нами была полость в вечной мерзлоте. Лёд начал таять, может, из-за тепла от техники… Или просто время пришло. В один момент всё сложилось, и земля провалилась.Глубоко. Слишком. Всё, что там было уже не достать. Если начнём копать, уйдём туда же. Это могильник.

Дмитрий кивнул, не глядя. Он сидел, натянув капюшон, держал в руках единственный фонарь и время от времени светил на Артёма.

– У нас ничего нет, – сказал Виталий. – Ни еды, ни тепла, ни связи.

– Ир, твой планшет? – спросил Павел, шевельнув затёкшими пальцами.

– Там нет связи, – коротко ответила она. – Да и заряд почти на нуле.

Внутри палатки было сыро и душно от дыхания, но холод пробирал до костей. Они сидели сжавшись, уставшие и продрогшие. Артём почти не двигался, лишь изредка слабо стонал, укутанный в спальник.

– Надо идти к Буранам и ехать назад, в зимовочный домик, – глухо сказал Виталий.

– Мы без GPS, – возразил Павел. – В ночь мы его не найдём. И Артём не сможет идти. У него перелом.

– Но у нас нет выбора, – процедил Виталий. – Если останемся тут, замёрзнем. Мы просто тут погибнем.

– Надо ждать помощь, – с трудом выговорил Павел. – Мы утром связывались с базой. Передали координаты.

– Нет, – вдруг перебил его Дмитрий. – Не передали. Я пробовал. Много раз. Связь так и не прошла. Я думал… вечером передам, когда ближе подойдём к точке бурения.

Все замерли.

– Мы ведь прошли больше трёх километров… – прошептала Ирина.

Тут голос подал Артём, хриплый и едва слышный, звучавший как из другого мира.

– Я… я думал, это не важно… Но… вчера… я отправил координаты с точки на километр дальше стоянки… В противоположную сторону… от нашего маршрута…

Он снова застонал и замолчал. Павел вцепился в голову руками.

– Это четыре километра от последнего переданного сигнала, – пробормотал он. – Если утром база не получила координаты, они уже думают, что с нами что-то не так… Вечерний сигнал тоже не дойдёт…

Дмитрий глубоко вдохнул и заговорил спокойно и уверенно, почти официальным тоном, будто читал инструкцию из методички МЧС:

– Если мы утром не вышли на связь, а координаты, которые Артём отправил, не соответствуют маршруту, на базе это уже заметили. По регламенту: две пропущенные точки это сигнал тревоги. Если к вечеру нет подтверждения, нас ставят на контроль.

Он посмотрел на Павла:

– Завтра утром, скорее всего, поднимут вертолёт. Они начнут с того места, откуда пришёл сигнал. Проверят маршрут. Если повезёт заметят следы, тент, что-то.

– Утром… – с ужасом прошептала Ирина. – Но сейчас минус сорок. Нам не дожить до утра.

Она подняла глаза на Павла.

– И ещё… ночью должна начаться сильная метель.

Он посмотрел на остальных. Уставшие, испуганные лица.

Глава 15

Кирилл зевнул и потянулся в кровати.

Вставать с теплой постели не хотелось, за окном мороз разыгрался не на шутку, а он никак не может привыкнуть к местным зимам. Вот уже семь лет, как он уехал из Самары, можно сказать спрятался в этой дыре.

Кирилл дернул головой, стараясь отогнать мысли и воспоминания.

– Чёрт, как же холодно. – Он поёжился, нащупал тапки и протянул руку к батарее.

Конечно, она едва греет, металл был тёплым лишь слегка. Дед Савелий, живущий на первом этаже, обещал заглянуть и проверить стояк, но так и не появился— видать, снова ушёл в запой, к нему приехал брат с Тамбова, а это уже уважительная причина. Вчера Кирилл видел их на лестнице, они столкнулись у самого выхода, дед Савелий радостно похлопал брата по плечу и представил его Кириллу. Несмотря на разницу в возрасте, они оказались удивительно похожи: одинаковые широкие плечи, резкие глаза и эта привычка сутулиться чуть вперёд.

Кирилл накинул одеяло и заставил себя подняться, пол в квартире был ледяной, старые деревянные доски промерзали насквозь. Он прошёл на кухню, мимо облупленного шкафа и тусклого зеркала в коридоре. В квартире было немного мебели: диван с продавленной серединой, стол, заваленный бумагами, и табурет, который скрипел под весом. Обои в комнате пожелтели, кое-где отклеились по краям, но Кирилл давно перестал на это обращать внимание. Всё, что ему нужно – это тишина и возможность закрыться от всего мира.

На кухне он включил чайник и, пока тот шумел, прошёл в ванную. Зеркало запотело от собственного дыхания, а плитка холодила ступни даже через тапки. Он умывался ледяной водой, горячую в Воркуте часто отключали без предупреждения. Вода бодрила, отгоняла остатки сна. Кирилл посмотрел в зеркало. Слегка заросший, с сединой на висках, с потемневшими глазами. Он сам себе казался чужим в этом городе. Но в Воркуте было спокойней голове.

Воркута…

Город, в котором жизнь будто замирает. Снег здесь не тает, он ложится в октябре и остаётся до весны. Ветер не стихает почти никогда, выдувая улицы до костей. Пустые пятиэтажки, заколоченные окна и ржавые остановки, где-то дымят котельные, где-то собаки воют по ночам. Но здесь нет суеты, нет прошлого, которое догоняет. Только работа, снег и тишина.

Он привык. Почти. Он убеждал себя, что заслужил это. Что так надо. Иногда ему казалось, что он живёт не в городе, а на краю большого забытого мира, где дни тянутся, как застывшая смола.

Спасали только закаты. Безумные, нечеловеческие, огненные, как пламя, разлитое по снегу. Кирилл таких раньше не видел. Небо будто вспыхивало в последний раз перед ночью.

А ещё северное сияние. Иногда оно появлялось внезапно, как дыхание другого мира, холодное, живое, переливчатое. За семь лет Кирилл так и не привык к этому зрелищу.

Каждый раз замирал, пока щёки немели от мороза, и смотрел, как зелёные и фиолетовые ленты танцуют в небе. И каждый раз внутри становилось немного тише. Эти редкие, странные моменты тоже спасали.

А главное – здесь никто не лез в душу. Люди в Воркуте были замкнутыми, как и сам город: суровые, молчаливые, никто не задавал лишних вопросов. Тут не нужно было объяснять, почему ты не пьёшь за столом или почему не смеёшься, когда «надо». Эта молчаливая сдержанность была для него своего рода утешением.

Когда он только приехал, первый год почти ни с кем не разговаривал. Держался особняком и никого не подпускал. Как-то на дежурстве, начальник, слегка прищурившись, сказал ему:

– Не переживай. У нас не спросят, почему ты молчишь. Здесь уважают молчание.

И Кирилл это запомнил. Тогда эти слова прозвучали как разрешение быть таким, какой он есть. И он остался.

Но несмотря на внешнюю холодность, в тяжёлой ситуации местные умели поддержать. Особенно в условиях ЧС или беды срабатывает северная солидарность. Эти суровые люди не обнимали, и не утешали словами, но могли вытащить из-под завала, поделиться последним пайком или молча отдать свою сухую куртку.

И в этом было больше человеческого, чем во всех разговорах, что он слышал до Воркуты.

Раздался резкой звонок телефона, Кирилл сморщился.

– Ну нееет… – пробормотал он, себе под нос.

У него законный выходной, он отработал две смены подряд, подменяя напарника. Вызов был сложный, поступил ближе к вечеру. Метель налетела резко, накрыла перевал и гнала дальше к северу, оставив на узкой ледяной дороге застрявший автобус с вахтовиками.

Они еле добрались. Радиосвязь барахлила, кабину трясло на каждом ухабе, ехали на старой “вахтовке”, пробираясь сквозь белую стену, гадая, где кончается дорога и начинается обрыв.

– Ни хрена не видно, – хмуро ворчал Кирилл, щурясь в мутное стекло.

Он протёр ладонью окно и едва заметно дёрнул плечом – привычное движение, оставшееся в нём, как печать прошлого. Нашли автобус уже ближе к ночи, чуть заметный силуэт, наполовину занесённый снегом, стоявший поперёк узкой ледяной колеи.

– Тихо, мы свои! – Кирилл постучал по железу, дёрнул плечом и рывком открыл дверь.

Внутри было душно от людей и холода одновременно, они сидели в полумраке, прижавшись друг к другу. Вытаскивали по одному, по пояс в снегу, со слипшимися от мороза ресницами. Несли их на себе, грели, поили, массировали замёрзшие руки. От усталости ломило спину, плечо дёргалось сильнее обычного, но Кирилл даже не замечал.

Позже, уже в тепле, кто-то из спасённых пожал ему руку и тихо сказал:

– Спасибо, мужики. Если бы не вы… мы бы тут и остались.

Кирилл только кивнул. Он не любил этих слов, главное, что живы. После таких смен ему становилось легче, работать проще, чем думать.

Телефон звонил настойчиво.

Кирилл с досадой вытер руки о полотенце, вернулся в комнату, потянулся к часам на тумбочке: пять утра. Тяжело вздохнув он взял трубку. В трубке послышался знакомый голос диспетчера:

– Кирилл, извини брат, разбудил. Но без тебя никак. Район находится далеко, под Усть-Карой. Серега уже на старте, но без тебя не вылетит.

Он на секунду закрыл глаза, прислонился лбом к косяку. Усть-Кара.

– Дай мне десять минут, – сказал он и положил трубку.

Прошёл на кухню, механически налил кипяток в кружку. Чай был вчерашний, заварка почернела, но Кирилл сделал глоток. Горький, как вся его теперешняя жизнь. Он едва заметно дёрнул плечом, тело первым отозвалось на то, о чём он пока не хотел думать.

Глава 16

Палатка туго сжимала в себе пятерых, маленький остров в безбрежном ледяном море. Полярный мороз упрямо проникал сквозь ткань, заставляя тело дрожать, а мысли метаться в панике. Нос немел так, что казалось, его и нет вовсе, кожа на лице стянулась, как плёнка, и любое движение обжигало, как если бы лицо обдало кипятком. Пар изо рта превращался в белые облачка, которые оседали на стенках их маленького, хрупкого укрытия. Снаружи простиралась безмолвная, бескрайняя тундра, готовая в любой момент накрыть их ледяной метелью, безжалостным ветром и кромешной тьмой. А внутри пятеро людей из последних сил цеплялись за остатки самообладания.

Артём лежал неподвижный, прижав ногу к земле. Открытый перелом был ужасен: кость торчала сквозь разорванную кожу, кровь медленно стекала и тут же замерзала на ледяной земле. Бинтов не было. Ничего не было, что могло им хоть как-то помочь. Всё провалилось в разлом, оставив их наедине с яростной стихией.

Ирина судорожно оглядывалась, глаза метались по палатке в поисках хоть чего-то, что облегчит ситуацию. Она понимала, что нужно перевязать Артёму ногу, иначе он просто не доживёт до помощи.

Оставалась только одежда. Ирина на мгновение зажмурилась, потом сняла перчатки и расстегнула пуховик, при минус сорока это казалось безумием. Под ним несколько слоёв: термобельё, рубашка, и старая хлопковая футболка. Она быстро стянула верхние слои до пояса и сняла футболку, оставаясь в одном тонком хлопковом топе. Мороз вцепился в кожу мгновенно, обжёг плечи и грудь, словно ножами. Мужчины невольно замерли.