Пропавшие без вести. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга 2

Сделав запрос в отдел продаж этой фирмы, эксперт выяснил, что такие брусья на протяжении последних 2,5 лет поставлялись только одному дилеру на Восточном побережье США – компании «Миллворк» («Millwork»), которая в общей сложности закупила 45 партий сосны такого типоразмера. Склады пиломатериалов этого дилера находились в городской черте Нью-Йорка, в Бронксе. Коехлер не сомневался, что именно через эти склады прошли материалы, из которых была сделана лестница.

Кадр кинохроники: Артур Коехлер рассматривает элемент лестницы, использованной при похищении Чарльза Линдберга-младшего. Эксперт дал весьма ценные заключения об особенностях происхождения материалов и изготовления лестницы.

Дальнейший их путь проследить не представлялось возможным, поскольку счёт разного рода столярных, плотницких, мебельных мастерских, строительных компаний и прочих потребителей пиломатериалов на территории Нью-Йорка шёл на сотни. Однако, благодаря Коехлеру полиция смогла существенно сузить район поиска, ограничив его районом Нью-Йорка и ближайших пригородов.

Рассматривая обтёсанные рубанком поверхности брусьев в сильную лупу, Коехлер пришёл к заключению, что инструмент изготовителя был не нов и имел выраженные дефекты режущей кромки. Несмотря на хорошее качество заточки, она имела сколы (щербины), зная о существовании которых, можно было попробовать идентифицировать рубанок или фуганок, использованный мастером. Это заключение прозвучало весьма обнадёживающе для детективов, поскольку давало полиции реальный шанс найти мастера-изготовителя лестницы по его инструменту.

Коехлер особо подчеркнул хорошую сохранность дерева, которую можно было объяснить тем, что оно долгое время хранилось в сухом месте. Изготовленную лестницу держали не на улице, а в помещении. Судя по её отличному состоянию, можно было предположить, что до вечера 1 марта 1932 г. ею вообще не пользовались по прямому назначению. Это соображение служило косвенным указанием на то, что преступник воспользовался отнюдь не первой попавшейся под руку лестницей; он специально её изготовил и хранил именно с целью использовать при похищении.

Однако, несмотря на эти – в целом неплохие! – результаты исследования лестницы, оказалось, что подчинённые Шварцкопфа и тут допустили преступную неаккуратность в обращении с вещдоком. В ходе весьма небрежных манипуляций с лестницей (переносов с места на место, транспортировки, разборки и прочих) к ней прикоснулось огромное количество людей. Когда лестница попала в распоряжение криминалистов, они сняли с неё более 400 (!) качественных отпечатков пальцев (некачественных было намного больше). С учётом исследования детской комнаты в распоряжении полицейских оказалось более 550 различных отпечатков пальцев и фрагментов ладоней, значительная часть которых, без сомнения, принадлежала самим полицейским. Проявленная ими халатность в который уже раз ставила под сомнение компетентность и профессиональную пригодность сотрудников подчинённого Шварцкопфу ведомства.

Так обстояли дела с полицейским расследованием на середину марта 1932 г., когда Чарльз Линдберг стал готовить деньги для передачи похитителям. Делать это пришлось очень аккуратно, поскольку попытка получить в банке 70 тыс. $ наличными непременно привлекла бы внимание полиции. Даже дуболом Шварцкопф легко бы догадался о назначении денег, если бы узнал, что Линдберг пытался получить такую сумму в банке.

Опасаясь, что вмешательство полиции испортит всё дело, Линдберги собирали деньги через друзей и своего адвоката. Брикенбриджу удалось в несколько приёмов раздобыть львиную долю необходимой суммы. В качестве выкупа было решено использовать не доллары, сильно девальвировавшиеся в результате «Великой депрессии», а так называемые «золотые сертификаты», которые применялись в начале 30-х годов для стабилизации платёжной системы США. Сертификаты номинировались в долларах и фактически не были подвержены инфляции, поскольку их стоимость была привязана к фиксированной цене золота [1 унция – 25 сертификатных долларов]. Если обычные доллары постепенно девальвировались и к 1935 году 1 унция золота стоила на бирже уже более 35 долларов, то «золотые сертификаты» ценность свою не теряли и потому являлись идеальным средством сбережения. В силу этого они и назывались «золотыми», хотя физически были изготовлены из бумаги.

Для выкупа были собраны сертификаты не очень крупного номинала – 10 $ и 20 $ – хотя не обошлось и без 100 $. Но Чарльз Линдберг специально постарался их разменять, дабы в последнюю минуту крупный номинал сертификатов не послужил причиной срыва сделки.

Вся необходимая сумма не уместилась в свёрток указанного преступниками размера. Поэтому 70 тыс. $ пришлось разделить на две неравные части – в свёртке побольше были уложены 50 тыс. $, поменьше – 20 тыс. $. В процессе упаковки свёртков Линдберг лично переписал номера всех сертификатов. Получившийся список он оставил на хранении в своём сейфе, а его копию вручил адвокату Брикенбриджу, участвовавшему во всех приготовлениях.

Деньги для выкупа – 70 тыс. $ в золотых сертификатах – перед их упаковкой в конверты были сфотографированы, а номера банкнот – переписаны и оставлены на хранение в двух разных местах.

Линдберг безапелляционно заявил, что на передачу денег отправится лично: сумма была слишком велика, чтобы доверить её кому бы то ни было. В ходе нескольких пробных вылазок в Нью-Йорк, предпринятых в середине марта 1932 г., он убедился, что полиция не следит за ним. Это укрепило его намерение лично присутствовать при передаче выкупа похитителям.

Всё это время Кондон продолжал свою одностороннюю переписку с похитителями: он размещал в газетах объявления с заранее обусловленным содержанием, а по почте получал новые инструкции преступников. Всего похитителями Линдберга-младшего было направлено 13 писем, содержащих разного рода указания и инструкции (с учётом письма, оставленного на подоконнике в детской комнате во время похищения). Передача выкупа киднэпперам была запланирована на 2 апреля 1932 г. На этот раз местом встречи было выбрано кладбище Святого Раймонда всё в том же Бронксе. Сначала Линдберг и Брикенбридж приехали домой к Кондону на автомобиле боксера Эла Рея, друга Линдберга. Там они около двух часов дожидались получения письма с окончательным ответом. Около 20.00 его доставил таксист. После этого Линдберг и Кондон направились к указанному преступником месту. За рулем находился сам Чарльз Линдберг. Он опасался вооружённого нападения с целью захвата денег и держал на коленях взведённый револьвер. Пакеты с деньгами находились подле него.

Машина прибыла к воротам кладбища Святого Раймонда в 21:05 2 апреля 1932 г.

В этот вечерний час место встречи у кладбищенской ограды выглядело весьма мрачно: небо было закрыто тучами, уличных фонарей окрест кладбища не было вовсе. Кондон вышел из автомобиля, как того требовала инструкция, полученная в последнем письме, и около четверти часа прогуливался взад-вперёд. Линдберг всё время оставался за рулем, опасаясь внезапного нападения.

В конце концов, Кондон потерял надежду встретить «Джона» и быстрым шагом направился к автомобилю. Он уже подошёл к задней двери, намереваясь сесть в салон, как его неожиданно окликнули: " Эй, доктор!» Этот окрик хорошо расслышал и Чарльз Линдберг.

Джон Кондон пошёл на голос и увидел, как с земли поднимается тот самый человек, что встречался с ним 12 марта на кладбище «Вудлаун». Оказалось, что он всё время прятался в ирригационном стоке, накрывшись с головой одеялом – в вечернее время это обеспечило ему идеальную маскировку.

Переговорщики несколькими фразами повторили свои прежние заявления.

Похититель подтвердил, что ребёнок по-прежнему жив и в безопасности, а Кондон сказал, что выкуп привезён и в настоящее время находится в автомобиле. И после этого началось самое интересное: Кондон вдруг добавил, что собрать требуемую сумму не удалось; в машине Линдберга, мол-де, всего 50 тыс. $.

Этот момент следует признать едва ли не самым важным во всей криминальной истории, связанной с похищением ребёнка Линдберга. Дело в том, что возможность подобного заявления даже не обсуждалась. Чарльз Линдберг был готов платить всю сумму. То, что сказал Кондон своему vis-a-vis, следует признать полной отсебятиной. Однако он на это решился, пренебрегая угрозой срыва достигнутой хрупкой договорённости. И интересно то, что «Джон» вдруг спокойно согласился на уменьшение выплаты с 70 тыс. $ до 50 тыс. $. И после этого заявил, что расположение места, где содержится ребёнок, указано в конверте, который он передаст после того, как получит деньги. Очень интересно, не правда ли? Ночью на кладбище (то есть в таком месте, где невозможно прочесть ни буквы!), хитрый и коварный преступник предлагает забрать у него конверт и поверить на слово, что внутри находится как раз то, за что следует заплатить 50 тысяч $! С таким же успехом «Джон» мог предложить вообще поверить его устному описанию и потребовать деньги безо всяких конвертов. Более того, преступник нахраписто потребовал обещать ему, что в течение ближайших 6 часов никто не узнает о состоявшейся встрече. Кондон согласился дать такое обещание.

Линдберг договаривался с Кондоном с тем условием, что тот пойдёт на передачу денег, лишь услышав чёткое описание маршрута движения, не допускающее двоякого толкования. Теперь же вместо чёткого описания маршрута кладбищенский «Джон» предлагал взять у него запечатанный конверт и отдать взамен 50 тыс. $. Самое примечательное в этой ситуации заключается в том, что Кондон согласился на это так спокойно, будто в этом не было противоречия с прежними договорённостями как с Линдбергом, так и с самим «Джоном». Кондон фактически вторично нарушил предполагаемый сценарий переговоров, причём пошел на это, ни единым словом не предупредив Линдберга. Анализируя эту странную ситуацию, нельзя отделаться от очень неприятного ощущения, что развитием событий управлял отнюдь не Чарльз Линдберг, и даже не похититель, а именно «Джафси» -Кондон.

Но странности этой встречи отнюдь не были исчерпаны упомянутыми нюансами. Договорившись об обмене денег на конверт, Кондон вернулся к автомобилю, где его в нетерпении дожидался Линдберг, и заверил последнего, что всё идёт по плану. На самом-то деле всё шло совсем не по плану, но посредник почему-то этого не сказал. Кондон забрал пакет с деньгами большего размера, сказав, что этого будет достаточно, и отправился обратно в кладбищенскую темноту. Там он быстро обменял 50 тыс. $ на конверт, протянутый ему «Джоном», и сразу же вернулся к автомашине.

Именно возле этого столба на кладбище Святого Раймонда «Джафси» Кондон передал деньги предполагаемому похитителю ребёнка.

Кондон сел в машину и… не открыл конверта. Согласитесь, было бы логично вскрыть конверт немедля и посмотреть, за что же именно уплачены 50 тыс. $. Но нет, вместо этого Кондон скомандовал Линдбергу: «Поехали!» (Ну, прямо по-гагарински!) И они отъехали почти на милю от кладбища, прежде чем Кондон по настоянию Линдберга всё же вскрыл конверт.

Впоследствии «Джафси» -Кондон заявлял, что необходимость уехать с кладбища была будто бы обусловлена тем, что письмо невозможно было прочесть на месте из-за темноты. Поэтому, мол, пришлось искать фонарный столб и вскрывать конверт в его свете. Такого рода утверждение нельзя не признать довольно натянутым: приборная панель автомашины имела световую подсветку и, помимо этого, куривший сигары Кондон всегда имел при себе толстые сигарные спички. Кроме того, не следует забывать, что машина была оснащена фарами, а в её багажнике лежал красный фонарь для подачи сигнала аварийной остановки. Трудно понять, почему нельзя было воспользоваться для прочтения письма этими подручными средствами.

Как бы там ни было, Линдберг и Кондон покинули кладбище Святого Раймонда, отдав 50 тыс. $ и получив взамен запечатанный конверт.

Записка, которую принёс с собою с кладбища Кондон, гласила: «Мальчик находится на лодке „Нелли“. Это небольшое судёнышко длиной 28 футов. На лодке находятся два человека – обойдёмся без имён. Корабль Вы найдете между пляжем Хорснек и мысом Хед, рядом с островом Элизабеты.»

Интересно, как считал сам Чарльз Линдберг, подобное описание стоило 50 тыс. $? Согласился бы он отдать такие деньги за эти несколько строчек, если бы имел возможность прочесть их прямо в момент получения?

Весь день, вечер и ночь на 4 апреля Чарльз Линдберг посвятил розыскам. К полудню 4 апреля он окончательно убедился в том, что был обманут. Заплатив огромный выкуп, он не получил взамен ни лодки «Нелли», ни сына.

Нам еще придется вернуться к анализу событий 2 апреля 1932 г. Они настолько неоднозначны, что историки до сих пор дают им диаметрально противоположные трактовки. Но сейчас следует отметить, что Чарльз Линдберг воспринял провал с необыкновенным мужеством. Он сделал официальное заявление о случившемся в полицию, но при этом заявил, что не отказывается от «тактики частных переговоров».

В начале апреля Линдберг узнал, что известный всем Штатам мафиози Аль-Капоне будто бы заявил, что сможет отыскать киднэпперов за две недели, если только его выпустят на свободу. Мысль эта до такой степени засела в голове Чарльза Линдберга, что он решился на поступок в высшей степени неожиданный.

Поскольку Аль-Капоне был осуждён за уклонение от уплаты налогов, Линдберг направился к руководителю юридического отдела налоговой службы Элмеру Ирею и попросил последнего… достигнуть с Аль-Капоне соглашения о помощи в розыске ребёнка. Линдберг настаивал на необходимости пойти на уступки мафиози и призывал уменьшить срок его пребывания в тюрьме.

Элмер Иерей оказался в непростой ситуации. Со всем возможным тактом он постарался убедить своего посетителя, что законодательство хотя и предусматривает возможность достижения соглашения о сотрудничестве с заключённым либо подозреваемым, но чётко оговаривает рамки такого сотрудничества. С Аль-Капоне не удастся достичь такого соглашения по целому ряду обстоятельств, вызванных особенностью предъявленных ему обвинений и личностью самого преступника. Линдберг заявил, что имея в ряду личных друзей влиятельных сенаторов и членов Правительства, он мог бы способствовать принятию необходимых поправок к законодательству, расширяющих рамки правовых норм. Тогда начальник отдела, отбросив лицемерную двусмысленность, прямо сказал Линдбергу, что ему ни в коем случае не стоит верить обещаниям преступников, тем более таких, как Аль-Капоне. «Они вам не помогут», – сказал Иерей, – «Вам может помочь только полиция и ФБР». Ему удалось убедить полковника не настаивать на освобождении Аль-Капоне и не питать иллюзий насчёт возможностей преступного мира в раскрытии таких сложных преступлений, как похищения детей.

Линдберг уже имел неудачную попытку сотрудничества с бутлегером Микки Роснаром, и потому слова опытного сыщика возымели действие.

Между тем в начале апреля 1932 г. Чарльзу Линдбергу стало известно о ещё одном случае мошенничества, прямо связанном с похищением его ребёнка.

Еще 4 марта некий Гастон Баллок Минс (в прошлом полицейский и даже некоторое время сотрудник ФБР) вошёл в контакт с некоторыми детективами из нью-йоркского управления полиции и заявил им, что не так давно получал приглашение участвовать в киднэппинге. Минс намекал, что группа, в состав которой его приглашали, готовила похищение Чарльза-Линдберга-младшего. Тогда он отказался от незаконной операции, но теперь готов оказать посильную помощь в организации переговоров о выкупе.

Полицейские собрали информацию о Гастоне Минсе, оперативно проверили его сообщение и пришли к выводу, что Минс пытается морочить им голову. Полиция Нью-Йорка отказалась иметь с ним дело, но это не охладило рвения Минса.

Через какое-то время он вступил в контакт с обладательницей миллионного состояния Эвелин Уолш Маклин, которая хорошо знала Чарльза Линдберга и горела желанием помочь ему. Минс намекнул госпоже Маклин, что может разыскать преступников и поговорить с ними «по-хорошему»; если дать киднэпперам денег и гарантировать безопасность, то ребёнок будет возвращён целым и невредимым. Мысль сделаться спасительницей ребёнка чрезвычайно увлекла Эвелин Маклин: будучи совладелицей газеты «Вашингтон пост», она, видимо, просчитала и немалый коммерческий результат последующей популярности. В общем, в то самое время, когда Линдберг был поглощён переговорами с кладбищенским «Джоном», его знакомая Маклин занималась примерно тем же самым, только совсем с другими людьми.

Минс заявил, что ему необходимы 100 тыс. $, которые он предложит главе банды похитителей по кличке «Лисица»; кроме того, на собственные разъезды посредник затребовал еще 3,5 тыс. $. Эвелин Маклин предоставила ему необходимые суммы денег. Тогда Гастон Минс заявил, что «Лиса» желает отдать ребёнка только в руки католического священника. Такого священника Эвелин Маклин смогла разыскать: преподобный Фрэнсис Харли согласился выехать на встречу с «Лисицей» в любое время и в любое место страны по первому требованию.

После этого Минс сообщил, что выдача ребёнка состоится в Техасе. Эвелин Маклин в сопровождении адвоката и священника выехала в Даллас. Там выяснилось, что за ребёнком следует поехать в Северную Каролину. Из Северной Каролины, в конце концов, пришлось возвратиться в Нью-Йорк.

И тут выяснилось, что 2 апреля Чарльз Линдберг уже выплатил деньги похитителям, но ребёнка так и не получил. В начале апреля об этом сообщили практически все американские газеты. Эвелин Маклин, без сомнения, заподозрила, что с ней сыграли точно такую же шутку. Она обратилась к Чарльзу Линдбергу за советом: стоит ли ей продолжать свои попытки выкупа ребёнка или следует потребовать деньги назад? Женщина боялась своим отказом от сделки повредить похищенному малышу.

Линдберг ответил, что уже не верит ни в какие переговоры. После такого ответа Маклин заявила Минсу, что желает получить обратно 100 тыс. $. Как нетрудно догадаться, Гастон Баллок Минс рассмеялся в лицо женщине, заявив, что денег этих у него нет, поскольку они давно отданы «Лисице». Это веселье вышло боком бывшему полицейскому. Эвелин Маклин заявила в полицию о мошенничестве, и жизнерадостный посредник загремел за решётку. Американский суд был скор, суров и справедлив: 13 июня 1932 г. Гастон Минс был приговорён к 15-летнему тюремному заключению.

Чтобы завершить рассказ о предприимчивом посреднике, следует упомянуть о том, что даже за решёткой Минс не потерял присущую ему инициативность. Через год – в 1933 г. – он при помощи своего товарища, бывшего адвоката, задумал новую аферу в отношении Эвелин Маклин. Грозя ей разного рода разоблачениями (по большей частью придуманными), друзья-товарищи потребовали от неё выплаты 35 тыс. $. В противном случае шантажисты грозили Маклин уничтожить её деловую репутацию. С репутацией госпожи Маклин они ничего поделать не успели, поскольку оперативное вмешательство полиции положило конец новой афере. Подельники были осуждены, причем Минс схлопотал 2 года прибавки к своему сроку. Разбудил, так сказать, лихо…

Информация о том, что у Чарльза Линдберга под видом выкупа выманили деньги, вызвала живейшее обсуждение в прессе. Дело о похищении ребёнка вновь сделалось национальной сенсацией. Тон публикаций становился всё более критичным в отношении работы полиции. Для поддержания собственной репутации полицейским было просто необходимо продемонстрировать некий зримый результат своей работы.

Со всей возможной активностью полиция Нью-Йорка приступила к проверке заявления Чарльза Линдберга. Очень скоро детективам удалось обнаружить весьма ценного свидетеля, показания которого заметно меняли оценку событий, связанных с передачей денег на кладбище Святого Раймонда.

Кладбищенский сторож Бернард Юбель на допросе 14 апреля 1932 г. сообщил, что странные события начались накануне передачи денег – то есть 1 апреля. В этот день к кладбищу подъехал коричневый «форд», из которого никто не вышел. В салоне находились 3 или 4 человека, которые осматривали окрестности и что-то живо обсуждали. Своим внешним видом эти люди напоминали итальянцев. Автомобиль простоял перед входом на кладбище около четверти часа, после чего уехал. На следующий день этот же автомобиль – на этот раз с опущенными шторками на окнах – появился перед кладбищем снова. Произошло это немногим после 14:00. Около 14:30 возле кладбища Юбель увидел Кондона-«Джафси», которого хорошо знал по опубликованным в газетах фотографиям. Кондон прошёл вдоль ограды кладбища и… сел в коричневый «форд». Юбель наблюдал происходящее с расстояния около 250—270 м, однако, ручался за точность рассказа. После того, как Кондон вышел из автомашины, он двинулся на территорию кладбища, откуда в это время выходил Юбель. Они сошлись, как говорится, лоб в лоб, и Юбель поздоровался с Кондоном, который на приветствие ничего не ответил.

И наконец, тот же самый «форд» Бернард Юбель увидел в третий раз. Произошло это утром 11 апреля, около 07:45, когда машина остановилась неподалёку от домика, в котором проживал свидетель (то есть Юбель). Рассматривая автомобиль из окна, сторож обратил внимание на то, что его номера были словно умышленно замазаны грязью, и прочесть их не представлялось возможным. Из машины вышел солидно одетый мужчина, похожий на итальянца, который зашёл в кусты возле скамейки и принялся там что-то искать. Юбель видел, как этот человек поднял с земли нечто, похожее на камень или свёрток, спрятал находку под пальто и быстро вернулся к автомобилю. Машина всё это время стояла с включённым двигателем, и её шофёр не снимал рук с руля.

Информация, полученная на допросе Юбеля, вызвала интерес полиции к персоне Кондона. К чему это привело, станет ясно чуть позже, пока же следует заметить, что помимо городской полиции Нью-Йорка, к расследованию похищения ребёнка Линдберга подключилось и Федеральное Бюро Расследований США. Полковник Шварцкопф, истово противившийся этому ещё совсем недавно, приказал теперь своим подчинённым во всём сотрудничать с людьми Гувера. Оно и понятно – шеф полиции понял наконец, что с наскока раскрыть дело не получится, а значит, следует приветствовать любую помощь.

Другим важным свидетелем стал таксист Филип Мозес (Philip Moses), заявивший о себе полиции в течение 48 часов после того, как о передачи денег на кладбище Святого Раймонда написали газеты.

Рассказ его оказался довольно любопытен, судя по всему, таксист действительно видел преступников, прибывших кладбищу за деньгами. Мозес рассказал на допросе, что на подъезде к кладбищу – это произошло около 20 часов – его остановила группа из 4 мужчин. Они находились возле седана тёмно-коричневого цвета и о чём-то негромко переговаривались. Один из мужчин обратился к Мозесу с вопросом, может ли тот провезти их на своей автомашине через кладбище по главной аллее? Таксис ответил утвердительно. Трое из 4-х мужчин сели в машину Мозеса, а четвёртый двинулся за ними пешком.

Мозес проехал через всё кладбище и ещё немного по дороге за ним. По его словам он преодолел вместе с пассажирами расстояние, соответствовавшее примерно 2 кварталам, то есть приблизительно 300—350 метров. Один из пассажиров попросил его остановиться возле светлого седана, стоявшего у обочины, что таксист и сделал. Мужчины вышли из машины и пока один из них расплачивался с Мозесом, два других попытались завести светлый автомобиль. Тот однако не завёлся. Тогда мужчина, заплативший Мозесу, попросил «толкнуть» их автомобиль. Филип не стал возражать, мужчины набросили буксировочный трос и такси проехало с десяток метров, протащив за собой светлый седан. Мотор машины заработал, неизвестный мужчина поблагодарил Мозеса за помощь, пожелал удачи и на том они расстались. Уезжая прочь от кладбища, таксист видел как к группе из 3-х человек подошёл четвёртый, по мнению Мозеса это был тот самый мужчина, что пересёк кладбище пешком.

Это было очень интересное сообщение. Занятые расследованием детективы полиции Нью-Йорка с сотрудники ФБР были склонны поверить Мозесу и согласиться с ним в том, что тот действительно видел преступников, хотя логика действий последних представлялась не вполне понятной.

Проверка следственных материалов, наработанных к тому времени, а также независимый сбор информации позволили детективам из ФБР сделать несколько любопытных открытий, которые не смогли сделать подчинённые Шварцкопфа.

Прежде всего, было установлено, что лестница, по которой похититель проник в окно детской спальни, оказалась найдена отнюдь не приставленной к окну (как все полагали), а лежащей аж в 50 метрах от дома на газоне. Её нашёл Линдберг, который отвёл к лестнице первый полицейский наряд, прибывший к его дому. Полицейские подняли лестницу и перетащили её к дому, приставив к окну детской комнаты и убедившись тем самым, что по лестнице действительно можно забраться в окно.