Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев

Глава 1

«Женщины в очередях за хлебом начинают бунт»

В ноябре 1916 года Арно Дош-Флеро[20], маститый журналист, работавший в известной американской газете «Нью-Йорк уорлд», прибыл в Петроград сразу же после выполнения тяжелого редакционного задания по освещению битвы при Вердене. Выходец из влиятельной семьи в Портленде, окончив юрфак Гарвардского университета, он решил обратиться к журналистике и освещал ход военных действий с августа 1914 года, когда его редактор в Нью-Йорке неожиданно предложил ему «счастливый билет»: «Как ты смотришь на то, чтобы поехать в Россию?»{82} Однако попасть туда через охваченную войной Европу было непросто; Флеро пришлось пересечь Ла-Манш, чтобы добраться до Англии, а потом сесть на судно, направлявшееся из Ньюкасла в Берген. Затем последовало длительное железнодорожное путешествие по Норвегии и Швеции на север Финляндии, где на контрольно-пропускном пункте в городе Торнио ему пришлось до хрипоты спорить с таможенниками о том, чтобы «[его] печатную машинку пропустили беспошлинно». Когда он сел на поезд[21], чтобы доехать до Финляндского вокзала Петрограда, таможенник попытался охладить его пыл: «Я знаю, как ваши газеты любят сенсации, но, боюсь, вы не найдете ничего такого в России». Флеро ожидал, что его командировка продлится около трех месяцев; в конечном итоге он пробудет в России более двух лет{83}.

Несмотря на то что он заблаговременно телеграфировал и забронировал себе номер в гостинице “Hotel de France”, по прибытии он обнаружил, что та была вся заселена. Ему предложили заночевать на бильярдном столе. Как он вспоминал, это оказалось достаточно трудно «и более способствовало различным размышлениям, нежели сну»{84}. С одной стороны, он был взволнован тем, что после двух лет на Западном фронте оказался в России, с другой стороны, он совершенно ничего не знал о ней и был полон классических предубеждений:

«Я спрашивал сам себя, какие же у меня представления о России, и обнаружил, что я воспринимаю ее как весьма мрачную страну (под впечатлением романа Достоевского «Преступление и наказание»), весьма трагичную страну (в результате прочтения романа Толстого «Воскресение»), внушающую ужас (после прочтения книги Джорджа Кеннана «Сибирь и ссылка»[22]). Я впервые за последние годы вспомнил, как няня-финка часто рассказывала нам, детям, о жестоких русских царях, которым подавали на стол отравленные яблоки, о боярах, бросавших своих крепостных на съедение волкам… У меня в голове была беспорядочная куча сведений о нигилистах с бомбами, продажных чиновниках, «Кровавом воскресенье», жестоких казаках»{85}.

Признавая, что он и его коллеги-американцы «очень мало» знали о ситуации в России и плохо понимали ее, Флеро вскоре получил короткий инструктаж о том, чего следует ожидать в России, от Людовика Нодо, корреспондента французского издания «Тан», чьи донесения с русского фронта ранее произвели на него очень сильное впечатление. Нодо привел Флеро в элитный ресторан «Контантс», где он заказал копченого лосося и икры и предупредил своего коллегу, что «Россия отправляет в нокдаун всех журналистов без исключения»: «Тебя словно околдовывают. Ты понимаешь, что находишься в другом мире, и осознаешь, что недостаточно только понять происходящее: надо еще суметь изложить это на бумаге… Ты не узна́ешь Россию достаточно хорошо, чтобы объяснить что-либо, пока не пробудешь здесь так долго, что станешь наполовину русским – но даже и тогда ты не сможешь никому ничего рассказать так, как следовало бы… У тебя возникнет соблазн сравнивать Россию с другими странами – не делай этого»{86}.

Арно Дош-Флеро и Людовик Нодо были отнюдь не единственными иностранными журналистами, оказавшимися в Петрограде накануне революции. Статьи корреспондента информационного агентства «Рейтер» Ги Берингера, а также журналистов Вальтера Уиффена и Роджера Льюиса из информационного агентства «Ассошиэйтед Пресс» публиковались на Западе сразу в нескольких изданиях. В Петрограде сложился кружок других (в основном британских) журналистов, в который входили, в частности, Гамильтон Файф (писал для издания «Дейли мейл»), Гарольд Уильямс (новозеландец, писавший для издания «Дейли кроникл»[23]), Артур Рэнсом (писавший для газет «Дейли ньюс» и «Обзервер»), Роберт Уилтон (из издания «Таймс») – все они достаточно регулярно публиковали свои материалы, правда, как правило, без подписи[24]. К Флеро вскоре присоединились его коллеги-американцы Флоренс Харпер, первая американская журналистка в Петрограде, и ее друг, фотограф Дональд Томпсон, – они оба работали для иллюстрированного журнала «Лесли’з уикли».

«Непотопляемый» Дональд Томпсон, родом из города Топика, штат Канзас, был щуплым, но решительным человеком ростом 160 сантиметров. Он был знаменит своими особыми галифе, кепкой, «кольтом» на поясе и камерой, которую носил с собой повсюду. Он восемь раз пытался попасть на Западный фронт в качестве военного фотокорреспондента – и каждый раз военная администрация возвращала его назад, конфискуя его пленки или камеры. В конце концов Дональд Томпсон все же попал на фронт и снимал боевые действия под Монсом, Верденом и на Сомме, а также на многих других направлениях – и нелегально отправлял свои пленки в Лондон или Нью-Йорк. Он приехал в Россию в декабре 1916 года вместе с Харпер (хотя его предупредили, что «их здесь ожидают большие неприятности»), имея дополнительное задание отснять материал для кинокомпании «Парамаунт»{87}.

Как и многие американцы, оказавшиеся в России впервые, Дональд Томпсон, Флоренс Харпер и Арно Дош-Флеро, а также другие, последовавшие за ними, «приезжали в Петроград с торжествующим видом, преисполненные всепобеждающим, всезнающим американским оптимизмом». Но «постепенно погода, русская хандра и серьезность происходившего подрывали их дух»{88}. Чтобы добраться до Петрограда, Харпер и Томпсон выбрали альтернативный маршрут в Россию: на судне через Тихий океан в Японию, а оттуда в Маньчжурию, откуда они добирались уже Транссибирской железной дорогой. С ними были громоздкие камеры и тренога Томпсона и весьма объемный (и в основном неподходящий) гардероб Харпер. Томпсон весело отмечал, что «Флоренс Харпер, с учетом размеров ее багажа, пришлось дополнительно купить шесть железнодорожных билетов»{89}. Прибыв в Петроград 13 февраля 1917 года в час ночи, они направились в гостиницу «Астория», служившую маяком для всех иностранцев, только чтобы услышать, что мест нет. После долгих уговоров Харпер предоставили «такой крошечный закуток, что там не помещалась даже ее ручная кладь»{90}. Томпсон же был вынужден провести свою первую ночь, скитаясь в пургу по промерзшим улицам, пока он не нашел дешевую третьеразрядную гостиницу.

Найти жилье в столице было теперь чрезвычайно сложно. Специальный атташе посольства США Джеймс Хоктелинг отмечал, что «все гостиницы переполнены, и какой-либо дом или квартира, появляющиеся на рынке, сдаются в аренду в течение двадцати четырех часов. Гости вынуждены спать в банкетных залах и в коридорах гостиниц, невозможно принять ванну до девяти часов утра или после девяти часов вечера, потому что какие-то несчастные ночуют во всех ванных комнатах». Приехав в столицу в январе 1917 года, он отметил, что в гостинице, в которой он поселился, стоял запах, «словно в третьеразрядной мебелирашке в Чикаго»{91}.

Острая нехватка жилья в столице была вызвана в основном тем, что Германия в середине января пригрозила, что ее подводные лодки будут торпедировать даже суда нейтральных государств. В результате основные пассажирские и грузовые морские терминалы переместились из Норвегии и Швеции в Россию, и многие иностранные граждане и путешественники невольно оказались в Петрограде. «Сотни людей дожидаются, чтобы вырваться отсюда, а еще сотни ждут в Швеции и Норвегии», – писала шотландская санитарка Этель Мойр{92}. Приехав в январе 1917 года с румынского фронта в Петроград вместе со своей коллегой, медсестрой Лилиас Грант, она обнаружила, что их выгрузили с поезда «прямо в большой сугроб». С вещмешками за спиной они с трудом нашли дрожки и затем смогли лишь на одну ночь приютиться в гостинице, подремав на голом полу{93}. Проведя следующий день в бесплодных поисках, они обратились к преподобному Босфилду Свану Ломбарду в англиканской церкви, которому удалось обеспечить им комнаты в Британском доме для престарелых. Для них было истинным удовольствием после сурового быта полевых госпиталей провести вечер с преподобным Ломбардом, наслаждаясь «настоящим английским камином, удобными креслами, горячими тостами с маслом». Это были «такие же восхитительные предметы роскоши», как и возможность вновь поспать «на настоящих кроватях на настоящих простынях». Однако они беспокоились о том, как им попасть домой. «Проще попасть в Россию, чем выбраться из нее! – писала Этель Мойр. – А судя по тому, что мы здесь слышим, через некоторое время это станет сделать еще сложнее: везде ходят слухи о революции, об этом говорят все»{94}.

В ожидании возможности покинуть российскую столицу и вернуться в Великобританию Этель Мойр и Лилиас Грант посетили леди Джорджину Бьюкенен и ее дочь Мэриэл и узнали о неустанной благотворительной работе, проводимой в Петрограде представителями британской колонии, в частности в отношении тысяч беженцев, укрывающихся здесь от ужасов войны. Они прибывали на Варшавский вокзал, проведя несколько дней в жуткой тесноте в грузовых вагонах, а затем направлялись в грязные временные деревянные бараки неподалеку. Эти строения с тремя или четырьмя рядами коек были чуть больше сараев, в каждом размещалось от двухсот до трехсот человек. Другие беженцы ютились на самой станции, которая представляла собой насквозь продуваемый открытый ангар, спали на холодных каменных полах или забирались в пустые грузовики и товарные вагоны. Некоторые теснились в сырых подвалах без окон. Болезни были обычным делом, особенно часто случались вспышки заболеваний корью и скарлатиной. Везде, где ни посмотри, «весь день вповалку лежали беженцы с потухшими глазами, оцепеневшие в душном зловонии»{95}.

Вид такого количества несчастных детей в нищенской одежде и зачастую без обуви, чьи тела и волосы кишели вшами, вызвал у англичан приступ благотворительной активности. Дважды в день к специально организованному раздаточному пункту выстраивались очереди беженцев, дрожавших в своих лохмотьях в ожидании медного жетона, подтверждавшего их право на кусок черного хлеба и миску овсянки. Эти порции «выдавались им суматошными дамами британской колонии», во главе которых – как всегда – была доблестная леди Бьюкенен{96}. Пожертвования в виде одежды и обуви для беженцев сортировались в британском посольстве другими группами добровольцев из числа дам, которых она привлекала к этой деятельности также в принудительном порядке. Как вспоминала ее дочь Мэриэл, комната, используемая для этой цели, «поразительно напоминала барахолку»{97}. Недовольная своей работой в посольстве и на раздаточном пункте для беженцев, леди Бьюкенен стала также курировать роддом для польских беженцев в Петрограде, который был открыт медсанчастью Миллисент Фосетт в России – при существенной помощи со стороны Комитета по делам беженцев великой княжны Татьяны (Комитет был так назван в честь второй дочери российского императора Николая, которая являлась его почетным председателем).

Назначив сама себя гранд-дамой по организации деятельности британской колонии в военное время, леди Бьюкенен была несколько обескуражена, когда на ее территорию посягнула соперница в облике хрупкой и болезненной, но склочной и решительной леди Мюриэл Пэджет. Страстная филантропка, девять лет руководившая работой столовых для бедных в нищих районах Лондона, леди Мюриэл принадлежала, как и супруга посла, к верхушке аристократии: она была дочерью графа Уинчилси и супругой баронета{98}. Услышав об ужасных потерях русской армии на Восточном фронте, леди Мюриэл провела и реализовала через группу своих сторонников в Великобритании (в числе которых была и Королева-Мать Александра) идею о создании в России под эгидой Красного Креста Англо-русского госпиталя{99}. Являясь его главным организатором, она возглавила медперсонал госпиталя, состоявший из хирургов, врачей, санитарок, двадцати дипломированных медицинских сестер[25] и десяти сестер милосердия. У нее были также планы создать в России еще три полевых госпиталя. Англо-русский госпиталь в Петрограде финансировался за счет пожертвований британской общественности и располагал койко-местами на 180 раненых (могло поместиться и двести человек, если сдвинуть койки вплотную). Уступив уговорам сэра Джорджа Бьюкенена, свой дворец в стиле необарокко предоставил госпиталю на время войны великий князь Дмитрий Павлович.

Расположенный под номером 41 на Невском проспекте, на углу Аничкова моста напротив дворца вдовствующей императрицы на Фонтанке, дворец представлял собой красивое темно-розовое здание с лепниной, с пилястрами и бордюром кремового цвета, но его пригодность в качестве госпиталя оставляла желать лучшего[26]. Его система канализации была крайне устаревшей, а водопровод отсутствовал{100}. Пришлось в срочном порядке обеспечивать здание ваннами и туалетами, одновременно перестраивая позолоченный концертный зал с высокими потолками и две смежные просторные гостиные в больничные палаты. В других разделенных перегородками помещениях оборудовали операционную, рентгенологическое отделение, лабораторию и стерилизационную комнату. Прекрасные паркетные полы во дворце накрыли линолеумом, а гобелены, стенную драпировку из дамасского шелка и лепнину с изображением херувимов зашили фанерой.

1

Гринвич-Виллидж – богемный район Нью-Йорка (прим. пер.).

2

«Канцелярия» – группа сотрудников посольства Великобритании в какой-либо стране, занимающихся политическими вопросами (прим. пер.).

3

Истребительная эскадрилья «Лафайет», официально числившаяся подразделением французских военно-воздушных сил во время Первой мировой войны, состояла из американских летчиков-добровольцев; в феврале 1918 года была полностью (вместе с самолетами и механиками) передана военно-воздушным силам США (прим. пер.).

4

В 1914 году после начала войны России с Германией Санкт-Петербург был переименован в Петроград (здесь и далее прим. авт., если не указано иное).

5

Среди владельцев предприятий были и немцы, однако после начала войны в 1914 году они все потеряли.

6

Буквальный перевод с английского – «Главная улица», такое название носили главные улицы многих английских провинциальных городов (прим. пер.).

7

«Говорим по-английски», далее, соответственно, «Здесь говорят по-французски», «Мы говорим по-немецки» (прим. пер.).

8

«Барчестерские хроники» – произведения английского писателя викторианской эпохи Энтони Троллопа (прим. пер.).

9

Согласно Негли Фарсону, британское посольство получало мячи для гольфа из Англии в вализах дипкурьеров, поскольку «в военное время мячи для гольфа представляли такую же ценность, как соколиные яйца».

10

До этого Джордж Бьюкенен находился на дипломатической службе в Вене (Австро-Венгрия) под началом своего отца, а также в Токио (Япония), Берне, Дармштадте, Берлине (Германская империя) и Гааге (Нидерланды).

11

Простая до примитивности карточная игра, в которой соперники должны угадать пары («семейные пары») карт на руках друг у друга (прим. ред.).

12

Джорджу Бьюкенену никогда не подходил климат Санкт-Петербурга, и его здоровье настолько ухудшилось, что, когда сэр Эдвард Грей выяснил, как часто тот болел, он предложил ему пост посла в Вене. Однако сэр Джордж Бьюкенен предпочел остаться в Петрограде.

13

По мнению США, Россия нарушила положения договора, гарантирующие права американских граждан иудейского вероисповедания на свободное перемещение по территории Российской империи (прим. пер.).

14

Джулия Грант и князь устроили пышную великосветскую свадьбу в 1899 году в одном из особняков сети «Астория» в городе Ньюпорт (штат Род-Айленд) с приглашением элиты Восточного побережья, которая одарила молодоженов алмазами, севрским фарфором, столовым серебром, украшенным монограммами, и драгоценностями от Рене Лалика. Джулия Грант была одной из американских «флибустьеров», вступивших в брак с русскими аристократами, и до революции являлась дуайеном Петроградского высшего общества.

15

При отсутствии убедительных доказательств таких утверждений, а также с учетом предложений, что брак посла не был счастливым, представляется более вероятным, что одинокий Дэвид Фрэнсис, который любил красоток, просто испытывал удовольствие от общения с мадам де Крам и ее компании.

16

Что еще более важно, при поддержке Дэвида Фрэнсиса Джордан стал одним из двух американцев, получивших разрешение начальника полиции Петрограда фотографировать в городе.

17

Простые российские граждане могли получить алкоголь только на черном рынке или же по рецепту врача.

18

«Квинз» (“quinze”) – карточная игра типа «очко» (прим. пер.).

19

Маршевая песня британской армии (прим. пер.).

20

Дош-Флеро был сыном немецкого иммигранта, поселившегося в штате Орегон. Во время войны он взял фамилию своей французской матери, Флеро, чтобы избежать возможных проблем при работе корреспондентом на Западном фронте.

21

В Торнио на железной дороге происходила смена колеи со шведской на финскую (российскую) железнодорожную систему (прим. пер.).

22

Джордж Кеннан (1845–1924) был известным американским путешественником и исследователем, автором многочисленных разоблачительных публикаций о российской уголовно-исполнительной системе в Сибири.

23

Статьи Гарольда Уильямса публиковались также в изданиях «Дейли телеграф» и «Нью-Йорк таймс».

24

Многие статьи обозначались просто: «От нашего корреспондента в Петрограде» – или как-то в этом роде, и сейчас уже трудно восстановить авторство и отдать должное тем британским и американским журналистам, которые писали с места событий во время революции.

25

Дипломированные медицинские сестры являлись сестрами Красного Креста, в основном из госпиталей Сент-Томас и Сент-Бартс в Лондоне.

26

Построенное в восемнадцатом веке и известное в качестве дворца Белосельских-Белозерских, это здание было реконструировано в девятнадцатом веке и в 1883 году куплено великим князем Сергеем Александровичем и его женой Эллой, сестрой императрицы. После того как великий князь в 1905 году был убит, его жена приняла постриг и подарила дворец великому князю Дмитрию Павловичу, который сохранил здесь для себя частные апартаменты на первом этаже. Именно здесь он с Феликсом Юсуповым укрылись, все в истерике и в крови, после того как убили Распутина.

1

Violetta Thurstan, Field Hospital and Flying Column, p. 94. Виолетта Терстан, как и многие другие, оказавшиеся в то время в Петрограде, была поражена масштабами города и его притягательной силой: «Это один из тех городов, чье очарование застает вас врасплох. Он громаден, привлекателен, неотступен, он просто поражает ваше воображение… В нем все настолько огромно, избыточно, безмерно… Его дворцы грандиозны; блоки, из которых они сложены, казалось, обтесывали титаны» (Rogers, Box 3: Folder 7, p. 12–13; в дальнейшем в таких случаях будет обозначено как 3:7, соответственно).

2

Fred Morris Dearing, unpublished MS memoirs, p. 88.

3

E. M. Almedingen, I Remember St Petersburg, pp. 120–122; см. также уникальные воспоминания о Петрограде 1916 года в произведениях: Huge Walpole, The Secret City, p. 98–99, 134, Leighton Rogers, Wine of Fury.

4

E. M. Almedingen, Tomorrow Will Come, p. 76.

5

William Barnes Steveni, Things Seen in Russia, London: Seeley, Service & Co., 1913, p. 80. В книге Уильяма Барнса Стэвени «Петроград прошлого и настоящего» (Steveni, Petrograd Past and Present), изданной в 1915 году, в главе XXXI превосходно описана история британской общины; см. также издания: Anthony Cross, A Corner of a Foreign Field, Forgotten British Places in Petrograd.

6

Bousfield Swan Lombard, untitled typescript memoirs, section ‘Things I Can’t Forget’, p. 64.

7

Там же, section VII, n.p.

8

Stopford, p. 18.

9

Negley Farson, The Way of a Transgressor, p. 150.

10

Nathaniel Newnham-Davis, The Gourmet’s Guide to Europe, Edinburgh: Ballantyne, Hanson & Co., 1908, ‘St Petersburg Clubs’, p. 303.

11

Negley Farson. Указ. соч., p. 95.

12

Dissolution, pp. 9.

13

Там же, p. 5–7.

14

Henry James Bruce, Silken Dalliance, pp. 174, 159; Bernard Pares, My Russian Memoirs, p. 424. Краткий биографический очерк сэра Джорджа Бьюкенена, изложенный его современником в Петрограде, представлен в издании: Bernard Pares, ‘Sir George Buchanan in Russia’, Slavonic Review, 3 (9), March 1925, p. 576–586.

15

Robert Bruce Lockhart, Memoirs of a British Agent, p. 121.

16

Negley Farson. Указ. соч., p. 95.

17

Wilfred Blunt, Lady Muriel Paget, p. 62; Robert Bruce Lockhart. Указ. соч., p. 118.

18

Meriel Buchanan, Ambassador’s Daughter, p. 130.

19

Barnes, pp. 182, 206.

20

Дэвид Фрэнсис сенатору Уильяму Дж. Стоуну, 13/26 февраля 1917 года, цит. по: Lyubov Ginzburg, ‘Confronting the Cold War Legacy’, p. 86.

21

См.: Barnes, pp. 406—7; ‘D. R. Francis Valet Dies in California’, St Louis Post Dispatch, 1941; Mrs Clinton A. Bliss, ‘Philip Jordan’s Letters from Russia’, pp. 140—1; Barnes, p. 69.

22

Barnes, p. 186; Samuel Harper, The Russia I Believe In, pp. 91—2; Harper, p. 188.

23

Francis, p. 3.

24

Neil V. Salzman, Reform and Revolution, p. 228.

25

Rheta Childe Dorr, Inside the Russian Revolution, p. 41.

26

Norman E. Saul, Life and Times of Charles Richard Crane, p. 134; Robert Bruce Lockhart. Указ соч., p. 281–282.

27

Rogers, 3:9, p. 153.

28

Houghteling, p. 5.

29

Barnes, p. 194.

30

Там же, p. 195.

31

Jamie H. Cockfield, Dollars and Diplomacy, 23.

32

Утверждения о том, что Матильда де Крам была шпионом, можно встретить, например, в издании: William Thomas Allison, American Diplomats in Russia, pp. 66–67; также в докладе генерала Уильяма В. Джадсона министру обороны США в издании: Neil V. Salzman, Russia in War and Revolution, pp. 267–270 (современная оценка ситуации с точки зрения человека, работающего в американском посольстве; Barnes (в разных местах) – также обсуждаются отношения между этими двумя людьми).

33