Бездна

– Открой глаза, Веспер. Ты слышишь меня, открой глаза.

 Она шептала где-то совсем рядом, так близко и так тепло, но до нее было сотни миль, и не прикоснуться. Веки налились свинцом, вовсе не из-за этой тяжести их было не открыть, просто он не хотел. Не хотел открывать глаза и видеть то, что и так знал. Понимать то, что и так очевидно. Тысячи миль, и так близко. Два дюйма, и так далеко.

– Я не сплю, – сказал он. – Здесь не уснуть.

– Знаешь, – она улыбалась, и это было так необычно, – мне бы тоже хотелось закрыть глаза, Веспер. Закрыть и представить себе, что я где-то там, в прошлом, на пляже, у теплого моря. Оно лижет мне пятки, а я смеюсь, потому что мне щекотно. Шевелю ногами мокрый песок. Протягиваю руку вверх, и почти касаюсь облаков. Вот-вот коснусь, понимаешь?

– Тебе ничто не мешает, Зандер, – он тоже улыбнулся, совсем незаметно, самыми кончиками губ. – Закрой глаза и протяни руку…

  Он осекся на полуслове.

Она внезапно вскочила на ноги и унеслась, ее не было с минуту, потом звонкий голос снова зазвучал в его ушах.

– Я ведь могу прыгать, Веспер. Смотри, вот так, раз, раз.

 Он чуть повернул голову и слегка приоткрыл глаза. Она действительно прыгала, неестественно взлетая вверх и медленно опускаясь обратно. Он улыбнулся чуть сильнее и снова зажмурился.

– Глупо, – пробурчал он. – Неразумно. Совсем неразумно и очень глупо. Прекрати.

 И она прекратила. Снова примчалась к нему и плюхнулась рядом.

– А еще, – звенел ее запыхавшийся голос, – можно представить себе бабочек. Ты любишь бабочек, Веспер? Больших, красивых, разноцветных. Где такие есть? В тропиках, кажется. Ты бывал в тропиках? Я тоже не была ни разу. Там, наверное, прекрасно. Зелено кругом, лианы всякие, и цветы. И бабочки.

– И пауки, – не мог не съязвить он.

– Фууу, – она ткнула его кулачком. – Дурак. Испортил все волшебство. А ну, посмотри на меня.

Он понял, что сделал глупость, открыл один глаз и, прищурившись, подмигнул.

– Я же не могу представлять с открытыми глазами, – оправдывался он. – Мне нужно зажмуриться.

– А ты хоть пытаешься?

– Я попытаюсь. Обещаю.

 Он отвернулся и зажмурился.

– Потяни руку, – попросила она.

– Вот так? – спросил он, с трудом поднимая руку ладонью вверх.

– Ага, вот так, – она снова улыбалась. – Видишь бабочек?

– Вижу, – соврал он.

– Пусть они садятся тебе на пальцы. Пусть машут там крыльями и поют свои бабочьи песни.

– Про что? И разве такие бывают?

– Бывают, – заверила она, – ведь у всех есть своя песня, значит, есть она и у бабочек. Только поют ее тихо-тихо, так, что никто не слышит. Такая тихая бабочья песня.

 Он еле заметно кивнул. Боль пронзила шею, он скривился и застонал.

– Отпускает? – спросила она.

– Да, – прошептал он и снова через силу кивнул. – Что-то совсем мало на этот раз. Больше нету?

– Нет, Веспер, то была последняя доза. Я тебе и своё все отдала.

– Это плохо, Зандер.

 Она улыбнулась, и ему показалось, что на этот раз грустно.

– Почему, – голос ее вдруг стал неожиданно резок, – почему мы не можем просто жить? Почему, Веспер, все так сложно? Почему мы не можем встать и побежать навстречу ветру, догоняя бабочек и рассекая облака?

– Мы можем, – заверил он. – Только не в этой жизни, наверное. Как-нибудь в другой раз, малыш.

Огромный каменный осколок, медленно вращаясь, проплыл далеко, метрах в ста над ними, на секунду закрыл солнце, и стало холодно. Она поежилась и прижалась к нему всем телом, хотя согреться все равно не получилось бы.

– У меня слишком много "почему" в этой жизни осталось, Веспер. Чересчур много для нее одной, и все без ответа. И я не хочу в другую жизнь, я хочу сначала наесться этой вдоволь, напиться всем, чем только можно. Бабочками, например. А вместо них – море вопросов и все "почему".

– В жизни всегда много вопросов, Зандер. Она не дает нам ответы, на то она и жизнь. Мы решаем загадки, отвечаем на все эти "почему" и "отчего", каждый для себя и каждый по-своему. Ловим облака, солнце и бабочек, и отвечаем на вопросы.

– А потом срываемся в темноту, Веспер. Падаем в темную пучину, проваливаемся в пустоту. Как уставший лосось. Ты ведь знаешь, что лососи возвращаются к местам нереста, Веспер? Через тысячи миль, через реки, через пороги и водопады. И ведь доплывают. Некоторые. А те, которые не доплывают, которые устали, что с ними? Ведь у них нет цели, они сдались и остановились, прыгнули через свой водопад, но не долетели, и теперь они падают в бездну.

– Все не так, – прошептал он и сжал ее пальцы.

– Нет, Веспер, все так. И мы с тобой не допрыгнули. Почему мы не допрыгнули, Веспер? Почему вещи, которые должны нас спасать и защищать, убивают?

– Прекрати, – разозлился он.

– Нет. Что ты можешь теперь, Веспер? Что я могу? Что мы можем сделать?

– Ничего.

– Почему?

– Потому что мы все уже сделали, – он приподнялся на локте и почти кричал. – Потому что нет бабочек и облаков нет. Ни черта здесь нет, ты разве не видишь? Только ты и я на этом голом куске камня. И если бы не тот кусок обшивки…

 Она посмотрела на его ногу. Кровь все еще сочилась из-под ремня, которым Зандер ее перетянула, вытекала на голый камень из-под ткани и тут же замерзала. Красные кристаллики, с которыми из него уходила боль, и вместе с нею – жизнь.

– Ты можешь встать, Веспер? – спросила она спокойно.

– Наверное… – прошептал он. – Наверное, нет.

– Они не успеют? Совсем-совсем не успеют?

– Совсем-совсем.

 Ему было уже все равно, обезболивающее отпускало, но боль, накатывавшая волнами совсем недавно, казалось, становилась все незаметнее, вместо нее пришла апатия, и он подумал, что про лосося все верно. Он просто недопрыгнул. А она случайно оказалась рядом.

– Я бы все отдал… – проскрипел зубами он. – Ты знаешь…

– Да, – выдохнула она, – за то, чтобы прикоснуться к тебе. Но мы ведь можем. Можем взять, и сломать их.

И  наклонилась совсем близко, так, что стекла скафандров чуть слышно звякнули.

– Сломать их, вот так, бум-бум-бум, – она качала головой, словно действительно хотела разбить эту преграду, и каждый раз стук отдавался в его ушах гулким набатом. – Только чтобы побыть рядом секунду.

– Нельзя, – прошептал он.

– Смотри, глупость какая, – рассмеялась она вдруг. – Мы падаем на солнце.

Он улыбнулся через силу, посмотрел на яркое, в полнеба, светило, потом закрыл глаза и обмяк.

– Подумать только, – сказала она, – мы падаем в самый яркий свет в этом мире, и почему-то он – наша самая темная бездна.