Потрясающая мерзость
- -
- 100%
- +
Парень захлопнул дверь, и его снова окутала темнота. Сева дрожал.
«Это неправда! Это неправда! Такого не может быть! Мне показалось!», – мысленно говорил он себе, а затем снова потянул за ручку.
На этот раз он увидел тело сестры, разделанное на куски. Руки, ноги, туловище и голова лежали отдельно друг от друга.
Сева не выдержал этого зрелища и снова закрыл холодильник.
«Не может быть! Не может быть!», – думал он.
В очередной раз открыв дверцу, парень надеялся увидеть привычную картинку – колбасу, сыр, молоко, расставленные на полках.
И полки действительно вернулись. Вот только вместо обычных продуктов на них лежали части тела, аккуратно порезанные на стейки!
Сева со всей силы захлопнул ручку, рухнул на стул, схватился за голову и заорал от ужаса.
Выключатель щелкнул, и на кухне вспыхнул свет. В дверном проеме стояла сестра. Живая и невредимая. Ее глаза были широко распахнуты от удивления:
– Севка, ты чего орешь?
– Настя! Это ты! – вскрикнул брат сквозь рыдания.
Девушка не понимала, что происходит:
– Ты совсем долбанулся? На часы смотрел?
Сева указал пальцем на холодильник и сказал с дрожью:
– Я-я-я видел тебя там! Порубленную!
Желая доказательств, Настя сказала:
– Открой его!
Брат замотал головой:
– Нет!
– Открой! На секунду! – упрашивала сестра. – Я хочу посмотреть!
Сева встал и дернул ручку. Куски человеческого мяса исчезли, но теперь внутри все было заляпано кровью.
Брат и сестра увидели это! Настя отшатнулась, ее глаза были полны ужаса.
Сева поспешил закрыть дверь, но девушка попросила:
– Открой еще раз!
Он выполнил ее просьбу, и теперь там была самая обычная картина: сыр, хлеб, молоко и прочее. И ни капли крови, словно ничего не произошло.
– Что за шутки такие, – удивилась она.
– Может, замок на него повесить? – ляпнул Сева первое, что пришло в голову.
– Просто не надо устраивать ночной дожор! – строго сказала сестра. – Что ты сюда пришел?
– Пить захотел, – соврал брат, чтобы не признаваться, что собирался стащить что-нибудь из ее продуктов.
– В кране вода есть, – напомнила девушка.
– Может, и оттуда по ночам течет кровь! – предположил Сева.
– Хватит пугать меня! – заругалась Настя. – Иди спать!
Брат и сестра выключили свет и разошлись по своим комнатам.
***
По ночам кухня стала запретной зоной. Родственники старались следовать правилу. И со временем к ним вернулось спокойствие. Все-таки бабушка полжизни пользовалась одной кухонной техникой и умерла в глубокой старости.
Настя начала думать, что это даже забавно – холодильник, который пытается напугать жуткими иллюзиями. Но, казалось, они совсем безвредны… Что-то похожее на сюжет «Кентервильского привидения».
Однажды девушка засиделась допоздна, делая презентацию для своей работы. Откладывать дальше было некуда, но тут накатила усталость. И она решила взбодриться чашечкой кофе – пришла на кухню, вскипятила чайник…
Холодильник тарахтел и подрагивал, как живой. Он напоминал раздраженного пса, который предупреждает злобным рычанием, чтобы к нему не приближались. Странно, днем он выглядел таким безобидным.
Девушка сделала глоток кофе. Какая же горькая гадость без молока! А оно в холодильнике… Время уже за полночь. Нельзя…
«А если отключить его от розетки, взять молоко, а потом снова включить?», – задумалась Настя.
– Слушай, холодильник, не пугай меня своими картинками. Я побеспокою тебя всего на секунду. Договорились? – она отключила провод от электросети.
Холодильник резко вздрогнул и затих. Но теперь его молчание казалось еще более зловещим. Девушка подумала, что не так уж ей хотелось кофе, но все же решила идти до конца.
Тонкие пальцы взялись за хромированную ручку. Глубокий вздох! И…
Внутри не горел свет, и там сидел человек. Мальчик в футболке и в трусах! Худой и весь синий от холода. Его тело примерзло к стенке холодильника, волосы заледенели, но он был еще жив. Стучал зубами и хрипло стонал:
– Н-н-настя!
Глядя на девушку, мальчик оторвал лицо от стенки вместе с кожей:
– Помоги мне!
Его глаза были полны мольбы. Он схватил ее за руку. Настя почувствовала, как ледяные пальцы сдавливают запястье.
– Отпусти! Мне больно! – закричала она.
Мальчик с треском отдирал себя от стенки, пытаясь выбраться. Девушка узнала его! Помнила это лицо с детства.
С трудом выдернув руку, она быстро захлопнула дверцу. В кухню вбежал Сева и взял сестру за плечи.
– Настя! Успокойся! Что случилось? – парень жмурился от яркого света люстры. Он только проснулся и примчался на крик.
– Уйдем отсюда! – попросила девушка.
Брат отвел ее в комнату. Они сели на кровать. Настя дрожала и смотрела на свою руку.
– Что ты видела? – спросил Сева.
– Там был мальчик, – ответила сестра. – Он был похож на Артема Березина. Не помнишь его? Мой одноклассник.
– Это которого заперли в подсобке уборщиц? – вспомнил брат.
– Да, – кивнула она. – Над ним постоянно издевались.
Сева посмотрел на нее с подозрением:
– И ты тоже?
Настя помотала головой:
– Нет. Но я часто о нем вспоминаю и не могу отделаться от угрызений совести. Тогда мне почему-то не казалось, что с ним делают что-то плохое. Я ему не сочувствовала и не пыталась заступиться. Думала, Артемка сам виноват, что не может за себя постоять. А теперь прокручиваю в голове, какие жестокие вещи с ним делали, и диву даюсь, как могла быть равнодушной, когда он просил нас о помощи… Кажется, наш холодильник начал давить на чувство вины.
– Настя, твоя рука! – брат тронул ее за запястье.
– Ай! Больно! – визгнула она.
Кожа в том месте опухла, и на ней остались синяки в виде пальцев.
– Тебе надо лед приложить, – посоветовал Сева.
– И где его взять? – нахмурилась Настя.
– А, точно! – вспомнил он. – Значит, это не просто глюки… Избавимся от этого холодильника? Купим новый, когда получим зарплаты. А пока давай не трогать его по ночам. Договорились?
– Уж после такого я точно не буду к нему прикасаться, – ответила девушка, потирая синяки на руке. – И как бабушка жила с этой штукой все эти годы? Не представляю!
***
Прошел еще день, и наступила следующая ночь. Когда Сева ложился, Настя уже давно посапывала в своей комнате. Так ему было спокойнее: спит – значит, не попрется опять к холодильнику после полуночи.
Но только парень успел задремать, как на кухне послышался звук открывающейся дверцы.
Сева так и вскочил с дивана.
«Вот дурья башка! Что ее все тянет на приключения?», – подумал он и побежал спасать сестру.
– Ну и что ты здесь опять делаешь? Договорились же…
Парень сказал это в пустоту. На темной кухне не было Насти. Только желтая полоска света из приоткрытого холодильника.
Из комнаты Насти по-прежнему доносилось сонное дыхание. Девушка не вставала. Неужели он открылся сам?
Ощущая дрожь в коленях, парень прошагал по кухне. Хотел быстро и не глядя захлопнуть дверь. Но вдруг оттуда донесся тихий шепот:
– Сева… Это ты, Сева? Помоги мне…
Парень потянулся к ручке, собираясь толкнуть ее.
– Ну, помог-г-ги ж-ж-же, скорее! – умолял слабый голос.
Парень знал, кто это… Дядя Сережа! Много лет назад, когда Сева и Настя еще были маленькими, он замерз насмерть в канун Нового года. Пошел в лес за елкой для любимых племянников, заблудился и умер.
В холодильнике выла метель, из щели летел снег. Вдруг дверь распахнулась от порыва ветра, и Сева отступил.
Внутри не было полок и задней стенки. Он выглядел как подсвеченный проход, ведущий в бескрайние просторы. А там темнота, сугробы и снежный буран.
Лес… Та самая ночь, когда дядя замерз…
– Я не могу встать. Ног не чувствую, – звучал шепот из тьмы.
Может, его еще можно спасти? Можно все исправить?! Вернуться туда, вывести его из леса?
Загипнотизированный танцем метели, Сева полез в холодильник, сам не понимая, что делает. В лицо ударил морозный воздух. И вдруг чья-то рука схватила парня за волосы на затылке и потянула назад.
– Ты что делаешь? – закричала Настя, вытащив брата.
Потом она коленом захлопнула дверь холодильника.
Сева дернул головой, стараясь прийти в себя после наваждения:
– Там был дядя Сережа… Он звал на помощь. Я не мог остановиться. Меня как одурманило!
Настя усадила его на стул и сказала:
– Ну все! Хватит! Не будем ждать зарплаты. Завтра же выбросим его!
– Согласен! – ответил перепуганный брат.
И вдруг вмешался третий голос. Кряхтящий, старушечий…
– Я вам выброшу! – это прозвучало изнутри.
– Бабушка, – прошептала Настя.
Брат и сестра не собирались открывать дверь, но она сама распахнулась. А у морозильной камеры наверху с треском отвалилась крышка. Там лежала их бабушка Нина. Свернутая, как надувная игрушка, скрюченная, завязанная в узел! Ноги, руки, голова – все переплетено!
– Ты это видишь? – спросил парень.
– Вижу… – ответила сестра.
Сева оттеснил Настю назад и спросил:
– Бабуль, ты что тут делаешь? Ты же умерла!
Синие губы старухи зашевелились:
– Пришла освежиться немного. Отдохнуть… ОТ ПЕКЛА!
– А за что тебя туда? – тихо спросила девушка, выглянув из-за плеча брата.
– Незачем вам знать про мои тяжкие грехи! – говорила мертвая бабка, водя слеповатыми глазами. – А холодильник мой не троньте! За него ваш дед жизнь отдал!
– Это как понимать: жизнь отдал? – спросил парень.
– Сева, не разговаривай с ней, закрой дверцу, – шептала ему Настя.
Мертвая бабушка заерзала, ей было неудобно лежать в тесной морозилке.
– А вот так: один тащил его на четвертый этаж, оступился на лестнице, его холодильником накрыло и размазало. Мамка вам не рассказывала? Но, как видите, ничего: работает!
– Ба, ты нас извини… – сказал Сева и попытался закрыть дверь.
– Сейчас ты у меня получишь, негодник! – закричала бабка, вытянув костлявую руку вперед.
– Настя! Помогай! – крикнул парень, навалившись на холодильник.
Старуха визжала и дергалась. Но брату и сестре, наконец, удалось закрыть его. Потом Сева отключил прибор от розетки и положил на пол дверцей вниз.
– Это не техника, а портал в ад! – сказал он. – Завтра его здесь не будет. Обещаю!
***
Утром Сева оформил заказ на новый недорогой холодильник в рассрочку. А потом нашел грузчика, который согласился вывезти старую рухлядь на свалку.
Скоро к дому подъехал грузовой фургончик. В квартиру брата и сестры поднялся бодрый пузатый дядька с усами и втащил за собой тележку.
– Так сколько с нас? – спросил парень.
– Денег не надо! – ответил дядька.
– Мы же договорились, что вы отвезете его на свалку! – сказал Сева.
Дядька расплылся в улыбке:
– Ну зачем на свалку такую хорошую вещь?
– Это опасная вещь! – ответил парень.
– Не волнуйтесь. С техникой я на «ты»! – уверял его грузчик.
Сева махнул рукой:
– Хорошо, забирайте. Делайте, что хотите!
Он не помогал ставить холодильник на тележку – дядька справился и в одиночку. А потом поблагодарил хозяев и исчез за дверью.
Брат и сестра напряженно слушали, как колеса тележки стучат на каждой ступеньке. Потом хлопнула дверь подъезда.
Уже решив, что все закончилось, они расслабились. И вдруг с улицы раздался крик:
– Ай!
А затем глухой удар. Сева и Настя в ужасе переглянулись и выбежали на балкон. Грузчик лежал под холодильником – он рухнул на него при погрузке в фургон.
Лицо дядьки было неподвижным. По асфальту растекалась кровь. Врачи скорой помощи не успели его спасти. Этот мужчина стал последней жертвой проклятого холодильника…
Что с тобой, папа?
Отец всегда был здоровяком, склонным к полноте, но работа держала его в форме. С молодости и всю последующую жизнь он трудился на железной дороге, перецеплял вагоны. И каждую смену только и делал, что шагал из одного места в другое. Поэтому размеры его тела всегда оставались умеренными: сильные руки, мощные ноги и слегка выпирающий живот. Этакий цирковой силач.
Отец всегда говорил, что работа – это его лекарство от всех бед. Но они его нагнали, когда пришло время выходить на пенсию. По началу мой старик не выглядел слишком расстроенным. Наоборот, он рассказывал, что у него появится время заниматься чем-нибудь интересным.
Его всегда восхищала моя любовь к чтению, и он говорил, что тоже хочет взяться за книжки. Однако, когда такая возможность появилась, отец сказал, что это вовсе не так увлекательно – глаза быстро устают…
И тогда батя всерьез занялся обжорством. Я не сразу обратил внимания, как много и часто он ест.
Мы жили вместе, но проводили время в своих комнатах и редко друг друга беспокоили. Лишь месяц назад я заметил, как он изменился.
Его привычная клетчатая рубашка, которая раньше сидела свободно, теперь была натянута на располневшем теле. Казалось, пуговицы вот-вот не выдержат и отлетят. Лицо отца округлилось, щеки стали как два беляша. Холодильник быстро пустел, а мусорное ведро каждый день заполнялось доверху.
Он ел что-нибудь всякий раз, когда я возвращался домой.
Однажды вечером я заглянул к нему в комнату, а он уплетал большой шоколадный торт. Не нарезанными кусочками, а просто черпая ложкой, будто кашу, и шумно прихлебывал чаем.
– Пап, извини за замечание, но мне кажется, что ты стал слишком много есть, – сказал я.
Он поднял затуманенный взгляд и произнес:
– Знаю! Но не могу придумать, как еще отвлечься от мыслей.
– От каких? – спросил я.
Тогда он мне открылся. Оказалось, что занятый работой, папа ни о чем не думал, кроме своих задач, а теперь размышлял обо всем сразу. О прошлом и будущем, о настоящем, в котором практически ничего не происходило.
Даже когда отец просто сидел в кресле, уставившись в стену, его мозг работал на полную катушку.
– Я не могу остановиться думать. Вот смотрю на обои, вижу, как линии переплетаются, образуя всякие узоры, и думаю, думаю, думаю, – бормотал он, словно разговаривая сам с собой. – Почему линии переплетаются именно так? А не по-другому? Какая разница, какой узор? Но он мог быть другим.
Я не понимал, что он имел в виду. Для меня это были просто обои, а для него – некое зрелище, заставляющее думать о его бесконечных вариациях. И одновременно о бесполезности своих размышлений.
Сверху доносились громкие голоса. Соседи затеяли ссору. И отец тут же принялся думать вслух:
– Зачем они так ругаются? Почему не могут жить мирно?
Я нервничал, поэтому ответил грубо:
– Пап, их двое, а ты не можешь ужиться сам с собой.
Отец ответил:
– А ведь ты прав! Да! Я не могу ужиться сам с собой в своей голове!
Похоже, он, вечно погруженный в дела, просто не научился контролировать потоки мыслей во время одиночества. У него за всю жизнь не было такой возможности.
В комнату влетела муха. Отец взял мухобойку, дождался, когда насекомое сядет на стол, и прихлопнул его.
– Зачем они так бесцельно тратят энергию? – говорил старик, глядя на убитую муху. – Какой в этом смысл? Она просто летала в пустую, выписывая круги по комнате. Зачем? У нее нет цели, нет задачи, нет ничего.
Я не знал, что ему ответить. В его глазах читалась не просто грусть, а глубокое отчаяние. Он не мог сидеть один на один со своими мыслями. Они его мучили и не давали покоя.
– А ведь я никогда в жизни не задумывался, что убиваю мух только потому, что они меня раздражают, – сказал он, положив мухобойку на тумбочку. – Но зачем я сейчас об этом думаю? Какой-то вечный бред в голове.
Вот почему отец старался хоть чем-то себя занять и попросту заедал свои угнетающие мысли.
Он приходил из магазина, таща за собой здоровенные сумки, битком набитые продуктами.
Колбаса, сыр, хлеб, сдобные булки, пельмени, вареники, майонез, сметана, шоколад, консервы, чипсы, газировка, мясо и прочее.
Батя просто хватал с полок все, что видел, приносил домой и съедал почти сразу.
Он ел, даже когда готовил. Помешивал густой бульон в кастрюле и пихал в рот плавленые сырки. Один выпал из скользких пальцев и шмякнулся прямо на пол. Папа молча поднял его и уже нес ко рту.
– Фу! Бать, ты что, хочешь это съесть? На него же прилипла пыль! – остановил его я.
Отец покрутил кусок в руке и внимательно осмотрел.
– Тогда это проблема пыли! – ответил он и отправил сыр в рот, даже не отряхнув.
– Гадость! – пробубнил я и ушел в свою комнату.
Со временем это стало чем-то постоянным. На кухне всегда что-то бурлило или шипело.
Он любил жирное. Жарил свинину до дыма, а картошку готовил, выливая чуть ли не половину бутылки масла в сковороду.
Когда он ел, жир тек по его лицу и рукам, но батя не обращал на это внимания. Лишь причмокивая, продолжал жевать, пока не исчезнет последний кусок. А затем вылизывал посуду, боясь за каждую недоеденную каплю.
Отец ел на кухне и в своей комнате. Перед ним стояли тарелки, заставленная горой еды: макароны, сосиски, котлеты, щедро политые майонезом и кетчупом.
Все это он наваливал себе в рот, глотал, толком не разжевав, и запивал газировкой. Оставляя на горлышке и бутылке сальные отпечатки.
Жир и соусы текли изо рта по подбородку, капали на его рубашку. Отец чавкал и облизывал губы, вытирая одежду пальцами.
Я невольно начал чувствовать к нему отвращение, но в то же время мне было жаль его. Папа стал словно заложник своей неудержимой жадности, которая его поглощала, и он не мог с ней справиться.
В доме стало душно, пахло жиром и кислятиной. И проветрить это было невозможно. Запахи впитались в мебель и стены. Над плитой на кафеле появились въевшиеся пятна, которые не получалось оттереть.
Раньше ко мне приходили друзья, но теперь я перестал их приглашать. Стыдился того, что происходит в моем доме.
Отец все больше полнел, его тело разбухало, лицо стало неузнаваемым. Рубашки уже даже не застегивались. Последнее время он все чаще ходил с голым пузом. И когда еда капала на волосатый живот, папа ловким движением пальцев смахивал каплю, отправляя ее обратно в рот. Я не мог обедать с ним в одной кухне, потому что от этой картины у меня начинались рвотные позывы.
Однажды я вспомнил детскую обзывалку и сказал отцу:
– Пап, какой ты стал жирный! Как поезд пассажирный!
Он ответил:
– Никто так не говорит! Поезд может быть только пассажирским!
Эх! Не оставлял бы он свои поезда. Работал бы, а не тратил всю свою пенсию на жратву.
У него появилась одышка, и он с трудом передвигался. Отец выходил из дома только в магазин, который был совсем рядом. И все, что он делал, это ел. Ел без остановки. Ел до тошноты. Ел, пока не засыпал с куриной костью в руке, размазывая жир по обивке дивана и наволочкам.
Папа, конечно, понимал, что его состояние ужасно. Он часто говорил, что так жить нельзя. Но уже не мог остановиться.
Я решил ему помочь. Сказал, что нужно менять пищевые привычки. Есть меньше углеводов и побольше белка. Чаще двигаться, ходить на прогулки. Папа согласился на диету, но продержался ровно два дня.
Я готовил нам на двоих. Ему не нравилось есть пустой творог, отварные яйца и мясо без соусов.
– Все пресное, безвкусное! Радости никакой, – говорил он с раздражением.
Уже в первые часы диеты он стал вспыльчивым и разговаривал со мной, как с врагом, который являлся препятствием между ним и его килограммом буженины.
Вечером второго дня отец заглянул ко мне в комнату.
– Где ужин? – спросил он, тяжело дыша.
Его лоб покрылся каплями пота.
Я отложил книгу, посмотрел на часы и сказал:
– Сейчас буду готовить!
– Я не могу столько ждать! – заорал отец, выпучив глаза, и его лицо стало багрово-красным.
Он зашагал на кухню, топая как слон.
Я поспешил за ним:
– Пап, успокойся, там все равно ничего не готово!
Это его не остановило. Он открыл холодильник и начал хватать все продукты подряд. Залил несколько сырых яиц прямо в горло. Один желток плюхнулся на пол… Затем батя вынул сырую курицу и начал рвать ее зубами! Он едва держался на ногах, из его рта пошла пена. Отец жевал мясо вместе с кожей, как дикарь, и запивал подсолнечным маслом.
И тогда я понял, что все намного хуже, чем мне казалось изначально. Это не стресс и не легкое психическое расстройство, а тяжелая болезнь. И ему нужна помощь специалистов, а не моя диета.
Не зная, что делать, я отстранился от него и позволил ему жить, как хочется. Даже не заходил в его комнату и не разговаривал. А что я мог сделать? Насильно к психиатру отправляют только буйных, а батя нападал только на еду. И никому, кроме меня, это не мешало.
Отец продолжил обжираться. Он стал таким тяжелым, что еле передвигался. От его шагов скрипел старый паркет. Тело родителя из округлого стало волнистым и дряблым. Жировые складки свисали из-под плохо пахнущей засаленной футболки. Мне пришлось обойти несколько магазинов больших размеров, но даже там шутили, что проще прорезать три дырки в парашюте. В итоге одежду пришлось сшить на заказ в местном ателье.
В конечном счете отец совсем перестал выходить из дома и начал заказывать еду прямо в квартиру.
Я боялся представить, что будет, когда однажды он не сможет передвигаться… Мне придется за ним ухаживать и мыть эту гору складок? Ужасно!
По ночам было невозможно заснуть. Казалось, стены сотрясаются от его храпа.
А про лечение отец и слушать не хотел. Говорил:
– Я тебе что? Псих, что ли? Зачем мне клиника?
Я и сам не заметил, как начал ненавидеть его за то, что он делает с собой. И заодно отравляет и мою жизнь тоже… Это был уже не мой отец, а какое-то безумное прожорливое чудовище.
Настал день, когда папа позвал меня на помощь. Он не мог сам подняться с дивана.
Я вошел к нему. В его комнате повсюду валялся мусор: пустые пакеты, картонные коробки из-под бургеров и картошки, бутылки из-под газировки.
А батя развалился на диване и не мог сделать достаточное усилие, чтобы оттолкнуться и встать. Он так заплыл жиром, что уже и не был похож на человека. В узких щелках едва можно было заметить его глаза.
Я подошел ближе и увидел, что на боках отца появились какие-то твердые конусовидные отростки. Они симметрично выделялись под футболкой: четыре на левом боку и четыре на правом.
– Папа, тебе точно надо в больницу, – сказал я, подав ему руку. – У тебя появились какие-то опухоли.
– Я сам как одна большая опухоль! – ответил отец, кое-как поднявшись на ноги.
Странно, что они почти не увеличились в размерах. Как и его руки. Жир откладывался в лице, шее и туловище, а конечности, можно сказать, остались прежними.
С ним творилось что-то страшное, а он шутки шутил!
Меня это возмутило, и я сказал:
– Это не смешно!
Отец покачивался, держа меня за руку, ноги слегка сгибались под тяжестью туловища. Он хлопал грустными глазами.
– Сынок, ты убьешь меня? – спросил он тихо и серьезно.
– Убью? – переспросил я. – Что за чушь? Зачем мне тебя убивать?
– Потому что я тебя раздражаю! – слезливо проговорил батя. – Просто живу рядом и раздражаю, как назойливая муха.
Мне не понравилось, что старик подозревает меня во зле:
– Ты не муха, ты мой родной человек. А я не убийца. Ты, конечно, еще та заноза, но что тут поделаешь…
– Благодарю, сынок, – ответил отец и потащился в туалет, опираясь руками о стены.
Острые бугры на его боках покачивались под футболкой. С ним происходило что-то нетипичное. Никогда не видел ничего похожего.
С каждым днем отростки становились все заметнее. Я собирался вызвать врача, но медлил. Боялся, что мне скажут что-то неутешительное. Папа за несколько месяцев превратился во что-то мерзкое, но он был моим единственным родственником. Не хотелось его терять.
Я слишком долго тянул и случилось непоправимое!
Однажды, вернувшись домой, я увидел кровь на полу. Она была густой и темной, как раздавленные вишни. Дорожка крупных капель вела в комнату отца.
– Папа! – забегая к нему, я споткнулся обо что-то и посмотрел вниз.
На пороге валялись обглоданные кости! Крупные, длинные, несомненно, человеческие! К горлу подступила тошнота. Внутри все забило паникой.
А мой отец сидел на своем любимом диване. Совершенно голый, без рук и ног! Его голова слилась с туловищем, состоящим из сплошных складок жира. И между ними, будто маленькие лапки, шевелились конусовидные отростки.
– Что-то случилось, сын? – спросил отец, не понимая причин моего испуга.
Все его лицо было перемазано кровью. Он сожрал собственные руки и ноги! Господи! Он правда это сделал!
Я чувствовал, что мой разум не выдерживает происходящего. Хотелось сесть на пол, рвать на себе волосы, смеяться и плакать одновременно. Выть от страха, отвращения и бессилия.
Мой единственный родитель – самый заурядный мужчина, бывший железнодорожник, превратился в какое-то омерзительное чудовище.