Государственный Алхимик

Глава 10

Нонна зажала ладонью рот и уставилась на меня.

Ворота сожжены – эта новость выбила из колеи не только её, но и меня.

– Будь наготове, – шепнул я и быстро покинул экипаж, заговорив уже громко и с недовольством: – В чём там проблема, Витя? Какие ворота?!

Помощник часто заморгал и вместо того, чтобы хоть что-то внятно пояснить, начал оправдываться:

– Илья Борисович, откуда ж я знал! Я ж не знал! Батюшка ваш строго-настрого велел проследить, чтобы вас точно к воротам подвезли, чтобы вы ворота увидели и сами их открыли…, а этих ворот-то и нету…, а где ж я их возьму! Илья Борисович!

– Не паникуй, разберёмся, – бросил я и посмотрел ему за спину, чтобы наконец увидеть причину его оправданий.

На улице, кстати, было уже не так темно – Мглистую Ловушку начали рассеивать мои охранники, а свет фар от экипажей освещал унылую и в то же время страшную картину.

Ворота действительно были сожжены.

Причем, не так давно.

Остались только почерневшие каменные столбы. Верхняя кованая перекладина с гербом Ломоносовых упала на одну сторону, ровно по диагонали, будто перечёркивая собой вход.

Створок у ворот вообще не было. От них остались лишь чёрные головешки брёвен, торчащие из опор и ощетинившиеся, как переломанные гнилые рёбра.

Кто вообще додумался сделать их деревянными? Удивительно, что они простояли так долго – больше ста сорока лет.

Только вопрос у меня к этим воротам всё равно остался.

Сохранилась ли на них золотая печать?

Я вгляделся дальше – на заросший сорняками парадный сад, подъездные дорожки и потрескавшийся фасад двухэтажной усадьбы. Заметил два длинных флигеля с почерневшими от влаги стенами, парадный балкон, четыре колонны с внушительным крыльцом и заколоченный вход.

Узнал и щербатую крышу с мезонином.

Да, всё это выглядело заброшенным, сгнившим и старым, даже древним.

Но вот что я заметил: сюда много лет никто не заходил. Создавалось впечатление, что дальше сожжения ворот дело не дошло. Никто и шагу не ступил на территорию парадного сада.

– Где староста? – обратился я к Виктору. – Кто присматривал за усадьбой? Дайте мне его! Срочно!

– Уже ищут, Ваше Сиятельство! – тут же отчеканил Виктор. – Семей тут немного, десять дворов всего. Тридцать семь душ. Двадцать два мужского полу и пятнадцать женского. А староста где-то близко живёт. У бывшей фабрики, как мне сказали. Найдём быстро!

Пока все были заняты поиском старосты, я велел шофёру своего экипажа подъехать ближе к воротам, чтобы у Нонны появилась возможность лучше воздействовать на печать.

Я был уверен, что печать-убийца на входе всё ещё жива, потому что иначе усадьбу давно бы разграбили или сожгли вместе с воротами, но никто туда так и не вошёл.

Нонна говорила, что в старых записях Михаил Ломоносов указывал одно и то же место для размещения печати – герб на воротах. А он как раз не сильно пострадал, только перекладина упала на один бок. Кованая и украшенная позолотой башня с алхимическими весами блестела почти как новая.

Значит, вот что должно было меня убить.

Сам герб Ломоносовых.

Башня Мер и Весов.

Очень символично, папа. Почти как божья кара, только за что – непонятно. И снова проклятая алхимия пыталась меня уничтожить.

Тем временем Виктор выкрикивал распоряжения охране и шофёрам. Я покосился на него и подошёл ближе к упавшей набок перекладине с гербом, но прикасатьсяа не стал. Вместо этого сунул руку в карман и достал Кольцо Транспозиции, чуть тёплое, согретое лишь частичным зарядом.

Теперь многое зависело от умений Нонны управлять своим перемещением.

Я шагнул к воротам ещё ближе, уходя в тень от света фар. Потом быстро положил кольцо себе на ладонь и протянул руку к перекладине.

Герб жадно блеснул, будто почуял чью-то скорую смерть.

Я покосился на экипаж, где сидела Нонна. Шторка в окне чуть дернулась. Это значило, что кузине нужно, чтобы я подошёл к гербу ещё ближе, иначе ничего не сработает.

Моя рука и без того была уже близко, но я подошёл ещё. Кольцо на ладони сразу приподнялось – Нонна задействовала частичное перемещение, чтобы материализовать только свою руку.

Это было великое мастерство, но его всё равно не хватало, чтобы достать до печати.

Я снова покосился на экипаж.

Шторка в окне опять дёрнулась. Так Нонна просила меня приблизиться к воротам ещё. Пришлось наклониться к перекладине, практически касаясь герба пальцами.

В этот момент мне не хотелось даже думать о том, что именно Нонна может оказаться моим убийцей и тем самым человеком, которому заплатили «баснословную сумму». Что всё это – лишь красивая ловушка под видом сестринской помощи, и что прямо сейчас меня сожжёт печатью к чёртовой матери, потому что я тупица.

Нет, мне совсем не хотелось об этом думать, но я думал.

Шторка на экипаже внезапно сдвинулась вбок, и в окне появилось лицо кузины.

Она в ужасе замахала мне руками.

О таком знаке мы не договаривались, но он мог значить только одно: «УЙДИ ОТ ПЕЧАТИ! НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ!».

По лицу кузины было видно, что она готова выскочить из экипажа прямо сейчас, чтобы оттащить меня от перекладины с гербом. И если бы Нонну тут увидели, то наказание для неё было бы самым суровым (меня-то и без того уже наказали).

Я не мог такого допустить.

Но и не мог отойти от этих треклятых ворот.

Так что вместо паники я улыбнулся Нонне – мол, давай попробуем ещё раз – ну а потом приблизил ладонь с кольцом практически вплотную к гербу.

Кузина прикусила губу и… решительно кивнула, а потом снова задёрнула шторку на окне, пока её никто не увидел.

В следующую секунду Кольцо Транспозиции снова приподнялось над моей ладонью. Кожи коснулись прохладные полупрозрачные пальцы, и рука Нонны наконец легла на герб.

Позолота снова блеснула.

По кованной перекладине пронеслась дрожь.

А дальше… ничего.

Ничего!

Видимо, этого было недостаточно. Нонне нужно было подойти самой и воздействовать на печать напрямую, а не вот так, с помощью Транспозиции.

Перекладина продолжала подрагивать, герб заблестел ярче, будто собирался выпустить смертельный луч.

Над ним поднялась и замерцала круглая магическая печать, повторяющая герб, только золотистая и полупрозрачная.

Это была та же Башня Мер и Весов, и её весы вдруг качнулись в левую сторону. Если бы это было равновесие между Жизнью и Смертью, то качнулись весы явно в сторону Смерти.

Моей смерти, разумеется.

Нонна снова сдвинула шторку на окне, замаячила руками и в панике замотала головой. Я даже представил, как она всё же выбегает из экипажа и бросается к перекладине, чтобы воздействовать на печать и спасти мою бессмысленную жизнь.

И пока она этого не сделала, я подключил магию Первозванного.

Частично кузина уже сделала дело: она активировала печать, как золотой алхимик. Оставалось сделать так, чтобы весы на печати снова пришли в равновесие.

Левой рукой я вызвал Вертикаль и обратился к нестабильному Режиму Спокойствия. Это был огромный риск, но у меня имелась в запасе одна сложная Формула, которую чаще всего использовал мой учитель Наби-Но. Она не давала сил, не укрепляла оружие и не уничтожала армии врагов. Долгое время я вообще считал её пустой тратой времени и сил. Но сейчас вспомнил именно про неё.

Эта Формула использовалась для баланса противоположных энергий внутри тела и называлась «Равновесие Монаха».

Да, так и называлась, поэтому я про неё сразу вспомнил, когда увидел весы. Магия Первозванного умела разрушать магию алхимии, но умела ещё и укрощать её Равновесием, чтобы не тратить на разрушение много энергии.

Это была одна из базовых техник в моей монашеской школе.

Равновесие Монаха достигалось долгими медитациями и укреплением внутреннего стержня. Муштра по этой технике была страшная. И теперь я понял почему.

Мелькнув по воздуху, Формула осела прямо на весы герба – на правую чашу. Весы медленно начали уравновешиваться.

Я покосился на экипаж, чтобы увидеть лицо кузины, но… напоролся взглядом на Лаврентия!

Да что ж такое, мать его!

Он стоял рядом, глазел на печать и на то, как чаши на Башне Мер и Весов приходят в равновесие.

– Алхимия всё же очень красивая магия, – пробормотал он. – Почему ты не сказал, что будешь укрощать гербовую печать? Я бы проснулся пораньше, чтобы такое увидеть.

Пока он это говорил, весы на печати встали ровно.

А через мгновение она просто исчезла.

Герб на перекладине ещё раз блеснул позолотой, будто передавал привет. Я перевёл дыхание и только сейчас заметил, насколько вспотел от напряжения. Ещё бы. Не каждый день видишь перед собой весы собственной Жизни и Смерти.

А может, это были весы двух противоположных магий: алхимии и того, что может её уничтожить.

Ещё раз переведя дыхание, я наконец выпрямился, сжал в кулаке похолодевшее кольцо Нонны и сунул его обратно в карман пиджака. Однако краем глаза всё же успел заметить, что Виктор отвлёкся от раздачи распоряжений и сейчас смотрит на тот самый карман.

Молчит и смотрит, чтоб его.

Правда, длилось это недолго – его отвлекли. Пара моих охранников подвела к нам низенького и худого взъерошенного мужичка, а лучше сказать притащила. Он был босиком, в заштопанном исподнем белье, да ещё и мокрый, измазанный в глине и с разбитым носом.

– Старосту нашли, Илья Борисович! – отрапортовал охранник и швырнул мужичка на землю. – Этот паскудник сбежать хотел! Мы его из реки выловили!..

Староста сел на земле, поджав колени, и поёжился.

Не только от озноба, но и от смущения.

– Прикрыть бы срам-то… люди добрые… – пробормотал он тонким голосом, глядя то на мою охрану, то на Виктора, то на меня и Лаврентия.

– Дай ему шинель, – велел я охраннику. – И подними его на ноги.

Меня ещё не отпустило напряжение после открытия золотой печати, но вопросов к старосте накопилось много, поэтому отпускать его так просто я не собирался.

Мужичка моментально ухватили под локти и подняли на ноги.

Он торопливо накинул на себя шинель с плеча моего охранника. Только оказался староста настолько низкого роста, что полы одежды уткнулись в землю и испачкались в грязи.

– Родион Сергеич Поплавский, Ваше Сиятельство! – деловито представился староста, пригладив мокрые неряшливые кудри. – Отчего же не предупредили, что посетите?

Я чуть не поперхнулся.

Этот падлюга сбежать пытался, а ещё объяснений просит!

Из его разбитого носа всё ещё капала кровь, но он будто не обратил на это внимания. Он даже улыбнулся, учтиво так и преданно.

При этом его взгляд постоянно перемещался с меня на Лаврентия и обратно. Староста никак не мог понять, кто именно из нас – молодой наследник семьи Ломоносовых.

И я, и Эл были одеты богато, стояли в модных костюмах-тройках и дорогих туфлях, пусть и измазанных в грязи не меньше, чем у остальных. А глаз у этого старосты точно был намётан.

– И что же ты, Родион Сергеич, за усадьбой не следишь? – сощурился я. – Кто ворота сжёг?

Он сглотнул, перестав улыбаться, и опять пригладил кудри.

– Так оно… эт самое… я же у мельничихи был… за мукой эт самое… вчерась оно было…

– Что «вчерась»? Говори ясно! – Я повысил голос.

Внутренняя пружина опять начала сжиматься, на этот раз уже от того, что внятного ответа добиться невозможно. Это паршивое место оказалось втрое хуже, чем я ожидал. Вот какого чёрта я вообще тут делаю? Ещё и Нонна из-за меня рискует.

– У мельничихи я вчерась был… эт самое, после полудня, – уже более внятно начал староста, видя, что я начинаю злиться. – Мельница-то ближе всех к усадьбе стоит, на бережку. И вот вчерась прибегает… эт самое… повитуха наша, к мельничихе-то. И кричит! И воет! Говорит, явилися опять летучие убивцы с Хребта и начали эт самое… жечь ворота сразу! Мы уж умаялися, Ваше Сиятельство, ловушки-то на них ставить! А у нас магов-то мало, всего трое на всю деревню, да и то все не годятся. Вот вчерась эти бандиты и пробились к воротам-то!

Я нахмурился.

Ну наконец-то хоть что-то понятно.

– Летучие убивцы и бандиты – это летающие кочевники с Хребта Шэн? – на всякий случай уточнил я.

– Они! – воскликнул староста, взмахнув руками. – Они, окаянные! Спасу нет! Позавчерась заброшенную фабрику подпалили, ерохвосты! А неделей раньше – лавку нашу единственную сожгли! И скот воровали! И на мельницу покушалися, ироды! Стоит она, мельница, никого не трогает…

– А сбежать-то ты от нас зачем пытался? – перебил я его.

– Да вы ж меня бы за энти воротья на суку бы повесили! Я же не спас их от сожженья! Прошу милости вашей, добрые люди! Не виноват же!

Я потёр вспотевший лоб, всё больше ненавидя это место.

Никогда раньше мне не приходилось изображать всезнающего дворянина и управлять людьми, особенно такими малоуправляемыми. А ещё – наказывать их или миловать.

Крепостное право отменили уже давно, а люди все привыкнуть не могут.

– Собери народ завтра после полудня, Родион Сергеич, и магов ваших тоже. Поговорим, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос не был слишком усталым. – И приведи пару крепких мужиков, помочь в усадьбе. Оплата хорошая.

Услышав про оплату, староста опять заулыбался.

– Так я пятерых приведу! И два сына мои сгодятся! Крепкие они, как эт самое… богатыри!

Он быстро оглядел всю мою свиту: пятерых охранников магов-светочей, моего помощника Виктора, а заодно и Лаврентия (няня в это время была в экипаже).

– А девок-то надо? – уточнил староста.

Услышав про «девок», Лаврентий кашлянул себе в кулак, явно намекая про моё обещание насчёт красивой горничной.

– Надо, – ответил я. – Горничная нужна, уборки будет много.

– Тогда двух отправлю! – гарантировал Родион Сергеевич. – Кровь с молоком, шустрые! Не девки, а ягоды! Вмиг усадьбу в порядок приведут!

Он пообещал всё организовать быстро и хорошо.

И судя по его хитрющей физиономии, сбегать он больше не собирался.

***

Староста сделал всё, как надо.

Уже к обеду в усадьбу явились работники: пятеро крепкого вида мужчин и две молодых девушки – обе, как и сказал староста, настоящие «ягоды». Пухлощёкие, пышногрудые, с длинными чёрными косами.

– Это тебе не столичная клубника со сливками, – негромко констатировал Лаврентий, после чего улыбнулся и добавил: – Это крыжовник в сметане. Сытно и натурально.

– Избавь меня от своих гастрономических аналогий, – усмехнулся я.

Эл вскинул брови.

– Серьёзно? А ты что, на диете?

Я пропустил его слова мимо ушей, хотя на диете, конечно, не был. Внешность Ильи Ломоносова – высокого поджарого блондина с зелёными глазами – обеспечивала меня не просто женским вниманием, а порой его переизбытком.

И да, я этим пользовался. Чай не монах.

По крайней мере, в этом мире.

Но сейчас мне и правда было не до всякого рода девиц. Дел навалилась куча – столько, что я сам себе напоминал губернатора целой области. Хорошего губернатора, а не плохого.