Гнедой, или Шаги сквозь время
- -
- 100%
- +
– Моя жизнь кончена, в свет я больше не вернусь и буду тихо доживать свой век в раскаянии, молитвах и постах! Но дочь! Ах, если бы Вы знали, что совсем недавно бедная Мари отдала мне все свои драгоценности и слезно умоляла меня, как мать, дать свое благословение на постриг ее в монахини. Я не знаю, кто так щедро заплатил за нашу усадьбу и тем самым спас меня и дочь от жутких последствий. Я бы не посмотрела на свое знатное происхождение и в ноги бы упала с благодарностью, если бы знала какому лицу обязана!
Кулябкин, не в силах был дальше выслушивать такого рода признания, полные экзальтации и отчаяния. Он, едва дождавшись паузы в бурном потоке слов графини, сказал спокойно и просто:
– Никого не нужно благодарить, кроме Бога, графиня. Он все устроил сам по своей воле. Никто вас с дочерью из имения Вашего покойного мужа не выгонит, будьте покойны, потому, что это я его купил. Живите сколько вам заблагорассудится. Я же постараюсь найти вам жилье в Петербурге по Вашему вкусу и средствам. Возможно, как Вы и сказали, скромную квартиру или домик в пригороде столицы. Вам решать. Посоветуйтесь с Марией Александровной. А я прощаюсь. Мне предписано завтра вернуться на службу в Петербург, так как работа моя здесь выполнена. Банк и другие кредиторы получат свое сполна, и с причитающимися процентами. Мое почтение Марии Александровне. Кулябкин откланялся и повернувшись собрался уйти, оставив графиню одну. От сказанного приставом, Софья Николаевна на какое-то время потеряла способность говорить. Однако, увидев уходящего Петра, графиня из последних сил произнесла:
– Петр Павлович, прошу Вас задержаться, не уходите!
Кулябкин покорно вернулся к графине.
– Петр Павлович, я, как мать Мари, хочу спросить Вас: Вы любите мою дочь? Вы ради нее это сделали? Я, не смотря на неравенство наших сословий и происхождения, даю согласие на ваш брак с Мари.
Пришла очередь поражаться Кулябкину. Слова графини застали его врасплох и ввели в самое крайнее недоумение, которое он старательно пытался скрыть. Он не был готов таким образом решить не только свою судьбу, но и судьбу молодой графини, которую видел мельком всего пару раз.
– Сказать, что я это сделал преднамеренно, чтобы каким-то образом исполнить задуманную мною женитьбу на Марии Александровне, это было бы погрешить против истины. У меня и в мыслях такого не было. Ваша дочь достойна гораздо лучшего мужа: культурного, образованного, – ей под стать. Благодарю за высокую честь, но я совсем не гожусь Вам в зятья. Я из мужиков. Мои предки были вашими крепостными. Да и чины мои невелики…
Софья Николаевна внутри себя была согласна с каждым словом пристава Кулябкина, но боязнь, что дочь может ее не послушаться и уйти в монастырь, страшила графиню больше всего, даже больше такого неравного брака-мезальянса с мужем из бывших крепостных. Опытная женщина, повидавшая многое в жизни, она достала свой последний козырь:
– Это все в прошлом, Петр Павлович. Теперь Вы владелец усадьбы, Вы можете уйти со службы, стать помещиком и на полном основании получить дворянство. Скажите только одно: Вы хотите взять мою дочь в жены?
Кулябкин ответил не сразу:
– А, захочет ли сама Мария Александровна венчаться со мной? Как она скажет, так и будет. Я приеду через неделю. – и, поклонившись графине, Петр Павлович направился к выходу, минуя анфиладу комнат. Сев в экипаж, дожидавшийся его у парадного входа, он уехал из усадьбы
Глава 16 Разговор матери с дочерью
После отъезда пристава, оставшись одна, Софья Николаевна тяжело вздохнула:
«Да, этот безродный, из бывших крепостных, вовсе не так прост и тем более не глуп. Судя по всему, ему свойственны понятия чести, благородства и даже великодушия. Однако, надо поговорить с Мари. Моя дочь так не похожа на меня… Росла все время рядом под крылом матери, а выросла почти, как чужая. Молчаливая и все время с книгами. Как знать, может этот бывший крепостной – не самая плохая для нее партия. Судя по всему, он еще и богат…»
Графиня Софья Николаевна постучала в комнату дочери и услышав:
– Заходите, маман, – открыла дверь.
Мари лежала на канопе с книгой в руках.
– Мари, у меня новости, – вкрадчиво начала графиня.
Дочь оторвала глаза от книги и вопрошающе посмотрела на мать.
– Мы спасены, Мари. Нас никто не собирается выгонять из усадьбы твоего отца…
– Бывшей усадьбы моего покойного отца, – поправила дочь.
– Более того, мы можем здесь проживать сколько нам заблагорассудится. Так сказал новый хозяин, купивший на аукционе наше поместье.
Мари закрыла книгу и отложила ее в сторону.
– Так, кто же новый хозяин бывшей нашей усадьбы?
– Трудно представить, это Кулябкин Петр Павлович. Пристав, что приезжал из Петербурга. Оказалось, что он очень богат, хоть и низкого происхождения. Представь, – из бывших крепостных Ордынских. Сейчас много из мужиков богатеет в городах. Это мы, – потомственные столбовые дворяне, истинная русская аристократия, нищаем с каждым днем в разоренных усадьбах.
– Он служит в полиции, как он мог так разбогатеть? Не на жалование все же…
– Вероятно, получил наследство от богатого родственника. Это еще не все, Мари… Петр Павлович сделал тебе предложение. – самым серьезным и почти торжественным голосом сообщила дочери Софья Николаевна.
Кровь прилила к лицу молодой графини. В волнении, она встала с кушетки и обхватив себя руками за плечи, нервно заходила по комнате:
– Ах, вот оно, что! Вот, что значит эта покупка имения! Как оказалось, пристав и меня вместе с усадьбой прикупил. – щеки взволнованной Марии Александровны запылали гневным огнем.
Мать не ожидала от всегда спокойной и даже холодной дочери такой бурной реакции.
– Прошу, возьми себя в руки, Мари! Давай разумно все взвесим и обсудим. Я сама не в восторге от подобного зятя низкого происхождения, да и фамилия у него ужасная – Кулябкин, как у большинства простолюдинов. Но Петр Павлович обладает и достоинствами: он молод, высок и статен, красив лицом. Да, к тому же богат. Манеры его просты и подчас грубы, но всему этому можно научиться. Я заметила в нем и благородство, и понятие чести, что свойственно не всем мужчинам, вращающимся в светских кругах. Вспомни, сватавшегося к тебе гвардейского поручика, промотавшего в карты состояние. А после того, как в свете разнесутся слухи, что наше имение пошло с молотка, вряд ли тебе найдется достойная партия.
– Меня не волнует мнение света.
– Мари, подумай хорошенько о себе, обо мне… Петр Павлович оставит службу и запишется в помещики, а это уже получение дворянства! И, самое главное, он просил не оказывать на тебя давления. Так и сказал перед отъездом в Петербург: «Решать Марии Александровне. Как скажет, так и все произойдет.» Он обещал приехать за ответом через неделю. Соглашайся, Мари и подумай о нас!
Глава 17 Белая Лилия
Как и обещал, ровно через неделю пристав Кулябкин, приехав из Петербурга, первым делом нанес визит в имение к Ордынским. Для себя он уже все решил: «если графиня Мария Александровна даст свое согласие стать его женой, то он оставит службу, запишется в помещики и получит дворянство, как того желает его предполагаемая теща, графиня Ордынская. Обзаведясь семьей, он обоснуется на постоянное жительство в имении, наймет грамотных, опытных в делах людей и засучив рукава, начнет поднимать усадьбу: отремонтирует конюшни, возродит конепроизводство, приведет в порядок оранжерею. Возможно, для этого ему необходимо будет поехать за границу самому, чтобы перенять новые методы ведения сельского хозяйства.
Если Мария Александровна откажет ему, то он останется на службе в Петербурге, а в имении будет наездами, чтобы следить за работами по ее восстановлению. Расстояние от столицы не так уж велико и при хорошем конном экипаже можно за ночь добраться до усадьбы. К своим 27-ми годам Петр достиг 10 чина, что не так и плохо. Однако, в городе с электрическим освещением, где в планах трамваями заменить конку, во всем чувствуется ветер перемен. На службу в полицию стали брать все чаще людей образованных, с университетскими дипломами, что гарантирует быстрый карьерный рост. Петр стал это ощущать в последнее время особенно остро. Теперь, когда у него есть деньги на все, нередко приходит мысль, что нужно, даже необходимо, получить высшее университетское образование и тогда при его усердии и опыте он достигнет высших чинов по службе.
Подъехав к усадьбе, Кулябкин вышел из экипажа и стал подниматься по парадной лестнице теперь уже его дома, однако, чувство, что он по-прежнему здесь чужой, а вовсе не хозяин, не покидало Петра Павловича. Немногочисленные слуги, давно не получавшие жалование, были в похожем положении: они не могли привыкнуть, что у усадьбы теперь другой владелец и по старой привычке обращались к графиням, как к законным хозяйкам, на что Кулябкин смотрел спокойно и, как на само собой разумеющееся. Он не хотел давать всем понять, кто в доме хозяин и вел себя подчеркнуто почтительно к дамам, хоть и утратившим права на владение усадьбой.
Слуга, приняв у Петра Павловича шинель, спросил:
– Как доложить господам?
– Скажи: Кулябкин Петр Павлович. – ответил ему пристав.
Через несколько минут навстречу к Петру вышла графиня-мать и по ее улыбающемуся лицу, он понял, что его дела не так и плохи…
– Ах, любезный Петр Павлович! Как Вы, однако, точны! Несмотря на такую метель приехали из Петербурга. Скоро время обеда. Надеюсь, что вы разделите его с нами?
Кулябкин в ответ учтиво поклонился Софье Николаевне:
– Как здоровье Марии Александровны?
– Благодарствую, она здорова.
Подойдя к Петру поближе, из боязни, что их услышат, графиня прошептала:
– Поздравляю. Мари согласилась на Ваше предложение.
Петр тихо ответил Ордынской-старшей:
– Я, надеюсь, что услышу это от самой Марии Александровны.
В это время дверь гостиной отворилась и вошла Мари. Кулябкин учтиво поклонился молодой графине, она ответила ему поклоном.
Мать посмотрела на дочь с особым выражением лица, затем повторила сказанное ею ранее, но уже гораздо громче:
– Моя дочь приняла Ваше предложение, Петр Павлович.
– Мне хотелось бы услышать это от самой Марии Александровны, так как ей решать. – повторил Кулябкин еще раз, теперь в присутствии младшей графини.
Мари, подняла на пристава светло-голубые глаза и чуть слышно произнесла:
– Я согласна стать Вашей супругой, Петр Павлович.
После чего вновь опустила ресницы и слегка наклонив голову, сжала бледные губы.
Подали довольно скромный обед из малого количества блюд. Мари сидела напротив Кулябкина, графиня-мать гордо восседала во главе стола, сервированного старинным фамильным серебром, которое теперь вместе со столом, со всем имуществом в доме, как и самим домом принадлежит новому владельцу – Кулябкину Петру Павловичу.
Мари, едва касаясь блюд столовыми приборами, отрезала крохотные кусочки. Ела медленно и исключительно с закрытым ртом, ни разу не промолвив и слова с целью завязать разговор за обедом. Ее глаза были по-прежнему опущены. Кулябкин только сейчас позволил себе хорошенько разглядеть ту, которая должна стать его женой. Бледная, с тонкой, почти прозрачной кожей, сквозь которую были заметны голубые прожилки, она напоминала собой хрупкий цветок белой лилии, расцветший посреди зимы. Один такой Петр случайно увидел в графской оранжерее. Каким-то чудом он выжил после того, как из-за нехватки дров пропала вся цветочная коллекция. Он разведет много лилий, как символ чистоты и непорочности Девы Марии и ЕГО Марии… Незнакомое ранее чувство, неожиданно нахлынувшее, вошло в душу простого человека, такого, как Кулябкин, – то было благоговение к Марии Ордынской. В строгом темном платье с белым кружевным воротником, гладкими волосами на прямой пробор, она внушала Петру именно это чувство. Он был потрясен таким открытием. Как не похожа она на девушек, коих он видел до встречи с ней… «Единственная и неповторимая Белая Лилия. Неужто, и впрямь, ты будешь моей?!» – сердце пристава сжалось от нежности к Мари. А она, будто, прочитав его мысли, вновь спрятала глаза, опустив веки с длинными ресницами.
Возвращался Петр в Петербург совсем другим человеком, нежели до своего приезда в усадьбу. Он был абсолютно счастлив. Впервые в жизни.
Глава 18 Окрыленный счастьем
Окрыленный счастьем, Петр подал рапорт на увольнение. Его начальник Лоскутов Николай Евграфович, был крайне удивлен и даже раздосадован такому поступку своего подчиненного. По слухам, сам из бывших мужиков, сделавший неплохую карьеру к своим пятидесяти с небольшим годам, благодаря женитьбе на дочери одного из высших чиновников, ныне почившего.
Начальник вызвал к себе пристава Кулябкина и указав на поданный им рапорт, хмуря брови, спросил:
– Что не так, Петр Павлович? Столько лет под моим началом… Ни одного плохого отзыва и замечания к тебе. Может чином не доволен, но какие твои годы, а ты уже коллежский секретарь. Годика через три получишь повышение. Обещаю лично похлопотать через свои связи наверху. Забирай свой рапорт и продолжай нести службу. Дел немеряно в государстве Российском, а ежели такие, как ты уйдут, то и вовсе все накроется «турецким барабаном»! Ну, забирай свой рапорт, Петр Павлович!
Кулябкин, потупясь, молча выслушал начальника, но рапорт из его рук назад не принял.
– Благодарю за оценку трудов моих, Николай Евграфович, но забрать, поданный мною рапорт на увольнение отказываюсь. И, не в чинах причина. Я женюсь.
– Поздравляю, хорошее дело! Искренне рад, Петр Павлович. Но зачем со службы уходить?!
Кулябкин прекрасно понимал, что скрывать бесполезно и продолжил:
– Я имение купил семейства графа Ордынского. Вот, и намерен записаться в помещики, чтобы все силы положить на ее восстановление.
Это сообщение немало удивило начальника. Он сидел за столом своего кабинета, погруженный в размышления по поводу сказанного Кулябкиным. В голове Лоскутова вертелось много вопросов, которые он хотел бы задать своему пока еще подчиненному. Он уже знал, что с рапортом решено, – он его подпишет, но один вопрос все же задал Кулябкину:
– Смею спросить, Петр Павлович, а кто же невеста?
– Графиня Ордынская Мария Александровна. – ответил пристав.
После этих слов в присутствии самого пристава Кулябкина, начальник Лоскутов Николай Евграфович поставил на поданном на его имя рапорте визу:
«Не возражаю. Уволить по просьбе подателя сего рапорта, Кулябкина П. П.» и подписавшись, указал дату: 10 декабря 1897года.
Таким образом, вопрос с увольнением Петра Павловича Кулябкина из органов полиции города Санкт-Петербурга был решен. Однако, начальник не торопился отпускать от себя бывшего пристава, с которым проработал вместе много лет. Николай Евграфович достал из кармана наградные часы на цепочке и посмотрев на время, сказал:
– А не съездить ли нам куда-нибудь вдвоем отобедать на прощание, Петр Павлович?!
– Польщен и буду рад, Николай Евграфович! – ответил Кулябкин.
Лоскутов поставил в известность о своем отбытии заместителя, поручив тому исполнять его обязанности во время отсутствия. Вдвоем с Кулябкиным они вышли из административного здания полиции и наняв извозчика, по совету Николая Евграфовича, отправились в известный в то время ресторан «Медведь», славившейся своей кухней и теплым приемом публики. Разумеется, при своем скромном образе жизни, Кулябкин никогда ранее не бывал в подобном заведении, все, что ему доводилось посещать, – это трактиры.
………………………………………………………………………………………
«Медведь» – ресторан, работавший в дореволюционном Петербурге по адресу Большая Конюшенная улица, 27[1]. Посетителей у входа встречало чучело медведя с подносом в лапах. Это стало своеобразной визитной карточкой ресторана[2]. В заведении подавали в основном блюда русской кухни[3]. Один из залов ресторана представлял собой бывший двор, переделанный в атриум со стеклянной крышей[2]. Ресторан посещали многие известные культурные деятели[1]. Сегодня в помещениях бывшего ресторана располагается Театр эстрады имени А. И. Райкина. /Из Википедии/
Глава 19 В «Медведе», или Неожиданные откровения начальника
Стоило лихой пролетке подъехать к ресторану «Медведь», как швейцар с почтением распахнул перед ними дверь, приглашая войти. В сопровождении метрдотеля, бывшие коллеги прошли в кабинет для особых посетителей. Судя по подчеркнутой услужливости персонала от низшего звена до начальствующего над ним, Николай Евграфович Лоскутов бывал здесь не раз, что при его службе в полиции, да в высоком чине, совсем неудивительно. Каждому из владельцев: от мелкой лавочки, торгующей чем попало, до новомодных пассажей со стеклянными потолочными перекрытиями, где после удачных покупок можно посидеть в кафе-бистро и ресторанах, так полюбившихся публике с деньгами, желавшей жить красиво и весело, ничуть не хуже, чем в Париже, Берлине или других европейских столицах. С развитием капитализма в России эта прослойка общества все больше росла, да и сам ее состав обновлялся: купцов сменяли предприниматели, банкиры, промышленники, успевшие получить хорошее образование, чопорных аристократок, потеснили дамы полусвета, в основном из актрис, певиц и балерин. А, с балетом в России всегда было прекрасно, во все времена, как при царизме, так и в сменившем его правящем режиме СССР.
Декабрьская ранняя темень располагала к посещению подобных мест столицы, где играет музыка, где царствует веселье среди пальм в кадках и цветов из зимнего сада, расцветших в зимние морозы благодаря электрическому освещению и теплу от батарей водяного отопления.
Кулябкин охотно принял на себя обязанности пригласившего лица. Очень скоро в кабинет принесли: икры черной и красной, солянку с осетриной, дичь, фрукты, закуски и разные напитки. Лоскутов, как и Кулябкин предпочел «Зубровку». Надо заметить, что спиртным Петр Павлович никогда не злоупотреблял, пил понемногу и всегда закусывал, любил квас, медовуху и клюквенный морс, как самые лучшие освежающие напитки.
А, вот, Лоскутов, исходя из того, что он больше Кулябкину не начальник, разрешил себе расслабится за столом. Изрядно выпив все той же «Зубровки», закусив холодцом с хреном, он испытующе уставил глаза на Петра. Затем спросил:
– А, вот, ответь мне, Петя, как тебе удалось купить имение Ордынских?
Кулябкин, догадавшись, что одной из причин поехать с ним в «Медведь» было любопытство бывшего начальника. Однако, скрывать Петру было нечего, поэтому ответил без утайки, как было:
– Как и все, – подал заявку на участие в торгах. И, хоть, как должностное лицо я закон не нарушил, но, все же, нанял через контору стряпчего, который и действовал от моего имени.
– И за сколько купил? – поинтересовался Лоскутов.
– Аукционная итоговая сделка не тайна за печатями. Все есть, все в регистрационной палате хранится. Вам скажу, как бывшему начальнику:
– Шестьдесят тысяч рублей.
– Щедро, однако. Поместье года два назад было разграблено. По опросам, изгнанный за проступки и нарушения, а проще за воровство, бывший приказчик, некто Горелов возглавил в тех краях шайку, промышлявшую разбойничьими нападениями. Поступило заявление от управляющего имением… забыл фамилию… Василий, кажется, Спиридонович. Но владельцы усадьбы Ордынские, – мать с дочерью были тогда за границей. Коней элитной породы из конюшни угнали, а преступников так и не нашли. Я протокол читал.
– И еще… Между нами признайся, Петр Павлович, откуда у тебя такие деньги? Шестьдесят тысяч!
По дарственной от родственницы Чечеткиной Марфы Захаровны. Есть официальный, юридически заверенный документ. У меня имеется подлинник. Оказалась тетя, опекунша моя с детства, обладала большим состоянием. Одинокая и кроме меня у нее никого не было и нет. Вот, откуда, Николай Евграфович. Спрашивайте, если еще есть, что спросить. У меня от вас тайн нет.
Лоскутов опрокинул в себя очередную рюмку «Зубровки» и уткнувшись хмельным взглядом в мундир бывшего пристава, служащий тому последний день, спросил:
– А, как тебе удалось уговорить молодую графиню принять твое предложение? Или ей с маменькой деваться совсем некуда?
Кулябкин, отпив из стакана клюквенный морс, сказал:
– Им на жизнь хватило бы на несколько лет, а может и больше. С уплатой долгов и процентов по ним графиням осталось десять тысяч рублей.
– Ничего не понимаю… и она, из столбовых дворян согласилась пойти за тебя?! Ничего не понимаю… – Лоскутов налил в рюмку еще «Зубровки» и опрокинул в себя. Затем, приложив к усам ладонь, шумно вздохнул и сказал:
– А, впрочем, не завидую. Я тебе, как сыну скажу, не женись на графине. Намучаешься с ней. Потом вспомнишь меня.
Уже хорошо опьяневший, Николай Евграфович разоткровенничался:
– Я, ведь, тоже на благородной женился. Не на такой, как твоя из столбовых, но на дворянке – дочке генерала. И тоже, как ты, Петя из мужиков, сам побыл в крепостных и в рекрутах удалось послужить. Я это время помню хорошо. Повоевал и на Кавказе с 1861 по 1864 год. До самого конца компании. Там и определили меня к офицерам в денщики. За три года так до самого генерала и дотянулся, – прислуживать ему. Случай помог. Генерал наш, что-то по карте разглядывал с карандашом в руке. А тут, откуда ни возьмись снаряд упал рядом с палаткой, где мы с генералом, а я не растерялся и накрыл его собой. Вот, ведь как! Даже и не сообразил, как сделал. Меня осколками всего посекло, в лазарете доктор какие достал, какие до сих пор сидят во мне. Георгия дали. А тут и войне конец. Из госпиталя меня генерал к себе в дом забрал, тоже прислуживать по хозяйству. Мне 23 года, молодец из молодцов. А у генерала дочка под тридцать лет… Потом оказалась больная. От книг умом тронулась. То ничего, то опять найдет на нее. Доктора, кто что говорили. Многие советовали замуж ее выдать. Так, кто ж в своем уме такую возьмет, хоть и с приданным генеральскую дочь. Тут я и подвернулся. Короче, женился на Варваре Ивановне. И, вправду, после свадьбы ей вроде, как и полегчало, вроде с нее и порча сошла. Тесть с тещей не нарадуются. Двое детей у нас народилось: сын и дочь. Сейчас уже взрослые. Но жизнь с женой Варварой Ивановной у меня не заладилась. Она словно прозрела. Если раньше, сразу после свадьбы спокойная была, то после двух лет совместной жизни стала меня жена гнобить: то сел не так, то встал не так, то ем не так, то храплю во сне… Упаси, Боже при ней рыгнуть или нечаянно «голубя» пустить… Скандалу не оберешься! Кричит: – Мужик-лапотник, такой-сякой! Деревенщина поротая и какими только словами при малых детях меня она не поносила! Тесть одно: – Терпи, брат! За терпение от меня и наследство получишь! Вот, потерпел я лет пять, а потом от злой жены и другую завел – Феодосью Герасимовну. Вдова с сыном. Женщина добрая, ласковая. Я для нее – солнце на небе. От меня ей все приятно, все хорошо и сладко. Тесть, конечно, не подвел и справку об образовании мне добыл с печатью, учителей мне нанял по грамоте и чтению. Книги по службе приносил и читать заставлял. Потом сам и проверял. А, как умер, то по завещанию я всем пользуюсь, пока с его дочерью живу и только после ее кончины мне большая часть наследства отойдет. Хитро составлены документы. Одно хорошо, что жена не интересуется мною. Поэтому я еще и живу с ней в бумажном браке. А ей уж 60 годков отроду, но она и меня пережить может, ибо злостью одной питается. Сын самостоятельно живет, окончил Пажеский корпус. Дочка замуж вышла за отставного офицера, двое детей у них. А я, если б не Феодосья Герасимовна, поверь мне, давно бы плюнул и ушел от жены хоть пешим странником отравился по матушке-России. И сейчас, я уже могу выйти на пенсию. На жизнь хватит и без генераловых денег. Жена развод не дает. А, у Феодосьи младшенький сын Ванечка от меня прижит…
Лоскутов потянулся к графину с «Зубровкой», налил в рюмку и напоследок залпом выпил. Закусывать не стал, а лишь поднес к носу край рукава, шумно втянул в себя воздух.
– Все! А, теперь, Петя вези меня на Гороховую. Там у Феодосьи чайная своя. Как увидишь вывеску: «Чай с блинами, пирогами, расстегаями», меня к ней и отведешь. А рассказал я тебе свою жизнь, чтобы ты ошибку не сделал. Знаю, что не болтун и в себе удержишь сказанное мною! Пошли за извозчиком, Петр Павлович!
Глава 20 Житейские хлопоты
Выйдя в отставку, тем самым обретя время, столь необходимое для предсвадебных хлопот, Петр Павлович первым делом занялся покупкой особняка, куда после свадьбы переедет с молодой женой Марией Александровной, а попутно необходимо подыскать и для тещи съемное жилье, как она того желает. В те времена в столицах и крупных городах найм квартир был привычным делом. В одном многоэтажном доходном доме уживались разные сословия, для
которых были раздельные подъезды: парадный – для господ, черный ход – для людей из низов, черни. На верхних этажах в больших квартирах с электричеством, ванной, телефоном селились господа высшей категории жильцов. Внизу, в каморках подвалов и полуподвалов обитали низшие сословия, часто обслуга дома – дворник с семейством, прислуга, прачки, мастеровые. У владельцев доходного дома одна задача: через управляющего вовремя получать плату за жилье, а должников выселять.