Гнедой, или Шаги сквозь время
- -
- 100%
- +
Отпив вместе чаю и тем самым, нанеся родственнице-графине визит вежливости, молодая чета Кулябицких распрощалась с Софьей Николаевной и уехала.
Уже сидя в экипаже, Петр обратился к жене: – Какие погоды прекрасные. Может поедем покататься в Стрельну или Павловск? Затем в ресторацию отобедать… Куда прикажете, Мария Александровна? Все для Вас!
После той ночи он ни разу не был с женой и желая загладить перед ней свою вину, старался хоть как-то развлечь ее, предложил вместе съездить на побережье солнечной Италии, где уже вовсю весна. Однако, Мария так пока и не дала ему на то согласия, а лишь промолчала. По ее поведению никто бы не догадался, даже родная мать, что спустя такой небольшой срок после венчания между молодоженами пролегла глубокая трещина. На ночь Мари по-прежнему запиралась в своем будуаре, давая понять мужу, что ему отказано переступать порог ее комнаты. Он, смирившись, принял отставку и терпеливо ждал, когда жена простит его.
Глава 24 Любовь и Жертва
Время шло, а Мария Александровна, запершись в своем будуаре за чтением книг, казалось совсем позабыла о муже. Даже попросила слуг приносить ей еду в комнату, чтобы не сидеть с ним за одним столом. Как уже догадался Петр, та совместная поездка к теще Софье Николаевне на Масленицу была исключительно спектаклем, чтобы не растревожить маман своими семейными неурядицами и показать ей, что между ними все хорошо и гладко. На предложение поехать вдвоем в Италию Мари ответила отказом.
Начался Великий пост и Петр Павлович в терпении и смирении перед женой дожидался его окончания. Он надеялся, что с наступлением Пасхи, а перед ней – Прощенного воскресенья, Мария простит его и все между ними уладится. Чужие люди в этот праздник христосуются, так неужели его суженная, его жена перед Богом и людьми откажет ему в этом…
Наконец, Прощенное воскресенье наступило и Петр, послав жене корзину с наилучшими цветами, что были тогда в Петербурге, осмелился попросить у Марии прощения. Он надел новую синюю тройку с красивым галстуком, рубашку, манжеты которой украшали поблескивающие золотые запонки от Картье, все указывало на важность момента. С волнением в сердце Кулябицкий постучал в дверь будуара жены. Заслышав ее шаги, Петр Павлович заволновался еще больше, чем в день их венчания. Дверь открылась и он увидел ее впервые после той поездки к теще на Масличной неделе. Его поразила произошедшая с Мари перемена, будто не месяц прошел, а гораздо больший срок. Из тоненькой девушки, с вечно опущенными ресницами, она превратилась в молодую женщину, смотрящую смело, прямо ему в глаза. Прекрасную, возможно, даже красивее, чем была, но женщину, ничего не имеющую общего с той его Белой Лилией. От этого неожиданного открытия Петр стал смелее и стоя на пороге комнаты жены, не в силах оторвать от нее взгляда, произнес:
– Мария Александровна, нам надо объясниться. Но вначале я попрошу у Вас прощения, как и положено сегодня в этот день. Простите меня!
На что Мария ответила спокойно, всем своим видом показывая, что она поступает обдуманно и искренне, а не из жеманства, которое было ей несвойственно:
– Бог простит и я прощаю Вас, Петр Павлович!
Кулябицкий приблизился к ней, чтобы на радостях поцеловать, но жена жестом остановила его:
– На этом все, Петр Павлович. А объясниться нам все же надо, тут вы правы. Мы поговорим в Вашем кабинете. Идите и ждите меня там. – После этих слов Мария дала понять, что разговор окончен и закрыла перед мужем дверь.
Петр пошел на свою половину и в кабинете стал дожидаться жены. Мария пришла, не заставив себя долго ждать.
Она начала разговор первой:
– Петр Павлович, теперь уже нам ясно насколько мы ошиблись и опрометчиво поступили, вступив в этот брак, который был обречен с самого начала.
– Ты, о чем, Машенька?! Я не считаю наше супружество ошибкой. Я полюбил тебя, очень. Возможно, слишком страстно… За то перед тобой виноват и буду просить прощения, пока ты не смилостивишься и не простишь меня окончательно. Да, я невоспитанный мужлан… Грубый, неотесанный мужик, недостойный тебя. Да и кому меня было воспитывать, когда я, осиротев в раннем детстве, целыми днями был предоставлен сам себе. Опекунша моя, Марфа Захаровна, как я тогда думал о ней, не любила, а лишь терпела мое присутствие в своем доме, но и она же сделала меня богатым. Очень богатым!
– И тогда Вы решили и меня прикупить по сходной цене на торгах вместе с усадьбой моего отца. Разве это не так, Петр Павлович?! Вы заплатили в два раза дороже, уплатили кредиторам наши долги, включая жалования слугам. Да, вы спасли нас с матушкой от позора быть изгнанными на улицу… Вы купили этот особняк на мое имя за право владеть моим телом. За него вы заплатили отдельно, осыпав меня золотом после того кошмара, что я едва пережила. Я расплатилась с вами той ночью. Но так не может продолжаться всю жизнь. Из-за трудностей в законах я не смогу сейчас получить развод, но еще и не хочу причинять горе своей матери, что ее единственная дочь – разведенная особа. Пока она жива, этого не случится. Если только Вы его не потребуете от меня. Закон будет на Вашей стороне. У мужчин гораздо больше прав, чем у женщин.
Петр смотрел на Марию, она говорила с таким убеждением, с таким жаром! Ее глаза и щеки пылали. Как не похожа она сейчас на ту девушку с опущенными ресницами, которую он увидел впервые.
– Маша, как же так! Я люблю тебя, ты мне нужна…
– Вы не умеете любить, Петр Павлович.
– А ты откуда знаешь, как надо любить?
– Из книг. Я книги про любовь читала…
Кулябицкий усмехнулся:
– Романы про любовь?
– Да. Пусть романы про любовь, но они о чувствах. Уверена, что вы понятия об этом не имеете. Прошу, вас отпустите меня, дайте мне свободу.
– Что ты хочешь, Маша? Какую тебе дать свободу?
– Я уеду заграницу, возможно в Париж. Сейчас многие девушки едут учиться, поступают в университеты Европы. Не надо мне Вашего золота и богатства. Я хочу сама стать самостоятельной и ни от кого не зависеть. Вы можете тоже быть свободны от данной мне клятвы на венчании.
Кулябицкий нахмурился, он был умен от природы и прекрасно понимал Марию. Он действительно любит ее и при своей внешней мужественности, а порой и суровости, обладает благородным сердцем вопреки происхождению из самых низов и недостатке образованности.
«Лучше я отпущу ее сам, чем она уйдет от меня и я никогда не узнаю, что с ней и где она. Насильно мил не будешь.» – с грустью подумал Петр.
– Хорошо. Я дам тебе свободу, но с небольшим условием, раз для всех мы останемся по-прежнему семейной парой, то я должен знать где ты, как тебе живется и в чем ты нуждаешься. Это мне необходимо, чтобы не волноваться за тебя. Я не буду надоедать тебе письмами и сообщу только в крайнем случае. Дом твой, можешь делать с ним что хочешь. Когда ты уедешь, я покину его. И, еще, я положу на твое имя капитал и назначу тебе ежемесячное денежное содержание, чтобы ты не нуждалась ни в чем.
Мария поняла, что их разговор с Петром Павловичем окончен и поднявшись с кресла, пошла к выходу из кабинета. Уже у дверей он задержал ее вопросом:
Постой, Маша, скажи… ты, что-то шептала тогда о каком-то зайце и окровавленной лисе на снегу… Что это было?
Марию отпустило: ушла не по годам серьезность и даже трагическое выражение лица, словно маска упала с ее лица. Петр вновь узнал в ней прежнюю Мари. Ту, которую впервые увидел в Кобылкине. Даже глаза ее стали светлее.
– Так, пустяки, Петр Павлович! Накануне венчания я из окна кабинета папа выстрелом из его ружья убила рыжую лису. Она гналась по полю за зайцем. Потом я поняла, что не нужно убивать хищника. Так задумано природой и Всевышним: – Заяц, рожден жертвой, надо было его пристрелить. Лиса не виновата, что ест зайцев. Нельзя путать замыслы Божии. Я напишу Вам, когда все будет ясно со мной. Благодарю Вас, Петр Павлович.
Глава 25 Отъезд в Париж
Разговор с матерью, Софьей Николаевной, был недолгим. Мари сообщила ей о своих планах вернуться в Париж, чтобы поступить в университет. Во Франции, Швейцарии, также Германии много студентов из России, а главное там принимают на учебу женщин, чего нет на Родине. На пороге 20 век, идет бурное развитие науки и техники, появился телеграф-телефон, метро, обещают пустить трамваи в крупных городах Российской империи. В Европе началась борьба женщин за избирательные права, образовываются общественные движения со свободной прессой. В России после смерти Александра Третьего, власть перешла к его наследнику Николаю Второму, молодому императору Всероссийскому. Осторожно и постепенно страна пошла навстречу реформам во всех отраслях. А для этого требовались образованные специалисты с высшим образованием. Империя испытывала серьезную нехватку кадров.
Графиня-мать слушала свою дочь и недоумевала:
– Только недавно вышла замуж и оставляешь мужа, чтобы вернуться в Париж?! Как это понимать, Мари? И он спокойно отпускает тебя?! Нет, лучше скажи мне правду, чем я буду тонуть в догадках!
Мари согласилась с доводами матери, в логике и рассудке ей не отказать:
– Я не хотела причинить Вам боль, мама, но послушав Вас, я приняла предложение Петра Павловича, когда мы находились в отчаянном положении. Я сама просила мужа дать мне свободу и в ответ вернула его венчальную клятву верности. А, в Париж я еду вовсе не развлекаться и сорить деньгами мужа, которые он обещал мне ежемесячно выплачивать. Я еду учиться, чтобы стать независимой от кого либо, в том числе и от него.
– Ты возьмешь меня с собой в Париж, Мари?
Дочь опустила перед матерью голову:
– Я буду писать тебе. Не надо волноваться за меня.
– Я остаюсь одна с прислугой и болонкой… Прости меня, Мари! Есть грехи на моей душе перед тобой!
– Развода в ближайшее время не произойдет, мама. Для всех я замужем. Разве мало семей подолгу живут раздельно друг от друга в силу разных причин. Петр Павлович – человек достойный, ты можешь положиться и рассчитывать на него. А теперь, простимся. Не надо слез. Я не умерла, а уезжаю учиться. Возможно, стану изучать медицину. Я буду часто писать тебе.
Мари поцеловала мать и ушла. У подъезда дома г-жу Кулябицкую ожидал кучер в семейном экипаже, с уложенным в него багажом и всем необходимым для дальней дороги. Мари предстояло ехать до Парижа железной дорогой. Впервые одной. По ее же просьбе муж не поехал провожать Марию Александровну на вокзал. Однако, он все же был там. Переодевшись в простолюдина, наблюдал за женой до тех пор, пока она не зашла в вагон. Убедившись, что все с ней все хорошо и дождавшись отправки поезда, Петр поехал домой.
Кондуктор расположил г-жу Кулябицкую, согласно купленному билету, первым классом «Люкс», что обеспечивало ее комфортом в одноместном купе. Носильщик доставил и убрал на полки багаж. Получив «на чай», поклонившись, вышел.
Мари сидела у окна купе, наблюдая за вокзальной жизнью: по перрону важно вышагивали господа в цилиндрах и дорогих шубах, рядом с ними роскошные дамы – пассажиры первого класса. За ними следом носильщики тащили их багаж.
Пассажиры второго класса внешне существенно отличались от господ, едущих первым классом. То были конторские клерки, военные невысоких чинов, студенты, небогатые городские обыватели. Обслуживание их было соответствующее, однако в вагонах второго класса топили и пассажиров кормили. Простой люд в Париж не ездил, поэтому и третьего класса в поезде не было.
Наконец, объявили, что поезд отправляется в путь. Раздался паровозный гудок, повалил дым из трубы и мощные колеса, под воздействием пара из огромного котла, пришли в движение и ускоряясь, побежали по стальным рельсам в дальний путь.
Глава 26 Обещаю
Вернувшись с вокзала, после его оживленной суеты в большой, наполненный предметами роскоши особняк, с отъездом жены ставший каким-то особенно безжизненным, Петр остро ощутил лед своего одиночества. Прошло совсем немного времени со дня их венчания, а он уже оставлен молодой женой. И, хотя, получил от нее прощение, на душе у Кулябицкого было тягостно:
«Мари, всегда с опущенными ресницами, тихая и молчаливая, так собой напоминавшая ему хрупкую белую лилию, неожиданно оказалась сильной и решительной. А, он, – бывший пристав полиции, гроза воров и разбойников, оказался бессилен перед ней и отпустил от себя…
Петр, всегда считавший себя простым и грубоватым мужиком с огромными кулачищами, способным положить на лопатки любого, не справился с хрупкой юной женщиной! «Но прав Сигарев, надо и ему как-то укрепиться в этой жизни, найти новое важное для себя дело и заняться им всерьез. А, там, глядишь, и жена вернется к нему… В жизни всякое бывает. Возможно, поймет, оценит. Ведь, простила ж его! А сердце у Маши доброе и никакая она не надменная злыдня, как у Лоскутова».
Лакей спросил насчет ужина. Петр Павлович распорядился подавать еду к нему в кабинет. Он не хотел принимать пищу в одиночестве за большим столом гостиной. Смотреть на пустующее рядом место жены… Впрочем, так было и до ее отъезда в Париж. Но тогда у него была хоть какая надежда…
Отужинав, Кулябицкий подошел к окну: с приходом солнечных, светлых дней, весна уже вступала в свои права и природа благодарно отозвалась цветением первоцветов на проталинах в саду.
«Я должен заняться усадьбой и направить все свои силы и вынужденное одиночество на пользу ее возрождения», – размышлял Петр, вглядываясь в открывшийся перед ним вид на Неву: «Решено: после Пасхи тронусь в путь».
Тут он вспомнил о монастырской школе, о своих подопечных, сестрах Наталье и Татьяне, а также о других ученицах и их наставницах:
«Наверняка ждут меня. Проездом в Кобылкин обязательно заеду с гостинцами, поздравить со светлым днем Христова Воскресения!»
Наступил праздник Пасхи. Накупив гостинцев, по дороге в имение Кулябицкий заехал в монастырь под Петербургом, где поздравил сестер-настоятельниц, внес щедрое пожертвование и угостил лакомствами девочек-воспитанниц, в числе которых увидел Наталью с младшей сестрой Татьяной. Обе очень подросли с прошлой осени, почти не узнать, особенно Наталью. Она и до зачисления в школу была рослой и развитой не по годам, а сейчас и вовсе расцвела пышным цветом.
Завидев Петра, Наталья засмущалась. Куда-то пропала ее детская непосредственность, так не вяжущаяся со взрослым видом. Петр подошел к девушке, которой уже минуло 16 лет, чтобы по стародавнему обычаю после приветственного возгласа: «Христос Воскресе!» трижды поцеловаться с ней. Всегда смело смотрящая на Петра своими серыми глазами, на этот раз Наталья отвела от него взгляд и потупившись, трижды ответила на поцелуй своего благодетеля. Девятилетняя Татьяна, напротив, кинулась к Петру и по-детски звонко расцеловала. Она знала, что сейчас последуют подарки и угощения. И не ошиблась, лакомств хватило всем ученицам. Положив конфетку за щеку, Таня, раскрасневшаяся от радости, простодушно сказала Петру:
– Ты чего так долго не приезжал? Мы с Наташей тебя ждали-ждали… И другие девочки тоже ждали.
Наталья заметила обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки Петра. По ее лицу пробежала тень, она прикусила губу. Затем осмелилась спросить:
– Ты, Петр Павлович, никак женился?
– Да, Наташа, женился.
– Я через год школу закончу. Уже умею читать и писать. В уме цифирьки складывать могу… Обещай, что заберешь меня в няньки, когда у вас ребеночек родится. Я буду хорошо за ним смотреть. Обещай!
Петр опустил голову, однако ответил:
– Обещаю.
Да и, что он мог еще ей сказать.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ «НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ»
Глава 1 Снова в Париже
Прошло немногим более двух суток и роскошный состав Норд-Экспресс прибыл в столицу Франции. Еще по пути в Париж долгожданный дух свободы наполнил собой Мари, придав ей силы для начала новой жизни. Лишь обручальное кольцо на пальце напоминало, что она замужем. Хорошенько поразмыслив, она не сняла его с руки, здраво рассудив, что в ее настоящем оно послужит ей своего рода охранной грамотой и оттолкнет возможных кавалеров и любителей поволочиться за одинокой молодой женщиной. Для всех она замужняя дама – Мария Александровна Кулябицкая.
О жилье в Париже Мари позаботилась заблаговременно, списавшись с одной из своих знакомых прихожанок Собора Александра Невского, Еленой Филипповной Фертышовой. От нее она получила несколько проверенных адресов по которым можно недорого снять у хозяев вполне приличные квартиры в хороших районах Парижа, о чем ее попросила в своем письме Мари.
Мария Александровна остановилась на небольшой квартире из двух комнат, где имелись кухонный отсек и ванная, но решающим значением для выбора стало наличие отдельного входа с небольшим садиком и кустом сирени перед окнами. После чего Мария поехала в банк, куда муж положил на ее имя средства, необходимые для проживания во Франции. Она была удивлена наличию у нее на счету довольно крупной суммы, помимо обещанных ежемесячных поступлений. Этих денег вполне хватит для покупки небольшой квартиры в центре Парижа. Однако, воспользоваться такой щедростью от мужа, к тому же весьма условного, Мария не сочла возможным, ее тяготило осознание зависимости от Кулябицкого:
«Пусть этот капитал лежит в банке и сохраняется под небольшой процент, так мне будет легче окончательно порвать с ним. Хотя мы и обвенчаны, я никогда не вернусь к мужу. Никогда!»
Екатерина Ивановна и Василий Афанасьевич Ломницкие – хозяева небольшого дома, где сняла комнаты Мари, были по происхождению православные русские, волею петлявшей судьбы, они оказались во Франции и прожив в ней много лет, так и не забыли свою историческую Родину. Оба, уже заметно разменявшие шестой десяток, приняли молодую женщину из России, которой едва исполнился двадцать один год, как близкую родственницу. Сердце сдержанной, холодноватой Мари дрогнуло от их заботы и ласки по отношению к ней. Однако в ее планы вовсе не входило такое близкое общение с хозяевами. Ей не хотелось лишних расспросов, тяготело любое откровение с кем бы то ни было. Мари кратко рассказала чете Ломницких зачем она приехала в Париж и в мягкой форме постаралась сразу же установить между ними определенные границы, сославшись на занятость по поступлению в Сорбонну. Но отказаться от семейных обедов по воскресеньям и вечернего чаепития за большим хозяйским столом, все же не смогла. Из-за уважения к людям, так тепло принявших ее.
В то время при поступлении в Парижский университет или Сорбонну французской стороной принимались российские аттестаты о окончании гимназий, чем был вызван массовый приток студентов из Российский империи, из них в подавляющем большинстве была еврейская молодежь. Развитие капитализма в России породило возникновение богатой прослойки буржуа из евреев, что открыло огромные возможности перед их наследниками. Когда русская помещичья аристократия после отмены крепостного права разорялась и приходила в упадок, молодые, амбициозные отпрыски новых богачей штурмовали аудитории европейских университетов, тем самым заложив основу костяка научной среды в послереволюционной России. Справедливости ради надо отметить, что не все студенты из Российской империи принадлежали к богатым семьям. Были здесь и так называемые «разночинцы», уже тогда искавшие на берегах Сены революционный дух свободы, исходивший из Третьей республики, чтобы перенести его на русскую землю.
Принимали в Сорбонну и женщин, однако с ограничениями: им было запрещено ходить на лекции наряду с мужчинами, они были лишены права на получение диплома о высшем образовании и только благодаря яркой личности француженки Жюли-Виктуар Добье, всеми силами боровшейся с этой гендерной дискриминацией и с помощью жены Наполеона III Евгенией, она добилась многого, открыв женщинам путь к высшему образованию. Феминизм все сильнее захватывал Европу, начав с образования и расширения круга профессий для женщин.
К приезду и поступлению Мари в Сорбонну эти главные препятствия уже были устранены, а с аттестатом у мадам Кулябицкой проблем не возникло, он был французский. Здесь стоит поблагодарить мать Мари, – Софью Николаевну, она уделяла должное внимание образованию дочери и не скупилась на хороших учителей. А французский для Мари стал почти родным после пятнадцати лет постоянного проживания во Франции с самого раннего детства. Ее произношение и богатый литературный запас слов приводили настоящих французов в замешательство, когда они узнавали, что Мари русская. Исходя из всего этого, она легко поступила и стала студенткой медицинского факультета Сорбонны.
Глава 2 Создание «Тройственного союза» или «Trinity»
Приехав в бывшую усадьбу графской семьи, теперь уже на правах нового хозяина, Петр Кулябицкий вместе с управляющим Зиновьевым Василием Спиридоновичем имел долгую и обстоятельную беседу. Слух о том, что новый барин родом из бывших крепостных быстро разнесся по усадьбе и всей округе. Однако, в отличии от своего бывшего начальника Лоскутова, самому побывать в холопах Петру, к счастью, не довелось. Он родился уже после отмены крепостничества, да и рано умершие родители освободились от барина еще до реформы 1861 года: дед Петра был егерем и однажды на охоте спас тогда юного графского отпрыска Александра Николаевича Ордынского, (впоследствии отца Мари) от дикого кабана, неожиданно напавшего из зарослей кустов. За то ему была пожалована вольная и отец Петра родился уже свободным человеком, однако со своей егерьской службы не ушел, а продолжал служить хозяину верой и правдой за щедрое вознаграждение. А, вот мать Петра была выкуплена своим женихом, отцом Петра, как раз накануне отмены крепостного права. По тем временам он имел достаточное состояние, чтобы купить в Кобылкине небольшой, но крепкий домик для будущей семьи и не стал дожидаться волеизъявления царя, а предложил за полюбившуюся ему девушку выкуп. Пришлось хозяину в память о спасении уступить прошению, хоть и была невеста отменной пряхой и кружевницей, одной из лучших у графа. Ее умение впоследствии пригодилось для открытия небольшой семейной мастерской. Петр запомнил лицо матери, склоненное над валиком со сколком для кружев: ее быстрые, ловкие пальцы, плетущие затейливые воздушные узоры, под перестук коклюшек с тонкими льняными нитями. Запомнил он и запах пороха от ружья и одежды отца, когда тот возвращался с охоты. Хоть и мал был, но долго помнил, как пах свежеиспеченный хлеб домашнего очага. Опекунша Чечеткина продала дом покойных родителей казенному ведомству. Его тут же снесли, когда прокладывали дорогу к Пскову. Так уж случилось, что домик оказался на пути строительства и участь его была предрешена согласно плану. Однако, в наследство Петру остался старый дом Марфы Захаровны, а в нем тайник с сундуком полным золота, но с момента отъезда в Петербург он лишь единожды переступил порог этого хмурого жилища: тогда он вновь спустился в каменное подземелье и набрал полный саквояж золотых монет с драгоценными камнями. Это было нужно для покупки усадьбы Ордынских и особняка в Петербурге, в качестве свадебного подарка жене. Оставшееся золото Кулябицкий положил в банк, но содержимое сундука далеко еще не исчерпано, он по-прежнему в подземелье и полон богатств, так неожиданно свалившихся на Петра. Все это он решил потратить на возрождение усадьбы. В глубине души Кулябицкий надеялся, что жена вернется и оценит его труды. А там, возможно, и простит его окончательно. Он продолжал любить Мари и ждать ее, набравшись терпения.
Управляющий имением Василий Спиридонович терпеливо и со знанием дела посвящал Петра Павловича в тонкости учета с применением бухгалтерских счетов двойной записи. Его, в свою очередь, научила жена, перенявшая эту науку от покойного мужа, успешного купца-оптовика, человека грамотного, благодаря торговой смекалке и опыту, оставившего приличное состояние своим двоим сыновьям и жене.
Когда управляющий ушел, оставив новому хозяину для наглядности амбарные книги по ведению хозяйства, Петр погрузился в изучение статей учета. Из документов выходило, что после уплаты всех долгов банку, дела в имении по-прежнему убыточны и неминуемо приведут к банкротству. Почвы и местный климат относятся к рискованному земледелию, единственное, что дает хороший урожай и окупается, – это льноводство. Однако для собственных нужд лен не находил большого применения, а для продажи оптовикам нужно искать связи. Это не хлопок, применявшийся в текстильном производстве и даже для изготовления пороха. Однако в их северных краях хлопок не произрастает. Но изо льна изготавливают ткани, холсты, паклю и масло… А, это уже немало.
Выяснилось, что лен нельзя сеять ежегодно на одних и тех же землях, он буквально высасывает всю органику из почвы. Необходимы удобрения под рожь и только через год-два можно опять на этом месте сеять лен.
Все это Кулябицкий узнает от опытного агронома-англичанина. А найти его помог все тот же Василий Спиридонович. Он по указке хозяина Петра Павловича поехал в Олонецкую губернию, где издавна выращивали лен различных сортов. Сейчас это Карелия с центром в городе Петрозаводске, тогда Олонецке. Вот оттуда Зиновьев и привез англичанина в имение. Так возник тройственный союз на паях: 51% принадлежал Кулябицкому и по 24,5% Зиновьеву и Джеймсу/Джиму/ Джонсу или по-русски Якову Ивановичу.