Дитя гнева: Путь Стража

© Алексей Ремез, 2024

ISBN 978-5-0062-1812-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Он был рождён во Франции в самом начале XVI века, а именно в 1501 году, и первым, что увидел новорождённый, были обитые соломой деревянные стены хлева и смотрящие на него козы. Только что родившегося мальчика держал на руках известный всему городку пьяница Блез с обвисшим пропитым лицом, покрытым небрежной щетиной и гноящимися язвами. Одним своим видом он создавал о себе впечатление мерзкого и гниющего как снаружи, так и внутри человека. Именно он, а не родная мать, стал первым человеком, которого малыш увидел в своей жизни. Лишь после перерезания Блезом пуповины он оказался на руках у своей матери, сестры Блеза по имени Жаклин, чьи тусклые заплаканные глаза, наполненные любовью и нежностью, он запомнил навсегда. Она-то и дала ему имя, что станет известным даже в самом крайнем уголке этого мира, которое будут произносить со страхом и придыханием, и которое будут помнить до самого конца времён – Самюэль.

– Чего-то он какой-то бледный, – пристально взглянул на младенца пьяница. – Может, хворый?

– Какая разница? Он – мой сын. Остальное для меня не важно.

– Ну, не знаю. Как по мне, долго не проживёт. А даже если и проживёт, то толку от него будет мало. Видывал я таких хиленьких. Без помощи ни вякнуть, ни охнуть не могут. Вот тебе мой братский совет, как человека бывалого и повидавшего куда больше твоего: не возись ты с ним. Брось на улице. Авось, кому-то будет до него дело.

– Закрой рот, Блез! Даже думать об этом не смей!

– А что? У нас и так забот хватает. Денег нет, поесть нечего, одежда вон вся в тряпьё изорвана, да что уж там, даже поспать негде. А ежели ещё и с ним будем возиться, так и вовсе загнёмся. То ли от голода, то ли от холода. Он нам только обузой станет.

– Я сказала замолчи! Скотина такая! Ради лишней бутылки готов моего сына на улицу выкинуть!

– Лишней бутылки?! Я за нас… за тебя боюсь! Думаешь, я не хочу, чтобы моя сестра жила тихо-мирно, чтобы у неё был кров да еда?!

– Будь это так, ты бы работал, зарабатывал деньги и тратил на те самые еду и кров, а не на пиво, без которого жить не можешь!

– А сама-то чем лучше? Не знал, что клянчить деньги у каждого встречного – это работа.

– Я хотя бы пыталась найти работу, пыталась заработать хоть какие-то гроши. Не забывай, у кого ты выпрашивал на кружечку пива всё это время. Да у меня с младенцем на руках шансов выжить куда больше, чем с таким пьянчугой, как ты!

Несколько секунд Блез смотрел на Жаклин, не говоря ни слова и не шевелясь. Вдруг лицо его перекосилось в уродливую, жуткую гримасу.

– А ну-ка дай сюда этого засранца! – с рёвом накинулся он на сестру.

Жаклин закрыла Самюэля собой и, зовя на помощь, стала ногами отбиваться от брата. Тот в свою очередь продолжал пытаться вырвать у неё из рук Самюэля, нанося ей удары по лицу и спине. Малыш начал кричать. В какой-то момент Жаклин изо всей своей силы ударила Блеза в живот, от чего тот упал на колени, скорчившись и взвыв от боли.

– Ах ты, сука неблагодарная! – сквозь боль выдавил Блез. – После всех этих лет! Родного брата…

– Пошёл вон, скотина драная! – рявкнула Жаклин во весь голос.

– Тварь! Как пожелаешь! Возись с ним сама! Вот увидишь, этот выродок тебя в могилу сведёт!

– Я сказала вон!

С трудом Блез поднялся на ноги и, шатаясь из стороны сторону, вышел из хлева. Жаклин склонила голову к младенцу и принялась его успокаивать. «Не бойся, мой маленький. Я никому тебя не отдам», – шептала она Самюэлю. Материнские инстинкты полностью захватили Жаклин, и сейчас в этом мире не существовало ничего, кроме её малыша.

Шло время. С самого своего рождения Самюэль был изгоем и было ясно, что он не получит признания в обществе, ибо оказался альбиносом. В городке, названия которого он даже не запомнил, мальчика считали проклятым, а его мать – ведьмой. И пускай пара-тройка людей просила Господа Бога простить грехи матери и дитю её, сути дела это не меняло – их боялись.

Из-за неимения собственной крыши над головой Жаклин с Самюэлем скиталась по городу в поисках приюта. Скитания эти влияли на малыша не самым лучшим образом. Тесные каменные улочки, которыми был испещрён почти весь город и на которые еле-еле пробивался солнечный свет, и царивший на них адский смрад, а также суета и шум народа, что порой не мог протолкнуться на этих до ужаса узких улицах, с младенчества внушали Самюэлю мысли, что мир вокруг страшен и неприветлив. Лишь на главной площади города чувство страха и тревоги отступало от малыша. Пожалуй, то было единственное место во всём городе, где было по-настоящему светло и где можно было почувствовать себя свободно хоть чуть-чуть, благодаря чему именно на площади Самюэль ощущал себя спокойнее всего. Но находиться там подолгу Жаклин со своим младенцем, увы, не могла.

Есть матери и сыну приходилось то, что найдут. Бывало, что прохожие подкидывали им немного еды, однако на двоих её было недостаточно, а потому Жаклин нередко отдавала Самюэлю почти всю еду, что им доставалась. Мучаясь от голодных болей в животе, она, тем не менее, была счастлива, ведь её сын получал хоть какую-то пищу и не страдал так, как она.

Кроме бесконечных скитаний по городу, Жаклин вместе с другими бедняками занималась побирательством. Часто они вместе со своими товарищами по несчастью собирались около церквей и домов богатых горожан, выпрашивая у них деньги и еду. Дабы никто ничего не заподозрил, Жаклин обматывала голову Самюэля так, чтобы его волосы не были видны другим, благодаря чему ей удавалось спокойно бродить в толпе нищих. Более того, ребёнок был только на руку беднякам, ведь так было куда проще разжалобить прохожих. Благодаря этой хитрости, у них получалось собирать немного больше денег, чем обычно, что обеспечивало Жаклин и её сына лишним куском хлеба. Ночевать Самюэлю с матерью приходилось либо на улице, либо в заброшенном каменном доме, стоявшем за городом, либо в хлевах, в которые они пробирались тайком. В одном из таких хлевов Жаклин соорудила ему куклу из соломы. Мальчик настолько привязался к ней, что практически не выпускал из рук и даже спустя годы хранил её как память о матери.

Три долгих года продолжались эти скитания. Но однажды им улыбнулась удача. Один из горожан всё же позволил им жить у себя в чулане, но в обмен на это мать Самюэля должна была выполнять всю грязную работу по дому. Разумеется, Жаклин согласилась. У матери с сыном появились кров и еда, однако Жаклин приходилось работать на износ. Она выполняла абсолютно всю работу по дому, начиная с мытья посуды и заканчивая колкой дров. За плохо выполненную, по мнению хозяина, работу её всегда ждало наказание, и нередко это происходило на глазах Самюэля. Наблюдая за тем, как разъярённый хозяин дома, брызжа слюнями, бранил и бил его мать до синяков, Самюэль будто бы чувствовал её боль на самом себе, будто бы всё это происходило с ним, а не с Жаклин. И каждый раз он хотел броситься на защиту своей мамы, самого дорогого, что у него было. Но что он, маленький, хилый мальчишка, мог сделать здоровому, упитанному мужику, у которого кулак был с голову мальчика. Со временем жестокость и ярость хозяина Самюэль стал воспринимать как нечто обыденное, как что-то, что есть у каждого и чем все пользуются каждый день. Пока Жаклин работала, мальчик большую часть времени сидел в чулане, откуда его старались не выпускать, ибо побаивались его бледной кожи и белых, словно снег, волос, и играл соломенной куклой, которую ему подарила мать. Порой он наблюдал за тем, как Жаклин моет полы и посуду и убирает дом, и пытался помогать ей всем, чем только может. Она же, желая обеспечить сыну еду и крышу над головой, работала не покладая рук.

Так Жаклин и Самюэль прожили около года и прожили бы ещё больше, если бы в один день Жаклин не заработала себе лихорадку, от которой она умерла спустя неделю мучений. Пускай Самюэль и знал, что такое смерть, он никак не мог подумать, что она сможет настигнуть его маму. В тот день маленький Самюэль простоял над холодным телом Жаклин до самой ночи, думая, что она крепко спит, ожидая момента, когда его мама проснётся. Разумеется, этого не произошло. Поняв, что он больше не сможет быть вместе со своей мамой, всё внутри Самюэля вмиг опустело. Единственного человека, который искренне любил его, дарил ласку, кормил его и оберегал, не стало. Умерла та, кто с самого его рождения сопровождала Самюэля в этом сером, грязном мирке, заполненном страшными и злобными людьми, кричавшими на него и желавшими его смерти, хотя сам Самюэль даже не понимал, что такого он им сделал. Он остался один. Один среди всех тех «страшил», от которых его защищала Жаклин. Теперь он должен вступить в этот мир один, сам, без чьей либо помощи. Но сам по себе Самюэль ещё никогда не был. Страх перед людьми и миром, где за себя только ты сам, целиком захватил Самюэля.

Хозяину дома ребёнок, которого все вокруг считали проклятым, был ни к чему. Он отвёл маленького Самюэля в единственный в городе приют. Мальчика приняли, однако из-за цвета его волос поселили на чердаке и особо с ним не церемонились.

Жизнь Самюэля превратилась в ад, к которому надо было приспосабливаться, и очень быстро. К другим детям его не пускали, а из еды давали лишь остатки. Из-за одиночества, Самюэль начал мастерить себе соломенных кукол, похожих на ту, что досталась ему от матери, которые становились для него друзьями. С этими куклами он делился своими чувствами, страхами и переживаниями. Пусть они не могли ему ответить, зато всегда могли выслушать, а большего мальчику и не надо было. Больше поделиться своими чувствами Самюэлю было не с кем. В приюте всем было настолько плевать на мальчика, что никто даже не замечал, когда он сбегал оттуда, чтобы добыть себе еды. Для Самюэля приют стал лишь местом для ночлега. Всё остальное время он скитался по улицам в поисках пропитания. Самюэль приспосабливался к новым условиям довольно быстро, что было ему только на руку. В отличие ото всех остальных детей, он начал взрослеть гораздо раньше. Самюэль очень быстро понял главное правило выживания: «Если хочешь жить, то используй для этого любые средства». Однако же, смиренность и доброта матери, которая осталась где-то глубоко в душе Самюэля, не позволяли ему использовать силу, чтобы получить желаемое. Потому следовал Самюэль этому правилу лишь отчасти. Мальчик ел остатки, выбрасываемые на улицу, попрошайничал и воровал еду. Особенно часто Самюэль ошивался около церкви, где шанс того, что его покормят, был больше, чем в любом другом месте. Но, хоть прихожане вместе со священником иногда и кормили Самюэля, в саму церковь его не пускали. Да и вообще, единственная причина, почему его не казнили, как порождение ведьмы, была в том, что он был ещё слишком мал. И то, случаи, когда Самюэля кормили, можно было назвать счастливой случайностью. Практически все люди сторонились его, а иногда даже били за то, что он обращался к ним. Дети тоже перенимали это отвращение от взрослых. Девочки убегали прочь, лишь завидев Самюэля, а мальчики – насмехались над ним. Порою в темноте чердака мальчику мерещились люди, желавшие расправиться с ним. Однако Самюэль не кричал и не звал воспитателей на помощь. Он знал, что это бесполезно, и никто к нему не придёт. А потому ему оставалось лишь сидеть завёрнутым в тряпьё в углу чердака, дрожа от страха и боясь пошевелиться.

Однако с годами страх Самюэля перед людьми мало-помалу перерастал в нечто совершенно иное. Смерти нищих от голода и болезней, частые казни на виду у всех, постоянные вопли и крики друг на друга по поводу и без, грязь, в которой жили люди и которых это вполне устраивало, и в целом жестокое отношение к Самюэлю лишь из-за его волос – всё это породило в мальчике мысль, что люди не страшные, они лишь мерзкие и отвратительные. И мысль эта с каждым днём укоренялась всё больше. Теперь уже, выходя на улицу, Самюэль не испытывал страха перед людьми, однако ощущал взаимное отвращение к ним. Как люди не могли терпеть его из-за волос, так и Самюэлю была противна вся та мерзость, поселившаяся в людях и скреплявшая собой людское общество. Однако в душе у Самюэля жила надежда, что в этом испорченном мире всё же остались добрые чистые душой люди. Такие же, какой была его мать. И о встрече с таким человеком, с которым он мог бы пережить любые трудности и невзгоды, Самюэль мечтал куда больше, чем о еде или деньгах.

Когда Самюэлю исполнилось семь лет, руководство приюта посчитало, что негоже ему прохлаждаться, а потому Самюэля стали отправлять на работу, на местную каменоломню. Там никто не видел в нём семилетнего ребёнка, отчего работать ему приходилось наравне с остальными. Разве что еды Самюэль получал куда меньше, уставал – в разы сильнее, а заработанных им денег едва хватало на еду. Не раз случалось такое, что в самый разгар рабочего дня он падал от бессилия и приходил в себя лишь через несколько часов. И всё же, Самюэль продолжал держаться, что в глазах рабочих было неоспорим подтверждением того, что этот мальчишка связан с Дьяволом. Впрочем, как ни странно, работа на каменоломне приносила Самюэлю гораздо больше удовольствия, чем простое сидение в приюте. Даже изнемогая от бессилия и голода, он ощущал, что с каждым днём делает себя по-настоящему сильным и стойким человеком, способным сопротивляться окружавшему его суровому миру. Кроме того, насмехаться над ним ни у кого не было ни сил, не времени, что тоже радовало Самюэля. Со временем, правда, некоторые рабочие начинали гнать его и оттуда, боясь, кабы проклятый не наслал на них чего-нибудь плохого. Самюэлю пришлось вернуться на улицы, где его настигло очередное несчастье.

Из городских ребят, задиравших его, особенно выделился мальчик по имени Жак, который был на год старше Самюэля. Будучи сыном уважаемых в городе людей и имея какой-никакой авторитет, он быстро настроил остальных мальчишек против Самюэля. В отличие от прочих детей, которые считали Самюэля лишь проклятым, Жак видел в нём низшее существо, которое даже не было достойно называться человеком. Родители его нисколько не осуждали такую точку зрения. Наоборот, они считали, что с такими, как Самюэль по-иному нельзя. По их мнению, такие «отбросы», как он, лишь отравляли этот город. А потому Жак не сдерживал себя в отношении Самюэля. Помимо насмешек, он вместе со своими друзьями не брезговал избивать Самюэля и забрасывать его камнями. Для мальчишек это стало своеобразной забавой, после которой у мальчика оставались синяки и раны от камней. Эти издевательства над Самюэлем лишь веселили Жака и тешили его эго. Унижая его перед своими друзьями, давая им тем самым развлечение, он подчёркивал своё превосходство как над Самюэлем, так и над прочими детьми. Многим прохожим же до подобных выходок не было никакого дела. Одним проклятым мальчиком больше, одним меньше. Да и отношение родителей Жака к его издевательствам знали все. Некоторые горожане, конечно, гоняли обидчиков Самюэля, однако те всё равно умудрялись находить его снова и продолжать измываться над ним. Истощавший от голода Самюэль не мог даже толком дать отпор обидчикам, хотя он и пытался.

Именно благодаря Жаку в Самюэле поселилось такое ужасное чувство, как ненависть. Он хотел не просто убить Жака и его компанию. Самюэль желал растерзать их, выпотрошить, как животных. И с каждой новой выходкой Жака это желание росло всё больше и больше. Порою, когда терпение Самюэля заканчивалось, а нервы начинали сдавать, он с воплями, преисполненными гневом и ненавистью, бросался на ребят, желая порвать их в клочья. Но мальчишки парой ударов валили Самюэля на землю, и ему уже не оставалось ничего, кроме как в порыве отчаяния выкрикивать проклятья и угрозы в сторону Жака и его своры под громкий хохот последних

Бывало, что издевательства Жака выходили за рамки всякой морали. Так, например, застав как-то голодающего Самюэля недалеко от базара, он купил у одного из торговцев небольшую булку хлеба, после чего направился обратно к Самюэлю. Подойдя к нему, Жак привлёк внимание мальчика и демонстративно потряс перед ним булкой.

– Эй, смотри, что у меня есть! – с насмешкой кричал он ему. – Это хлеб. Ты, наверное, даже не знаешь, что это такое? Так вот, хлеб – это еда. Очень вкусная, к слову.

Как только Самюэль обратил свой взор на него, Жак начал демонстративно есть булку, приговаривая:

– М-м, как же вкусно! Даже не знаю, как без этого можно жить?

Посмотрев на Самюэля и встретившись с его голодным взглядом, Жак спросил:

– Ой, ты, наверно, тоже хочешь отведать этой булки, не так ли? Хочешь, я могу поделиться с тобой? Вот, держи. Ой! – насмешливо произнёс Жак, уронив булку в дождевую лужу, – Прости! Мне так жаль! Сейчас я её подниму.

Присев на корточки, он взял размякшую булку в руку и, обваляв её в грязи, кинул Самюэлю в ноги. Самюэль поднял грязную булку и, посмотрев на улыбающегося Жака, обтер её и начал с жадностью поедать.

– Ха-ха, какое же ты животное! – раздался смех мальчишки. – Эй, ребята! Идите сюда, посмотрите на эту свинью! Ему кидают хлеб, весь в грязи, а он и рад его сожрать!

К Жаку начали сбегаться другие дети, бывшие неподалёку. Они поддерживали своего предводителя, хохоча над Самюэлем. И снова он желал уничтожить каждого, кто сейчас смеётся над ним. Но что он мог сделать этой толпе в действительности? Ничего. А потому Самюэлю не оставалось лишь бормотать про себя: «Кто из нас ещё свинья! Для меня хлеб достать – это праздник, а ты его в грязи валяешь, будто это ерунда какая-то! Придёт время, и ты познаёшь всю ту боль, что причиняешь мне и таким же, как и я! Даю тебе слово, Жак».

Так Самюэль жил до одиннадцати лет. И прожил бы так и дальше, но один случай изменил его жизнь навсегда.

Глава 2

В тот день солнце, казалось, светило ярче, чем обычно, из-за чего Самюэлю пришлось скрываться в тени. Ослабевший от голода, он сидел на улице, ожидая, что ему кто-нибудь подаст еды. Ничего не ев уже около суток, Самюэль мучился от голодных болей, крепко обхватывая свой живот и сжимая его. От голода всё тело дрожало.

И тут он услышал знакомый смех Жака и через пару мгновений в Самюэля прилетел маленький камешек. Он приподнял голову и увидел ненавистного им мальчика со своей «свитой». В руках у них были камни.

– Привет, отродье! Мы тут решили поупражняться в меткости, а мишень найти не смогли. Может, поможешь своим старым друзьям? Из тебя мишень что надо! Давайте, ребята!

Мальчишки начали бросать камни в Самюэля. С большим трудом, преодолевая боль от голода и ударов камней, он приподнялся на ноги и медленно зашагал к переулку, находившемуся неподалёку. За спиной Самюэля слышался издевательский смех мальчишек.

– Куда же ты? Мы только разогрелись! – крикнул Жак и бросил в мальчика самый большой камень, что у него был.

Этот камень попал прямо в висок Самюэля. От этого удара он упал на колени, схватив место удара рукой, ощутив острую пульсирующую боль. Смех мальчишек резко прекратился. Не понимая, что происходит, Самюэль обернулся и посмотрел на своих обидчиков. На лицах друзей Жака был сильный испуг.

– Жак, ты переборщил, – испуганно сказал один из них своему вожаку.

– Да ну! Тебе-то какое дело до этого? Ну, помрёт и помрёт. Такие как он жизни и так не достойны, – ответил Жак. – Но нам лучше уйти. А то получим ещё.

Жак вместе со своей компанией развернулись и убежали прочь. Самюэль взглянул на руку и увидел на ней свою кровь. Опустив голову, он почувствовал, что тело перестаёт его слушаться. С большим трудом Самюэль смог на четвереньках доползти до узенького переулка и уже там повалился навзничь. Перед его глазами всё начинало плыть. «Ненавижу тебя! Будь ты проклят, Жак! Будь уверен, рано или поздно, я убью тебя!», – в гневе подумал Самюэль и потерял сознание.

Очнулся он на обширной каменной платформе, находящейся, будто посреди ночного неба, укутанного пурпурным туманом. Отовсюду слышался тихий звон. Немного приподнявшись, Самюэль увидел, что его обступили его единственные друзья – соломенные куклы, которых он сам и сделал. Но, в отличие от реальных, они были чуть ли не два метра ростом. Увидев их, Самюэль вздрогнул от неожиданности и испуга, но быстро признал своих друзей и немного успокоился. Однако чувство страха не покинуло Самюэля полностью, ибо мальчик всё ещё не мог понять, куда он попал. Приложив руку к своему правому виску, он заметил, что раны больше нет. Самюэль посмотрел на кукол и спросил: «Где я?». Ответа не последовало.

Тут одна из кукол подошла к Самюэлю и, наклонившись, подала ему свою руку. Как только Самюэль взялся за неё, кукла лёгким движением подняла его на ноги, после чего развернулась и повела за собой, крепко держа мальчика за руку. Прочие же куклы расступились в стороны, открыв путь к краю платформы. Когда Самюэль начал подходить к этому краю, перед ним и куклой появился хрустальный мост, ведущий в самую глубь этого пространства. Вступив на мост, кукла остановилась и взглянула на Самюэля, как бы спрашивая, согласен ли он идти с ней. Спустя несколько секунд Самюэль вступил на мост, и они вместе отправились дальше. Сложно сказать, сколько они прошли, ибо время в этом месте не ощущалось вовсе, но в один момент вдалеке показалась ещё одна платформа. Подходя к ней, Самюэль заметил два женских силуэта на самом краю платформы. «Кто это?», – спросил он у куклы. Однако та вновь проигнорировала вопрос. Наконец, они сошли на платформу. В самом центре стояли ещё две соломенные куклы ростом с самого мальчика, выполненные в виде девочек, одна из которых была на голову выше другой. Только вот Самюэль не помнил, чтобы когда-нибудь делал таких. Та кукла, что привела его, отошла в сторону и жестом показала, чтобы он подошёл к центру. Как только Самюэль сделал пару шагов к центру платформы, обе куклы двинулись к нему навстречу. Мальчик остановился, боясь пошевелиться. Куклы же продолжали идти прямо к нему. Подойдя вплотную к Самюэлю, они обе крепко обняли его. И хоть они были сделаны из соломы, от них исходило человеческое тепло, наполненное добротой и состраданием. Ощутив на себе это тепло, Самюэль обнял кукол в ответ. Никогда ещё он не чувствовал себя так хорошо. Получая немыслимое удовольствие от этих объятий, Самюэль улыбнулся и крепко закрыл глаза.

Вдруг мальчик почувствовал, будто кто-то медленно поглаживает его волосы. С большим трудом приоткрыв глаза, на фоне еле видного из-за заслонявших его крыш домов ясного неба Самюэль увидел перед собой лицо зеленоглазой девочки, внимательно разглядывавшей и изучающей его. Он почувствовал, что его голова лежит у неё на коленях. Увидев, что Самэюль начинает приходить в себя, девочка ахнула:

– Ты жив! Хвала Лунарии! Я уже начала бояться, что умер. Всё хорошо? Тебе не больно?

– Голова… раскалывается, – простонал Самюэль и схватился за то место, откуда текла кровь.

Нащупав на месте раны повязку, он приподнялся и осмотрел незнакомку. Судя по виду, она была того же возраста, что и Самюэль. Невзрачное, старое платьице и белый передничек с грубо оторванным низом, усеянный многочисленными умело сделанными швами и заплатками, позволяли Самюэлю сделать вывод, что происходит девочка из семьи пускай и не богатой, но имеющей какие-никакие деньги. Стройность её граничила с худощавостью, что, впрочем, нисколько не уродовало её и даже придавало ей некую изящность. Плавные черты лица, аккуратные, немного припухлые губы, небольшой носик, а также добрые глубокие глаза, способные заставить любого утонуть в них, практически сразу влюбили Самюэля во внешность незнакомки. О цвете волос сказать было нельзя, ибо они были закрыты белоснежным чепцом, из-под которого были видны лишь их корни. Рядом с девочкой стояла небольшая корзина, прикрытая платком.

– Что это? Что ты сделала? – пытаясь прийти в себя, спросил Самюэль.

– Я возвращалась домой и увидела тебя лежавшего без сознания. Я забеспокоилась и подошла посмотреть, всё ли в порядке. Увидела, что у тебя идёт кровь и перевязала тебе голову. Я боялась, что ты можешь умереть.

– Да уж лучше б умер, – прохрипел Самюэль. – Впрочем, мне всё равно недолго осталось.

– Что? Почему?

– Достаточно причин, уж поверь мне. Спасибо, конечно, что помогла, но вряд ли от этого будет хоть какой-то прок. Всё равно скоро умру. Либо от людей, либо от голода. У меня со вчерашнего дня ни единой крошки во рту не было.

– Ты не ел со вчерашнего дня?! – снова ахнула она. – Бедненький! Вот, возьми.

Девочка потянулась к своей корзине и достала оттуда большое красное яблоко.

– Что это? – спросил Самюэль.

– Яблоко.

– Это понятно. Я про другое. Ты отдаёшь мне его просто так?

– Да, да! Возьми, не бойся!

Самюэль взял яблоко, однако он никак не мог отделаться от мысли, что здесь есть какой-то подвох. Самюэлю попросту не верилось, что подобное происходило с ним прямо сейчас. Он прекрасно помнил, как Жак «делился» с ним едой, и чем это всё заканчивалось. Того же Самюэль ожидал и сейчас. И, всё же, чем-то данная ситуация отличалась ото всех предыдущих. Судя по всему, девочка действительно желала Самюэлю добра. Вот только почему? С чего это вдруг она перевязала ему голову, беспокоится о нём, предлагает еду и при этом ничего не требует взамен? Не похоже на поведение человека, желающего поиздеваться над другим. Да и спасать от смерти лишь для того, чтобы насмехаться слишком уж муторно. Неужто, она и вправду лишь хотела помочь ему? Однако для Самюэля это было столь непривычно, что казалось чересчур странным и подозрительным.