Первая. Навсегда

Глава 1: Сфера Циолковского

Давление сжимало виски стальным обручем. Воздух густел до состояния сиропа, каждый вдох обжигал легкие, казалось, вот-вот треснут ребра. Алена уставилась в матовое стекло иллюминатора, за которым царила искусственная ночь, имитирующая лунный вакуум. Семьсот двадцать часов. Тридцать суток. Вечность в металлической сфере диаметром пять метров. Рекорд. Чужой рекорд она побила шесть часов назад. Свой собственный устанавливала сейчас, минута за минутой.

Пальцы сами потянулись к крошечному, пожелтевшему от времени фото, прикрепленному рядом с вентилем аварийной подачи кислорода. Отец, молодой, в форме летчика-испытателя, держал ее, семилетнюю, на плечах. А она тянулась ручонкой к небу. Ночь, дача, запах гречихи и дыма от костра.

«Смотри, Лена, вон она, красавица. Видишь Моря?» – его голос, хриплый от папирос, был яснее, чем голос оператора в наушниках. «Там когда-нибудь будут города. Сады. Ты хочешь?»

«Хочу!»

«Запомни тогда. Наш с тобой секрет. Мон Бонха».

Она шептала эти слова сейчас, губы потрескались. Мон Бонха. Звук, лишенный смысла для любого, кроме нее. Талисман. Заклинание. Оно значило больше, чем все технические мануалы, чем все инструкции психологов. Оно было связью. С отцом. С мечтой.

Внезапно резко запищал датчик. Давление падало. Нештатка. Не имитация. Реальная утечка. Холодный адреналин ударил в живот, мгновенно протрезвив сознание. Тренировки взяли верх над паникой. Движения стали резкими, точными. Взгляд метнулся к приборам. Отсек 4. Вспомогательная система циркуляции. Клапан.

Оператор в наушниках что-то кричал, голос сорвался в фальцет. «Волкова! Аварийный клапан! Код 744!»

Код 744. Полная изоляция отсека. Но в этой шаткой консервной банке изоляция одного отсека могла вызвать цепную реакцию. Расчет на секунды. Она рванулась не к аварийному клапану, а к панели ручного управления системой наддува. Отец когда-то говорил, глядя на чертежи старых «Союзов»: «Лена, любая система имеет запасную тропку. Найди ее, когда все магистрали перекрыты».

Ее пальцы летели по кнопкам, игнорируя визгливый протокол из ЦУПа. Она увеличила подачу в смежный отсек, создав обратное давление. Стрелка манометра дрогнула, замедлила падение. Замрела. Медленно поползла вверх. Свист утечки прекратился.

В наушниках наступила тишина. Потом сдавленное: «Волкова… Как?»

Алена откинулась на сиденье, вытерла ладонью пот со лба. Сердце колотилось где-то в горле. Она снова посмотрела на фото. На отца.

«Нашла тропу, пап», – прошептала она.

Люк снаружи загремел. Отдраивали запоры. Свет реального дня, резкий и немыслимый, хлынул внутрь. Фигуры в белых халатах застыли на пороге, ослепленные ее спокойствием. Она медленно, будто скрипучим механизмом, поднялась с кресла. Ноги были ватными, тело чужым. Но она стояла прямо.

Главный врач протянул руку, чтобы помочь ей выйти. Алена едва заметно отклонилась, сделав шаг сама. Ступила на бетонный пол цеха. Казалось, Земля качалась под ногами, как палуба корабля.

Она прошла мимо изумленных лиц, не глядя ни на кого. Ее взгляд был устремлен далеко за стены центра подготовки. Туда, где висел в черноте холодный серый диск. Ее цель. Ее судьба.

Мон Бонха. Теперь это значило только одно: она готова. Готова ко всему.

Глава 2: Кандидат №307

Яркий свет операционной бил в глаза, заставляя щуриться после полумрака барокамеры. Алена сидела на краю стола, слушая монотонное бормотание врача. «…незначительное обезвоживание, уровень кортизола близок к пределу, но в рамках нормы. Восстановление – двое суток». Медсестра сняла последний датчик с ее груди, липкая лента оставила красноватый след. Тело ныло, каждый мускул кричал о тридцати сутках немыслимого напряжения. Но внутри было пусто и светло. Как после грозы.

Дверь распахнулась, и в комнату вкатилась, словно юла, маленькая рыжая женщина в халате на два размера больше. Это была Катя Соколова, врач от Бога и главный сплетник Центра.

«Лена! Рекорд! Ты слышишь? Тридцать суток! О тебе уже «Новости» трезвонят!» – выпалила она, сверкая глазами.

Алена лишь пожала плечами, спрыгивая со стола. Пол оказался холодным и неожиданно твердым. «Новости» быстро забудут. Им нужна готовая картинка: герой, флаг, гимн. Не изможденная женщина с темными кругами под глазами.

«Катя, что случилось? У тебя вид человека, нашедшего миллион».

Катя оглянулась на дверь и понизила голос до конспиративного шепота. «Слушай сюда! Пока ты тут в своей бочке сидела, вышел приказ. Самый что ни на есть секретный. «Лунная Программа «Артемида-2»». Открытый набор. Формируют экипаж. Настоящий, лунный!»

Воздух застыл в легких. Лунная программа. Не просто гипотетические разговоры в курилке, а реальный набор. Шанс. Единственный шанс.

«Где подавать?» – голос Алены прозвучал хриплее, чем она ожидала.

«Кабинет 407. У генерала Крюкова. Но, Лена…» Катя внезапно помрачнела. «Там уже очередь. И там… майор Егоров».

Егоров. Иван Егоров. Золотой мальчик, потомственный офицер, лицо с плакатов «Будущее российской космонавтики». Идеальный кандидат с идеальной фамилией.

Кабинет 407 оказался не кабинетом, а небольшим залом заседаний. Воздух был густым от запаха старого паркета, лака для мебели и мужского одеколона. Человек двадцать, не меньше. Все мужчины. Все в форме с нашивками ВКС. Они стояли тесными группками, тихо разговаривая, изредка бросая взгляды на дверь. В их спинах, в наклоне голов читалась уверенность, право принадлежности к этому месту.

Алена в своем простом спортивном костюме чувствовала себя серой мышкой, забредшей на чужой пир. Она прижалась к стене у входа, стараясь быть незаметной.

В центре самого большого круга стоял он. Майор Егоров. Высокий, широкоплечий, с тщательно уложенными волосами и открытой улыбкой, которую он щедро раздавал окружающим. Он что-то рассказывал, жестикулируя, и все вокруг почтительно смеялись. Его взгляд скользнул по Алене, задержался на секунду, не выразив ни удивления, ни интереса, и вернулся к собеседникам. Как будто увидел горничную.

Из кабинета вышел седой полковник с папкой в руках. «Следующий… Рогозин!» Один из офицеров выпрямился и прошел внутрь.

Разговоры возобновились. Алена слышала обрывки фраз. «…система стыковки новая…», «…политическая воля на самом верху…», «…нужен безупречный образ…».

К ней подошел невысокий капитан с умными, немного грустными глазами. «Волкова? С барокамеры?» – спросил он тихо.

Алена кивнула.

«Капитан Дмитрий Орлов, программист», – он представился. «Слушал вашу трансляцию в ЦУПе. Про тот клапан. Блестяще».

«Спасибо», – выдавила она.

«Вы тоже заявку?» – в его голосе прозвучало неподдельное удивление.

«А разве есть причины не подавать?»

Дмитрий смущенно покраснел. «Нет, конечно… Просто…» Он кивнул в сторону Егорова. «Конкурс один на триста человек. Место в основном экипаже, ясное дело, уже плановое. Дублеров будут выбирать. И…» Он замолчал, подбирая слова.

«И женщина-дублер – это уже слишком смело для нашего консервативного ЦУПа?» – закончила за него Алена.

Дмитрий молча развел руками. Красноречивый жест.

Дверь снова открылась. «Егоров! Заходите».

Иван легко встал, поправил китель и уверенной походкой направился в кабинет. Дверь закрылась. Через несколько минут он вышел. На его лице играла все та же уверенная улыбка. Он поймал взгляд Алены, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то холодное, оценивающее. Почти предупреждающее.

Шли часы. Вызывали одного за другим. Наконец, секретарша, не глядя на список, крикнула: «Волкова!»

Алена вошла. Кабинет был просторным. За большим столом сидели трое: седой генерал Крюков, полковник из приемной и немолодая, строгая женщина в очках – представитель отдела кадров.

«Старший лейтенант Волкова?» – Крюков пробежался глазами по бумаге. «Рекорд в барокамере. Это сильно. Но это земной рекорд. Луна – другое». Он отложил листок. «Видите ли, Волкова, экипаж «Артемиды» – это лицо страны. Наш ответ… ну, вы понимаете. Нужна стабильность. Надежность. Безупречный имидж».

Женщина в очках подняла на Алену взгляд. «У вас нет семьи, детей. Это, с одной стороны, плюс. Но с другой… психологическая устойчивость женщины в длительном полете до конца не изучена. Есть риски».

Алена стояла по стойке «смирно», сжав кулаки за спиной. Гвозди впивались в ладони. Они даже не спрашивали о ее квалификации, о дипломах, о сотнях часов на тренажерах. Они видели только юбку.

«Я готова пройти любые тесты, товарищ генерал», – сказала она, глядя в стену прямо над головой Крюкова.

«Тесты все пройдут», – вздохнул генерал. «Решение будет принято по совокупности факторов. Вы молодец, Волкова. Продолжайте в том же духе. Может, в модельном отряде место найдется. Для рекламы, презентаций. Там ваш… энтузиазм пригодится».

Удар был настолько откровенным, что даже не больно. Противно. Унизительно.

«Осмелюсь спросить, товарищ генерал, майор Егоров уже зачислен в экипаж?»

В кабинете повисла тишина. Полковник смотрел на нее с изумлением. Женщина в очках поджала губы.

Генерал Крюков медленно поднял на нее глаза. Взгляд был тяжелым, как свинец. «Майор Егоров – кандидат, идеально соответствующий требованиям программы. Как и многие другие. Думайте о своем месте, старший лейтенант. Оно пока что здесь, на Земле. Вы свободны».

Алена вышла в коридор. Воздух снова показался ей густым, но теперь – от скрытой вражды и лицемерия. Дмитрий все еще стоял там, с сочувственным видом.

«Ну?» – спросил он.

«Кандидат номер триста седьмой», – тихо сказала Алена, глядя в пустоту. Она прошла мимо него, выпрямив спину. Они отказывали ей в шансе, но не могли отнять результат. Она прошла через сталь и невесомость барокамеры. А эти стены, эти взгляды – они были просто картонными декорациями. Ей предстояло их снести.

Глава 3: Протокол и Предрассудки

Белые стены. Белые халаты. Бесконечные вопросы, лишенные смысла, как сон под наркозом. Алена сидела в кресле, похожем на стоматологическое, и пыталась сосредоточиться на голосе психолога. Мужчина лет пятидесяти, с аккуратной бородкой и пустыми, как два стеклянных шарика, глазами, монотонно зачитывал утверждения.

«…Испытываете ли вы чувство вины, когда добиваетесь успеха в соревновании с мужчиной?»

Алена посмотрела на потолок. «Нет. Я испытываю удовлетворение».

Психолог что-то пометил в планшете. «Представьте: вы на орбите. Система сигнализирует о неисправности. Командир, мужчина, отдает приказ, который вы считаете ошибочным. Ваши действия?»

«Я проанализирую данные и представлю ему альтернативное решение с обоснованием», – ответила она, чувствуя, как внутри все сжимается. Они искали слабину. Истеричку.

«Но если он настоит на своем?» – психолог наклонился вперед, его голос стал чуть мягче, почти отеческим. «Алена, в стрессовой ситуации природные инстинкты берут верх. Женщинам свойственно подчиняться, искать защиты у сильного самца. Это не недостаток, это биология».

В ушах зазвенело. «В космосе нет сильных самцов, товарищ психолог. Там есть специалисты. Я – пилот-испытатель. Мой инстинкт – исправлять ошибки, а не подчиняться им».

Он снова сделал пометку. Длинную.

Потом пошли физические тесты. Беговая дорожка с увеличивающимся углом наклона. Ее легкие горели, ноги были свинцовыми, но она бежала, глядя на таймер, где цифры ее выносливости зашкаливали за нормы для мужчин-кандидатов. Врач с каменным лицом что-то записывал.

Центрифуга. Перегрузки вдавливали в кресло, расплющивая лицо. Зеленые огоньки мигали на панели, и нужно было нажимать на кнопки, сохраняя концентрацию. Мир сузился до свиста в ушах, давящей тяжести и этих проклятых огоньков. Она справилась. Лучше, чем кто-либо до нее.

Когда ее, мокрую от пота и дрожащую от напряжения, выгрузили из аппарата, к группе медиков подошел генерал Крюков. Он что-то тихо сказал главному врачу, кивнув в ее сторону. Алена, стоя под ледяной струей душа в соседней комнате, уловила обрывки сквозь шум воды.

«…все равно не ее возьмут… переутомите только… Егоров стабилен, без сюрпризов…»

Она прислонилась лбом к холодной кафельной плитке. Они не просто сомневались в ней. Они уже все решили. Эти тесты были формальностью. Мышиной возней, чтобы создать видимость честного отбора.

Финальным аккордом стал большой медицинский консилиум. Длинный стол, человек двадцать врачей и представителей командования. Алена стояла перед ними, как экспонат. Ее результаты вывели на большой экран. Цифры кричали о ее превосходстве.

Слово взял пожилой, дородный врач с седыми бакенбардами, профессор Зайцев. Он встал, обвел аудиторию влажным взглядом и начал говорить, обращаясь не к ней, а к генералу Крюкову.

«Товарищ генерал, коллеги. Мы видим выдающиеся физические данные. Феноменальная выносливость, устойчивость к перегрузкам. Но!» Он поднял палец. «Мы не можем игнорировать физиологию. Длительный полет, лунная гравитация… Влияние на репродуктивную систему женщины до конца не изучено. Мы можем нанести непоправимый ущерб».

В зале зашуршали. Алена почувствовала, как по спине бегут мурашки. Они говорили о ней, как о вещи, которую можно испортить.

«Кроме того, – профессор Зайцев откашлялся, – психоэмоциональный фон. Цикличность. Гормональные колебания. Это фактор риска для миссии, где требуется стабильность, ровность. Малейшая эмоциональная нестабильность в критический момент может стоить жизни экипажу».

Ледяной шар образовался у нее в груди и начал медленно подниматься к горлу. Она смотрела на этих мужчин, этих светил науки, которые прятали свой первобытный страх за псевдонаучными терминами.

Генерал Крюков кивнул, его лицо было невозмутимым. «Спасибо, профессор. Ваши опасения понятны. Мы обязательно учтем все факторы риска».

Алена не выдержала. Ее голос прозвучал громко и четко, разрезая гулкий зал. «Товарищ профессор, а влияние космической радиации на репродуктивную систему мужчин изучено до конца? Или мужская гормональная стабильность, особенно под воздействием стресса, не подвержена колебаниям?»

В зале воцарилась мертвая тишина. Профессор Зайцев покраснел, его бакенбарды, казалось, надулись.

«Молодая женщина, это несопоставимые вещи!» – выпалил он.

«Почему?» – одним словом спросила Алена. Она смотрела прямо на него, не отводя глаз.

Генерал Крюков резко поднялся. «Волкова! Вы забываетесь! Консилиум окончен. Ожидайте решения комиссии».

Она вышла из зала. Ноги сами понесли ее по длинному коридору. Она прошла мимо Дмитрия Орлова, который что-то проверял в планшете, прислонившись к стене. Он увидел ее лицо и попытался что-то сказать, но она прошла мимо, не видя его.

Она вышла на улицу. Резкий ветер с московской пылью ударил в лицо. Она сделала глубокий вдох. Воздух был горьким от выхлопов и чужой предвзятости.

Они отказывали ей в праве быть сильной. Они боялись ее. Не ее слабости, а ее силы. И в этом страхе она почувствовала свою настоящую мощь. Они могли ставить палки в колеса, прятаться за протоколами и лженаукой. Но они не могли отменить тот простой факт, что она была лучше. Лучше подготовлена. Лучше мотивирована.

И она заставит их это признать. Ценой их собственного лицемерия.

Глава 4: Железо и Кислород

Гул центрифуги наполнял череп свинцовой ватой. Не восемь, не девять – десять единиц. Десять «же», вдавливающих в кресло, расплющивающих лицо в безжизненную маску. Сквозь суженные зрачки Алена ловила мигающие огни на панели. Зеленый. Желтый. Красный. Палец, тяжелый, как лом, дергал рычаг. Еще зеленый. Мысли расползались, как жирные пятна. Оставалось только тело, закаленное годами тренировок, и воля, сжатая в кулак где-то глубоко внутри.

«Выше, Волкова! Держишь семерку, надо десять! Егоров вчера на десяти продержался полный цикл!» – голос инструктора в наушниках был похож на скрежет железа.

Егоров. Всегда Егоров. Его имя висело в воздухе тренировочного центра, как эталон. Его результаты, его улыбка, его проклятая стабильность.

Центрифуга замедлила свой бешеный танец. Давление ослабло. Алена откинулась на спинку кресла, глотая воздух ртом. Сердце колотилось где-то в горле, пытаясь вырваться наружу.

«Нормально, Волкова. На грани, но нормально», – проговорил инструктор, открывая люк. Его лицо не выражало ни одобрения, ни разочарования. Конвейер.

Следующий круг ада – гидролаборатория. Громадный бассейн, где в невесомости воды приходилось часами отрабатывать выход в открытый космос в тяжеленном, неповоротливом скафандре «Орлан». Симбиоз человека и машины, где любое движение требовало титанических усилий.

Ее напарником по тренировке был Петров, угрюмый сорокалетний космонавт с лицом, высеченным из гранита. Он молча помогал ей застегнуть коммуникации, проверить герметичность. Его руки были быстрыми и точными.

«Слушай команды, не торопись», – только и сказал он, захлопывая ее забрало.

Погружение. Давящая тишина, нарушаемая лишь шипением кислорода в шлеме и тяжелым дыханием. Вода принимала ее в свои объятия, имитируя невесомость. Впереди была макетная станция, болтающаяся в синей пустоте.

«Волкова, начало выхода. Задание – замена блока питания на модуле «Заря».

Она поплыла, цепляясь за поручни. Скафандр весил больше ста килограммов. Каждое движение рукой, каждый поворот корпуса – борьба с инерцией и массой. Пальцы в толстых перчатках с трудом находили крошечные защелки. Крошечные винтики, которые так и норовили выскользнуть и уплыть в синеву.

Пот заливал глаза. Спина горела огнем. Она стиснула зубы, мысленно повторяя последовательность действий. Открутить старый. Подключить новый. Зафиксировать.

Внезапно связь на мгновение прервалась. В наушниках – пронзительный писк, потом тишина. Она осталась одна в безмолвной, враждебной синеве. Паника, холодная и липкая, тут же поднялась из живота. Один неверный шаг – и можно улететь в пустоту бассейна, запутаться в стропах.

«Волкова? Прием». Голос Петрова был ровным, как будто ничего не случилось. «Прием», – выдавила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. «Датчик Т-14 покажи на камеру». Она нашла датчик, повернула шлем, чтобы камера на его скафандре увидела показания. «Нормально. Продолжай».

Он не читал нотаций, не выражал беспокойства. Он просто был рядом. В его молчаливой поддержке было больше уверенности, чем в десятках восторженных речей.

Час спустя, изможденная, она выбралась из бассейна. Руки дрожали мелкой дрожью. Тело было одним сплошным зажившим синяком.

В раздевалке она сидела на лавке, не в силах сразу снять промокшее до нитки термобелье. Дверь открылась, и вошел Дмитрий Орлов. В руках он держал планшет.

«Алена? Слышал, сегодня тяжелый день», – он говорил тихо, почти застенчиво. Она лишь кивнула, вытирая лицо полотенцем. «Смотри», – он протянул планшет. На экране – интерфейс тренажера стыковки, но измененный. Цветовые маркеры были ярче, предупреждающие сигналы – более заметными. «Я немного… доработал софт на нашем тренажере. В неофициальное время, понятное дело. Думаю, так будет удобнее. Для глаз».

Алена посмотрела на него. На этого тихого парня с умными глазами, который рисковал нажить неприятности, чтобы просто помочь. В его поступке не было ни капли патернализма, только чистая, профессиональная солидарность.

«Спасибо, Дмитрий», – сказала она, и в голосе впервые за долгое время прозвучала не просто усталость, а искренняя теплота.

Он смущенно улыбнулся. «Ничего особенного. Просто… железо и кислород. Без нормального софта – никуда».

Он вышел, оставив ее одну. Алена снова посмотрела на планшет. На этом полигоне железа, перегрузок и ледяной воды были свои, маленькие островки человечности. Петров с его молчаливой надежностью. Дмитрий с его тихой поддержкой.

Она потянулась к шкафчику, чтобы переодеться. Руки все еще дрожали, но внутри что-то окрепло. Они могли крутить ее на центрифуге до потери пульса, заставлять бороться с неповоротливым железом в бассейне. Но они не могли отнять у нее это. Железо и кислород. И люди, которые знали им цену.

Глава 5: Политическое Решение

Зал заседаний напоминал операционную: стерильный блеск полированного стола, холодный свет люминесцентных ламп, безжизненный воздух. Генерал Крюков сидел во главе, неподвижный, как истукан. По обе стороны – высшие чины космического агентства, военные, люди в строгих костюмах с бесстрастными лицами. Алена стояла у стенки, в тени, среди других кандидатов. Они были статистами на этом спектакле.

Шло обсуждение кандидатур. Голоса были ровными, решения – взвешенными. Но за сухими формулировками «соответствие критериям» и «оптимальный выбор» сквозила предрешенность.

Слово взял один из «штатских», представитель администрации. Он говорил плавно, с придыханием. «Коллеги, мы должны рассматривать этот полет не только как научную миссию, но и как мощный символ. Символ возрождения. Возрождения нашей космической славы, наших технологий, национального духа. Нам нужен образ, который будет понятен каждому. Который вызовет доверие и гордость».

Он сделал паузу, обводя аудиторию влажным взглядом. «Майор Иван Егоров – идеальный носитель этого образа. Потомственный офицер. Безупречная репутация. Харизматичен, прекрасно смотрится в кадре. Его отец, генерал Егоров, герой-афганец… Это глубокая, понятная народу традиция служения Отечеству. Он – олицетворение стабильности и преемственности».

В зале закивали. Послышались одобрительные ропотание.

Алена смотрела на Егорова. Он сидел прямо, его поза была расслабленной, но собранной. На его лице играла легкая, почти незаметная улыбка уверенности. Он ловил взгляды генералов и почти незаметно кивал, как бы принимая эту дань как нечто само собой разумеющееся.

Затем поднялся седой ученый, академик Королев, один из последних могикан старой школы. Его голос дрожал от возрасту или от волнения. «Я понимаю важность имиджа, но позвольте! Мы выбираем не актера, а пилота! Данные Волковой объективно выше по многим параметрам. Ее работа в барокамере, ее хладнокровие в нештатных ситуациях…»

Генерал Крюков мягко, но твердо перебил его. «Уважаемый Алексей Петрович, мы все восхищаемся преданностью старшего лейтенанта Волковой. Но одна лишь техническая подготовленность – не единственный критерий. Речь идет о миссии, которая определит наше место в космосе на десятилетия вперед. На нас смотрит весь мир. Мы должны демонстрировать не просто профессионализм, а силу. Традицию. Мужскую надежность».

Слово «мужскую» повисло в воздухе тяжелым, звенящим колоколом. Алена почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Это было уже даже не предубеждение. Это была аксиома.

Другой генерал, грузный, с багровым лицом, хрипло добавил: «Да и потом, чисто по-человечески. Парень, орлы, он свой. Понятный. Проверенный. А баба в космосе… это всегда непредсказуемо. Как она там, одна среди звезд? С психикой что будет? Нет, уж. Рисковать всей программой из-за… эксперимента – безответственно».

Академик попытался было что-то сказать, но Крюков поднял руку. «Вопрос принципиально решен. Обсудили всесторонне. Майор Егоров обладает всей совокупностью качеств, необходимых для того, чтобы стать первым человеком на Луне в новой эре. Он – символ. Символ возрождения космической мощи России. Остальное – технические детали».

Он ударил молоточком по столу. Звук был сухим и окончательным.

Алена стояла, не двигаясь. Она не чувствовала ни гнева, ни обиды. Пустота. Абсолютная, звёздная пустота. Все ее усилия, ее рекорды, ее преодоления – все это было лишь «техническими деталями» на фоне чьего-то «понятного» имиджа.

Кандидаты начали расходиться. Егоров встал, к нему подошли с поздравлениями. Он ловил похвалы, как теннисный мячик, легко и непринужденно. Его взгляд скользнул по Алене. На секунду в его глазах мелькнуло нечто – не злорадство, а скорее холодное любопытство, как к интересному, но неудачному эксперименту. Затем он улыбнулся кому-то из генералов и отвернулся.

Алена вышла в коридор. Дмитрий Орлов ждал ее там, его лицо было мрачным. «Я слышал…» – начал он. Она остановила его жестом. Ей не нужны были слова сочувствия. Они были бы такой же ложью, как и все, что только что происходило в том зале.

Она посмотрела в окно на вечернюю Москву. Где-то там, за облаками, висела Луна. Ее Луна. К которой она пробивалась сквозь сталь и перегрузки. И которую только что отдали тому, кто лучше «смотрится в кадре».

Она сжала кулаки. Гвозди снова впились в ладони, но теперь это была не боль от унижения, а ясность. Игра была объявлена. И правила в ней были грязными. Что ж. Она научилась дышать разреженным воздухом. Научится и этому.