Глава 1: "Последний день детства"
Дождь стучал в высокие, узкие окна графского замка Орловых. Не просто стучал – он выбивал какую-то тоскливую, бесконечную дробь по свинцовым переплетам, сливаясь с гулом ветра в печных трубах. Артему казалось, что замок стонет. Или это стонет кто-то внутри? Он прижался лбом к холодному стеклу, стараясь разглядеть что-то в серой, промокшей до нитки мгле, окутавшей парк. Четырнадцать лет – уже не ребенок, но в этот ноябрьский полдень он чувствовал себя маленьким и потерянным, как тогда, лет пять назад, когда заблудился в дальнем лесу.
Беспокойство грызло его изнутри с самого утра. Мама. Его мама, Марина, горничная графини, не вышла к завтраку. Никто не видел ее. А когда он, нарушив все правила, рванул по темным служебным лестницам в их каморку под самой крышей, дверь оказалась запертой изнутри. Он стучал, звал – тишина. Лишь этот проклятый дождь да вой ветра. Старый камердинер Федор, проходивший мимо, схватил его за плечо: «Не шуми, барчук, не время». В его голосе была такая тяжесть, что Артем замер. «Что с мамой?» – выдохнул он. Федор лишь покачал седой головой, глаза его были мутными. «Плохо, Артемушка. Очень плохо».
И вот он сидел, вернее, замер у окна в малой гостиной – комнате, куда детям, даже графским, вход был не слишком разрешен. Но сегодня никто не гнал. Слуги сновали по коридорам как тени, перешептываясь, лица напряженные. Граф, его отец, Александр Орлов, заперся в своем кабинете. Оттуда доносились приглушенные, но резкие голоса – он говорил с кем-то. С лекарем? Священником? Артем сжал кулаки, ногти впились в ладони. Ему было холодно, хотя огромный камин пылал вовсю.
Внезапно дверь в гостиную распахнулась. Вошла Лиза. Лизавета. Старшая дочь кучера, подружка детства, а теперь – юная горничная, почти такая же, как его мама когда-то пришла в замок. Ей было шестнадцать, но сейчас она выглядела старше. Лицо бледное, глаза огромные, красные от слез или бессонницы. В руках она сжимала что-то, завернутое в чистую, но потертую тряпицу.
– Артем… – ее голос дрогнул. Она оглянулась на дверь, шагнула ближе. – Тебя граф требует. В кабинет. Сейчас.
Артем вскочил. Сердце упало куда-то в сапоги. «Мама?» – только и смог выдавить он.
– Это… это мама велела тебе отдать. Еще… еще вчера. – Голос Лизы сорвался на шепот. – Говорила, если… если ей станет хуже. Береги, Артем. Очень береги. Это важное.Лиза кивнула, губы ее задрожали. Быстро, пока никто не вошел, она сунула ему в руку сверток. Он был теплым, как будто она долго держала его в ладонях.
– Не знаю… Лекарь вышел, лицо… как земля. – Лиза вырвала руку, снова оглянулась. – Иди, Артем! Не заставляй ждать. И… – она вдруг сделала шаг вперед, стремительно, как испуганная птица, и поцеловала его в щеку. Легко, быстро, но этот прикосновение губ обожгло Артемову кожу, как раскаленное железо. – Будь сильным.Он машинально сжал сверток. В голове стучало: «Вчера… Значит, она знала? Чувствовала? Почему не сказала мне?» – Лиза, что там? Как она? – Артем схватил девушку за руку. Ее пальцы были ледяными.
Она отпрянула, испуганная собственной смелостью. Поцелуй служанки баричу – немыслимая дерзость, за которую можно было запросто лишиться места, а то и быть выпоротой. Ее глаза широко раскрылись от ужаса содеянного. Но в них, кроме страха, горела еще и боль, и какая-то отчаянная нежность. Она выскочила из гостиной, не оглядываясь.
Артем стоял как вкопанный, прижимая ладонью щеку, где еще горел след ее губ. Весь мир перевернулся. Смертельная тревога за маму, этот странный подарок, этот запретный, нелепый, огненный поцелуй… Он судорожно сунул сверток во внутренний карман камзола и, едва переставляя ноги, поплелся в кабинет отца.
– Войди! – прозвучал из-за двери голос отца. Низкий, властный, без тени тепла.Дверь в графский кабинет была дубовой, тяжелой, с железными накладками. Артем постучал, слабо, неуверенно.
Артем толкнул дверь. Кабинет был огромным, мрачным, несмотря на высокие окна. Полки с книгами в кожаных переплетах, огромный стол, покрытый зеленым сукном, тяжелые кресла. Запах старой бумаги, воска для мебели, дорогого табака и чего-то еще… лекарственного? Горького? Граф Александр Орлов стоял у камина, спиной к двери. Его фигура в темно-синем камзоле была прямой, жесткой, как клинок. Он не обернулся сразу.
– Закрой дверь, – приказал он.
Артем повиновался. Гул дождя сразу стал тише, но тревога в его груди забилась сильнее. Он видел профиль отца в отблесках огня – высокий лоб, орлиный нос, плотно сжатые губы. Ни тени печали. Только холодная сосредоточенность.
– Мама… – начал было Артем, голос его предательски дрогнул.
– Твоя мать, Марина, скончалась полчаса назад, – произнес он четко, отчеканивая каждое слово, словно докладывал о потерях в бою. Никаких «увы», никаких «к сожалению». Констатация факта. – Воспаление легких. Лекарь был бессилен.Граф резко повернулся. Его глаза, серые и пронзительные, как сталь, впились в сына.
Слова ударили Артема как обухом по голове. Он задрожал всем телом, в глазах потемнело. Казалось, пол уходит из-под ног. Он схватился за спинку ближайшего кресла. «Скончалась…» Это слово висело в воздухе тяжелым, ядовитым колоколом. Он не плакал. Шок сковал его, как лед. Он просто смотрел на отца широко раскрытыми глазами, в которых отражалось непонимание и ужас.
– Она… она была служанкой в этом доме, – продолжал граф, его голос не дрогнул ни на йоту. Он начал медленно расхаживать перед камином, руки за спиной. – Выполняла свои обязанности исправно. Ее кончина… досадная потеря для хозяйства. Но жизнь продолжается.
Артем стиснул зубы. «Досадная потеря для хозяйства»? Это о его маме? О женщине, которая пела ему колыбельные, прятала от гнева отца, вытирала слезы, делилась последней краюхой? Которая пахла мылом и печеными яблоками? Которая была его единственным островком тепла в этом холодном, чопорном замке? Гнев, дикий, слепой, поднялся в нем волной. Он хотел закричать, броситься на этого каменного человека, назвать его бессердечным чудовищем! Но он знал – это бесполезно. И смертельно опасно. Он лишь глубже впился пальцами в резную древесину кресла.
– Ты уже не ребенок, Артем, – заявил он. – Четырнадцать лет – возраст, когда юноша твоего… происхождения должен думать о будущем. Обуздывать чувства. Приобретать полезные связи и знания.Граф остановился, наконец глядя прямо на сына. Его взгляд был оценивающим, как будто он рассматривал не сына, а некий актив или проблему, требующую решения.
Артем молчал. Что он мог сказать? Его мир только что рухнул. А отец говорил о будущем и обуздании чувств.
– Твоя мать была… необразованна, – граф произнес это слово с легким пренебрежением. – Она не смогла дать тебе должного воспитания. Замкнутый круг службы… – Он махнул рукой, словно отмахиваясь от чего-то несущественного. – Я принял решение. Через неделю ты отправляешься в Императорскую Академию Волшебства и Боевых Искусств в столицу.
– Академия? – переспросил он глухо. – Но… я… я не готов… Мама…Артем аж подпрыгнул. Академия? Волшебство? Это было так далеко от всего, что он знал, от его боли, от этой комнаты, от только что произошедшей смерти.
– Марина больше не имеет к этому никакого отношения! – Голос графа прогремел, как удар грома, заставив Артема вздрогнуть. В камине взметнулись искры. – Решение принято. Ты поедешь. Там ты получишь образование, достойное имени Орловых. Там ты закалишь характер. Там ты поймешь, что сентиментальность – удел слабых.
– Вот твое рекомендательное письмо. Подготовка к отъезду уже начата. С тобой поедет дядька Гавриил. – Он протянул лист Артему. Тот машинально взял его. Бумага казалась ледяной. – Учись. Добейся положения. Заведи полезные знакомства. Забудь этот… сентиментальный лепет о прошлом. Ты – Орлов. Веди себя соответственно.Граф подошел к столу, взял со стопки бумаг один лист, исписанный аккуратным почерком.
Артем смотрел на отцовский герб, оттиснутый на бумаге сургучной печатью. Орел. Гордый, хищный. Ничего общего с ним, с его болью, с его мамой под крышей, тело которой, наверное, еще не остыло… Забудь? Как? Как можно забыть маму? Как можно забыть ее улыбку, ее руки, ее голос? Гнев снова подступил к горлу, смешанный с отчаянием. Он чувствовал себя предателем. Он стоял здесь, слушал эти ледяные слова, в то время как его мама… там… одна…
– Я… я хочу попрощаться… – прошептал он, с трудом выдавливая слова. – С мамой.
– Нет необходимости, – отрезал он. – Все уже улажено. Тело будет предано земле на кладбище для слуг завтра на рассвете. Твоя скорбь неуместна и… подозрительна. Ты опозоришь имя семьи, если будешь выставлять напоказ привязанность к служанке. – Он произнес это слово с особым ударением.Граф нахмурился. Его брови, густые и темные, сдвинулись.
Артем почувствовал, как его лицо заливает краска стыда и ярости. «Служанка». «Подозрительна». «Опозоришь». Каждое слово било, как плеть. Он опустил голову, чтобы скрыть навернувшиеся наконец слезы. Он не должен плакать. Не перед ним.
– Есть еще кое-что, – голос графа снова стал деловитым. Он вернулся к камину. – Та девчонка. Лизавета. Дочь кучера.
– Я вижу, как ты на нее смотришь. И как она на тебя. – В глазах графа мелькнуло что-то холодное, понимающее и безжалостное. – Глупости. Опасные глупости. Она – служанка. Ты – сын графа. Пропасть. Я не потерплю скандалов и пересудов.Артем резко поднял голову. Лиза? Что с ней?
– Я… мы ничего… – попытался он запинающимся голосом, вспоминая поцелуй в щеку, ее теплый сверток у сердца.Артем замер. Он понял, куда клонит отец. И это было страшнее всего.
– Не лги! – Граф резко оборвал его. – Я не слеп. И не глуп. Эта… привязанность должна быть пресечена. На корню.
– Я даю тебе выбор, Артем. И шанс. Шанс проявить свою… якобы любовь. – В его голосе звучала язвительная насмешка. – Если тебе так дорога эта девка, купи ей свободу.Он повернулся к Артему, встав в полный рост. Его фигура в свете огня казалась огромной, подавляющей.
– У меня… у меня нет денег… – пробормотал он.Артем замер. Купить? Свободу? Как?
– Разумеется, нет, – усмехнулся граф. – Но ты можешь их заработать. Через год. Ровно через год, когда ты закончишь первый курс Академии, я приеду в столицу. Если к моему приезду ты вручишь мне пятьсот золотых империалов… – Он сделал паузу, глядя, как бледнеет лицо сына. Пятьсот золотых! Целое состояние! Для слуги – неподъемная сумма. – …то я подпишу ей вольную. Она уйдет куда захочет. Свободная.
Сердце Артема бешено заколотилось. Пятьсот золотых! Где? Как? Но… это шанс! Шанс спасти Лизу! Вырвать ее из рабства! Мелькнул луч надежды в кромешной тьме его горя.
– А если… если я не смогу? – спросил он тихо, боясь услышать ответ.
– Если не сможешь… – Он медленно подошел к столу, достал из ящика другой лист бумаги – уже заполненный, с подписью и печатью. – …то я продам ее. Уже есть покупатель. Старый купец с восточных рубежей. Он дает хорошую цену за молодых, здоровых девушек. Очень хорошую. – Граф положил контракт на стол, рядом с рекомендательным письмом в Академию. Контракт на продажу человека. Лизы. – Ему нужна прислуга… или что-то еще. Это уже не твое дело.Холодная, безжалостная усмешка тронула губы графа.
Артем почувствовал, как его тошнит. Купец с восточных рубежей… Рабство? Гарем? Его Лиза… проданная, как вещь? Ужас сковал его горло ледяными пальцами. Он не мог дышать. Он смотрел на отца, этого каменного истукана у камина, и впервые в жизни понял, что ненавидит его. Глубоко, до дрожи в коленях.
– Она же… она почти как сестра мне… – вырвалось у него, последний жалкий аргумент детства.
– Не смей нести этот бред! Она – служанка. Дочь кучера. И все. Кровь – не водица. Запомни это раз и навсегда. – Он указал на дверь. – Теперь иди. Приведи себя в порядок. Завтра ты начинаешь готовиться к отъезду. И помни: пятьсот золотых. Или контракт вступит в силу. Твой выбор.Граф фыркнул.
Артем стоял, не в силах пошевелиться. Горе от потери матери, обрушившееся на него, теперь смешалось с леденящим ужасом за Лизу. Пятьсот золотых. Год. Академия. Магия. Битвы? Что-то невероятное. И все это – цена за жизнь и свободу единственного человека, который сейчас ему небезразличен. Цена, которую назначил его собственный отец.
Он машинально повернулся и вышел из кабинета. Дверь закрылась за ним с глухим, окончательным стуком. Он стоял в полутемном коридоре, прислонившись к холодной каменной стене. В кармане камзола лежал теплый сверток от мамы. На щеке горел след запретного поцелуя Лизы. В ушах звенели слова отца: «Пятьсот золотых. Или контракт вступит в силу».
Детство кончилось. В этом замке, под стук дождя, его растоптали. Осталась только тень. И безумная, почти невыполнимая цель: собрать гору золота, чтобы спасти свет, который еще теплился. Спасти Лизу. Ценой чего угодно.
Он медленно сполз по стене на холодный каменный пол, спрятал лицо в колени. И только тут, в темноте пустого коридора, когда никто не мог увидеть, по его щекам наконец потекли тихие, горькие слезы. По маме. По себе. По Лизе. По всему, что было безвозвратно потеряно в этот последний день детства.