Елена Ивановна Рерих. Письма. Том V (1937 г.)

© Тынибеков Абай, Тынибеков Ауэз, 2024

© ТОО «Издательство «Фолиант», 2024

Пролог

Родился ещё один человек. Он видит и не видит. Он слышит и не слышит. Он не знает – кто он. Он не знает – где он. Уютный, тёплый и привычный мир вокруг него вдруг стал другим, и его уже нельзя вкусить простым глотком, в него уже нельзя упереться ножками, в нём уже нет возможности плавно парить, и он больше не обволакивает собой маленькое тельце. Мир расступился и стал цветным и громким. К нему теперь нельзя прикоснуться. Он новый, просторный, прохладный и чужой. В нём появилось много запахов и звуков, среди которых до новорождённого доносится и его собственный крик, но этого он ещё не понимает. Всё изменилось. Он ещё не знает, как реагировать на такие перемены. Им овладевает первое в жизни чувство – страх, который сжимает что-то внутри и выталкивает наружу, и он, впервые напрягаясь и тут же расслабляясь, плачет. Но вдруг среди всей этой чуждой новизны нечто родное подхватывает его и прижимает к себе. Появляется почти прежнее, но всё же несколько иное ощущение защищённости. Он всецело доверяется ему и умолкает. И так же вдруг среди сплошного странного шума он улавливает очень знакомый, единственный и неповторимый звук. Он пока ещё не осознаёт, что этот звук – голос, голос его матери, а прикосновения к нему – это её первые ласки. Он не знает, кто это и что это, но ему становится приятно и тепло. В одно мгновение он привыкает к новому состоянию и успокаивается. Появившиеся чувства, ощущения, звуки и цвета отняли у него много сил, но добрый голос и нежные объятия вернули ему покой, и теперь он хочет есть. Его желание угадано. Он трепетными губами принимает что-то податливое, удобное и мягкое, из чего сочится вкуснейшая пища. Он с жадностью утоляет голод, вцепившись в это нечто крохотными пальцами, удерживая его, не желая даже на миг расстаться с ним. От чрезмерных усилий он устаёт и засыпает, но продолжает насыщаться животворной влагой. Когда-то появившись в материнском лоне от слияния родительских соков маленькой частичкой таинственной природы, он долго созревал в нём, обретая форму телесного существа, в уготованный срок покинул его, а теперь, с каждым глотком материнского молока впитывая родительскую суть, превращался в истинное человеческое дитя. Он ещё не знает, что уже прожил одну жизнь и вошёл в другую, но со временем поймёт, что ему никогда не суждено вернуться в ту, прошедшую в утробе матери, а однажды догадается и о том, что жизнь – это бесконечная череда перерождений, а смерть всего лишь рубеж между её новыми этапами, напрочь отсекающий память, и наконец осознает, что всегда и у каждого есть ощущение пережитого, но никогда и ни у кого нет чувства пересмертного. С этими ощущениями и чувствами он будет идти по жизни вместе с другими людьми, потому что они все подобны друг другу в одном, в самом главном: они – вечно идущие…

Часть первая. II век до н. э. Центральная Азия

Глава первая

– Не отставай! Скорее! Говорил же, не нужно было идти сюда! Привязался ко мне! Большая волна!.. Давай посмотрим!.. Будто я не видел таких! – задыхаясь от быстрых шагов, раздражённо говорил юноша лет пятнадцати, то утирая пот с лица, то порывистыми движениями раздвигая густые, высоченные, доверху покрытые листьями стебли тростника, отчего на их макушках сильно тряслись крупные, развесистые, густые метёлки.

За ним, далеко отстав, молча шагал мальчик лет шести, с трудом державшийся на ногах. Вскоре юноша вырвался из зарослей и, сделав пару шагов, остановился. Тяжело переводя дыхание, склонился и уперся руками в колени, встревоженно поглядывая то в сторону огней недалёкого аула, то на тростник, плотной стеной темневший за спиной.

Сгущались сумерки. Порывами налетал сильный северо-восточный ветер, низко пригибая густой тростник, от чего по всей округе стоял невообразимый гул, временами дробившийся на оглушительный треск и хруст ломающихся стеблей. Юноша выпрямился, повернулся к зарослям и стал напряжённо всматриваться, нервно убирая с лица мокрые пряди рыжих волос.

«Да где же он?.. Навязался на мою голову… Я тоже хорош… Не нужно было поддаваться на его уговоры! Да где же он застрял?!» Не дождавшись появления маленького спутника, он еще раз оглянулся на аул, прикусил губу и, мотнув головой, решительно шагнул в гущу тростника, а войдя, сразу же ощутил под ногами хлюпающую влагу.

«Не может быть! Вода никогда не доходила даже на сто шагов до этих мест. Как же так? Почему в этот раз такая волна?.. Да где же он?! Нужно быстрее найти его», – с нарастающей тревогой думал юноша, торопливо углубляясь в заросли.

– Эй, ты где? Я здесь! Я иду к тебе! Слышишь? Я иду за тобой! Э-э-эй!

Юноша останавливался, прикладывал ладони к ушам, вслушивался, вертя головой, затем соединял ладони рупором и что есть силы кричал, после чего вновь продвигался вперёд. Вода быстро прибывала и уже доходила ему до колен. Он с ужасом смотрел под ноги, но ничего не видел из-за опустившейся темноты, здесь, в тростниковых зарослях, ставшей совершенно непроглядной.

– Он не услышит меня… Даже я сам не слышу своего голоса!.. Ну надо же такому случиться! Ведь никогда такого не было… Сколько воды!.. Я найду его… Я должен его найти! – зло бормотал юноша, пробираясь сквозь заросли. – И где эта кабанья тропа?.. Если я сбился с неё, то это всё… Нет, только не это!.. Я смогу выйти!

Юноша яростно продирался сквозь густые стебли с длинными, узкими, заострёнными, жёсткими листьями, хлеставшими его по лицу. Он уже даже не прикрывался руками. В какой-то миг ему послышалось что-то – какой-то посторонний звук. Он тут же замер, вновь приложив ладони к ушам и завертев головой.

– Это он! Это точно он! Он подаёт голос! Больше некому… Он где-то рядом! – стараясь успокоиться и как можно реже дыша, шептал юноша.

Когда вновь донёсся тот же звук, он бросился в его сторону. Вода всё прибывала и уже доходила до пояса.

– Эй! Я здесь! Эй! Помоги!

Теперь приглушённый слабый голосок отчётливо был слышен прямо перед ним. Юноша на мгновение замер, вытянул вперёд обе руки, резким движением раздвинул стебли и стал медленно продвигаться вперёд, пристально всматриваясь в темноту, но, как ни старался, различить ничего не мог.

– Где ты? Я ничего не вижу! – крикнул юноша. – Подай голос!

– Помоги! – очень тихо и совсем близко ответил мальчик.

Юноша водил вытянутыми руками вокруг себя по поверхности воды. Вдруг коснулся чего-то и тут же понял, что это лицо мальчика. Малыш запрокинул голову так, что только лицо едва выглядывало из воды. Юноша начал вытаскивать мальчика на поверхность, но тот цепко держался руками за стебель тростника.

– Всё, всё. Я здесь. Отпусти стебель. Не бойся. Это я, – говорил юноша, пытаясь оторвать младшего от спасительного стебля.

Мальчик разжал пальцы и сразу же вцепился в одежду спасителя, судорожно вскарабкиваясь на него.

– Всё, всё. Не бойся… – прижимая хрупкое тельце к себе, успокаивал юноша. – Перебирайся мне на спину. Надо уходить отсюда скорее.

– Брат… Ты вернулся… Ты… – обхватив его сзади за шею, обессиленно шептал мальчик. – Ты нашёл меня…

– Это я, я. А ты как думал? Я не брошу тебя нигде. Молчи. Держись крепче… – пробираясь обратно, говорил в ответ юноша.

Вода поднялась до груди. Он едва шагал, раздвигая стебли перед собой. Но как ни старался, как ни спешил, а уровень воды не снижался.

«Я иду не к берегу… Я не знаю, где он… Вода не снижается… Я потерял тропу… Ноги вязнут… Только бы выбраться отсюда…» – почти в полном изнеможении думал юноша, продолжая пробираться в воде сквозь заросли, но очень медленно.

Тем временем вода достигла его подбородка. Он не останавливался, зная, что после не сможет сделать и шага по топкому дну. Изредка подкидывал мальчика на спине, дабы тот не сполз и не начал захлёбываться…

Вода всё не убывала, приходилось задирать голову, чтобы не наглотаться. Окончательно выбившись из сил, юноша остановился и схватился за ствол тростника, пытаясь хоть немного подтянуться вверх. Затем напрягся и с огромным усилием подкинул повыше мальчика на спине, но тут же почувствовал, как ноги уходят в вязкое дно.

– Держись за стебель! – запрокинув голову, закричал юноша, захлёбываясь водой.

Мальчик подался вперёд, нависнув над лицом старшего брата, и вцепился обеими руками в тот же стебель, за который держался юноша.

– Поднимайся выше!.. – выплёвывая воду, кричал юноша. – На плечи мне вставай!.. На плечи!..

Мальчик вскарабкался на плечи. Юноша уже не мог говорить, погружаясь всё глубже. Он судорожно цеплялся за стебель, чтобы иметь возможность приподняться над водой и сделать хоть один вдох. Вдруг тонкий полый стебель тростника треснул над головой, и малыш тут же упал в воду. Юноша отпустил стебель, глубоко вдохнул, нырнул и стал шарить по сторонам, пытаясь поймать мальчика. Нащупав, схватил за ноги и вытолкнул наверх, сам погружаясь всё глубже в вязкое, топкое дно. Он не мог знать, сумел ли брат ухватиться за другой стебель, и продолжал водить руками вокруг себя… Вдруг он коснулся чего-то твёрдого, похожего по форме на лист, но острого по краям, величиной в несколько его ладоней. Тут же вцепившись руками, он почувствовал, как это что-то потянуло вверх.

Юноша уже задыхался и, вынырнув наконец, жадно глотнул воздух, затем стал вертеть головой по сторонам, пытаясь увидеть мальчика, но вода застилала ему глаза. Он хотел крикнуть, но не смог и сильно закашлялся. В этот миг кто-то крепко схватил его за ворот одежды и выдернул наверх. Юноша вытер глаза. Едва успев различить смутный силуэт, он тут же услышал голос отца.

– Вылазь уже отсюда. Потом выпорю, – прогрохотал тот.

– А где… – едва дыша, хотел было спросить юноша.

– Жив. Иди за мной. Можешь? – вновь прогрохотал отец.

– Да… – прохрипел юноша, только теперь заметив, что вода заметно убыла и была ему лишь по грудь.

Отец с копьём направился сквозь заросли. Юноша последовал за ним. Впереди отца шли два воина. Один держал два копья. У второго на руках лежал мальчик. Он уже спал.

* * *

В самом конце длинного обоза два огромных вола медленно тянули кибитку, освещенную дрожащим на ветру факелом и поскрипывающую большими деревянными колёсами. За кибиткой на привязи шёл осёдланный скакун. Юноша сидел в кибитке возле старого возничего, чьи рыжевато-седые космы волос были стянуты вокруг головы тонкой верёвочкой, и смотрел в ночное звёздное небо. Обе его ладони были перевязаны кусками ткани, сквозь которые проступила кровь, уже подсохшая небольшими пятнами.

– Что это у тебя с руками? – тихим скрипучим голосом спросил возничий, взглянув на юношу.

– За наконечник копья схватился, – вздохнув, ответил юноша.

– Зачем? – удивлённо вскинул густую белёсую бровь старик.

– Так получилось, – пожав плечами, нехотя ответил юноша.

– М-да… Не маленький вроде уже. А я-то думаю, чего это ты не верхом едешь. Вон меньшие все верхом как положено, а ты, значит, покалечился. М-да, дела… – возничий ухмыльнулся.

Мальчик опять вздохнул и отвернулся.

– Отец, что, не выпорол тебя за это? – спросил старик, заглянув на спину юноши.

– Нет ещё. Обещал, – буркнул юноша.

– М-да, обещал, значит. Это дело нужное. А-то как же… Вот руки заживут – и получишь своё, – довольно произнёс старик.

Юноша посмотрел на него и вновь отвернулся.

– Чего надулся? Обидно, да? Ты не гневайся на него. Вот будут у тебя свои озорники, тоже будешь пороть их, ну конечно же, за дело. Я помню, как мне доставалось в твои годы от отца. Эх, как я злился! А ведь напрасно. Нужное это дело. Ох, нужное. Многое после этого запоминается. Не повторишь непотребного потом. М-да, на всю жизнь это.

Старик замолчал, переложив в одну руку тяжёлые длинные поводья, взялся узловатыми пальцами другой руки за заплетённую рыжую бородку, погладил её и слегка ткнул тощим локтем в бок юноши. Тот повернул голову и удивлённо посмотрел. Старик вновь ухмыльнулся.

Ветер заметно ослабевал. Факельный огонь уже не бесновался, как прежде, и стал немного ярче.

– Такой сильный ветер, что прошёл, бывает редко, – мельком взглянув на факел, произнёс старик. – Что-то на этот раз он был уж очень силён. Поговаривают, что на озере он поднял небывало огромную волну. Я сам не видел, в дорогу собирался. Едва с волами справился, пока запрягал их. Молодые, норовистые.

Юноша слушал старика и смотрел вперёд на вереницу обозных огоньков, что тянулись перед ними, исчезая в темноте.

– В эту пору нас, несмышлёнышей, отцы всегда загоняли в юрты, чтобы мы на озеро не бегали. Держали строго у очагов. Опасно это было. А нам очень хотелось увидеть большую волну, мы ж не понимали, что могли погибнуть среди тростника. Там же топь. Вязко. Не каждый взрослый, коль собьётся с кабаньей тропы, выберется оттуда. За всю свою долгую жизнь я лишь разок видел её. Страшно было, хотя я уже был постарше тебя… Да, ничего подобного той волне не видывал. Жуть. Она поднималась ниоткуда и шла по всему озеру. Словно что-то живое, очень могучее просыпалось в зарослях на дальнем, северном, берегу и двигалось через всю воду. Лобнор-то наш хоть и огромное озеро, но мелкое. Я не один был, это-то и спасло всех нас. Больше мы туда не ходили при такой волне. Старшие поговаривали, что были и те, кто не вернулся оттуда. Волна забрала… Вода в озере очень быстро поднималась. Видать, не все успевали выбраться из зарослей…

Старик замолчал и несколько раз слегка дёрнул поводья. Юноша бросил взгляд на спутника и быстро перевёл его на мелькающие впереди огоньки.

– Сильный ветер, как сегодня, поднимает её и гонит по всему озеру. Нам старшие говорили об этом, чтобы мы не боялись, но мы не слушали их по малолетству. Позже, когда взрослели, понимали, и страх проходил, но увидеть её ещё раз почему-то не хотелось… Вода в озере не пригодна для питья. Да ты и сам знаешь это. Она солёная. Поэтому все наши аулы находились там, где река Даян впадает в озеро. Вот речная вода годится для питья. Это она уже потом смешивается с озёрной и становится плохой… Да, богатое наше озеро… И кабан, и рыба, и птица, и другая живность – чего только здесь не водится!

Голос у возничего вдруг дрогнул, он замолчал, низко склонил голову и, не выпуская из рук поводьев, рукавом вытер глаза. Юноша посмотрел на него и тут же отвёл взгляд. Старик поднял голову и часто заморгал, словно что-то попало ему в глаза.

Долго он молчал, прежде чем заговорить.

– Жаль покидать такие благодатные места, – продолжил затем с грустью в голосе. – Вот когда к твоим летам прибавится столько же, сколько тебе теперь, и вдруг доведётся попасть в эти края, то можешь здесь и не найти наш Лобнор. А всё потому, что озеро иногда уходит от тех мест, где было.

Мальчик удивлённо уставился на старика, ответившего многозначительным взглядом.

– Да, да, такое случается с ним иногда. Можешь не верить мне, но это правда. Без потоков реки Даян Лобнор давно бы превратился в болото, а потом бы вообще высох. Только эта река питает своими водами наше озеро. А сама река изредка меняет своё русло, и тогда Лобнор как бы следует за ней. Вот так-то. Помни об этом.

Старик замолчал, подался вперёд и осмотрел волов, наклоняя голову то вправо, то влево. Выпрямившись, взглянул на юношу.

– Что, удивлён? Молод ты ещё, оттого многого пока не знаешь. Ты спрашивай, если что узнать хочешь. Путь далёкий. Спешить некуда. В разговорах и дорога короче будет, – спокойно произнёс он.

– А мы всегда здесь жили? Ну, возле Лобнора? – спросил юноша.

– Нет, не всегда. Когда-то жили здесь, затем ушли на северо-восток, в пустынные земли, но позже вернулись. Так получилось. Здесь на нас часто нападали юэчжи, потому мы и вынуждены были уйти. Но в новых местах не было покоя от хуннов. Частые сражения изматывали. Мы несли большие потери. Они угоняли много нашего скота. И однажды нам пришлось подчиниться им… Хунны перестали нападать, но мы утратили свою вольную жизнь и стали во всём зависеть от них. Как жить, где пасти скот, сколько иметь воинов, с кем сражаться на их стороне и даже как нарекать новорождённых – всё зависело от них. Наш великий правитель – гуньмо Янгуй сумел получить от хуннского правителя, шаньюя, разрешение вернуться сюда. Тяжёлая была жизнь тогда. Очень тяжёлая… Вот и теперь не от хорошей жизни мы уходим. Одному Небу известно, как хунны воспримут это. Гуньмо принял такое решение после долгих и тяжёлых раздумий… Надеюсь, ему был подан знак от Великого Неба… Твой отец, Наби-ван, и все остальные наши знатные люди, ваны, дружно поддержали его. Вот мы тайком и двинулись в путь, пока хуннский шаньюй занят делами на северных границах, – тяжко вздохнув, ответил старик.

– А куда мы идём?

– Никто не знает этого. Одно известно: мы идём туда, куда следует великое светило.

Они оба замолчали.

– Я видел большую волну, – вдруг тихо признался молодой спутник.

Старик пристально посмотрел ему в лицо, затем перевёл взгляд на перебинтованные руки.

– Листвой тростника порезался? – спросил с пониманием.

– Нет… Я был с моим младшим братом Илими на озере… Я обманул его, сказав, что и раньше видел её не раз… Он поверил мне и поэтому не боялся… Отец как-то узнал об этом и пришёл на помощь… Я сбился с тропы, увяз и стал тонуть… Это отец протянул мне своё копьё, – с досадой в голосе ответил юноша.

– Что с братом твоим? – спросил старик.

– Он жив… Я как мог выталкивал его из воды… Потом сам ушёл под воду… Если бы не отец… – почти прошептал юноша и опустил голову.

– Поэтому ты едешь со мной? Отец не хочет видеть тебя? – догадался возничий.

Юноша удручённо кивнул.

Глава вторая

Племена рыжеволосых, белокожих, синеглазых усуней во главе с великим правителем – гуньмо с наступлением первых летних дней совершили жертвоприношения, заколов множество скота, и, выслав вперёд дозорные отряды, продвигались на запад, оставляя по правую руку пески огромной пустыни Пиньинь, а по левую – хребты Кунь-Луня. За передовыми сотнями шли под предводительством гуньмо Янгуя и знатных ванов конные тысячи воинов, ведомые своими военачальниками. Каждый из воинов вёл на привязи двух скакунов, на одном из которых были вооружение и поклажа, а второй, боевой, шёл под седлом. За ними тянулась вереница обозов, гружённых семьями, юртами и скарбом. Вслед им величаво вышагивали двугорбые верблюды с большим количеством бурдюков с водой. Затем тянулись многочисленные стада скота: лошадей, волов, коров, коз, овец и ослов. Замыкали шествие тыловые сотни воинов.

Усуни покидали навсегда свои исконные земли вокруг озера Лобнор, что лежало на самой восточной оконечности Пиньиня. Они уходили, так как невозможно было и далее пребывать в зависимости от воинственных хуннов, много лет назад одержавших над ними победу и присоединивших к своей державе.

* * *

– Что там, впереди, ждёт нас, никому не ведомо. В том, что хунны сильны и попытаются вернуть нас, сомнений нет. Одолеть отступающего врага легче, нежели наступающего, каким бы он ни был. Это понятно и нам, и хуннам. Я о другом теперь думаю. Следуя по-прежнему по южной стороне пустыни, мы имеем больше возможностей уйти как можно дальше и оторваться от преследования хуннов, которые скоро узнают о нашем своеволии. А вот что будет потом, где мы окажемся и как нам быть, я не знаю. Об этом все мои думы… Обратного пути нет. Значит, придётся искать новые земли. Нам нужны хорошие, обширные пастбища – скота у нас много. Есть ли впереди такие земли? Если даже есть, то наверняка они в чьём-то владении, а это означает, что придётся воевать ещё с кем-то, но уже за земли. Хватит ли у нас сил на такое? Здесь хоть и были мы под властью хуннского шаньюя, но всё же на родной земле, – густым грудным голосом рассуждал вслух статный, крепкий усунь средних лет. На верхушку его островерхого шлема сзади была прикреплена коса, туго сплетённая из белого конского волоса. Он спокойно вёл своего белого жеребца, оглядывая предрассветные окрестности.

Рядом на чёрном скакуне ехал очень сурового вида могучий усунь, немного старше по возрасту, с багровым шрамом, пересекавшим всю левую половину лица. С верхушки его шлема свисала коса из чёрного конского волоса.

Светало.

– Правитель, не терзай себя думами. Только Великому Небу известно, что будет с нашим народом. Ты прав, обратного пути уже нет. Но верю, что мы сумеем оторваться от хуннов, если они станут нас преследовать. И не может случиться так, что нам потом некуда будет идти и негде осесть. Мы найдём нужные земли, и они примут нас, чего бы это ни стоило. Могущественные хунны не смогли нас уничтожить и были вынуждены считаться с нами. Да, мы бежим от влияния великого шаньюя и находимся всем народом в пути. Но мы свободны, и отныне только нам решать, как быть дальше. От того, что ждёт впереди, не уйти. Такова воля Небес. Испытания нас ждут суровые и, скорее всего, кровавые, но мы идём на это все вместе. Все наши ваны поддержали тебя в этом нелёгком решении. К тому же мы и семьи не оставили на волю хуннов… Они стали очень сильны, и, сдаётся мне, мы ушли вовремя. Иначе трудно даже предположить, как бы дальше обошёлся с нами шаньюй. Непокорных он не терпит долго, – произнёс Наби-ван.

– Очень надеюсь на то, что так и будет, Наби-ван. Если шаньюй хуннов Модэ всё-таки даст нам спокойно уйти, то со временем, думаю, мы установим с ним мирные отношения и, кто знает, может, даже вступим в союз, но уже на равных правах. Надеюсь, он не забыл, какую помощь мы оказывали ему все эти долгие годы. Многими своими победами он обязан и нам. Хотя, надо признать, в последнее время он был не так справедлив к нам, как прежде. Ничего с этим не поделаешь теперь. Ты прав, на всё воля Небес, – ответил гуньмо Янгуй.

Гуньмо Янгуй и Наби-ван замолчали и какое-то время вели скакунов, каждый думая о своём.

– Правитель, прибыли люди от наших лазутчиков в землях хуннов, – прервал молчание Наби-ван.

– Что там творится? – гуньмо Янгуй напряжённо посмотрел на него.

– Дела у шаньюя Модэ с ханьцами обострились. Один из его пограничных чжуки-ванов самовольно напал на Ордос. Император Вэнь-ди направил к тем рубежам боевые колесницы и большую конницу, почти девять десятитысячных отрядов, дабы наказать этого вана. Но хунны по велению шаньюя отступили. Император намеревался дать ему сражение, но перенести военные действия из своих земель в хуннскую степь, однако внезапно отказался от такого решения, так как в это время в его приграничных землях поднял восстание военачальник по имени Син Гюй. Шаньюй Модэ направил к императору послов с извинениями за действия своего чжуки-вана, тут же сосланного на западные границы, чтобы искупил вину кровью, – доложил Наби-ван.

– Как поступил император Вэнь-ди? – спросил гуньмо Янгуй.

– Он принял извинения шаньюя Модэ, – уверенно ответил Наби-ван.

– Жаль. Очень жаль, что он простил шаньюя. Для нас было бы гораздо удобнее, если бы между ними началась война, – проронил гуньмо Янгуй, недовольный ответом Наби-вана.

Они вновь замолчали и какое-то время ехали в раздумьях.

– Со слов Бэйтими-вана, на многие тысячи ли тянется эта пустыня с востока на запад. Это большой и долгий путь. Может быть, успеем пройти его за тридцать или сорок дней, если в день будем проходить по сто пятьдесят или сто шестьдесят ли, пока не настала самая жаркая пора. Реки иссякнут, и травы усохнут. Вот где беда кроется… – прервал размышления гуньмо Янгуй. – К тому же где-то там, в тех краях, обитают племена юэчжей. Вот их-то я не хотел бы повстречать на нашем пути. Слишком хорошо мы знаем друг друга, а это в теперешнем положении совсем не в нашу пользу.

– Да, правитель, долго нам пришлось соседствовать с ними. Хунны вытеснили их на запад, но не уничтожили, и они с тех пор наверняка усилились… Дозорные ушли довольно далеко вперёд, и пока нет от них гонца. От лазутчиков в той стороне тоже никто ещё не прибыл, – оглядывая светлеющий небосвод, произнёс ван.

– Рано ещё. Мало мы прошли. Главное, чтобы в нашем тылу никто не появился. Ты, Наби… – гуньмо Янгуй начал было говорить, на миг задумчиво замолчал и тут же продолжил: – Усиль несколькими сотнями замыкающие отряды. Мало ли что. За ночь мы прошли всего сотни полторы ли, но с рассветом придётся встать на короткий отдых. Если бы не обозы и скот, ушли бы дальше, но это невозможно. Придётся продвигаться вот так… – Гуньмо Янгуй посмотрел в лицо вана, что-то обдумывая. – И вот что ещё, Наби-бек, отныне весь наш народ пусть обращается и к своему правителю, и к племенной и родовой знати в соответствии с усуньскими титулами. Не гуньмо, а куньбек, не ваны, а беки. Хватит нам носить титулы от хуннов…

– Повинуюсь, правитель… – Наби-бек на мгновение приподнял в удивлении брови, но сразу же понятливо кивнул. – Повинуюсь, куньбек Янгуй! Я лично осмотрю наши тылы.

Наби-бек слегка склонил голову, приложив правую ладонь к груди, затем развернул скакуна и повёл его обратно. Поравнявшись с передними сотнями, но не останавливаясь возле них, Наби-бек поднял руку и три раза описал круг над головой. Тут же, не нарушая своих рядов, три сотни конных воинов, каждая во главе со своим сотником, стали разворачиваться и, набирая ход, последовали за ним, поднимая клубы пыли.

* * *

Передовой дозорный отряд усуней в сотню воинов быстро продвигался на запад. Местность была пустынной. В небольшом отдалении справа от них лежали нескончаемые песчаные барханы. Далеко слева тянулись бесконечные горные хребты. Десятники и воины внимательно осматривали окрестности, объезжая и оглядывая каждый холмик и каждую ложбинку. Сотник то следил за действиями воинов, то всматривался вдаль перед собой. Увидев приближающихся спереди троих воинов, он остановил коня. Вскоре и те осадили разгорячённых пыльных жеребцов перед ним.

– Говори, – сотник посмотрел на старшего по возрасту.

– Там, впереди, на расстоянии сотни ли отсюда, – воин обернулся и указал рукой вдаль, – дорогу пересекает небольшое высохшее русло реки. Никаких следов нет. Это всё.

– Продолжайте наблюдение, – велел сотник, выслушав.

Воины почтительно склонили головы, приложив правую руку к груди, умчались обратно.

«Хоть и нет пока воды впереди, но уж лучше пусть будет так, нежели обнаружатся чьи-то дозоры», – подумал сотник и тронулся вперёд.

* * *

Небо стало совершенно белёсым и предвещало скорое появление светила.

Юноша увидел впереди несущуюся в их сторону конницу. Вскоре всадники, поднимая пыль, промчались мимо кибитки и удалились по направлению хвоста колонны, где за обозом шёл скот. Слегка осела пыль, и юноша разглядел одинокого всадника, спокойно приближающегося к ним. Старик возничий прищурился, всматриваясь.

– О, это же твой отец, сам Наби-ван! – узнал старик и, крепче сжав в руках поводья, решительно потянул их на себя, откидываясь назад.

Волы немного прошли и встали. Возничий отпустил поводья и сошёл на землю, склонив голову и приложив руку к груди. Юноша тоже спрыгнул и склонился в почтительном приветствии. Когда Наби-бек остановил коня рядом с ними, молодой человек поднял голову и виновато взглянул отцу в лицо. Взгляд Наби-бека был строг, и сын вновь опустил голову. Наби-бек тронул скакуна и повёл его дальше, туда, куда умчались три сотни воинов. Юноша и старик молча смотрели ему вслед.

* * *

Тридцать сотен воинов усуней следовали позади огромного множества скота. Над землёй висела пыль, поднятая тысячами копыт, и воины держались на отдалении, дабы не дышать ею. Увидев приближающиеся отряды, старшие военачальники – трое тысячников, к верхушкам чьих шлемов сзади были прикреплены волчьи хвосты, отличавшие их от всех остальных, – остановили продвижение войск, подав каждый своей тысяче сигнал поднятой правой рукой. Три сотни, посланные Наби-беком, промчались в тыл и выстроились там. По чёрной косе на шлеме следовавшего за ними всадника тысячники издали поняли, что едет высокий сановник, а когда он приблизился, ведя скакуна лёгкой рысцой, узнали самого Наби-бека. Тысячники быстро вышли навстречу ему и замерли в приветствии, склонив головы и приложив правые ладони к груди.

Наби-бек взглянул вдаль – туда, откуда усуни держали путь, затем перевёл взгляд на застывшие ряды. Все воины, как и он сам, были облачены в тонкие кожаные одежды, поверх которых были надеты толстые доспехи из кожи, стянутые широкими кожаными поясами с железными и костяными бляхами. Предплечья и голени у всех были прикрыты бронзовыми наручьями и поножами на тонкой войлочной подкладке. Головы защищали остроконечные кожаные шлемы с множеством железных и костяных блях. У сотников с верхушек шлемов сзади свисали лисьи хвосты, а у десятников – по три длинные кожаные полосы. У всех за спинами – длинные пластинчатые луки в налучьях и туго набитые стрелами колчаны, верх которых крепился ремнём через плечо, а низ затыкался за пояс. Круглые деревянные щиты, обшитые снаружи толстой воловьей кожей, крепились с боков к сёдлам. У каждого из воинов были копьё с треугольным железным наконечником и железный меч с изогнутым клинком.

Наби-бек взглянул на тысячников.

– Как тут у вас? – спросил он.

– Пока всё спокойно, властитель. Преследователей не обнаружили. Наши дозорные отряды довольно далеко отстали по дороге. Они ведут наблюдение, – ответил старший по возрасту тысячник.

– Слушайте веление куньбека Янгуя, – начал Наби-бек и, заметив на их лицах удивление, спокойно продолжил: – Да, вы не ослышались, веление куньбека. Отныне титулы гуньмо и ван заменяются на титулы куньбек и бек. Передайте это своим воинам.

– Повинуемся, властитель, – военачальники вновь склонили головы, приложив правые ладони к груди.

Наби-бек тоже слегка склонил голову. Военачальники переглянулись. Было заметно, что веление правителя пришлось им по душе.

– Оставайтесь здесь.

Сам Наби-бек направился к задним рядам войск.

– Повинуемся, властитель, – ответили тысячники.

Наби-бек ускорил ход коня и вскоре поравнялся с последними сотнями. Подняв руку, он описал круг над головой и перевёл коня на галоп. Три прибывшие сотни последовали за ним. Спешно пройдя почти пятнадцать ли, Наби-бек увидел вдали одинокого всадника, медленно продвигавшегося в их сторону. Было видно, что всадник то выпрямлялся в седле, то припадал к конской гриве. Наби-бек указал на него рукой, и тут же по приказу сотника один из десятников со своими людьми, нахлёстывая плетьми скакунов, помчался к нему навстречу.

Наби-бек, сильно замедлившись, стал напряжённо всматриваться в дальние окрестности. Когда он поднял правую руку до уровня плеча и сжал кулак, к нему тут же примчались три сотника. Наби-бек остановился.

– Здесь что-то не так, – тихо произнёс он и уже громче приказал: – Слушайте моё веление! Одна сотня уходит на восток на пять ли, вон за те холмы, и затем следует в том же направлении, что и я. – Наби-бек указал направление по правую руку от себя. – Вторая сотня уходит на такое же расстояние на запад, в сторону той лощины, и тоже продолжает движение. – Он указал влево от себя. – Последняя сотня идёт за мной. Вперёд!