Испытательный срок
- -
- 100%
- +
© Игорь Ревва, 2021
ISBN 978-5-4493-9721-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От автора
Эта книга писалась в 2005 году для межавторского проекта «Русское Anime». Только не спрашивайте, что должно было означать это загадочное для мня словосочетание. Из условий проекта, мне озвученных, я не вполне понял, почему книжная серия для подростков должна была именоваться именно так. Кроме того, пытаясь показать именно подростков в постапокалиптическом мире я старался быть максимально честным перед читателями. Ведь вы же тоже наверняка не думаете, что в том мире будет царствовать образ «воскресных школ», правда? Так что книга эта, может быть, и планировалась, как подростковая, но я не вполне уверен, что именно таковой она и получилась.
Ещё я постарался сделать так, чтобы она читалась независимо от остальных книг серии. То есть, чтобы даже у человека, никогда о том проекте не слышавшего, не возникало ощущения «выдранного» из общего сериала текста. Надеюсь, мне это удалось.
Да, чуть не забыл! Перед этой публикацией я, разумеется, перечитал текст и слегка его пригладил. Так что, перед вами редакция 2018 года.
Приятного вам чтения!
Игорь РевваОн искал спасения в вечном, неведомом и недоступном простым смертным городе. Там, где скорбное небо тысячелетиями хранит блики лучей утонувшего дневного светила; там, где открывается истина; там, куда бежал он в поисках несуществующей. Там, где познал он: отбившейся от стаи птице не суждено прибиться к другой. Никогда. Смрадное дыхание призраков прошлого преследует и в этом городе – Самат, провинция Багнадоф…
Из блокнота Николая-летописца1. ОБЛАВА
Ну, это уж иначе как лажей просто и не назвать! Или навёл кто-то. Сами судите!.. Копаемся это мы с Гусёнком в развалинах – обоймы собираем, ну и поглядываем ещё, вдруг курьеры эти чего обронили, – а наши все торчат у входа в метро… не помню, как эта станция называется. То ли «Профсоюзная», то ли ещё какая «союзная»…
Самого-то входа давно уже нет – так, дырка в асфальте, обломки вокруг торчат, арматура, камень. Туннель, наверное, есть ещё, и даже ведёт куда-то. А как бы иначе курьеры сюда попали? Тоже, придурки, нашли место!.. Руины здания полукольцом охватывают этот вход. Здоровенная, видать, домина была, столько обломков – метра на три возвышаются, словно вал. А может, их сюда просто взрывом сдвинуло. Короче, в этих руинах вся наша команда укрыться может. И укрылись типа. Хорошо укрылись, никто и не почуял засады. Потому что курьеры, как вылезли со станции, сразу же по открытому месту пошли. Здесь, с другой стороны от входа в метро, ровненько, битый кирпич.
Короче, удачно обошлось и всё такое. Почикали мы этих курьеров минуты за три. И барахлишко быстро собрали. Только вот теперь-то чего тянем? Нафиг Косому эти обоймы сдались?! Ползай тут на карачках…
Короче, наши все на стрёме – понимай так, отдыхают, – а мы с Гусёнком вкалываем. То есть вкалываю-то, конечно, больше я. Типа того что Гусёнок не обоймы высматривает, а за мной следит, чтобы я чего не спёр. Оно и понятно. Гусёнок, он с Косым уже третий год, а я недавно к команде прибился. Да и то сказать – прибился… Прибился, чтобы не прибили, во как! Нормально, да? До сих пор кое-кого из наших с удовольствием бы шлёпнул. Суки потому что. Вот.
В общем, прыгаю я по камушкам, слежу, чтобы ноги не переломать. А Гусёнок, значит, за мной следит. И по сторонам поглядывает. Юго-Запад – это такое место, что тут по сторонам поглядывать просто необходимо. И вообще ходить с оглядкой надо. А дышать – через раз.
Наши все – кто где. Самого Косого не видать. Возле метро маячит башка Крысы, да ещё в сторонке – возле самой порушенной колонны – Ворон торчит. Тоже сволочь порядочная, он мне в первый же день зуб выбил, гад. Длинный, сука, как оглобля. У нас в Твери таких иначе и не называют: оглобля оглобля и есть. Не люблю я таких длинных. Они всё норовят на тебя сверху вниз посмотреть. Да не просто так, а с выражением. Типа я большой и сильный, а ты хрень какая-то. Сами они… Длинна палка дерьмо мешать, во!..
– Ну чё, Прыжок? Всё, что ль?.. – лениво так спрашивает Гусёнок.
– Вроде всё, – отвечаю. А сам думаю, что даже если и осталось ещё чего – плевать. И так уже пять обойм от «эмки», две от «калаша» и одна ещё от «гюрзы» нашлась. Больше – тяжело будет. К тому же солнце вылезло, тени от камней чёрные совсем сделались. Поди пойми, обойма там валяется или Рваная Клякса притаилась, голодная вдобавок, за руку тяпнет – мало не покажется. Одному из нашей команды – не помню, как его звали, он в первый же день, как я появился, подох как раз – повезло рукой за Кляксу зацепиться. Видел я, чего потом от руки осталось – крохотный поджаренный обрубочек. Ни одна запасная обойма того не стоит, ни одна банка тушёнки. Да и фиолетово мне, в общем-то, есть там ещё чего-нибудь или нет. Барахло курьерское, видать, мы всё подобрали, тот прыткий, что от нас по развалинам рванул, пустым шёл. А обоймы мне тем более по фигу. У меня всего-то – «Пэ-Эм» занюханный. Мой старый «калаш» сейчас как раз у Крысы, отобрал, падла.
– Всё, говоришь? – прищуривается Гусёнок. – А вот там чего лежит? Во-о-он там! – и стволом тычет куда-то.
– Чё лежит, чё лежит… – ворчу. – Чё положено, то и лежит…
– Будешь гундеть, Прыжок, я тебя сверчком прыгать заставлю, – цедит Гусёнок. И ухмыляется. Типа пошутил. Нормально, да? Придурок. Смешно ему…
Прыжком меня ещё в Твери прозвали. Ну, в смысле, невысокого роста я – метр в прыжке, как говорится. А когда мы из Твери сюда попёрли, да когда на команду Косого напоролись… Эх! Чё вспоминать-то? Двое нас только и осталось тогда – я да Гнусь, который через неделю сбежал. Он и объяснил остальным мою кликуху, придурок. Я из-за этого тогда же с Вороном и подрался. Ну, в смысле, он меня тогда отделал…
Встречу Гнуся – в глаз дам. Чтобы зря лишнего не болтал. Меня в Твери этой кликухой достали уже. Прыжок, понимаешь… Молчал бы Гнусь, я бы себе чего-нибудь покруче придумал. Не, точно! Гнусю при встрече – в глаз! Хотя Гнуся моего, наверное, убили уже. Одному в Москве не прожить – столица, мать её… Он сбежал, а я остался. Как дурак. Огрёб по полной за Гнуся, отлежался пару недель, теперь в команде. Только всё равно я здесь чужой. И никогда для них своим не стану. Вон, к примеру, как Гусёнок на меня зыркает. Только повод ему дай – пальнёт и не задумается, падла…
Пополз я туда, куда Гусёнок указывает. Типа чтобы повода ему не давать… Гляжу – лежит чего-то. Ближе – книжка! Обложка красочная такая, разноцветная. Красивая. Ну, я её сразу – хвать! Оборачиваюсь и Гусёнку радостно так, дурень, показываю. А тот мне:
– Брось. Не надо.
– Ничё, – говорю. – Тебе не надо, мне пригодится…
– Брось, я сказал, – и стволом в мою сторону.
– Да ладно тебе, Гусёнок! – возражаю. – Чё стало-то?!
Молчит, зараза. Только палец на курке напрягся. Нормально, да? Плюнул я и бросил книжку. Хрен с ней, жизнь дороже.
Напрасно я так явно обрадовался. У нас в команде, кроме меня, никто читать не любит. Скучно им, типа того. А мне не скучно.
На прошлой неделе мы вон как раз обчистили одного. Так, по мелочи взяли – консервов немного, галеты, кофе и всё такое. А на столе у него книжка какая-то была – это уж я прихватил. Ему-то она уже ни к чему – мёртвые читать не умеют. А мне нравится. Читаешь и забываешь обо всём. Интересно.
Толька книжка та какая-то дурная оказалась. Всё от руки написано, типа большого блокнота она. И написано непонятное что-то. Так понимаю, про Вторжение что-то там, про Багнадоф, про гоблинов и всё такое. Про «резаного» какого-то… И чё самое главное-то – непонятно написано! Думал, со временем разберусь. Где там! Нашим только с книгой меня увидеть, сразу – р-раз! И по затылку! Суки…
– Выше себя не прыгнешь, Прыжок, – ухмыляется Гусёнок. Опять, значит, шутит. Юморист, чё… гегман, блин…
Промолчал я, но, видать, глаза за меня всё сами сказали. Потому что морда у Гусёнка разом окаменела, словно кто на него Стылое Заклятие наложил. И автомат уже прямёхонько мне в лоб смотрит.
– Остынь, – говорю, – Гусёнок. Все о’кей…
– Сейчас ты у меня остынешь, – ворчит. – Насмерть…
Вот дал бы я ему! Прямо так бы в морду и врезал! Чтобы нос его гусиный – всмятку, в лепёшку, в кровь! Чтобы зубы хрустнули на весь этот долбаный Юго-Западный район! Чтобы он, падла, башкой дёрнул и назад завалился! И всё такое!..
И тут у меня прямо глаза на лоб вылезли. Потому что эта сука – Гусёнок, в смысле, – действительно дёргает своей дурацкой головой и начинает заваливаться назад! Не, это нормально, да? Не поверите, я чуть не заорал от удивления! Первая мысль, которая в башку мне пришла, это что я, может быть, типа магом вдруг сделался. Представляете? Подумаю я теперь про какую-нибудь гниду: «Сдохни!» – а гнида-то – хлоп! И копытами в небо! И всё такое! Красота!..
Ну, эта мысль у меня в голове недолго сидела. До тех пор только, пока не дошло до меня, что хлопок, услышанный секундой раньше, выстрелом был. И сразу же за ним следом – второй, третий… Ну и так далее. И уже без всяких там глушителей, грохот стоит, осколки кирпича вокруг красной пылью плещут – жуть! Нормально, да? Сходили, называется, на курьеров поохотиться…
Я рухнул, где стоял, и взвыл в голос. А чего?! Думаете, не больно? Сами попробуйте на битый кирпич упасть, погляжу я на вас…
«Пэ-Эм» свой из-за пояса достал, затвор дёргаю – не идёт, зараза! Типа заело что-то. А хоть бы и шёл – фиолетово уже это всё. Потому что стреляют и справа, и слева, и впереди, и позади. И даже, кажется, сверху и снизу. Не, ну это нормально, да?
Наши, понятное дело, тоже на противника не просто так смотрят, и всё такое. Но я сразу въехал, что неспроста это. Потому что тут либо Корпус Верных Защитников, либо какая-нибудь другая команда, покруче нашей. А ни тем ни другим мы на фиг не нужны. Живыми, я имею в виду. И если уж это действительно Корпус, то против подобных бойцов наши пукалки – несерьёзное возражение, скажу я вам.
Вжался я в камни, замер. Лежу. Битый кирпич не так больно, как пули. И не в пример безопаснее. Замер я, прислушиваюсь. И думаю заодно: на хрена я сюда припёрся из своей Твери?! И как там сейчас? Вспоминаю, как голодно было, как наши все – тверские, в смысле, – решили в Москву идти. И то, почему, собственно, я сюда попёрся. Так ведь и не отыскал я ту женщину (язык не поворачивается её бабой назвать). Короче, мысли в башке разные скачут. А больше всего, конечно, одна: сколько мне ещё жить осталось?..
Пальба стихла. Слышу – голоса. Вроде спрашивают у кого-то чего-то. И всё такое…
Ну, у кого там чего спрашивают – не моё дело. Главное, чтобы меня не спросили. Приоткрываю я один глаз – вроде порядок. Приоткрываю второй… И сразу же начинаю жалеть об этом. Лежал бы себе с закрытыми глазами, легче было б подыхать. А тут прямо перед моим носом чьи-то сапоги. А в них – всё остальное. С «Абаканом» в руках. И даже не целится, а лениво так стволом возле носа моего водит. Нормально, да?
– Есть кто? – кричат со стороны метро.
– Не-а, – отвечает этот. – Никого живого!..
Ну, тут уж я на ноги вскочил!..
Сам не понимаю – зачем?! Бежать по развалинам – пулю не обгонишь. Оттолкнуть его, правда, я успел, но не сильно. Тот – шаг назад и сразу стволом в мою сторону опять. То ли мне просто показать захотелось, что типа есть здесь живые… пока что. То ли ещё чего – сам не знаю.
– Не стрелять!!! – орут.
И уже бежит сюда кто-то. А я застыл и думаю: пальнёт или нет? И по всему видно, что уроду этому пальнуть в меня очень даже охота. И положил он на всякие там «не стрелять» с пробором. Капитально положил. Вот сейчас пальчиком надавит посильнее, и… и всё такое. И тут вдруг слышу:
– Прыжо-о-о-ок!..
И голос такой знакомый, ну очень!
Отвожу я глаза от ствола…
Мать твою так и этак!..
Гнусь!!!
Собственной персоной! Живой, поганец! Живей меня!
Подбегает он и ствол, что на меня смотрел, рукой в сторону отводит.
– Не стрелять! – говорит. – Свой это!
– Кому он свой? – Детина, что в меня целился, недоволен. А ствол, словно заколдованный, обратно ко мне.
– Нам свой! – заявляет Гнусь. – Знаю я его! С детства знаю! Росли вместе…
– Бандит он, – возражает детина. – Не фига тут!..
– Сказано же было – по возможности живыми! – орёт на него Гнусь. И опять ствол отталкивает. – Я чё, не видел, как ты двоих завалил? Сам в расход пойдёшь, понял?
– Ладно, – кивает вдруг детина.
И улыбается. Не, ну нормально, да? Типа мне улыбается! Урод!..
Только что чуть не ухлопал, а сейчас – рот до ушей, зубы скалит! И автоматик на плечо уже, и пошёл от нас не спеша, только что ладошкой не помахал на прощание. Офигеть можно!..
Не понравилось мне это всё. Не понимаю я такого вот. А когда я чего не понимаю, мне это очень не нравится…
– Как ты, Прыжок? – тормошит меня Гнусь. – Живой?
– Частично – очень даже, – отвечаю. А в голове карусель.
– Молодец! – хвалит Гнусь.
И ещё чего-то тараторит. А я его не слушаю, я смотрю в сторону метро. Там как раз очень интересное кино происходит…
Вижу я Ворона – стоит, морда в крови, руки подняты. А перед ним какой-то хрен, судя по всему старший всей этой развесёлой команды. И старший у Ворона что-то спрашивает. Долго спрашивает, несколько вопросов задал. А Ворон на всё в ответ только башкой мотает. Не знаю, мол, понятия не имею, типа того…
А потом старшему типа надоело это – кому ж понравится, когда перед тобой так долго головой вертят?! – и он рукой махнул. И тут же детина, что едва меня не пристрелил, прямо от пояса, не поднимая оружия, даёт короткую очередь. Ворон падает как подрубленный. А детина делает ещё один выстрел – в голову, приседает над Вороном на корточки и начинает шарить у него по карманам.
Так, думаю. Это, ребята, нам не подходит стопудово. Хрен там разберёт, чего у Ворона спрашивали. И никакой гарантии, что сам я на эти же вопросы отвечу иначе.
Я уже по сторонам глазами шарю – как бы половчее слинять, – когда до меня доходит, что конкретно мне Гнусь долдонит тут уже пару минут.
– Стой, – говорю, – погоди! Кто?! Кого?!
– Секретного Войска, – говорит. – Спецотряд! Понял?
– Понял, – отвечаю.
А у самого, конечно, в башке гудит, не въезжаю совершенно. Ведь «секретников» я тут меньше всего ожидал увидеть, они же дальше «Сходненской» или «Планёрной» носа не высовывают. Да и нет уже давно никакого войска; то, что есть, войском назвать нельзя.
И вообще, ребята эти на «секретников» не похожи совершенно. Да и что им тут делать? Ведь они же из своих нор и не высовываются. Или у них, как и у нас в Твери, голод наступил? И они тоже промыслом занялись…
А потом я наконец-то въехал окончательно, что там Гнусь ляпнул.
– Повтори-ка, – говорю.
А Гнусь – рад стараться! И морда у него такая вся сияющая, словно он мне радость какую сообщает:
– Спецотряд, – говорит. – Мы здесь разыскиваем кое-что.
– Что именно? – спрашиваю, но только чтобы время оттянуть.
– Тут неподалёку одного старика убили…
– Где? – опять спрашиваю. А у самого внутри обмирает.
Ну, Гнусь и называет, где. Как раз там, где мы на прошлой неделе барахлишком кое-каким разжились.
Я киваю, а про себя думаю: «Ну, ребята, крындец пришёл…»
2. ДОПРОС
Слабый ветерок едва шевелил стебельки редкой травы, с трудом пробивавшейся сквозь кирпичное крошево. Возле входа на бывшую станцию метро «Профсоюзная», на растрескавшемся и выгоревшем асфальте рядком лежало несколько тел. Трое крепких на вид ребят, одетых в камуфляжную форму, подтащили сюда ещё одного – тщедушное тельце в заляпанной кровью куртке неопределённого цвета. Они действовали быстро и молча. Никто не хотел сердить командира спецотряда – Владимира Дарникова.
Дарников был вспыльчив и резок. Но вспыльчивость эта проистекала из страха перед чем-то, о чём никто в Секретном Войске не знал. Ну, может быть, кроме двоих-троих самых верных и преданных друзей Дарникова. Но эти друзья не входили в состав Специального Отряда, и никто не мог предсказать, какое событие или слово подействует на командира на манер детонатора.
Те, кто видел Владимира Дарникова в деле, почтительно замолкали, когда речь заходила об этом человеке. Потому что видели, как командир вёл в атаку людей; как он сам тащил на себе раненых; как он, рискуя жизнью – своей и чужой, – отбивал у Корпуса Верных Защитников попавших в плен.
Полноватое лицо, внимательный взгляд, короткая рыжая поросль, украшавшая голову Влада, негромкая речь, хрипловатый голос… Видевшие Дарникова впервые, словно сговорившись, определяли его одним коротким словом: воин. Он и был воином. Самым настоящим. С тех самых пор, когда его – совсем ещё зелёного мальчишку – едва не убили на Речном Вокзале. Тогда Влада спасла только помощь подружки Лены – такой же маленькой, но уже понимающей кое-что в магии девочки. Знала она не много, но пары защитных заклятий хватило на то, чтобы она и Влад остались незамеченными. Другой бы, избежав смерти, забился в щель, постарался стать невидимым, уехал бы из Москвы в какую-нибудь глухомань – чтобы даже памяти о себе не оставлять. Влад поступил иначе.
В тот же день он раздобыл оружие и пошёл по следам тех, кто погубил его близких и едва не убил его самого. Это была просто банда, каких сегодня в городе и не сосчитать. В то время они не так часто встречались, и сферы их влияния и контролируемые территории были достаточно чётко разграничены. Банда Кислого, за которой шёл Влад, насчитывала семнадцать человек. И ни одного из них Влад не оставил в живых.
Долгих три недели Дарников выслеживал и убивал их одного за другим. Лена не оставила его и всё это время была рядом. Она не одобряла этой мести, считала, что, расквитавшись с главными виновниками, на остальных можно уже поставить крест. Влад думал иначе.
Лена погибла тогда, когда от банды оставались уже жалкие огрызки – сам Кислый и двое его телохранителей. Напуганные непониманием происходящего, они схоронились в остатках лесопосадок за Ленинградским шоссе. Дарников так и не узнал, чьё именно заклинание погубило Лену, буквально за несколько минут превратило её в хрупкий и ломкий манекен, рассыпавшийся от прикосновений Влада. То, что в банде Кислого не осталось магов, Влад знал. Значит, это был кто-то другой. И, покончив с Кислым, Дарников отправился разыскивать следующую жертву.
Через некоторое время судьба занесла его к «секретникам». Точнее, не занесла, а Дарников сам отыскал их и потребовал (не попросил, а именно потребовал!) взять его в войско. И скоро он уже стал тем незаменимым элементом организации, которым вечно затыкают многочисленные и неожиданно возникающие дыры.
Дарникова это нисколько не коробило. Он совершенно спокойно относился к тому, что, если нет никакого выхода, если всё совсем плохо, если всему конец – посылают его. В качестве командира группы. Но от прежней поры у Влада осталось опасливое отношение и к магам, и к магии. Не важно – земная это была магия, гоблинская или ещё какая. Магию Дарников не любил, хотя и признавал её необходимость в нынешнем мире. И из-за этой вот нелюбви теперешнее задание Дарникова воспринималось им особенно болезненно.
По правде говоря, никто не заставлял Влада браться за это задание. Но он то ли почувствовал что-то, то ли просто захотел сломать в себе застарелые уже комплексы. В прошлом году он сам пришёл к командованию и заявил, что собирается заняться решением этой проблемы. И командование не возражало – в Секретном Войске вообще мало кто осмеливался возражать Дарникову. Намного легче и спокойнее Владу от этого не стало. Теперь каждое слово, каждую ситуацию он воспринимал едва ли не как выпад, брошенный судьбой ему лично. В полной мере это относилось и к сегодняшней операции по ликвидации команды Косого.
Сейчас Владимир Дарников внимательно разглядывал стоявшего перед ним человека. Он уже сомневался, что поступил правильно, последовав совету Сергея Ватолина (к которому этот пленный обращался по кличке – Гнусь). Ничего интересного пленный не расскажет. Очевидно, мелкая сошка.
Напрасно Макс застрелил троих из этой банды. Без допроса застрелил. Хотя приказ ему был дан совершенно однозначный: всех членов банды Косого брать по возможности живыми. Но Максим повёл себя как-то странно. Он вообще в последнее время ведёт себя странно.
Максим Игнатьев появился в прошлом году. Пришёл и напросился в войско, намекая что польза от него будет немалая. Пользы-то особой от Макса не оказалось, боец как боец, ни особой храбрости, ни особой сообразительности за ним не наблюдалось. За ним вообще ничего особенного не наблюдалось, кроме странных его шуточек. И что же теперь, не брать его из-за этого, что ли?! Сейчас мало кто с улицы хочет оказаться в рядах «секретников». Каждого не проверишь. Не гоблин – и ладно…
А потом – буквально через неделю после появления Макса – Владу стало известно о Николае-летописце. Тогда-то всё и началось.
У Дарникова сложилось впечатление, что Максим заинтересовался этим летописцем даже больше, чем сам Влад. Хотя понятно: появилась реальная возможность разделаться с противником. Но вот почему Макс перебил всех тех, от кого можно было получить инфу? Ведь троих же ухлопал! И кто у нас сейчас остался?!
Влад подозрительно оглядел парня.
Метрах в двух от него стояло существо, отдалённо напоминающее человека. Коротенькие кривые ножки в засаленных кожаных штанах были обуты в странные сапоги ядовито-зелёного цвета; куртка на нём явно не по размеру – связанные за спиной волосатые ручонки, казалось, вот-вот утонут в её длиннющих рукавах. А гвоздеподобная шея сиротливо и одновременно немного нагловато торчала из наглухо застёгнутого ворота. На этой шее ловко пристроилась маленькая головка, в верхней части которой попадались островки зарослей серовато-чёрных волос. Узкие чёрные глазки шустро бегали по сторонам и сверлили окружающих, словно лазером.
Владу даже на какой-то краткий миг почудилось, будто тело его под этим взглядом расщепляется на миллиарды мельчайших частиц. Дарников вздрогнул. Подобные ощущения часто возникали у него при встречах с магами. Но стоявший перед ним магом явно не был. Дарников скрипнул зубами и постарался отогнать эти мысли подальше.
Несмотря на свои габариты, пойманное существо (именно – существо…) умудрялось смотреть на командира (как, впрочем, и на всех остальных) сверху вниз. Владу это сильно действовало на нервы. Необходимо было показать, кто есть кто.
Дарников взглядом подозвал одного из своих людей и свирепо гаркнул:
– Эй! Обучи-ка этого недоумка правилам общения с командованием!..
Тот мгновенно подскочил к пленному и ударил его под дых. Пленный вздрогнул, но взгляд его по-прежнему оставался таким же сурово-колючим и непокорным, как и ранее.
– Я собираюсь сесть! – вновь гаркнул Дарников.
Сию секунду к нему подбежали двое и мгновенно устроили прямо на земле нехитрое сиденье из какого-то подвернувшегося под руку тряпья. Сев поудобнее, Дарников вновь принялся разглядывать «последнего героя» из людей Косого. «Герой» продолжал озираться по сторонам и одаривать всех презрительным взглядом.
– Имя, – повторил командир.
– Анатолий… – пленный шмыгнул носом, – Мошков.
«Прямо-таки Кавказские хребты, а не нос», – подумал командир.
В начале года ему довелось побывать на Кавказе – Влад искал летописца. Тогда поиски оказались напрасными. Как, впрочем, и в течение последующих месяцев. Каждый раз, когда казалось, что вот она, разгадка местонахождения легендарного Николая, информация оказывалась либо ложной, либо устаревшей. И вот две недели назад он наконец-то напал на верный след. Командир выяснил, что Николай-летописец пребывает ныне в Юго-Западном районе Москвы. На всех парах мчался Влад сюда, нашёл и… опоздал. Кто-то наткнулся на летописца двумя днями раньше. И убил. Летописец пропал навеки, а с ним пропали все записи, за которыми в принципе и охотился Дарников.
И наибольшую злость вызывало то, что наверняка всё это вновь произошло по вине какой-то банды. Опять банда! Опять эти отморозки, гордо именующие себя «командами», заботящиеся только о своей шкуре, ни во что не ставящие ни жизнь остальных людей, ни вообще весь Срединный Мир. Подонки, куда более худшие и ненавистные, чем даже Корпус Верных Защитников, пресмыкающийся перед гоблинами и служащий им верой и правдой. У Корпуса хоть есть какие-то (пусть и низкие, нечеловеческие) идеалы, к которым они стремятся. Хоть какое-то подобие кодекса чести, пусть даже и не приемлемое Дарниковым. У команд же нет ничего, кроме свободы в самом худшем понимании этого слова – свободы от совести, свободы от чести, свободы от милосердия.