Популяция 2.0. Одна свеча в Нью-Йорке
- -
- 100%
- +
– Ты уже поужинал? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Крэг.
Его запавшие глаза становятся немного шире.
– Я надеялся, что мы поедим вместе. Я всегда на это надеюсь… – добавляет он, и дыхание его прерывается.
– Было б круто, – отвечаю я. Крэг словно каменеет, уставившись на меня.
– Дай мне минутку. Всё уже готово, – наконец выговаривает он, приподнимаясь с дивана.
– Ты чего вскочил? Чини свою зажигалку. Я сама накрою на стол.
Глаза Крега сверкают. Его ноги подкашиваются, он садится на диван и потерянно кивает.
Я подмигиваю и иду на кухню.
***
Ужин – просто объедение. Крэг запёк тушку курочки с овощами. Здесь и маринованный перчик, и морковка с помидорками из банки. Всё такое сочное, такое домашнее. И пусть сервировка не как в ресторане, но я наслаждаюсь каждым кусочком.
– Нужно чуть больше перца, да? – спрашивает Крэг, когда я кусаю мясо и чувствую, как кисло-сладкий сок растекается у меня за щеками.
– Не знаю… по-моему, просто офигенно, – бормочу я с полным ртом, указывая глазами на телевизор.
– А, да, – подхватывает Крэг и берёт пульт дистанционного управления.
Уже семь, а значит, на «Панамериканке» должны показывать музыкальное шоу с Бродвея под названием «Голоса улиц». Обычные люди из толпы, те, кому повезло оказаться на Бродвее, поют хиты прошлых лет, конкурируя за поездку во Флориду, чемодан денег или, как сейчас, за место в новой ритм-н-блюз группе.
Это моё любимое шоу. Каждый раз мне кажется, словно я там, в Нью-Йорке, одна из девушек в толпе. Я представляю себя в прошлом – когда Нью-Йорк был центром жизни всего мира. Мне нравится это чувство. А ещё здорово просто слушать музыку. Ведь кроме радио и этого шоу, у нас ничего нет.
До пандемии у всех были свои компьютеры, ноутбуки, смартфоны. В наши дни такие гаджеты есть только у богатых. Система, в которой мы живём, не создана для персональных развлечений. Лишь несколько огромных корпораций, таких как «Н-Уай Дримленд», контролируют индустрию досуга. На них работают тысячи людей. Это самый настоящий конвейер талантов. Сегодня тебя любят все, а завтра ты забыт. Наверное, такова правда жизни.
Но всё же я люблю «Голоса улиц». В этом шоу есть что-то особенное, что-то живое.
Крэг жмёт кнопку на обмотанном изолентой пульте – и телевизор оживает. Но вместо бродвейских огней на экране проступают очертания тёмного города. Вид будто с беспилотника. Бегущая строка сообщает: в Кейп-Корале сегодня снова стрельба.
«Кейп-Корал… это же на юге», – вспоминаю я. Там, куда направляются Кэрон и Джош.
– Когда-нибудь эти стены не выдержат, – выдыхает Крэг, прикрывая глаза забинтованной рукой. Он уже тянется переключить канал.
– Не переключай! – взвизгиваю я.
Рэг дёргается, едва не роняя пульт.
Картинка сменяется студией. Ведущая продолжает монотонным голосом.
Группа молодых людей от семнадцати до двадцати четырёх лет напала на блокпост спецназа у восточных ворот территории Кейп-Корал. Беглецы были вооружены ножами, обрезами и самодельными гранатами. Убив двоих офицеров, они двинулись к мосту Эдисона, где их окружили и нейтрализовали спецназовцы. Однако пока неизвестно, удалось ли кому-то уйти. Учитывая риск распространения ОВИ-24, Канцелярия Надзирателей объявила карантин на севере Форт-Майерса. В ближайшие часы силы специального назначения будут прочёсывать опасную зону.
На экране вновь появляется пустынный город. Но теперь картинка раскрашена в фиолетово-синие тона, с яркими красно-оранжевыми пятнами – инфракрасное изображение. Так беспилотники выслеживают людей: надзиратели обесточивают район, и любой существенный источник тепла сразу считается человеком.
– Не волнуйся, кроха. Здесь мы в безопасности, – говорит Крэг, когда ведущая новостей задаёт вопрос офицеру спецназа. – Но быть во Флориде я бы сейчас не хотел…
Я колеблюсь. Кэрон и Джош не просто так никому не сказали о своих планах. Мне тревожно. Карантин – это практически приговор. Любой, кто потенциально опасен, обречён жить за стеной. Исключений нет. Если у человека положительный тест на ОВИ, вся семья отправляется на территорию. Были случаи, когда даже надзиратели, несмотря на их иммунитет, оказывались там. Правило жестокое. Бессердечное.
Поэтому моя мама для меня герой. Не знаю как, но ей удалось скрыть наше существование от надзирателей. Она написала об этом в последнем письме. Но Крэг запрещает читать его, пока мне не исполнится восемнадцать. Каждый раз, вспоминая это письмо, я злюсь на Крэга. Но не сейчас. Сейчас мне нужен его совет. Я понимаю, что он алкоголик и слабак, но всё же он повидал жизнь. Он был морпехом, пережил хаос пандемии, защитил свою беременную жену и сумел построить семью на руинах погибшей цивилизации. И пусть у меня не самая счастливая семья, но ведь я жива. Я есть. И это благодаря ему.
Я нервничаю. Наверное, впервые в жизни я думаю о том, чтобы поделиться с Крэгом секретом. Но мне нужно знать, будут ли мои друзья в безопасности.
– Кэрон и Джош… – начинаю я, кашлянув, чтобы прочистить горло, – завтра утром они уезжают во Флориду. Как думаешь, там всё уляжется, пока они в пути?
Я делаю паузу. Крэг опускает подбородок и поворачивает лицо в мою сторону.
– Зачем они туда едут? – спрашивает он, нахмурив брови.
– Просто, – огрызаюсь я.
Рэг встаёт из-за стола, поворачивается к раковине и опирается на неё обеими руками. Его голова втягивается в плечи, словно его сводит судорогой.
– Ты ведь не думаешь присоединиться к ним? – сдержанно спрашивает он.
Я чувствую, как внутри меня закипает странная энергия.
– А что, если и так? – произношу я, выделяя каждое слово.
– Ты даже не представляешь, какое там зло, – отвечает Рэг.
Голос у него спокойный, но тело дрожит.
– Я знаю, какое зло здесь, – шиплю я в ответ.
Рэг сжимает края раковины. Его мышцы напрягаются, руки дрожат. Я остаюсь спокойной: видеть такое мне не впервой.
Через минуту Рэг отпускает раковину, достаёт из кухонного ящика по правую руку металлическую флягу, делает несколько жадных глотков, и будто чувствует облегчение. Но это не так. Он судорожно вдыхает и с силой ударяет забинтованной рукой по столу. Моя тарелка и вилка громко звякают друг о друга.
Я немею. Ну почему он не может просто сказать? Глаза наполняются слезами. Но всё, что я могу, – это молча качать головой.
– Уходи к себе, – говорит Рэг, когда дыхание выравнивается.
– Даже не думай ехать во Флориду или куда-либо ещё. Я заблокирую трактор и машину. Пожалуйста, не делай глупостей.
– Ты больной! – наконец взрываюсь я. – Жалкий пьяница! Мне тебя больше не жаль!
Я плачу.
– Пожалуйста, Мали, послушай меня. Я твой отец, – бормочет Рэг, не глядя на меня.
– Никакой ты мне не отец. Рыг вонючий. Я ненавижу тебя! – яростно кричу я и выбегаю из кухни.
***
В своей комнате я падаю на кровать, зарываюсь лицом в подушку и рыдаю без остановки.
Почему я не осталась с Кэрон? Зачем вернулась к этому монстру, в эту бессмысленную жизнь у чёрта на куличках? Я хочу сбежать с Кэрон.
Едва я осознаю свою ошибку, как слёзы высыхают. Я сажусь на угол кровати и оглядываю комнату. Вещей у меня немного: кровать с тёплым одеялом и толстой подушкой, несколько детских игрушек, открытый деревянный письменный стол, стул, пара книжных полок, заставленных потрёпанными томами, ящик со всякой всячиной, шкаф с сезонной одеждой и настенная чёрно-белая фотография Эмпайр-стейт-билдинг, окружённая маленькими картинками Нью-Йорка – Бруклинский мост, Шерри-Незэрлэнд и, конечно, башни Всемирного торгового центра. Вот и всё. Моя комната – и есть моя жизнь.
Но я могу это изменить. Я должна попробовать. Кэрон и Джош ждут меня до десяти утра. Значит, у меня ещё есть время. Мне нужно только выбраться из дома.
Я спрыгиваю с кровати, ставлю будильник на 3:25 и начинаю собираться.
Мой рюкзак в гараже – первая неудача. Я не хочу тревожить Рэга, спускаясь вниз. Зато есть спортивная сумка. Небольшая – но тем быстрее сборы.
Закинув только самое необходимое, я прячу сумку под кровать и иду в душ: нужно следовать рутине. Рэг не должен ничего заподозрить.
В десять вечера я уже в постели. Глаза широко открыты – сон не идёт. Перед глазами мелькают обрывки будущего: вот мы ставим палатку где-то в Алабаме. Вот нас накрывает внезапная гроза в Джорджии. Мы приезжаем на пальмовый пляж в Майами и бежим в океан. Солнце яркое, ласковое. Я чувствую его тепло. Я засыпаю…
***
Тишина. Ничто не звенит, не жужжит. Я разлепляю веки и понимаю: будильник у меня в руках, под одеялом.
– Вот блин! – шиплю я, глядя на циферблат. 5:21.
Я вскакиваю, одеваюсь как солдат, хватаю сумку и на цыпочках, в вязаных носках, подхожу к двери.
Не открывается. Заклинило? Я поворачиваю ручку сильнее, наваливаюсь на дверь, но она не поддаётся. Что за чёрт?
Я отступаю на шаг и замечаю клочок бумаги под дверью. Записка от Рыга:
Мали, я знаю тебя.
Не принимай поспешных решений. Пожалуйста, пойми: ты многого не знаешь…
Поверь мне, малыш. Я люблю тебя больше, чем ты думаешь.
Папа
– Любишь меня больше, чем я думаю? – шиплю я словно в ответ. – Спасибо, Рыг. Твоя чрезмерная любовь сняла все мои сомнения.
На часах 5:43 – время ещё есть. Но есть и проблема: мои ботинки и куртка внизу. Я смотрю в окно. Там всё та же жижа из талого снега и грязи. Дождя нет, но тяжёлые тучи висят так низко, что вот-вот лопнут.
Я открываю ящик со всякой всячиной и вижу пластиковый пакет. Хм, может сработает…
Достав три пакета, я натягиваю их на толстые носки и плотно обматываю ступни слоями липкой ленты. К счастью, ленты у меня полно.
Мои ноги становятся похожи на ботинки астронавта. Я даже чувствую гордость.
6:27 – пора идти.
Рэг был пьян прошлой ночью. Надеюсь, он не проснётся до полудня. Но лучше на это не рассчитывать.
Я хватаю карандаш и на обратной стороне его записки пишу:
Ты не мой отец. Ты для меня никто.
Я НЕНАВИЖУ тебя!!!
Просунув записку под дверью, я запираю замок изнутри. Пусть Рыг думает, что я всё ещё здесь, просто объявила бойкот молчания.
Времени всё меньше. Часы словно тикают у меня в животе. Но почему-то мне сложно просто взять и уйти. Я оглядываю комнату: мои потрёпанные книги на полках, мои игрушки на кровати… Сколько я себя помню они были моей крепостью – они защищали меня от всего плохого, что происходит в мире. Я вспоминаю, как обнимала своего розового пингвина Лоло, когда Рэг стонал в подвале. Когда я была маленькой, его запои не прекращались.
Нет. Я не могу остаться. Моего отца больше нет.
6:39 – сердце колотится чаще. Я делаю глубокий вдох, перекидываю сумку через плечо, бросаю последний взгляд на комнату и открываю окно.
Свежий воздух бьёт в лицо. Теперь – только вперёд.
Я свисаю с карниза крыльца, спрыгиваю на мягкую землю и замираю. Всё тихо. Я выдыхаю и намечаю путь к дороге. Два варианта. Первый – тропинка от дома. Всего пятьдесят метров, и я на дороге. Самый лёгкий путь. Но придётся идти по грязи. По следам Рэг сразу всё поймёт.
Второй – сложнее. Нужно пересечь лужу по щиколотку, добраться до рощи и выйти к дороге уже в двухстах метрах отсюда.
6:44 – нужно решать.
– Мда, план у меня так себе… – шепчу я, глядя на свои самодельные ботинки. Делаю шаг – и холодная вода будто режет кожу над щиколоткой.
Широкими прыжками я пересекаю лужу всего за несколько секунд. Но это не спасает: ноги промокают. Я стискиваю зубы и пробираюсь через рощу, под кустами, где следы будут не так заметны.
В 6:54 я выхожу на твёрдую дорогу. Серая лента бетона тянется вверх по склону, исчезая в гуще леса под нависшими облаками. Впереди долгий путь…
***
8:45. Вдали виднеется ржавый остов грузовика. Значит, я где-то на полпути к нашему дому на холме.
Ноги промёрзли до костей, но тело потеет. Я останавливаюсь и оцениваю шансы. Таким темпом за час мне не успеть.
Я сажусь на холодный бетон, снимаю сырые самодельные ботинки и натягиваю другую пару носков. Ноги так замёрзли, что разницы почти не чувствую. Но пути назад нет.
Я достаю наличные, шорты и футболку из сумки, заправляю сухую одежду в штаны и встаю. Сумка больше не нужна. Я поднимаю её и швыряю в кусты у обочины.
8:51 – вперёд. Я шагаю по битому бетону и устремляюсь к той точке, где серая полоса дороги пронзает горизонт.
Спустя час пальцы синеют. Ног я уже не чувствую, тело ноет от напряжения. Но впереди – наш холм с заброшенным домом.
9:47 утра.
– Успела!
Я улыбаюсь на последнем издыхании – и вдруг чувство опустошения будто останавливает сердце. Нигде в округе нет фургона. Шаги укорачиваются, колени подгибаются.
Они уехали? Но ведь я успела. Я пришла вовремя.
– Кэрон! – вскрикиваю я.
– Я успела… – добавляю шёпотом и замираю на повороте к дому.
Он пуст, как и всегда. Только холодный ветер играет ветвями кустов у сломанного крыльца.
Меня сковывает с головы до ног. Я не могу идти к дому. Когда я увижу, что Кэрон и Джош уехали, мне придётся забыть всё, что мне снилось ещё несколько часов назад. Мне придётся вернуться к бесцельной реальности с Рэгом. Я не хочу.
Глаза опускаются к земле, голова кружится… но вдруг я замечаю следы колёс на мокром снегу. Они уходят налево от дома – туда, откуда я пришла. С другой стороны следов нет.
Где-то глубоко в животе у меня словно ёкает: они ещё рядом. Я поворачиваю голову – и вижу вдалеке жёлтый фургон. Через мгновение доносится долгий гудок. Потом ещё один. Кэрон и Джош едут за мной.
На моих щеках растягивается улыбка, ноги слабеют, и с тёплым чувством облегчения я плюхаюсь на мокрый снег. Впереди – новая жизнь.
Выстрел и пустота
Упал – так встань, не будь на дне.
Иначе жить тебе во мгле,
Нью-Йоркских улиц и дворов.
Там, где познал ты мир воров.
И пусть вокруг упадок, пусть все кричат, что будущего нет –
Придёт тот день, когда и в этой жизни ты увидишь свет.
Нет звёзд без тьмы.
Нет жизни без борьбы.
…
Сквозь тёплый сон я слышу голоса Лероя Хадсона и Айи Лу. Радио играет так тихо, что некоторых слов совсем не разобрать. Но я люблю эту мелодию в стиле регги и моё воображение само допевает то, чего не слышно.
Я лежу под шерстяным пледом на заднем сиденье фургона «Форд». Впереди – Джош: одной рукой он держит руль, другой – настраивает карманное радио на приборной панели. Справа от него, на пассажирском сиденье, ёжится Кэрон.
Салон фургона изрядно побит: на сиденьях виднеются глубокие царапины и дыры. Но меня это совсем не отталкивает. Мне даже как-то по-домашнему тепло и уютно. Возможно, это чувство возникает у меня благодаря самодельным безделушкам, приделанным тут и там. Особенно меня привлекает кукла вуду, приклеенная к потолку над спинкой моего сиденья. Её огромные чёрные глаза будто вытаращились на меня – не со зла, а с удивлением, словно спрашивая: «Кто это у нас тут?»
Я улыбаюсь, пожимаю плечами в ответ и приподнимаюсь, чтобы заглянуть через спинку заднего сиденья.
Грузовой отсек забит всякой всячиной: пара переносных матрасов, литиевые батареи всех размеров и форм, динамики, чайники и даже что-то похожее на мощный фонарик. Сразу за моим сиденьем лежат пакеты с консервами и овощами, а рядом несколько канистр с водой. Словно наевшись и напившись всем этим, я чувствую прилив сил и потягиваюсь, болтая ногами.
Кэрон замечает мои потягушки и оборачивается.
– Опаньки! Кто это проснулся? – её свежее лицо сияет широкой улыбкой. – Хорошо ли спалось нашей чокнутой маленькой беглянке?
– Очень хорошо, – улыбаюсь я в ответ и выпрямляюсь.
– Вот, выпей, – Кэрон открывает термос, наполняет железную крышку доверху и протягивает её мне.
Горячее молоко с мёдом из полевых цветов. С каждым глотком я всё больше чувствую себя как дома, хотя до конца не верю, что это наяву. Я вновь переживаю тот момент, когда увидела вдалеке маленький жёлтый фургон. Помню, как Джош сигналил, пока они не остановились прямо передо мной. Кэрон выскочила из фургона, крича, что я чокнутая, и ругала меня за то, что я бросила свою сумку под куст. К счастью, она всё равно её заметила. Но как же она волновалась, как испугалась, увидев, что это действительно моя сумка.
– Я так счастлива, – говорю я, глядя в окно.
Моё округлое лицо с миндалевидными глазами улыбается мне в отражении.
– Ты слышал это, Джош? Она счастлива! – говорит Кэрон, приподняв брови и нервно посмеиваясь.
– Это хорошо, – кивает Джош.
Джош худой. Но голос у него такой глубокий, до краёв наполненный спокойствием и гармонией, что можно подумать, что с вами говорит великан. Вот только говорит он редко. Кажется, Джош из тех людей, у кого в сердце целая вселенная чувств, но которые выражают их только тогда, когда другим от этого становится теплее.
Добавьте к этому короткую афро-стрижку, округлые глаза, готовые выскочить и обнять вас вместе с улыбкой во весь рот, страсть к музыке 70-х, 80-х и 90-х, которую он открыл в коллекции кассет на чердаке дома, куда десять лет назад переехали его дядя и тётя, любовь к редким фактам, авиаторские очки и ямайскую рубашку под залатанным кардиганом – и, наверное, вы поймёте, как мне любопытно наконец встретиться с этим человеком.
Джош ведёт наш фургончик по пустому шоссе под регги-ритмы Лероя и Айи. За окном – заросшие поля и пустые фермы. Всё так, как я и хотела.
Нет звёзд без тьмы.
Нет жизни без борьбы.
…
Едва последние аккорды песни замирают, как мы слышим настороженный голос диктора:
Внимание! Всеобщее предупреждение.
В связи с продолжающимися беспорядками на североамериканских территориях и повышенным риском заражения, всем восприимчивым гражданам рекомендуется отменить любые поездки без крайней необходимости. Резидентам земель Южной Каролины, Джорджии, Флориды и Алабамы предписано оставаться в местах постоянного пребывания…
Не успевает объявление закончиться, как Кэрон хватает радио, выключает его и швыряет обратно на приборную панель. Фургон погружается в тишину.
– Я вот как раз подумал… – говорит Джош минуту спустя.
Из нагрудного кармана своей ямайской рубашки он достаёт кассету и протягивает её Кэрон. Она берёт кассету и вставляет её в компактный магнитофон с одним динамиком, что лежал у неё между ног. Маленький бумбокс сначала шипит, а потом выпускает спокойные аккорды фолк-рок-песни «Лошадь без имени» группы Америка…
***
Заброшенные сёла, заросшие улицы, пустые дома мелькают за окном. Чем ближе к Канзас-Сити, тем чаще попадаются машины, но чувство одиночества не уходит. Перед глазами вырастает призрак прошлого: огромные безжизненные небоскрёбы – каждый такой мог бы вместить всех, кого я когда-либо встречала. Они стоят, словно массивные надгробия на кладбище гигантов.
Я не видела большого города с тех пор, как мы переехали в Айову. Когда мама была жива, наш дом был в Чикаго. О том времени у меня остались лишь смутные воспоминания – больше похожие на впечатления. Рэг никогда не отпускал меня в Чикаго или любой другой город. Но теперь, когда мы едем по пустынным проспектам и забытым бульварам, я вспоминаю то чувство, которое было у меня в детстве: будто ты на дне колодца. Небо только над головой, а вокруг ничего кроме стен. Не то чтобы мне не нравилось то чувство. Оно просто даёт понять, насколько мы малы на полотне истории.
Мы проезжаем Канзас-Сити без остановок. Потом – Сент-Луис.
Когда наступают сумерки, мы решаем остановиться на ночлег. К счастью, ставить палатку не нужно. Если и есть какая-то светлая сторона жизни в пустом мире, так это то, что тебе никогда не придётся беспокоиться о крыше над головой.
Мы сворачиваем с шоссе и, проехав пару сотен метров по разбитой подъездной дороге, замечаем уединённое ранчо. Лысый тополь пробил крышу гаража, но сам дом выглядит на удивление живым: окна целы, бежевая краска на двери не облупилась, а доски на полу двухколонного портика, хоть и посерели от сырости и покрылись лишайником, но всё ещё выглядят крепкими. Нам всем кажется, что это подходящее место для ночлега.
Джош останавливает фургон перед портиком. Мы втроём молча смотрим на заброшенный дом.
– Возьмёшь ствол? – Кэрон спрашивает Джоша вполголоса.
– Уже взял, – отвечает Джош, вытаскивая обрез из-под сиденья и открывая дверь.
Мы выходим и направляемся к дому: Джош впереди, я и Кэрон следом.
Дверь заперта. Джош делает шаг назад, бьёт прикладом по маленькому оконцу рядом с замком, просовывает руку в разбитое стекло и отворяет дверь.
Шанс встретить кого-то так далеко от города ничтожно мал. Но едва мы переступаем порог, по коже бегут мурашки. Похоже, то же самое чувствуют и Джош, и Кэрон. Что-то здесь не так
Джош подаёт знак ждать и идёт вперёд, прижав приклад к плечу. Мы остаёмся у входа. Кэрон придерживает дверь.
Через минуту Джош выходит из кухни. Обрез в его руках опущен. А значит, дом пуст. Но Джош косится на Кэрон.
– Что? – удивлённо спрашивает она и проходит в гостиную.
Я следую за ней.
Гостиная ничем не примечательна, даже типична для допандемических времён: искусственный камин, журнальный столик, большой диван. Мебель и стены исполнены в бежевых тонах, простых и элегантных.
– Ничего особенного. Но уютно и чисто, – говорит Кэрон, присаживаясь на диван.
– Ага-а. Только слишком уютно. Слишком чисто, – добавляю я, замечая, что пыли на мебели почти нет.
Джош молча кивает.
Кэрон проводит пальцем по кофейному столику и поднимает на меня глаза.
– Да, девочка, ты права, – выдыхает она. – Но мы уже залезли, и красть ничего не собираемся. Что думаете?
Джош снова кивает и смотрит на меня.
– Хорошо. Давайте останемся, – говорю я после паузы и отступаю на шаг, будто боясь потерять равновесие.
– Как скажешь, девочка, – подмигивает Кэрон. – Похоже, ты нашла нам дом на эту ночь…
На ужин у нас тунец со спаржей и хлебом. Я никогда не любила рыбу, но сегодня она кажется такой вкусной. Может быть, потому, что я так рада быть свободной, делать свой собственный выбор. А может, просто этот день был слишком долгий для всех нас. Джош и Кэрон доедают молча.
Позже ночью, завернувшись в толстое одеяло на диване, я играю со своим сознанием: закрываю глаза лишь для того, чтобы тут же открыть их и оглядеться. Мне не верится, что я в новом месте. Стоит лишь сомкнуть веки – и я снова будто в своей постели в доме Рэга. Но эта игра быстро надоедает. Тело слабнет и я начинаю проваливаться в сон.
Надо проснуться пораньше. Приготовить завтрак для Кэрон и Джоша. Надо встать пораньше…
***
Какой-то странный шум… Воздух словно посвежел. Чьи-то голоса. Разные. Я сплю? Кто-то зовёт меня по имени. Это Кэрон?
Я открываю глаза. Кэрон стоит прямо передо мной. Её ладони протянуты к моему лицу, будто говоря: «не двигайся». Но её испуганный взгляд обращён в сторону. Я следую её взору и резко сажусь, натягивая одеяло на себя.
В трёх метрах от нас, у входа, стоит пожилая женщина с короткими седыми волосами. Вязаная кофта с карманами, тёмные домашние брюки, кроссовки… Она могла бы показаться доброй бабушкой – если бы не двухстволка в руках и холодный, почти безумный взгляд на сухом, изборождённом морщинами лице. Я невольно съёживаюсь.
Ствол её ружья направлен в дальний угол комнаты. Там, у двери в спальню, замер Джош. Его правая рука держит дверную ручку, в левой – обрез с опущенным стволом. Его огромные круглые глаза прикованы к старухе с ружьём.
– Она просто проснулась, – объясняет Кэрон старухе, которая ни с того ни с сего переводит ствол на меня. – Мали, оставайся на месте!
– Думаете, можете просто взять и ограбить дом моего сына? – шипит старуха. Скулы её напряжены.
– Мэм, мы не хотели… – Кэрон не сдаётся.
– Не двигайтесь, чёртовы хиппи! – резко выкрикивает старуха.
Её взгляд мечется между Кэрон и Джошем. Джош поднимает правую руку и ещё сильнее опускает ствол обреза.
– Вы думаете, можете ворваться в чью-то жизнь, изгадить чьи-то воспоминания? Воспоминания о моём сыне… – старуха говорит дрожащим голосом, крепко вцепившись в ружьё. – Вы думаете, в этом мире нет справедливости? Что можно делать всё, что вам вздумается?
Её глаза, полные густых слёз, упираются в Кэрон. Но ствол нацелен на Джоша.
– Ну ничего… Я преподам вам урок, – скрежещет она. – Теперь вы узнаете, что такое справедливость. Вы больше никогда не нагадите в чьи-то воспоминания.
Она делает шаг ближе к Кэрон – но вдруг низкий голос обрывает её безумную проповедь: