Утерянный мир. Как Запад не сумел предотвратить Вторую холодную войну

После 1989 г. относительно структурированная биполярная конфронтация времен Первой холодной войны между американской и советской социальными системами перешла в иную плоскость. Были предложены две системы мироустройства – новые мировые порядки, на жаргоне того времени, – и именно столкновение между ними, как это ни парадоксально, привело к конфликту и в конечном счете к войне. Первая – это суверенный интернационализм, к которому Горбачев апеллировал, начиная свои реформы. Это система, которую США, Советский Союз, Китай и другие победители создали в 1945 г. в форме ООН и связанного с ней свода норм международного права и практики. Международная система, основанная на Уставе ООН, сочетает в себе государственный суверенитет, право на национальное самоопределение (что способствовало деколонизации) и права человека. Устав ООН запрещает войну как инструмент политики и обеспечивает основу для мирного урегулирования международных конфликтов. В отличие от злополучной Лиги Наций в межвоенные годы мирный порядок по Уставу получил в качестве своей основы «концерт держав», представленный пятью постоянными членами Совета Безопасности ООН, «Пятерку», в которую входят США, Россия, Китай, Франция и Великобритания. Когда в конце 1980-х годов Советский Союз начал свои реформы, он обратился к системе Устава ООН как к модели мира и развития, продвигая ее как универсальную модель для человечества.

Суверенный интернационализм формально уважает интересы всех держав, больших и малых, и в то же время стремится к многостороннему разрешению проблем, с которыми сталкивается человечество. Конечно, это идеал, и практика международной политики, как правило, далека от него. Тем не менее система Устава и его принципы остаются основой для ведения международных дел. Хотя в последние годы она подверглась беспрецедентному напряжению, никто не предложил серьезной альтернативы. Горбачев обратился к этой модели суверенного интернационализма, чтобы положить конец холодной войне, полагая, что она обеспечит общую основу для преобразований в международных делах. Этого не произошло, но идея некоего кооперативного суверенного интернационализма лежала в основе мышления Движения неприсоединения с 1950-х годов и остается сердцевиной различных незападных объединений сегодня. Эта модель международной политики избегает создания военных союзов и блоков и, по крайней мере формально, отвергает мнение о том, что мировой порядок требует, чтобы во главе его стоял какой-то гегемон. Приверженность Уставу ООН и последующим протоколам влечет за собой приверженность принципам человеческого достоинства и прав человека, но при этом государственный суверенитет и невмешательство во внутренние дела других государств остаются приоритетами.

Другой «новый мировой порядок» – это более узкий либеральный международный порядок, созданный и возглавляемый Соединенными Штатами в послевоенные годы. В XIX в. Великобритания выступала в качестве поборника свободной торговли и открытого судоходства – роль, которую США взяли на себя после 1945 г. История либерального интернационализма восходит по крайней мере к эпохе Просвещения и свойственным ей взглядам на прогресс, рациональность, свободную торговлю и сотрудничество[4]. Опираясь на эту традицию, послевоенный либеральный интернационализм опирался на сообщество либеральных демократий, основанное на двух ключевых элементах: открытой торговой и финансовой системе, созданной в рамках Бреттон-Вудского соглашения 1944 г., и военной мощи, сформировавшейся по мере усиления холодной войны, кульминацией которой стало подписание Вашингтонского договора от 4 апреля 1949 г. о создании Организации Североатлантического договора (НАТО). Термин «либеральный» во времена холодной войны в основном означал «антикоммунистический», а не «либерально-демократический», однако он обеспечивал мощную и в конечном счете успешную нормативную базу для победы над советским противником. Сочетание либерального интернационализма с геополитической мощью и амбициями Америки означало, что это был «гегемонистский» мировой порядок, в котором доминировали США и их союзники. Гегемония означает способность определенного политического сообщества осуществлять лидерство по отношению к другим и упорядочивать отношения между подчиненными элементами. Гегемония достигается за счет сочетания принуждения и согласия, причем наиболее успешным является установление общих рамок убеждений и политики, когда согласие является подлинным и дается свободно, а принуждение применяется только в качестве крайнего средства[5].

С окончанием Первой холодной войны либеральный интернационализм провозгласил не только свою победу, но и собственную универсальность – более не могло быть отдельных «сфер влияния», поскольку руководство ведомым США миром было провозглашено глобальным проектом. Биполярность времен холодной войны исчезла, и в последующие однополярные годы не осталось никого, кто мог бы оспорить это утверждение. В отсутствие серьезной конкуренции либеральный интернационализм превратился в нечто более радикальное и экспансивное. Это называют либеральной гегемонией, обеспечивающей глобальное лидерство Америки посредством демократического интернационализма и одновременно укрепляющей ее геополитическое господство. США превратились в колосса, господствующего на земном шаре, питающего высокомерные иллюзии всемогущества. Все это излагалось на мягком языке прав человека, демократии и открытых рынков, но ряд опрометчивых и неудачных проектов смены режимов в непокорных странах продемонстрировали пределы могущества США и их трансформационного потенциала. Политический Запад позиционировал себя как универсальную модель для всего человечества, превосходящую все возможные альтернативы. В этой модели либерального порядка было много привлекательного, пока она оставалась в рамках международной системы Устава ООН. Прогрессивные аспекты либерального интернационализма завоевали сторонников по всему миру. Однако более амбициозная программа либеральной гегемонии выявила односторонние и принудительные черты, особенно когда она была выражена в терминах американской исключительности. Озабоченность переросла в беспокойство и в конечном счете в сопротивление. В первые годы ворчала и настаивала на приоритете универсализма Устава ООН лишь значительно ослабевшая Москва, но она была не в состоянии бросить вызов лидерству США, однако более серьезным соперником после завершения своего «мирного подъема» стал Китай.

Система Устава ООН остается единственной легитимной основой международного права и вмешательства, однако радикальная и экспансионистская версия политического Запада посягнула на ее прерогативы. Произошла своего рода «великая узурпация», когда западные державы стремились подрывать автономию системы Устава ООН, если это соответствовало их целям. Это сопровождалось ложным универсализмом. Трансформации международной политики, предполагавшейся лидерами в Москве и ожидаемой различными «прогрессивными» движениями на Западе, в частности организациями мира и церковными движениями, а также евразийскими державами и некоторыми странами того, что сейчас называют Глобальным Югом (Африка, Азия и Латинская Америка) не произошло. Взамен этого система, созданная западным альянсом во время холодной войны (политический Запад), продвинулась по всему миру, и в частности в Восточной Европе. Это может быть и отвечало пожеланиям ставших свободными стран бывшего Советского блока и некоторых бывших советских республик, но отражало структуру выбора, сформированную Вашингтоном. Вместо либерализма Устава возобладал либеральный антиплюрализм, вытеснивший суверенный интернационализм, который позже вернулся в виде популистских вызовов.

Господство демократического интернационализма и его гегемонистских институтов порождало в России все более горькое ощущение, что ее предали и изолировали, кульминацией чего стал затяжной конфликт вокруг Украины. Подпитываемая сырьевым бумом начала 2000-х годов, Россия восстановила себя как авторитарное государство, обладающее волей и ресурсами, чтобы бросить вызов гегемонии политического Запада. Москвой «великая узурпация» была признана незаконной и неприемлемой. Вместо беспристрастности и инклюзивности, присущих международной системе Устава ООН, политический Запад (самонадеянно называющий себя «международным порядком, основанным на правилах») позиционировал себя в качестве арбитра, устанавливающего правила. Сопротивление России усилилось из-за все более тесного взаимодействия с Китаем. К 2014 г. Китай по паритету покупательной способности стал крупнейшей экономикой мира и все активнее демонстрировал свою новую мощь. В Европе система безопасности, созданная в конце холодной войны, постепенно распадалась, что сопровождалось усилением конфликтов вдоль формирующейся линии фронта на ее восточных рубежах. Архитектура контроля над вооружениями, с таким трудом выстроенная во время холодной войны, была в значительной степени демонтирована, развязаны различные войны по выбору и необходимости, и в конце концов противостояние великих держав возобновилось.

У этих двух порядков – суверенного интернационализма международной системы Устава ООН и либерального интернационализма – порядка, возглавляемого США, было много общего. Оба они были созданы в ответ на катастрофу Второй мировой войны и во многом основывались на одних и тех же принципах и стремлениях. Международная система Устава ООН была более широкой и включала в себя различные типы режимов (коммунистический, мусульманский традиционалистский, монархический и др.). Однако, несмотря на их общее происхождение, эти два порядка не были одинаковыми. Путаница между двумя переплетающимися, но отдельными порядками, существовавшими после окончания холодной войны, была характерна для этой эпохи, и она будет рассмотрена в данной книге. Россия открыто, а затем и Китай, собираясь с силами, бросили вызов тому, что они считали узурпацией рамок Устава ООН со стороны гегемонии во главе с США, которая в своем наиболее широком проявлении превратилась в идеологию превосходства. Это сопровождалось демократическим интернационализмом, который бросил вызов фундаментальному понятию суверенитета в погоне за несомненно добродетельной верой в свободу и верховенство закона. Столкнулись две концепции международных отношений, каждая была приемлема по-своему.

Эта дилемма не нова. Роберт Каплан ссылается на греческое определение трагедии, которая не является «торжеством зла над добром, а торжеством одного добра над другим, что приносит страдание»[6]. Чтобы пройти между ними, требуется лидерство редкого качества, которого как раз катастрофически не хватало после окончания холодной войны. Для этого также требовалось мудрое государственное руководство, которого, как оказалось, тоже не хватало. Макс Вебер проводил различие между «этикой убеждения», согласно которой лидеры преследуют благородные цели независимо от последствий, и «этикой ответственности», по которой управление государством ориентировано на достижимые выгоды[7]. В нашем случае державы, которых определили как ревизионистские, осудили предполагаемую замену международного права и автономии интернационализма Устава ООН претензиями Америки на международное лидерство и глобальное превосходство. Мы называем это «великой подменой», и это одна из центральных тем данной книги. В ответ на это США и их союзники, что вполне понятно, удвоили усилия по защите либерального порядка от нелиберальных автократических сил. Это эпическое противостояние воспроизводило логику холодной войны. Глобальная битва за превосходство велась с помощью опосредованных войн, информационных кампаний и мобилизации материальных и интеллектуальных ресурсов.

Относительная бессрочность холодного мира сменилась Второй холодной войной. Использование этого термина ставилось под сомнение, и на то были веские причины. Если оно предполагает возврат к прежней модели взаимоотношений и возобновление прежних противостояний, то это неуместно. Мир изменился, появились новые проблемы, преобладают инновационные технологии, появляются новые идеи, меняется баланс сил между государствами. Использование этого термина затемняет то, что является новым, и искажает анализ. Эти критические замечания справедливы, но в то же время что-то напоминающее холодную войну – постоянный и укоренившийся конфликт великих держав по фундаментальным вопросам, сопровождаемый старомодной, но непрекращающейся борьбой за власть и статус, беспрерывные информационные войны, попытки разделить мир на конкурирующие идеологические блоки, милитаризм и гонка вооружений, и все вместе омраченное ядерной угрозой, – безусловно, вернулось. Точно так же как Первая холодная война не охватывала всего, что имело значение в международной политике в первые послевоенные десятилетия, Вторая холодная война, безусловно, не охватывает всего спектра глобальных проблем. Тем не менее она обеспечивает не только понятную основу для анализа, выявляя элементы преемственности и признавая при этом то, что отличает второй конфликт от первого, но и выявляет факторы, которые привели к возобновлению конфликта и утере мира.

Это подводит нас к фундаментальному вопросу: что мы подразумеваем под миром? Институт экономики и мира, базирующийся в Сиднее, Австралия, публикует «Глобальный индекс мира», который оценивает 163 страны в соответствии с их уровнем миролюбия. В индексе используется концепция «негативного мира», т. е. отсутствия насилия или страха перед насилием. Однако мир не означает просто отсутствие войны. Устойчивый мир описывается в ней как «позитивный мир», который пронизывают отношения, институты и структуры, создающим и поддерживающим мирные общества[8]. До тех пор пока не будут созданы надежные структуры и принципы, поддерживающие мирный порядок, всегда будет существовать возможность возобновления войны. Западная Азия (включая то, что традиционно было известно как Ближний и Средний Восток) на протяжении десятилетий была подвержена конфликтам, однако, несмотря на наличие в Европе густой сети миротворческих агентств, именно здесь был исчерпан потенциал для достижения позитивного мира, а с 2014 г. он превратился в открытую конфронтацию. Это различие будет применено в данной работе.

Позитивный мирный порядок в нашем случае – это такой порядок, при котором игроки сотрудничают в рамках более широкой международной системы, руководствуясь принципами суверенного интернационализма и международного права. Это согласуется с точкой зрения, высказанной президентом Джоном Ф. Кеннеди в его дальновидной вступительной речи в Американском университете в Вашингтоне, округ Колумбия, в июне 1963 г., речи, которая до сих пор имеет силу воздействия. Позже мы вернемся к его нереализованному потенциалу, но основным аргументом речи было то, что «мир – это процесс, способ решения проблем»[9]. Трагедия мира, установившегося после окончания холодной войны, заключается в том, что «процесс», в рамках которого подлинный диалог, учитывающий интересы всех сторон, на самом деле так и не начался. Это была настоящая трагедия в классическом смысле этого слова, когда одно благо вступает в противоречие с другим. На какой шкале можно сравнить справедливость и свободу с миром и безопасностью? Все стороны были убеждены в правоте своего дела, и это было логично, однако взаимное чувство правоты только усилило конфликт. Установился негативный мир, основанный на управлении конфликтами, что является классическим условием холодной войны. Только управление конфликтами в стиле холодной войны в конечном итоге оказалось неэффективным.

Каждая шахматная партия отличается от других, но каждую играют по одним и тем же правилам. Точно так же Вторая мировая война отличалась от Первой, хотя она определялась тем, как закончилась Первая мировая война, так и Вторая холодная война отличается от предыдущей, но она также сформирована тем, как закончилась Первая холодная война. Многие из прежних институтов, проблем и практик остались, а вместе с ними появились новые действующие лица и новые разделительные линии. Старый конфликт между капитализмом и социализмом якобы уступил место конфликту между демократией и автократией, хотя его также можно рассматривать как борьбу между Уставом ООН и антиплюралистическим либерализмом. Конфликты из-за фундаментальных моделей общественного развития, свободы человека, иерархии и статуса вновь формируют международные отношения. Однако в отличие от прежней борьбы Вторая холодная война в 2022 г. превратилась в войну чужими руками между Россией и политическим Западом из-за Украины. Война чужими руками, прокси-война – это вооруженный конфликт, который ведется на территории третьей стороны, в ходе которого государство предоставляет финансовые средства, оружие, материальные средства, советников и все, что угодно, кроме своих вооруженных сил. Прокси-характер конфликта на Украине с самого начала был неоднозначным, поскольку Россия является непосредственным участником. С самого начала она пыталась ограничить свое участие в том, что оно эвфемистически называло «специальной военной операцией». С другой стороны, западные державы поддерживали Вооруженные силы Украины оружием, финансовыми средствами и разведывательными данными. Они определили конфликт как оборонительную войну, которую Украина не начинала и в которой она боролась за само свое выживание. Крупные державы стремились избежать пересечения границ (красных линий), которые могли бы перерасти в прямую вооруженную конфронтацию и ядерное уничтожение в Третьей мировой войне.

Это история, которая начинается с надежды, но заканчивается настоящей трагедией, как в классическом, так и в современном смысле. После 1989 г. была возможность установить положительный мир, но ее упустили. Эта работа представляет собой интерпретационный анализ, сочетающий эмпирические и теоретические исследования для объяснения событий тех лет. Это не подробная история международных отношений, здесь дипломатия является частью более широкого рассмотрения, призванного найти объяснение тому, как и почему был утерян мир. Основываясь на этом, данная работа может указать на то, как мир можно обрести вновь.