Учитель. Назад в СССР 5
- -
- 100%
- +
– Нормально, все, через час не придет, сам схожу, – буркнул Гришаня. – А ты чего в мастерских-то? Выходной же?
– Да лампу химичим на демонстрацию. Ну как химичим, – усмехнулся я. – Сегодня в основном химичил я. Коллеги командовали, не без пользы, – заверил я, заметив, что Григорий недовольно нахмурился. – Не переживай, оба взрослые дяди, норму знают. Все будет в порядке.
– Угу, знают они… – буркнул Борода младший. – В прошлый раз эти два взрослых… дядья на спор пересекали поле, – хмыкнул Гришаня.
– И чего? Ну, перешли поле, в чем трагедия? – не понял я.
– Перешли… Переползли по пластунски, на время, – хмыкнул Григорий. – Не обращая внимания на дождь и грязь.
– Иди ты? – присвистнул я. – Ну дают. Похоже, есть еще порох в пороховницах у наших мужичков. И часто они так… чудят?
– Там этого пороха… – обречённо махнул рукой Гришаня. – Время от времени, – уклончиво заметил Борода младший. – Понимаешь теперь, почему? Вот и думай теперь, чего они нынче удумают.
– Может, обойдется? – попытался обнадёжить я физрука.
– Эт вряд ли… Раз домой сразу не пришел, значит, к кому-то зарулил в гости с Митричем, считай, очередной рекорд обеспечен, – с досадой ответил физрук. – Ладно, бывай, ключи передам.
– Если помощь нужна, ты заходи, не стесняйся. Я домой, – предложил я.
– А эту свою куда дел? – удивился Гришаня.
– Кого? – настала моя очередь удивляться.
– Невесту, – пояснил физрук.
– Тьфу ты… И ты туда же, – выругался я, совершенно позабыв о том, что Лизавета находится в фельдшерском пункте под присмотром Оксаны. И судя по времени, Баринова давно пора было забрать из лазарета. – Ты-то откуда знаешь? – поинтересовался у Бороды.
– Ну, ты даешь Егор, – хохотнул Григорий. – Все село уже в курсе, что к тебе невеста приехала. Бабы судачат, что ты в Москве ребёночка оставил, потому невеста и примчалась за тобой, уговаривать, зайчат, дать сыну отчество и фамилию, и вообще… – физрук неопределённо хмыкнул.
– Что «вообще»? – переспросил я, тихо офигевая от новостей.
– Ну… еще говорят, она на тебя жалобу накатала в комсомольскую ячейку, так, мол, и так, поматросил и бросил, оставил с дитем, проведите собрание, наставьте на путь истинный, чтоб, значит ячейка общества создалась, и сын без отца не рос, – поделился Гришаня последними сельскими новостями, удерживая на лице серьезное выражение.
– Что за мыльная опера, – буркнул я себе под нос, переваривая местные сплетни.
– Чего? – изумился Гришаня. – Какая опера? Разве опера бывает мыльной? Я-то правда и не мыльную ни разу не видал… только читал… ну, не читал… – смутился Григорий. – Училка наша по музыке рассказывала… А почему мыльная-то? Они там что… мылятся все время? – задумчиво закончил физрук, хмуря брови.
– Не бери в голову… – отмахнулся я. – Мыльная – это когда много серий, и все об одном и том же… – попытался объяснить товарищу.
– Это где же такое показывают? – еще больше удивился Борода. Я думал, опера – это когда много поют… Нам училка ставила… скучно… до зубовного скрежета… воют воют… – поделился Гришаня.
Я усмехнулся: да уж, не выйдет из Григорий ценителя великих арий и прочих музыкальных произведений.
– Не бери в голову, – повторил еще раз. – Это в Москве у нас… экспериментальное телевидение… успеха не снискало у народа, прикрыли лавочку.
– А, так оно и понятно… – понятливо закивал Гриша. – Кому ж охота столько серий смотреть про одно и то же. А сколько серий-то? Если к примеру, три или там пять, то еще можно посмотреть.
– Бери выше, от ста и больше, – машинально ответил я. – Слушай, а с чего наши женщины решили, что у Лизы от меня ребенок? – задал интересующий меня вопрос.
– Сто? Ну, это ты прав, кому такое надо… помрешь. Пока досмотришь… – покачал головой физрук. – Так, а чего им брать-то? Из головы, конечно. Одна баба сказала, другая подхватила, своего добавила. К вечеру тебя уже женят не переживай, – хохотнул Борода. – Ну, бывай, пойду я, – внезапно выпалил Гришаня протягивая мне ладонь.
– Ну… бывай, – удивился я, пожимая руку. Разговор закончился как-то неожиданно резко. – Все в порядке? – уточнил на всякий случай.
– Нормально, – подтвердил Борода младший. – До завтрева, – и скрылся в калитке.
– Ну до завтра, так до завтра. Гриш, помощь если нужна, ты заходи, я через полчаса дома буду, – крикну все-таки через невысокий забор.
– Добро, – откликнулся физрук, хлопнула дверь в ом и все стихло.
– Странно, но у каждого свои тараканы, – пробормотал я задумчиво, развернулся и потопал в фельдшерский пункт.
На перекрестке я всё-таки остановился и задумался: Оксана говорила, что сможет придержать Баринову у себя до пяти часов. Сейчас уже шестой час. И вот вопрос: девушки все еще ждут меня в больничке, костеря почем зря? Или все-таки Гринева каким-то образом умудрилась транспортировать Лизавету ко мне домой?
Дом тоже не бился, ключей-то у Гриневой не было. Хотя, зная немного Оксану, она точно не оставит Лизу сидеть во дворе на скамейке, дожидаясь меня.
– И куда мне идти? – хмуро буркнул вслух. – Ладно, была, не была, пойду в больничку. Отвезти Лизавету не на чем, значит, должны дождаться, – решил я и повернул в сторону ФАПа.
Но там меня ждало разочарование: Оксана все-таки умудрилась каким-то образом транспортировать хромоножку. Осталось только понять, куда Гринёва вывезла Лизавету. На чем – это уже второй вопрос.
– Ладно, проверим дом, – я развернулся и зашагал домой.
По дороге здоровался с односельчанами, замечая, как при виде меня и молодухи, и женщины в возрасте улыбаются: кто ехидно, кто сочувствующе. Стоило мне пройти мимо двора, как соседки начинали друг другу что-то говорить. Похоже, мнение села разделилось на два лагеря: одна половина женского населения меня осуждала, вторая яростно защищала, судя по эмоциям некоторых собеседниц.
– А куда это вы идете, Егор Александрович? – пропел кто-то мягким грудным голосом.
– Добрый день, Лидия Сергеевна, – вежливо ответил школьному библиотекарю.
«Спрашивается, каким ветром товарища Бубенцову занесло в наши края, если проживает она на другом конце села? Ну, предположим, в гости к подруге заглянула. Интересно, к Степаниде или к Беспаловой? Хотя, почему именно к ним? Других дам, что ли на квартале мало?» – все эти мысли табуном пронеслись в моей голове.
Вежливо улыбнулся и хотел было пойти дальше, но не тут-то было. Лидия Сергеевна, что называется, заступила дорогу своей… хм… перегородила проход пышным бюстом и ласково улыбнулась.
«Ну, началось», – с досадой подумал я, вслух же произнес:
– Вы что-то хотели?
– А вот скажите мне, Егор Александрович, – сдерживая нетерпение, начала Лидия Сергеевна. – Кто это к вам в гости пожаловал?
– Не хотел бы показаться грубым, уважаемая Лилия Сергеевна, – очень вежливо улыбнулся я, глядя на библиотекаршу. – Но каким боком вас это касается?
Бубенцова недовольно поджала губы, но тут же растянула их в ласковой улыбке.
– Общественность переживает, Егор Александрович, – прояснила позицию библиотекарь.
– И по какому поводу? – равнодушно уточнил я.
– По поводу вашего морально облика, – замогильным голосом выдала Лидия Сергеевна.
– Это с какой радости? – опешил я.
– Ну сами посудите, Егор Александрович, – Бубенцова доверительно ухватила меня под руку. – Вы позволите, я немного с вами пройдусь?
– Да куда ж вас денешь-то, – буркнул я, но библиотекарь сделала вид, что не заметила моего недовольства.
– Так вот, Егор Александрович. Допускаю, что у вас в Москве более вольные нравы, но на селе, сами понимаете, – Лилия Сергеевна многозначительно заглянул мне в глаза.
– Не понимаю, – отрезал я, ускоряя шаг.
– Ах, Егор Александрович – воскликнула библиотекарь. – Ну как же! К вам приехала девушка, незамужняя девушка! – уточнил взволнованно Бубенцова. – И она живет у вас! – обвиняющим тоном завила библиотекарша.
– И что? – не поняла я.
– Как что? – всплеснула руками Бубенцова, выпуская меня из захвата. – Как что? А ваша репутация как педагога? Вы об этом подумали? Я уже не говорю о репутации вашей невесты!
– С чего вы взяли, что моя гостья – моя невеста? – уточнил я.
– Ну как же… – растерялась Бубенцова. – Об этом все говорят! – уверенно закончила через секунду.
– Кто – все? Я их знаю? – вежливо уточнил я, пристально глядя в глаза библиотекарши.
За стеклышками очков эти самые глаза нервно моргнули, затем забегали. Через минуту мучительных размышлений взгляд Бубенцовой снова остановился на мне.
– Егор Александрович! Это правда, что вы бросили в Москве… младенца? – вдруг нервно выпалила Лилия Сергеевна, поджала губы и уставилась на меня во все четыре глаза.
– Что? – от неожиданного обвинения я аж поперхнулся, хватанув воздуха не в то горло. – Кто вам сказал такую чушь?
– Ну как же… – снова растерялась библиотекарь. – Все говорят… общественность волнуется… родители… ваша репутация… – залепетала Бубенцова.
– Товарищ Бубенцова, уважаемая Лидия Сергеевна, – аккуратно отцепляя женские пальцы от своего рукава, проникновенно начал я.
Пальцы не желали отцепляться, я плюнул и оставил их в покое. Сама отцепиться, ну или дерну погрубее, когда закончим это бредовый разговор.
– Уважаемая Лидия Сергеевна, – повторил я. – Кто вас уполномочил вести со мной беседы подобного рода? Товарищ Свиридов, или быть может парторг товарищ Дедешко? А может и вовсе пришло распоряжение из отдела образования от самой товарища Григорян? – высказался я и замолчал, ожидая ответа.
Как я и предполагал, от моей прямоты на грани наглости и грубости, Лидия Сергеевна растерялась, захлопала ресницами и выпустила мой рукав из захвата.
– Но… как же… общественность волнуется… товарищи обязаны знать, какой образ жизни ведет человек, учитель! – воскликнула с пафосом библиотекарь. – Родители доверяют вам своих детей! Они вправе понимать, какой человек учит их детей. Учитель – это ведь как второй родитель! – наставительно задрав вверх указательный палец, выдала Лидия Сергеевна.
– Лидия Сергеевна, – мягко начал я. – Передайте своей общественности, что моя личная жизнь ее не касается. Совсем, – я помолчал, давай библиотекарю возможность переварить мою реплику. Когда я решу жениться, или обрету невесту, или у меня родится сын, а может еще что-то изменится в моей жизни, официально, согласно актам гражданского состояния советского человека, торжественно клянусь и обещаю, общественность узнает об этом первой, – заверил я.
С этими словами я вежливо, но решительно отцепил пальцы библиотекарши теперь уже от моей куртки. Затем обогнул растерявшуюся Бубенцову и нырнул в свою калитку.
– Но, Егор Александрович! Общественность… репутация… – залепетала мне в спину Лилия Сергеевна.
– До свидания, Лилия Сергеевна, – не оборачиваясь, громко попрощался я. – Увидимся в понедельник!
Я скрылся за углом собственного дома, зашел на крыльцо и шумно выдохнул.
– Общественность, как же, – хмыкнул я. – Местные сплетницы не выдержали и отправили тяжелую артиллерию на разведку. Хотя, пожалуй, на тяжелую Бубенцова не тянет. Тяжелая в магазине за прилавком стоит, – протянул я, доставая из кармана ключи от дома. – Это что же теперь, и за хлебушком не сходить? Живым из пыточной не выпустят, пока не признаюсь во всех грехах? – проворчал себе под нос, качая головой. – Не понял, – удивился, когда сообразил, что ключ не желает проворачиваться в замочной скважине по той простой причине, что дверь в дом оказалась незапертой.
Глава 6
Я тихо толкнул дверь, замерев на пороге, прислушался. Ни в сенцах, ни на кухне никого не было, из комнаты вроде тоже никаких звуков не доносилось.
– Есть кто живой? – негромко позвал я. Может, Оксана все-таки каким-то образом доставила Лизавету ко мне, и Баринова ото всех переживаний заснула? Но откуда у Гриневой ключ?
– Хозяева, – позвал я чуть громче, переступил порог собственного дома, не разуваясь, прошел в комнату. – Ау…
– Ты чегой-то орешь? Какие-такие хозяева? А ты тогда кто, Ляксандрыч? Вроде выпил маненько, а у тя гляди-ка, разум замутился, – раздался за моей спиной голос Митрича.
– Ляксандрыч, чегой-то с тобой приключилось? Водички может? А? – заботливо забормотал дядь Вася, выходя из-за занавески, где у меня располагался санузел.
Я медленно развернулся, не теряя бдительности.
– Василий Дмитриевич, вы как тут? – поинтересовался обычным голосом.
– Да нормально. Чего со мной станется? – удивился Митрич. – Ты сам как? Кого зовешь? Никак хозяйку новую? – прищурился Беспалов. – Так нету ее, я проверил.
– Так это вы дверь отперли? – догадался я.
– Ну, есть такое дело, – смутился дядь Вася, виновато опустив глаза. – Ты того… не серчай, Ляксандрыч… но тут, понимаешь, такое дело… – Митрич вздохнул, покрутил головой, словно ему давил ворот рубахи, стащил с головы картуз, сжал его в руках. – Ну вопчем… ситуация однако… веревка мне понадобилась… вот позарез… хушь режь, а надо… Так бы я и ни-ни, дождался… – заверил дядь Вася, преданно глядя мне в глаза. – Домой, сам понимаешь, не с руки… Маня… Строгая она у меня… жена моя, Мария Федоровна, она это… того самого… – Митрич запутался в показаниях.
– Домой загонит, – подсказал я.
– Ну да, эт самое, верно говоришь… – закивал мужичок.
– И накажет, – пряча улыбку, подлил я масла в огонь.
– Ну да, ну да… – продолжая кивать, забормотал Митрич, потом до него дошло, что я сказал.
Дядь Вася вскинул голову, хотел было возмутиться, но заметил, что я улыбаюсь, растерянно захлопал глазами, покачал головой и неожиданно смутился окончательно, вместо того, чтобы рассмеяться.
– Ну… Ляксандрыч, ну ты… хе-хе… что тут скажешь уел… есть маненько… – проворчал Митрич, смущенно улыбаясь.
– Вот тут не понял, – и настал мой черед удивляться. – Есть что?
– Женишься – поймешь! – отрезал дядь Вася, решительно натянул картуз на макушку, уставился на меня вопросительным взглядом. – Так это… веревку-то выдашь? Помнится, на печку кидали… – напомнил дядь Вася. – Хорошая веревка, добротная… главное, крепкая… сортир-то завалили с одного тырка…
– Так, стоп, – я на секунду замолчал, переваривая информацию. – Дверь в мой дом вы открыли, верно дядь Вась?
– Ну… так-то да… – робко улыбнулся дядь Вася. – Ты того, не серчай, говорю, Ляксандрыч… Ситуация, понимаешь. того самого… Ничего такого… Домой не с руки, говорю жеж, Маня там… А мне веревка ну во как нужна… ну просто позарез, – Митрич провел по горлу ребром ладони. – Тут, Ляксандрыч, вопрос жизни и смерти. Понимаешь? – дядь Вася уставился на меня с тревогой во взгляде.
– Веревку выдам, – пообещал я.
Беспалов обрадовался, но я продолжил допрос.
– Только сначала ответьте: откуда у вас ключи от моего дома? И у кого еще имеются? Вторую партию мне никто не давал. Они все время у вас были?
Митрич смущенно переступил с ноги на ногу, снова стянул шапку, потеребил ее в руках, опять напялил на макушку, поднял виноватые глаза и проворчал:
– Дык я это… может потом, а? Веревку бы мне…
– Василий Дмитриевич, – непреклонно произнес я. – Откуда у вас ключи от моего дома?
– Ну ладно, ладно… заладил… – буркнул дядь Вася, вздохнул и выдал. – Больше-то ни у кого и нет… я-то случайно вспомнил… кабы не приспичило… веревку надо… – жалобно закончил Митрич, зыркнув на меня, но понял, пока не расскажет всего, веревку не получит, и заторопился договорить. – Вспомнил я… что покойная Таисия запасную пару Мане моей давала… Ну и… отыскал в сарайке-то… Маня, она у меня баба хозяйственная, ничего не выкидывает… ключики-то в коробочку жестянку прибрала и в сарайку, на полочку… там я и их и нашарил… Так дашь веревку-то? – едва закончив рассказ, выпалил Митрич.
– Ключи, – я протянул ладонь.
– Так на столе, – с легкой обидой в голосе буркнул Митрич.
Я развернулся, прошел в кухню, взял вторую связку ключей. Их почему-то оказалось аж три штуки на кольце. Один точно от дома, второй похоже от дверей сарая, а вот третий непонятно что отмыкал. Маленький, как от ящичка какого-то или от шкафа. Ладно, потом разберусь. Шагнул к печке, порылся, достал верёвку, вернулся на порог.
– Теперь рассказывайте, зачем вам веревка понадобилась? – строго велел я, глядя в упор на дядь Васю.
Беспалов раскрыл было рот, чтобы возмутиться, потом закрыл, отвел глаза. Снова стянул шапку с головы, замялся.
– Рассказывайте, дядь Вась, рассказывайте, – смягчившись, настойчиво потребовал я.
Отчего-то вспомнился рассказ Григория о том, как двое товарищей, Митрич и Борода, на спор по пластунски переползали поле.
– Что учудили в этот раз? – подтолкнул соседа к откровению.
Митрич удивленно вскинул брови, вздохнул и выдал:
– Так это… Григорич в колодец свалился… Доставать надобно…
– В колодец? – ошарашенно переспросил я. – Глубокий?
– Ну… метров десять будет, – непонятно от чего прибодрившись, выпалил дядь Вася.
– Десять? – я едва не схватился за голову. – Он хоть живой?
– Ну, может, не десять… поменьше… – подумав, признался дядь Вася.
– Завхоз живой? – требовательно спросил у соседа.
– Да живой… чего ему сделается… – меланхолично заметил Митрич.
– Колодец глубокий?
– Ну… хороший такой колодец… внушительный… будет… когда докопают…
– Сколько?
– Чего сколько? Так-то это… бесплатно… колхоз делает… – удивился дядь Вася.
– Глубина сколько метров? – сдержано уточнил я.
– Ну, метров шесть… или пять…
– Так шесть или пять? – допытывался я.
– Ну… пожалуй… поменьше все жеж будет… копать только начали… Метра три-четыре, не больше… – признался все-таки дядь Вася, большой любитель преувеличений.
– И то хлеб, – буркнул я.
– С водой? – уточнил я.
– Не… пустой… не успели… говорю жеж, недоделанный колодец-от… бросили покуда, паразиты… вот Борода и… того… поскользнулся Григорич, ага… – пояснил Митрич, глядя на меня честнейшим взором.
– Или на спор? – небрежно бросил я, вешая веревку на плечо, подумал, прихватил вторую, покороче, на всякий случая. После чего запер двери и приказал. – Показывайте.
– Чего? – растерялся Митрич.
– Идти куда, спрашиваю, – пояснил я. – Идемте, Василий Дмитриевич, спасать товарища завхоза. Как же мы без него.
– Ну да, ну да… верно ты это, Ляксандрыч… правильно… – засуетился дядь Вася, скатываясь к крыльца. – Тут оно недалече… Ляксандрыч… ты это… вот спасибочки… вот удружил… а я-то голову ломал, кого на помощь-от позвать… чтобы значитца… никто никому… а то Маня… Она того этого… – бормотал Митрич, уводя меня куда-т на задний двор, в огороды.
– Василий Дмитриевич, мы хоть правильно идем? – с сомнением в голосе поинтересовался у соседа.
– Так огородами… огородами веду, Егорушка, – засуетился дядь Вася. – Так-то оно надежней… ежели увидит кто. Стыда не оберемся… засмеют… – забормотал тихонько Митрич. – А так огородами пройдем… никто и не увидит… туда за околицу можно и бережком, и за дворами… Тропиночка там протоптанная… никто и не приметит…
– Понял, огородами так огородами, – покладисто согласился я. – В колодце Степан Григорьевич как оказался? На спор или правда поскользнулся? – закинул удочку.
Митрич оглянулся через плечо, захлопал глазами, покачал головой.
– От ведь упрямый ты человек, Ляксандрыч… Никак Гришка проболтался? – фыркнул себе под нос. – Ну… случайно вышло-то… поспорили маненько… с кем не бывает…
– А на что спорили? – поинтересовался я.
– Так это… на конфеты, – окончательно смутился Василий Дмитриевич, покосившись на меня, проверяя, издеваюсь, или нет.
Честно говоря, я настолько опешил от предмета спора, что не знал: смеяться или плакать? Или от души выругаться.
– На… какие? – только и смог выдохнуть я, чтобы не заржать.
– Так это… – расплылся в улыбке Митрич. – На «Птичье молоко»… – мечтательно выдал дядь Вася.
– На «Птичье молоко»? – еще больше опешил я. – Это шутка такая? – осторожно уточнил я.
– Много ты понимаешь, – нахохлился дядь Вася, продолжая шагать в направлении колодца. – Это тебе не хухры-мухры… Это… – Митрич завертел головой, зажмурившись то ли от собственных фантазий, то ли от предвкушения выигрыша, я так и не опередил. – Тут, Ляксандрыч, понимаешь, какое дело… молоко-то жуть какое вкусное, птичье-то… Вопрос, конечно, отдельный, птицу доят или другое чего… – задумчиво пробормотал сосед. – Но ведь не достать, зараза… – плечи дядь Васи огорченно поникли. – Их же, понимаешь, только наладили на производство… В Москве, говорят, и то не достать.
– Ничего особенного, конфеты как конфеты, – брякнул я, не подумав, и тут же торопливо добавил. – Вы где успели попробовать? – осторожно поинтересовался, стараясь не выдать своего непонимания.
Ну, конфеты и конфеты. Этих конфет как того гуталина Или я чего-то не понимаю? Мне вот в детстве «Птичье молоко» тоже казалось чем-то особенным. Все мы с пацанами нянечку нашу в детдоме пытали: каких птиц доят, чтобы молоко-то на конфеты получить. Вовка Минюков уверял, что вывели новую породу. Скрестили, значит, козлодоя с коровой, вот и получили короводойку, она-то и даёт птичье молоко. Вовке мы верили, он был умный, много книжек читал. Каждый раз мы с пацанами слушали очередную версию, раскрыв рты от удивления. Еще и нянька придумывала невероятности. И каждый раз мы с пацанами потом спорили, врет или не врет. И кто правду говорит: Вовка или Митофановна?
– Много ты понимаешь, – обиженно буркнул Митрич. – Конфеты как конфеты! – ехидно передразнил меня сосед. – Это ж достижение! – дядь Вася задрал кверху указательный палец.
– Чего? – обалдел я.
– Достижение, говорю, народного хозяйства! – подтвердил Беспалов, пробираясь через кусты.
Я полез вслед за ним.
– Долго еще?
– Почти пришли, – заверил дядь Вася. – Тут, понимаешь, гордость страны перед мировой общественностью. А он «конфе-е-еты».
Услышав слово «общественность» я аж плечами передернул.
– Угу… и что с ними не так?
– С кем? – не сообразил дядь Вася.
– С конфетами, – уточнил я.
– Все так, ты чего, Ляксандрыч? Газеты не читаешь? Это ты зря! – с укоризной выдал Митрич. – Это ж новые конфеты-то! Вкуснющие… Наши-то молодцы, министр вона с заграницы привез идею-то, говорит, догнать и, значитца, чтобы лучше всех.
– И как? – полюбопытствовал я.
– А так! – Митрич гордо задрал подбородок. – Наши взяли и наше придумали, советское, да получше, стало быть, чем ихнее, капиталистическое.
Митрич снова зажмурился, на это раз стало совершенно ясно, от восторга и предвкушения. – Маня как-то приносила конфетку одну, угостили ее… а она мне принесла… – доверительно сообщил дядь Вася. – Знает Манюня моя, сластена я… что твой медведь. Токма медведь он по меду больше… а я вот по конфетам… Ну и пряники сильно уважаю… Пришли…
Дядь Вася внезапно остановился.
– Да чтоб… – начал я, но вовремя замолчал, не выругался.
– Где колодец-то?
Оглядевшись по сторонам, поинтересовался я. Мы вышли к околице, на другой конец села. К дороге, что уходила в сторону того самого колхоза, которому мы все дружно помогали не так давно.
– Так вот жеж, – с готовностью махнул дядь Вася куда-то себе под ноги и отодвинулся.
– Григорич, что ты там, как оно? Живой? – с неприкрытой тревогой в голосе крикнул Митрич куда-то себе под ноги.
– Не дождёшься, старый хрыч, – откуда-то из-под земли раздался знакомый голос.
– Степан Григорьевич, с вами все в порядке? – задал я наиглупейший киношный вопрос. Оно конечно, человек в яме, какой уж тут порядок.
– Переломов, ушибов нет? – уточнил я. Этот вопрос более актуальный.
– Ты кого притащил, старый пень? А? – рявкнул снизу Борода.
Ну, раз рычит, значит, точно все в порядке, ничего не поломал.
– Так это… помощь… – выпалил Митрич. – Я ж тебя, старого борова, один не вытащу… Отъелся ты на казенных харчах, Григорич… как есть отъелся… Раньше-от жилистый был, что твоя жердь… а нынче вона… жирком оброс…
– Митрич, не гунди, – раздалось глухое ворчание из дыры в земле.
– Дак я правду-то… чего возмущаться… Ляксандрыч, ну что… делать чего будем? – тут же обернулся ко мне дядь Вася. – Веревку скидывай Григоричу… тащить будем…
– Посмотрим, – спокойно выдал я, подходя ближе к колодцу. – Степан Григорьевич, сейчас опору для веревки найдем, привяжем, и скинем вам второй конец. Начнем по тихой травить… – выдал я инструкцию, попутно оглядываясь по сторонам в поисках крепкого деревца. – Вы сможете выбраться? Или сделать сидушку?
В последний момент я вспомни, что у Бороды старшего проблема с ногой. Сумеет ли он забраться наверх, с помощью ног? Или придется поднимать своими силами.
– Сами справимся… людей потревожил… – недовольно отозвался Борода.
– Товарищ Борода, ответьте, – настойчиво потребовал я.
– Выберусь… чего уж… – буркнул громко завхоз. – Не из такой задницы выбирался.