- -
- 100%
- +
– Весьма сожалею, мистер Фэрфакс. Какой ужас! Давайте вернемся к Макаллистерам.
Он крепко взял меня под руку, и мы тронулись к соседнему дому. Старичок уже переоделся в рубашку и брюки от выходного костюма, его супруга хлопотала на кухне. Вставные челюсти у обоих были на месте. Они усадили нас за кухонный стол, и сержант задал мне несколько обычных в таких случаях вопросов. Откуда я приехал, когда и где обнаружил тело, не попадался ли мне кто-нибудь на глаза около дома Ричарда, трогал ли я что-либо в мастерской брата. Затем сообщил, что мне придется дождаться прибытия сотрудников отдела уголовного розыска.
Миссис Макаллистер суетилась вокруг меня, угощая чаем и успевая время от времени высунуть голову за дверь, чтобы посудачить с соседками о чрезвычайном происшествии. Мистер Макаллистер щедрыми дозами принимал целебное снадобье, которым до этого пытался привести меня в чувство. Я же к виски больше не притронулся, хотел хоть как-то разобраться с теснившимися в голове мыслями.
Ричард мертв.
Я не мог в это поверить. Казалось, что поздней ночью смотрю в темной комнате какой-то телефильм ужасов... Внезапно я осознал, что за столом напротив меня сидит какой-то тип. Мятый коричневый костюм скверного пошива, коричневый в желтую полоску галстук. Длинные тусклые волосы, пышные усы, которые не мешало бы подровнять. Обильные складки жира, свисающие через воротничок рубашки на грудь. Нос картошкой, украшенный хитросплетением фиолетовых прожилок.
– Ну что ж, мистер Фэрфакс, – обратился он ко мне. – Побеседуем?
И принялся задавать те же самые вопросы, что и сержант Кокрин. Я, кажется, ему отвечал. Единственное, правда, что помню из нашего разговора, так это затейливый фиолетовый узор у него на носу.
– Вам есть где переночевать? – поинтересовался он наконец.
– Нет. То есть пока не знаю. Собирался остановиться у Ричарда.
– К сожалению, туда нельзя. Нам надо осмотреть дом сверху донизу. Сержант Кокрин договорился с «Робберс-Армс», он вас проводит.
Номер для меня нашелся. Я плотно затворил за собой дверь. Гостиница стояла на холме прямо над Инч-Лодж, я видел его из окна своего номера – желтоватые стены, залитые светом установленных вокруг прожекторов. На набережной скопилось множество машин, на некоторых еще нетерпеливо посверкивали синие мигалки.
Охватившее меня оцепенение начало отступать. Оставшись один и глядя на дом Ричарда, я почувствовал закипающие на глазах слезы, горло сдавило рыдание. Я бросился на узкую кровать. Кто-то осторожно постучал в дверь, распахнул ее и тут же тихонько притворил.
Какое-то время я проплакал, громко всхлипывая, как ребенок, но постепенно успокоился. Встал, разделся, почистил зубы и забрался в постель. Однако заснуть не сумел. Не мог даже закрыть глаза – стоило лишь сомкнуть веки, как я вновь видел Ричарда, распростертого на полу в мастерской.
Промучившись час или два, я поднялся и принялся расхаживать по номеру, время от времени поглядывая на Инч-Лодж. Там все стихло. По двору бродили лишь несколько человек, многочисленные зеваки разошлись по домам досматривать свои сны.
Разрозненные обрывки мыслей проносились в голове, сталкиваясь и взрываясь невыносимой болью. Я метался по тесному номеру, закипая яростью от того, что все больше и больше запутывался в творившейся у меня в голове неразберихе. Уставший мозг начал сдавать, однако тело никак не находило покоя, только что пережитый шок продолжал бешено вбрасывать адреналин в каждую его клеточку. В конце концов я подошел к окну, несколько раз вдохнул полной грудью влажный морской воздух и вновь улегся в постель. Прошла, кажется, вечность, чернота в окне сменилась сероватым сумраком. Я встал, натянул на себя одежду и вышел из гостиницы.
Первые лучи еще низкого солнца легли туманным, как всегда на севере, светом на кремовые, желтоватые и белые дома Керкхейвена. Я спустился узкими улочками мимо масонской церкви и ярко разукрашенных лавок, ожидающих летнего нашествия туристов. Мой «форд» все еще стоял у дома Ричарда. Ветерок трепал ленты полицейского ограждения вокруг места происшествия. Его охраняли также два констебля.
– Доброе утро! – поздоровался я с одним из них.
– Доброе утро, сэр! – откликнулся он и отвел глаза – полицейский, судя по всему, знал, кто я такой, и не хотел начинать воскресное утро встречей с бедой и горем.
Я смотрел на дом, вспоминая мои прежние посещения. Он стоял в самом устье речушки. Цоколь обложен черными валунами отлив обнажил буроватую полоску песка. Слегка перекосившиеся дверные и оконные рамы выкрашены синей краской. Ричард купил этот дом несколько лет назад на оставленные ему мамой в наследство деньги. Тихое место, где брат любил оставаться наедине со своими мыслями, где ему в голову приходили самые блестящие его идеи.
Я побрел прочь от дома вдоль по набережной, мимо лавчонок, где торговали печеным картофелем и жареной рыбой с чипсами. Деревушка, казалось, вымерла, В гавани покачивалось несколько рыбацких лодок, но вокруг в столь ранний час не было ни души. Я направился к маяку в конце мола, уставившему око своего прожектора в Северное море. Пробравшись между бесчисленными корзинами для омаров, толстенными канатами и останками дряхлого автомобиля, я остановился у ворчливо бормотавшего движком красного судна для промысла устриц, заякоренного в двадцати ярдах от входа в гавань. Серые волны играли бликами восходящего солнца. Вдали виднелись пологие склоны холмов Ист-Лотиана[8], перед ними высились два утеса, один серый, второй белый как мел.
Я решил возвращаться в Керкхейвен, деревушку, являвшую собой группку неброского вида домов, тесно прилепившихся друг к другу по склону холма. Вскоре приглушенный шум моря превратился в умиротворяющий, убаюкивающий фон, на котором редкие пронзительные вскрики чаек звучали особенно резко. Время от времени до меня доносился натужный рев изношенного двигателя видавшего виды автомобиля, сражающегося с крутыми подъемами на извилистых улочках. Над крышами домов гордо взмывали высокие башни трех церквей, недаром же деревушку звали Керкхейвеном[9]. По левую сторону от гавани Инч пробивала себе путь сквозь скалы и песок между домом Ричарда и церковным кладбищем на противоположном берегу, усеянном бледно-желтыми нарциссами.
Вот здесь я его и похороню. Близ его любимой мастерской, среди тишины и покоя крохотной шотландской деревушки.
Я зажмурился от навернувшихся слез – и в то же мгновение вновь увидел тело Ричарда, распростертое на полу сарая. Я открыл глаза. Неужели мне никогда не избавиться от этих видений?
Он лежал, откинув левую руку, к потолку беспомощно тянулись обрубки двух пальцев. Его искалеченная рука стала своего рода тотемом нашей дружбы, нашей веры друг в друга.
Мне было шесть, Ричарду одиннадцать. Отец возился в саду, решил разбить клумбу. Я вскарабкался на груду камней высотой в пять футов, и они посыпались. Ричард, бросившись мне на помощь, успел каким-то чудом выдернуть меня, но сам поскользнулся. Камни обрушились на его руку. С тем, что осталось от пальцев, в больнице сделать ничего не смогли.
Он спас мне жизнь. Мог ли я уберечь его от смерти?
Скорбь нередко сопровождается еще и двумя другими сильными эмоциями – ощущениями гнева и вины. Этим утром я чувствовал себя глубоко виноватым перед братом.
Все думал о «Фэрсистемс». Компания оказалась на переднем рубеже самой захватывающей в мире новой технологии. Она обошла куда более крупные и щедро финансируемые фирмы. Вместе с дюжиной других гениев Ричард сделал виртуальную реальность действительно реальной. Я досадовал на него из-за финансовых промахов, но так ли важны были они на самом деле?
Я вспомнил нашу с ним последнюю встречу за ужином в моем доме. Расстались мы весьма холодно. Я не могу точно воспроизвести свои слова при прощании, однако не забыл, каким раздраженным тоном их произнес. Господи, как же я сейчас жалел об этом!
К тому же еще только позавчера у меня была возможность приехать и поговорить с ним, помочь брату, который столько раз выручал меня в прошлом, а я ее отверг! Если бы я тогда собрался к нему, был бы он сейчас жив? Я бросил его в беде, никогда себе этого не прощу. Я был в долгу перед Ричардом, можно сказать, в неоплатном. Я просто обязан позаботиться обо всем, что после него осталось, о доме, о его имуществе. И, конечно, о «Фэрсистемс».
Я начал замерзать. Повернулся и побрел назад к «Робберс-Армс». Проходя тесноватым вестибюлем гостиницы, услышал чей-то голос.
– Доброе утро! – Согнувшись под низкой притолокой, в дверях стоял высокий, но неимоверно худой человек – аккуратно подстриженная седая бородка, пиджак, строгий галстук. – Как спалось?
– Не очень, – нехотя буркнул я.
– Давайте-ка накормлю вас завтраком, – окинув меня взглядом, предложил он.
Идея что-нибудь перекусить мне неожиданно очень понравилась. Я молча кивнул.
– Присядьте пока вон там. Сейчас приготовлю.
Я устроился в небольшой столовой, и спустя некоторое время по ней поплыл дразнящий аромат шипящего на сковороде бекона.
Через десять минут он поставил передо мной чашку чая и огромную тарелку с яичницей, поджаренной с сосисками, беконом, помидорами, – в общем, все как положено.
– Вот, налегайте. – Радушно улыбнувшись, он оставил меня одного.
Я оценил его деликатность и, предоставленный сам себе, в мгновение ока очистил тарелку. Прогулка на свежем воздухе и плотный завтрак меня здорово взбодрили. Однако голова после бессонной ночи оставалась тяжелой. Я поднялся к себе в номер и сел к телефону.
Только восемь часов воскресного утра, но Дафни Чилкот говорила так, будто бодрствовала уже давным-давно. Возможно, так оно и было. Мать Карен принадлежала к тому типу женщин, которые убеждены, что срезать розы необходимо до рассвета.
– Доброе утро, Дафни. Это Марк. Можно Карен, пожалуйста?
До нее не сразу дошло, кто ее побеспокоил в столь ранний час.
– Ах, Марк! – спохватилась она наконец. – Как поживаешь? Немного рановато, как по-твоему? Карен еще спит. Может, перезвонишь попозже?
Она, конечно, хотела сказать совсем другое: «Какого черта ты названиваешь спозаранку?» Однако произнести подобные слова вслух была не способна.
– Нет, Дафни, мне необходимо поговорить с ней прямо сейчас. Это очень важно.
– Что ж, ладно.
Через минуту я услышал сонный голос Карен:
– Что случилось, Марк?
– Ричард мертв.
– Не может быть! Что произошло?
– Его убили. Вчера ночью. У него в доме.
– О Боже! – после долгого молчания выдохнула Карен. – Как?
Я вдруг вздрогнул, как в ознобе, осознав, что этим утром помощи от Карен мне никакой не будет, она сама нуждается в поддержке. Значит, я не единственный, кто будет оплакивать Ричарда. Рассказал ей все, что знал сам о том, как погиб брат. Она расплакалась. Я слышал, как за четыреста миль от меня Карен горько всхлипывает и по-детски шмыгает носом.
– Карен, Карен, не надо, успокойся, – беспомощно забормотал я.
Она попыталась ответить, но не смогла, плач перешел в неудержимое рыдание.
Неожиданно в трубке раздался резкий скрипучий голос ее мамаши.
– Не знаю, что ты там наговорил Карен, но она просто не в себе. Так что всего хорошего. – Дафни раздраженно бросила трубку.
Старая карга! Черт с ней, позвоню Карен позднее, когда она немного успокоится. Следующий звонок будет куда тягостнее. Я набрал номер. Послушал протяжные гудки, наконец мне ответили.
– Франсис Фэрфакс слушает.
Голос был незнакомый. Говорила женщина, причем совсем молодая. Я похолодел. Это она, та самая, что разбила нашу семью.
– Доктора Фэрфакса, пожалуйста.
– Можно узнать, кто его спрашивает?
– Сын.
– А, Ричард. Голос у вас сегодня какой-то странный, – удивилась она.
– Это не Ричард, – угрюмо поправил ее я, и в трубке наступило молчание, видимо, она пошла звать отца.
– Марк? – Услышав отца, я вздрогнул.
Голос вроде его и в то же время чужой, в нем появились хриплые нотки, голос человека, которому скоро стукнет шестьдесят.
– Алло! Это Марк?
– Да, папа. Это я, Марк.
– Как поживаешь? Рад тебя слышать. – Судя по его тону, звонок действительно был ему приятен.
– У меня плохие новости, отец.
– Да? – Воодушевление в его голосе сменилось тревогой и страхом.
Мне надо было сказать ему так много, однако сейчас я должен быть краток.
– Ричард умер, – выдавил я.
– Боже мой, не может быть! – воскликнул он после долгой паузы. – А что... Что с ним случилось?
– Убит... Его убили, папа.
– Господи! Когда?
– Прошлой ночью.
– Как?
– Ему разбили голову. Я нашел его в сарае. Он... – Перед глазами у меня мелькнуло страшное видение – раскроенный череп Ричарда в голубоватом мерцании монитора, горло перехватило, я торопливо сделал несколько глубоких вдохов и добавил: – Подумал, что должен тебе сообщить.
– Да, спасибо, что позвонил. – Голос отца прозвучал так, словно он сразу постарел лет на десять.
Я хотел бы разделить с ним его горе, но сейчас это было просто невозможно. Для одного телефонного звонка слишком много.
– Тут надо кое-что уладить, – с трудом продолжал я. – Похороны, завещание, ну и тому подобное, сам понимаешь. Дом. «Фэрсистемс». Его вещи.
– Да.
– Я этим займусь.
– Нет, я сам все устрою!
– Ох, папа, пожалуйста! Все хлопоты беру на себя. Я ведь уже здесь, в Керкхейвене.
– Я тоже приеду.
– Нет! – почти выкрикнул я, такого бы я просто не вынес. – Послушай, я тут разберусь со всеми делами, а ты приедешь прямо на похороны. Тогда обо всем и поговорим.
– Ладно, Марк, – помолчав, согласился он. – Пусть будет по-твоему, если ты так настаиваешь.
– Вот и хорошо, значит, договорились. До свидания.
– До свидания.
Я положил трубку и сидел, не сводя глаз с телефона. Был рад, что Ричард помирился с отцом. Я-то с ним не разговаривал уже десять лет. Что бы он чувствовал, если бы это я умер? Или, если уж на то пошло, что бы я чувствовал, если бы умер он?
Скверные мысли приходят в голову. Ничего удивительного, в конце концов, речь идет об убийстве. Какой-то подонок хладнокровно убил моего брата! Я знал, что большинство убийц попадает в руки правосудия, и молил Бога, чтобы этого поймали обязательно.
Раздался стук в дверь. Вчерашний сержант. Выглядел он крайне усталым, но форма на нем была отглажена безупречно.
– Мистер Фэрфакс! Не пройдете ли, сэр, со мной в участок? Там разговаривать намного удобнее, чем здесь.
На самом деле полицейский участок в Керкхейвене – это несколько тесных клетушек, где царит невообразимая толкотня. Беспрерывно подъезжают машины, на пятачке автостоянки постоянно толпятся полицейские. Некоторые в форме, многие в штатском.
Меня провели в крошечный кабинет, где уже находился обладатель запоминающегося носа, только сегодня вид у него был еще более помятый, чем вчера. Там же в кресле начальника за небольшим рабочим столом громоздился лысый верзила в безукоризненном твидовом костюме, который сидел на нем так же ладно, как мундир на сержанте Кокрине.
– Доброе утро, мистер Фэрфакс. – Оба они поднялись при моем появлении. – Я старший следователь Доналдсон. Полагаю, вы уже знакомы с инспектором Керром? Присаживайтесь.
Встречаться-то мы с инспектором встречались, только вот имени его я не запомнил, напрочь вылетело из головы. Мы расселись, Керр неловко примостился на краешке неудобного жесткого стула.
– Я веду следствие по делу об убийстве вашего брата, – продолжал верзила с явственным шотландским акцентом. – Прежде всего позвольте выразить вам свое сочувствие в связи с гибелью брата.
Я молча кивнул. Понимал, что в течение ближайших нескольких дней мне предстоит принимать множество подобных неуклюже-вычурных выражений соболезнования. Выговаривать эти слова так же трудно, как и выслушивать.
– Хотел бы для начала задать вам несколько вопросов, – продолжал он.
– За последние двенадцать часов я уже дважды отвечал на одни и те же вопросы, – желчно заметил я.
Доналдсон предостерегающим жестом поднял руку.
– Знаю, знаю, сынок, но у нас возникло еще несколько. Мы должны найти того, кто это сделал. В прошлом году у нас в Файфе произошло девять убийств, и все были раскрыты. И убийство вашего брата не станет исключением. Но нам нужна ваша помощь.
– Да, конечно. Извините меня. – Я осознал, что он прав. – Сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам поймать преступника.
– Вот и хорошо. Просто ответьте на несколько несложных вопросов. Доктор установил, что смерть вашего брата наступила около полудня в субботу, плюс – минус пара часов. Где вы были в это время?
– Что вы хотите этим сказать? – вскинулся я. – Уж не думаете ли вы, что это я убил Ричарда?
Доналдсон недовольно поморщился, Керр подался ко мне всем телом.
– Конечно, нет, сынок, – мягко произнес Керр хриплым от усталости голосом. – Однако большинство убийств совершается знакомыми потерпевших. Поэтому нам нужно проверить всех, кто знал вашего брата, чтобы отсеять тех, что не вызывают подозрений. Вот мы и решили начать с вас. Наш босс всегда очень тщательно изучает окружение потерпевших, правильно я говорю, сэр?
– Совершенно верно, – внушительно прокашлялся Доналдсон. – Итак, где вы были в указанное время?
– Часов до одиннадцати у себя дома, в Лондоне. Потом на скачках в Эскоте.
– Одни там были или с компанией?
Я назвал им Грега и продиктовал номер его телефона, Керр торопливо записывал. Предъявил им также корешок посадочного талона на восьмичасовой рейс из Хитроу в Эдинбург.
– Не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы испытывать вражду к вашему брату, затаить на него злобу? Подумайте хорошенько, – предложил Доналдсон.
Думал я уже об этом, думал.
– Нет, не знаю. Ричард был не из тех, кто наживает себе врагов. – Голос у меня дрогнул, глаза защипало; я перевел дыхание. – Нет, никого не знаю.
– А не было ли у вашего брата причин для беспокойства, может, неприятности какие, а? – выждав, пока я не возьму себя в руки, продолжал Доналдсон.
– Были, – признался я. – К слову сказать, из-за них-то я сюда и прилетел.
Доналдсон поднял брови.
– Он позвонил мне на прошлой неделе и сказал, что ему нужно со мной поговорить. О чем-то очень важном, и не по телефону.
– А вы не догадываетесь, что его могло так встревожить? – оживился Доналдсон.
– В общем, нет.
– Да полно вам, – настаивал Доналдсон. – Хоть какие-то предположения у вас должны быть?
– Как вам сказать, – заколебался я. – Вероятно, одно из двух. Его компании грозило банкротство. В последний раз, когда мы с ним виделись, Ричард пожаловался, что у него опять кончилась наличность.
– Опять?
– Да. В прошлом году у «Фэрсистемс» уже были трудности с оборотными средствами, и я его выручил. Точнее, мы с Карен, моей подругой. Возможно, у него опять возникли такие же проблемы.
– И вы бы его выручили и на этот раз?
– Трудно сказать, – запнувшись, промямлил я.
Самому-то мне ответ был прекрасно известен, но вслух произносить его я не хотел, и так ясно, что бросать деньги на ветер я не собирался. Мысль об этом невольно заставила меня раздраженно поморщиться.
Доналдсон не сводил с меня внимательного взгляда. Он все понял.
– Так. И вторая возможность?
– Он подозревал, что акциями «Фэрсистемс» манипулируют. И поделился своими сомнениями со мной и Карен. Он провел статистический анализ и пришел к выводу, что с акциями «Фэрсистемс» происходит что-то странное.
– Почему?
– Он и сам не понимал. Просто обнаружил некоторые противоречия и как настоящий ученый хотел выяснить их причины.
– А у вас есть какие-нибудь предположения по этому поводу?
– Никаких. Мы последили за рынком, поспрашивали. Никто ничего не знает. Может, Ричарду просто показалось...
– Понятно. У вас есть результаты его статистических исследований?
– Да. Дома, в Лондоне.
– Мы не могли бы с ними ознакомиться?
– Ради Бога. Если так нужно, я вам их вышлю.
– Спасибо. – Доналдсон взглянул на Керра и встал из-за стола. – На сегодня, думаю, все, мистер Фэрфакс. Вы нам очень помогли. Пожалуйста, дайте знать, где вас найти, если появятся новые вопросы. И если вдруг вспомните, кто мог бы желать вашему брату зла, тут же сообщите нам, договорились?
– Конечно, – заверил я его, также поднимаясь из кресла. – И вот еще что. Можно осмотреть дом Ричарда?
– Да, конечно. Только придется подождать несколько дней. Хочу, чтобы эксперты поработали там как следует. А на это, сами понимаете, нужно время. И прежде чем уйдете, оставьте, пожалуйста, инспектору Керру адрес и фамилию вашей подруги, а также адреса всех известных вам знакомых вашего брата.
В сопровождении Керра я вышел из кабинета. Записал на листке бумаги фамилии и адреса всех, кто пришел на память.
– Надеюсь, вам удастся их разыскать, – сказал я, протягивая Керру список.
– Уверяю вас, всех проверим, – устало проговорил он, потирая покрасневшие глаза. – Наш босс – человек скрупулезный. Потому и результат всегда получает. Так что не беспокойтесь, этого негодяя мы возьмем обязательно.
– Хорошо, удачи вам.
Оставаться в Керкхейвене не имело смысла, тем более что попасть в дом Ричарда я не мог. По нему в буквальном смысле слова ползали дюжины экспертов, ползали очень медленно, внимательнейшим образом изучая каждую пылинку и каждую соринку и оставляя за собой дорожки тончайшего сероватого порошка.
Так что я доехал на «форде» до аэропорта и вылетел в Лондон Когда между мной и местом гибели брата оказалось четыреста миль, боль стала не такой острой и всепоглощающей.
В аэропорту меня встречала Карен. Я обнял ее и крепко прижал к себе.
– Марк, милый. Ох, Марк, – шептала она мне в ухо. – Какое несчастье... Какое горе...
Она взяла меня за руку и повела к своей машине. Домой мы доехали в полном молчании. Я не знал, что сказать, а Карен даже не пыталась меня разговорить. В гостиной она плеснула мне щедрую порцию виски, села рядом и обняла за плечи.
– Расскажи мне о нем, – тихонько попросила она.
Я начал рассказывать, поначалу запинаясь и стараясь сдержать слезы. В конце концов сдался и уже не стеснялся всхлипывать, вспоминая разрозненные эпизоды из жизни брата. Мы проговорили, вернее, проговорил один я, до поздней ночи.
Только теперь я понял, как она мне нужна. Я остался без мамы, да и без отца. До тех пор пока Ричард не погиб, я не осознавал, в какой степени он заменял мне семью. Теперь я остался совсем один.
В течение нескольких следующих дней единственной опорой мне была Карен, она изо всех сил старалась меня всячески поддержать. Возможно, хотела отплатить мне за то, что я всегда оказывался рядом в трудную минуту, сразу после того, как тот тип ее бросил. Она была явно потрясена смертью Ричарда, однако справилась с первоначальным шоком и выработала в себе защитную реакцию. Я знал, что, когда в слезах рассказывал ей о брате, эта реакция подверглась испытанию на прочность и выдержала его с честью. Карен той ночью не проронила ни слезинки и сама о Ричарде не говорила, только слушала.
В понедельник я, измученный душевным напряжением последних сорока восьми часов, отправился на работу. Мне совсем не улыбалось тоскливо слоняться по дому в полном одиночестве. Хотел, чтобы вокруг меня были люди, поэтому я был рад вновь оказаться в операционном зале, с головой уйти в цены, доходность, разницу в курсах, в проценты, сосредоточиться на неизбежном ежемесячном подсчете прибылей и убытков. Прогноз на текущий месяц казался неплохим, однако апрель наверняка обещал стать убыточным. Я обдумал ряд потенциальных сделок, но заключать какую-либо из них желания у меня не возникло. Поэтому мы с Эдом просто наблюдали за рынком – акции «Рено» все продолжали подниматься, а десятилетние государственные облигации били своих двухлетних собратьев по всем статьям.
Все, и особенно Грег, обращались со мной с преувеличенным вниманием и сочувствием, Эд старался предугадать каждое мое желание. В какой-то момент, неожиданно взглянув на него, я заметил, что он смотрит на меня с необыкновенно горестным выражением. Вообще говоря, окружающие предоставили меня самому себе. Если я захотел выйти на работу, прекрасно. Однако никто не предполагал, что я стану заниматься повседневными делами – я мог поступать, как мне вздумается, а они под меня подстраивались. Мне казалось, что я веду себя как обычно, хотя и подозревал в глубине души, что это не совсем так. Тем не менее мне никто не докучал, что очень меня устраивало.
Мысли, которые привели меня в смятение той ночью, когда я нашел Ричарда, стали постепенно упорядочиваться. Боль утраты была почти непереносимой, однако я твердо решил не позволить себе пасть духом. Я понимал, что с психологической точки зрения уязвим и беззащитен, так и не сумев оправиться от потрясения, вызванного разводом родителей и смертью мамы. Однако я стремился сделать все, что в моих силах, чтобы выдержать этот новый удар.