Медленное зажигание

Помню тот день, словно это было вчера. Тогда я завалила экзамен и поругалась с преподавателем, а он быстро настучал отцу. В тот же момент отец позвонил мне и попросил приехать. Приехала я на своей зайке, а уехала на такси. Отец забрал ключи от мотоцикла, который сам же подарил мне на восемнадцатилетние – тогда я долго упрашивала и папа сдался, ну или просто он устал слушать мои просьбы.

Поднимаюсь на лифте на нужный этаж, достаю из сумки ключи от квартиры, но ими так и не пользуюсь. Дверь мне открывает Инга.

Она выбегает в своем ярко-розовом платье, и меня мгновенно окружает сладковато-цветочный аромат ее детских духов, а из квартиры доносится запах запеченного мяса.

– Злата, как же я соскучилась! – пищит она и притоптывает ножками от радости.

– И я, пупс, – улыбаюсь и подхватываю ее на руки. Пусть она уже и большая девочка, но мне нравится держать ее на руках и играться с ней. Не хочу, чтобы Инга взрослела слишком быстро, как когда-то было у меня. Кирилл встречает меня в гостиной. Обнимает намного дольше, чем обычно. На его языке это означает, что он тоже соскучился. Аккуратно тереблю на голове его темные волосы и прохожу в глубь квартиры. В ней идеально чисто: сразу видно, что горничная приходила сегодня. Ни для кого не секрет, что моя семья три раза в неделю пользуется услугами горничной, которая убирает и стирает, а порой и закупает продукты, потому что времени на это у родителей нет. Они оба слишком занятые, но, несмотря на это, сейчас могут уделить время своим детям. Но лишь двоим, не мне.

– Злата, ты пришла! – улыбается мама и идет, нет, плывет из кухни. На руках у нее перчатки для горячего, чему я удивлена. Мама редко готовит что-то сама, в основном все заканчивается ужином на вынос в каком-то ресторане.

– Да, я ведь обещала.

– Прекрасно. Твой отец в кабинете. Иди, позови его, а мы пока с Ингой накроем на стол, да, пупс? – сестра смущенно улыбается и спешит к маме. Хотела бы я тоже так бежать к ней в детстве, но, когда я была маленькой, матери была важнее карьера, а не ребенок.

Сама иду в кабинет папы. Тихо стучу и после короткого «открыто» захожу. Здесь пахнет деревом, дорогой кожей и эвкалиптом. На рабочем столе отца стоит небольшая ваза с веточкой эвкалипта, на полочке у окна – диффузор с таким же ароматом. Этот запах отца успокаивает.

– Привет, пап.

– Привет, – поднимает голову, отвлекаясь от бумаг, и улыбается мне. Хочется подойти и обнять его, но я себя останавливаю. Мне кажется, это будет лишним.

– Я сдала тот проект. Точнее пересдала.

– И какой итог? – на этот раз он даже не поднимает головы: так увлечен своими документами.

– Удовлетворительно.

– Кто принимал?

– Каренин. Демьян Ярославович.

– Перспективный, – словно мне это о чем-то говорит. – Ладно. Как и обещал, ключи возьмешь на тумбочке в прихожей, когда будешь уходить.

А если бы я хотела остаться на ночь? Впереди выходные, и я на секунду подумала о том, чтобы остаться в родительском доме с ночевкой. Хочется посмотреть с Ингой мультик, поболтать с Кириллом и просто поспать в своей прежней комнате. Это, конечно, не та моя детская, в которой прошла почти вся моя жизнь, но в любом случае здесь хранятся мои воспоминания.

– Хорошо, спасибо, – киваю и завожу руки за спину. Мне совершенно неуютно сейчас, я словно не на своем месте, чувствую себя, как в той юбке и рубашке. Только тогда причиной моего дискомфорта была всего лишь одежда, а сейчас – дом. – Ужин готов. Ждем только тебя.

– Я сейчас спущусь.

Жду несколько минут, но папа не идет. Продолжает перечитывать бумаги, делать какие-то пометки, не обращая на меня совершенно никакого внимания. А я все жду, жду, как когда-то в детстве, когда мне пообещали прочитать сказку перед сном, но вместо этого я засыпала одна в обнимку с книжкой и плюшевым медведем, потому что у родителей слишком много работы.

Выхожу и аккуратно закрываю за собой дверь. Возвращаюсь в гостиную, где действительно уже накрыт стол. Вижу у окна в вазе шикарный букет цветов и никак не могу взять в толк, давно ли папа начал дарить цветы просто так? Нет, я помню, как после рождения Инги мы могли проснуться и найти рядом с кроватями небольшие букеты или другие презенты, но чтобы такие большие…

– Это папа подарил маме, – доверительно сообщает мне Инга.

– Да, у нас сегодня годовщина.

– Поздравляю, – все это выходит на автомате. Я даже не задумываюсь о том, что говорю. Улыбаюсь и смотрю на счастливую маму. Я правда рада за них, но сказать что-то еще язык не поворачивается.

– Спасибо, Злата.

Мама бросает взгляд на настенные часы, ждет еще немного и после раскладывает еду по тарелкам Кирилла и Инги. Я же обслуживаю себя сама, ведь уже взрослая девочка. Накладываю немного салата и картофельного пюре, беру небольшой кусочек запеченного мяса и наливаю еще воды в стакан. У меня так пересохло в горле, что я почти не могу дышать, не то чтобы говорить.

– Ты сдала тот проект, Злата?

Киваю. Мама делает небольшой глоток вина и улыбается, когда к нам присоединяется папа. Он целует ее в щеку, треплет волосы на макушке Кирилла и Инги, но меня никак не касается. Словно и не видит, хотя я сижу у самого края стола с той стороны, с которой он пришел.

Они все говорят и говорят. Про школу, детский сад, утренник Инги, который нужно обязательно посетить, ту подделку, которую они мастерили всю ночь на прошлой неделе, и про свою работу. Обсуждают проекты, новых гостей на программе мамы и то, как ей шел леопардовый костюм из прошлого выпуска. Аппетит пропадает, хотя я не ела целый день. Ковыряю вилкой в тарелке, делаю вид, что внимательно слушаю, и лишь пью воду. У меня никто и ничего не спрашивает, все разговоры проходят, словно сквозь меня и одновременно меня не касаясь.

Когда мама уходит за десертом, я поднимаюсь из-за стола и собираюсь уходить. С меня хватит семейного ужина, на котором мне точно не рады. Мне душно, неприятно и совершенно неуютно. А еще я на грани истерики, которую не смогу контролировать.

– Я пойду. Был трудный день, – пододвигаю стул к столу и улыбаюсь.

– Ты не останешься? А как же мультики? Я думала, мы посмотрим с тобой, – Инга выглядит расстроенной, как и Кирилл. Оба смотрят на меня тем самым взглядом, который может заставить меня передумать. И я почти готова сдаться, когда мама приходит с тортом в одной руке и тарелками в другой. Четыре тарелки. Четыре тарелки на пятерых человек за столом. Мне точно тут не рады.

– Я приеду скоро, и мы посмотрим, – улыбаюсь и целую брата и сестру в щеки, улыбаюсь родителям и ухожу быстрее, чем услышу хоть одно слово, неважно, будет оно обо мне или нет. С меня довольно. Быстро одеваюсь и надеваю кроссовки, хватаю с тумбочки ключи от мотоцикла, шлем нахожу на верхней полке шкафа.

В груди все спирает, и, только оказавшись на улице, я могу свободно дышать. Тихо всхлипываю, вытираю глаза. Запрещаю себе плакать, особенно здесь, где любой меня может увидеть и доложить увиденное родителям.

Достаю из кармана телефон и набираю номер, который давно выучила. Спустя один гудок мне отвечают, но я слышу лишь тишину.

– Я в деле. Записывай на следующий старт, – говорю быстро и сбивчиво. Мне нужно это. Снова ощутить себя живой, любимой и нужной. К тому же за это неплохо платят, а на зарплату в кафе хорошо не поживешь, да и вряд ли родителям нравится содержать меня. Да, они дают не так много, но, может, для них это утомительно.

– Прекрасные новости, Гера, – я слышу ответ и улыбаюсь. Сбрасываю вызов первой и прячу телефон в карман куртки. Настроение немного становится лучше. Переплетаю волосы и надеваю шлем, седлаю мотоцикл и, позволив себе пару минут просто насладиться этими ощущениями, уезжаю. Давлю на газ сильнее, обгоняю машины, вылетаю на встречку. Я никуда не тороплюсь, мне лишь нужно почувствовать свободу, очистить голову от ненужных мыслей, и это у меня получается. Забыться и расслабиться, отстраниться от того, что тревожит, и вернуться к прежней себе.

Четвертая глава

Впервые я приняла участие в гонках спустя три месяца после того, как получила мотоцикл. Сначала я присматривалась, ездила с ребятами из универа за город и наблюдала за всем со стороны. Потом рискнула и записала себя в следующий старт. Настоящее имя использовать запрещалось, потому я вписала первое, что пришло в голову – Гера. Когда я в детстве проводила время с бабушкой, то она часто читала мне греческие мифы. В основном бабушка рассказывала мне про тех богов, которых любила сама, и Гера была одной из них. Как-то бабушка поделилась со мной, что хотела, чтобы родители назвали меня именно так – Герой, но отец был против, и они с матерью выбрали имя Злата.

И тогда, в момент записи на старт, чтобы отдать дань уважения и любви бабушке, которая несколько лет назад умерла, я назвала себя так, как она когда-то хотела. И стала Герой. Купила мотокостюм, новые перчатки и удобные берцы. Тот первый свой заезд я проиграла, пришла третьей из пяти, получила сущие копейки, но была довольна собой, ведь впервые за долгие годы я сделала что-то, что принесло мне удовольствие. И с тех пор я принимала участие почти во всех заездах, в большинстве из которых побеждала. Деньги откладывала на счет, тратила минимум и только на самое нужное. Создавала свою финансовую подушку, которая бы помогла мне в случае чего.

– Ты достала свой костюм. – Тамара, девушка, с которой я снимаю эту двухкомнатную квартиру, заглядывает в мою комнату и останавливается в дверном проеме. – Ты вернулась к старому, да?

– Да. Мотоцикл у меня, мне нужны деньги и возможность как-то справиться со стрессом, – веду плечом и удобнее усаживаюсь на кровати. Беру в руки книгу по старославянскому и пытаюсь как-то вникнуть в материал. Все прошедшие выходные я не касалась конспектов и учебников, было не до этого. Я морально уничтожала себя, снова и снова прокручивала в голове момент, как увидела эти проклятые четыре тарелки. Вспоминала взгляды родителей и убеждалась в том, что я там лишняя. Просто обуза, нежеланный ребенок, на которого забивали в детстве и от которого отрекаются сейчас. Мне сегодня ко второй паре, и я пытаюсь выучить хоть что-то, чтобы не выглядеть в глазах однокурсников глупо.

– Это небезопасно, – Тамара качает головой, поправляет края ярко-розовой кофточки, заправляет ее за пояс юбки, а после снова смотрит на меня. – Я каждый день читаю, что где-то разбились парень или девушка на мотоцикле. Это небезопасно, Злата!

– Жить вообще небезопасно в наше время.

– Но ты увеличиваешь шансы попасть под машину, гоняя на своем монстре.

– Я аккуратно езжу. И мотоцикл – не монстр, а зайка.

– Но на дороге ты не одна! Есть куча идиотов, которые накупили себе прав и дорогие тачки и гоняют во всю. Ты для них на дороге просто ненужная букашка!

– Ты уже перегибаешь, – вздыхаю и возвращаюсь к старославянскому. Тамара мне мешает, но я не могу сказать ей об этом. Она одна из немногих, кто все еще терпит меня.

– Не перегибаю. Я просто… ладно, делай, как знаешь, – отмахивается от меня, как от назойливой мухи и уходит. Уже через несколько минут я слышу, как закрывается дверь. Смотрю на часы – до моего выхода из квартиры осталось меньше сорока минут, а я все еще ничего не выучила и совершенно не готова к сегодняшнему дню.

Мне дико слышать, что обо мне кто-то беспокоится, волнуется, переживает. Что кто-то не будет спать, пока я не вернусь домой, будет просить прислать номер такси, когда я сяду в машину. Такого никогда прежде не было. Родители всегда сами вызывали мне автомобиль или отправляли на общественном транспорте, если не было времени отвезти самостоятельно. Они никогда не спрашивали, что произошло и почему так дрожит голос. Возможно, думали, что от холода, а не от того, что по пути домой всю дорогу за мной шел какой-то подозрительный тип, и стоило мне ускорить шаг, как он сам начинал идти быстрее. Они никогда не расспрашивали о синяках и ссадинах, им хватало простого «упала». И не было никакой череды вопросов, которая, я уверенна, была бы в голове любого адекватного родителя. Я слышала, как мать беспокоится о младших: когда упала сестра, мать причитала над ней, словно курица-наседка. Когда же падала я, никто даже не замечал. Думаю, причина в том, что я слишком ранний ребенок и не самый желанный. Когда я была маленькая, родители попросту не знали, что со мной делать, а когда выросла, то со мной стало неинтересно. Ведь я взрослая, со своими мыслями, характером, и… чужая.

Я стараюсь не думать о плохом, читаю страницу за страницей, но терпения не хватает. Бросаю книгу в рюкзак, сама одеваюсь и, взяв ключи и шлем, выхожу из квартиры. На улице моросит легкий дождик: не самая хорошая погода для езды, но бывает и хуже. Надеваю шлем, проверяю бензин в баке и, опустив защитное стекло, выезжаю со двора. У нас нет охраняемой парковки, лишь пара десятков парковочных мест во дворе, и свой мотоцикл я оставляю между двумя машинами – новеньким вольво и старенькой тайотой. Я знаю их владельцев, и к тому же это место хорошо просматривается из моего окна. У меня нет возможности хранить свою зайку в другом месте, это мне пока не по карману. Район у нас тихий, спокойный, так что я почти не волнуюсь.

В итоге я решаю не идти на пару по старославянскому. Пишу старосте, что заболела, а сама ухожу на задний двор, сажусь на одну из лавочек и нахожу в ней заначку – упаковку неплохих сигарет и зажигалку с инициалами: «Д.К.» Мило. Беру одну сигарету, закуриваю и прикрываю глаза на выдохе. Теперь, когда я немного отравила себя никотином, мир не кажется таким уж паршивым.

– Я так и знал, что ты тут! – ко мне подлетает Ваня Шнайдери, забрав у меня сигарету, докуривает ее. Морщится, плюется и, потушив, выбрасывает на землю. – Гадость! Как ты их куришь?! Мерзость.

– Нормально, – поправляю капюшон на голове. Ветер поднимается, становится холоднее, и сидеть на улице еще около часа уже не кажется такой привлекательной идеей.

– Снова прогуливаешь?

– Ты ведь знаешь, что я терпеть не могу это, – взглядом окидываю корпус и смотрю на друга. Он улыбается, прячет руки в карманы куртки и ерзает, усаживаясь удобнее. – Была б моя воля, забрала бы документы и вообще не училась бы. Достало.

– Так забери.

– Ты ведь знаешь, что они не отдадут. Отец хочет, чтобы я закончила учебу, получила свой диплом.

– А дальше?

– Я не знаю, что будет дальше. Может, отец устроит меня куда-то или вообще скажет, что я им не нужна, – признание слетает с губ быстрее, чем я могу подумать и забрать свои слова обратно.

– Грустно, – кивает Ваня Шнайдер и, достав из кармана мятный леденец, протягивает его мне, – держи, пососи, станет легче.

– Какой же ты дурак, Шнайдер!

– Какой есть, таким и любите, – смеется и закидывает себе в рот другой леденец.

Мы сидим с ним вдвоем и расходимся лишь тогда, когда становится слышен второй звонок. Закончилась не только пара, но и перемена после нее. Я все еще ничего не ела с утра, живот неприятно ноет, потому я бросаю в рот подаренный леденец и как-то себя отвлекаю. Поем после занятий.

Захожу в аудиторию, сажусь на одно из своих любимых мест – крайний ряд у окна, подальше от стола преподавателя. Беру тетрадку и понимаю, что понятия не имею, какое сейчас у нас занятие. Старославянский я пропустила, а это единственное, что точно было сегодня. Пытаюсь вспомнить расписание, но не получается. Да и телефон сел, чтобы зайти в групповой чат и посмотреть. Потому просто жду, когда откроются двери и я увижу преподавателя.

И каково же было мое удивление, когда вдруг вижу, как входит Каренин. В белой выглаженной рубашечке, черных брюках и темном галстуке, повязанном аккуратно. Он вешает пиджак на спинку стула, аккуратно расправляет плечи и, поправив очки на переносице, смотрит на студентов. Не могу понять, волнуется ли он, но говорит четко, громко и уверенно.

– Добрый день, меня зовут Демьян Ярославович Каренин. Я буду продолжать вам читать курс лекций по дисциплинам «История русской критики» и «Зарубежная литература ХХ века». Практические занятия, увы, не предусмотрены, так что ход построения наших с вами пар будет самым простым – половину занятия материал рассказываю я вам, а другую половину – вы мне. Все более чем просто.

– В теории все просто, – выкрикивает кто-то с задних парт. Я же почему-то слушаю Каренина внимательно и впервые за долгое время действительно вслушиваюсь в то, что говорит преподаватель. Мне не хочется уйти, сбежать или переключиться на что-то другое.

– В практике тоже не бывает сложностей, если все выучить. Поверьте мне… как вас?

– Соловьев.

– По имени, пожалуйста.

– Кирилл.

– Так вот, Кирилл Соловьев, если вы будете посещать занятия, показывать хорошие результаты и быть активным студентом, показывающим заинтересованность в предмете, то у вас не может быть проблем.

– Ловлю на слове! – смеется Соловьев, а мне же впервые жизни не до смеха, потому что Каренин заметил меня. Он смотрит прямо на меня, немного дольше, чем на всех остальных, а после отворачивается к доске и пишет тему сегодняшнего занятия. Мой взгляд скользит по его подтянутому телу, широким плечам и опускается к заднице. Успеваю отвернуться до того момента, как кто-то поймает меня с поличным за подглядыванием. Ничего не пишу, лишь слушаю. Краем глаза рассматриваю Каренина: как он садится за стол, включает презентацию, а после встает и, расхаживая между нами, все рассказывает и рассказывает. В голове не сразу, но что-то щелкает. Я слышу его голос, словно Каренин говорит где-то далеко, потому что наконец-то вспомнила, где я могла его видеть раньше.

Пятая глава

Пять лет назад

Я увлеклась уличными гонками после того, как Олег, сын маминой подруги, который проводил у нас большую часть времени из-за того, что его родители тоже слишком много работали, получил свой первый мотоцикл в качестве подарка за отличные отметки в конце года. Он был старше меня на два года, и впервые сел за руль в двенадцать. Я же смотрела на него со стороны и думала, что когда-то тоже буду такой крутой, как он, и буду гонять.

Когда мне исполнилось пятнадцать, Олег принял участие в гонках за городом. Они были нелегальными, и попасть на них было не так просто: нужно было знать кого-то из участников или быть в их тусовке. Со вторым была проблема, но я знала Олега, и он протащил туда меня. Первые несколько раз я стояла подальше от всех за ограждением и, сжав кулачки, нервно следила за трассой. Затем начала подходить все ближе и ближе, знакомиться с ребятами, друзьями Олега. Их было не так много, человек пять-шесть. Они сами принимали участие в заездах, но выигрывали редко. В основном прикатывали вторыми или третьими, но и этому были довольны. Олег же, которого тут знали как Аро, часто приезжал первым и получал за это неплохие деньги. Родители его никогда не бедствовали, но Олег привык жить на слишком широкую ногу. И, естественно, делал это родительский счет, свои деньги он никогда не тратил: это был его запас на черный день.

Каждый заезд ничем не отличался от других, но я четко помнила один. Погода тогда стояла мерзкая. Дождь лил как из ведра, но гонки не отменяли. Обещали, что в ближайшее время ливень закончится, да и траса была приемлемой. Я краем уха слышала, что все ждут какого-то Локи, для которого это последний заезд. Мне и раньше приходилось о нём слышать, в основном от Олега, потому что он этого Локи боготворил. У Локи и мотоцикл был покруче, и сам он был не пальцем деланный. Дождь вскоре прекратился, трассу подчистили, и ребята заняли свои места, но никто даже не успел пересечь линию старта. Для других все случилось слишком быстро, но я видела все, словно в замедленной съемке. Вдалеке послышался вой полицейских сирен (полиция редко сюда приезжала, но порой наведывалась и устраивала облаву). Все начали разбегаться, прятаться, садиться в припаркованные машины и мотоциклы и уезжать. Я же ждала Олега: он должен был меня забрать, потому что приехала я сюда с ним. Но вместо Олега ко мне подъехал Локи, весь облаченный в черное, лишь на шлеме была пара темно-зеленых и заострённых ушек.

– Садись! – он кивнул мне, показав на место сзади. Понимание пришло не сразу, но я запрыгнула на его мотоцикл, крепко обхватила его руками за пояс и щекой прижалась к его спине. На мне не было шлема, только капюшон куртки, которая насквозь промокла. Я боялась, что нас поймают, и одновременно с этим полностью доверилась Локи. Мы ехали быстро, слишком быстро. Я не смотрела на спидометр, потому что на такой скорости меня Олег точно никогда не катал.

Мы остановились в темной подворотне спального района. Таких в городе у нас была куча, и я понятия не имела вообще, где находилась и как это далеко от дома. Локи, настоящего имени я не знала, сам слез с мотоцикла, покатил его куда-то в сторону, а я пошла следом. Куда еще идти, я не знала. Незнакомец порылся в карманах, достал ключ и открыл дверь старого гаража, около которого мы оказались. Затем закатил внутрь сначала мотоцикл, а после кивнул мне, пригласив внутрь.

Когда Локи включил свет, стало не так жутко. В гараже было тепло, пахло сладким печеньем и мятой, машинным маслом и кожей. Парень поставил мотоцикл у стены, а сам снял шлем и положил его на тумбочку, включил электрический чайник и только потом посмотрел на меня.

– Сколько тебе? – его голос был хриплым, уставшим. Да и сам он выглядел так, словно не спал долгие недели. Его светлые волосы были неаккуратно взъерошены. Под глазами залегли тени, а губы плотно были сжаты в тонкую линию.

– Пятнадцать.

– И какого… почему ты была там?

– С другом приехала, – весь мой разговор с ним был похож на чертов допрос.

– И где сейчас твой друг? – я не знала, что сказать, и лишь пожала плечами. Отвела взгляд и осмотрелась в стареньком гараже, после чего села на потертый диван и поежилась от холода. – Так, ладно. Сейчас выпьешь чай, согреешься, и отвезу тебя домой, поняла? Можешь пока родителям позвонить, чтобы не волновались.

– Поняла, – согласилась я, но никому звонить не пыталась. Родители и так не волновались обо мне, при этом понятия не имея, где я и с кем. Кажется, если я вернулась бы домой далеко за полночь, они этого даже не заметили бы. Пришла здоровой и целой – значит никаких проблем.

Локи на самом деле приготовил чай и даже принес мне одеяло. Я сняла куртку, повесила ее поближе к небольшому обогревателю, который тут работал, а сама закуталась с головой в одеяло. Оно было тёплым, мягким, от него пахло лавандовым кондиционером для белья. Я внимательно наблюдала за парнем, имени которого все еще не знала, и думала: как же так получилось, что я оказалась именно с ним?

– Почему ты забрал меня? – он обернулся и нахмурился, смотря на меня. – Почему не уехал сам, а забрал меня?

– Считай, что сработал синдром спасателя. Не смог оставить девочку одну. Тем более ты понятия не имела, как оттуда убраться. Я так понял, друг твой тебя бросил, смотался сразу же, как только услышал сирены, и про тебя забыл, – почему-то слышать это от человека, которого я почти не знала, было обиднее, чем признать это самой.

– Ты добрый.

– Даже слишком, – тихо пробормотал он себе под нос, но я услышала.

Я молча пила чай, грела озябшие пальцы и не старалась разговорить нового знакомого, хотя очень хотелось. Узнать его имя, где мы вообще находимся и что будет с заездом, который сорвался. Но вместо этого я молчала, пила черный чай и украдкой поглядывала на Локи, в моих мыслях я называла его только так. Он был красивым, чего греха таить. Высокий и широкоплечий, наверняка проводит несколько вечеров в неделю в спортзале, таская гири. Светлые волосы торчали во все стороны, прямой нос делал строгий вид, на подбородке играла небольшая ямочка.

– Прекрати пялиться.

– Я ничего не делаю! – я смущённо отвела взгляд на дно собственной кружки, где лежало несколько листочков чая. Щеки предательски краснели, а все тело окутал непонятный жар. Видимо, я уже согрелась.

– Ты смотришь, – возразил он.

– Тебя это напрягает? – он раскрыл рот, чтобы еще раз возразить мне, но так ничего и не сказал. Лишь посмотрел на меня намного дольше положенного и сделал глоток из своей кружки. Локи сидел напротив меня в небольшом кресле, все его тело было напряжено. Он даже пил так, словно все, что он делает, приносит ему лишь боль и страдание.

Мне хотелось узнать его ближе, понять и, признаю, разговорить. Но все мои попытки заканчивались неловким молчанием.

– Это был мой последний заезд, – тихо сказал Локи, не смотря на меня. Я же сжалась в одеяле, чтобы быть тихой, как мышка, и не спугнуть дальнейший рассказ. – Мне нужно было победить, чтобы запомниться и уйти из всего этого. Но вместо этого я сижу в гараже с какой-то малолеткой и пью чай. Бред!

– Почему последний заезд? – я правда постаралась сделать вид, что его слова про малолетку меня не задели.

– Я поступил в магистратуру. Вряд ли смогу совмещать учебу, работу и езду, слишком тяжело. Да и его, – он бросил мимолетный взгляд на мотоцикл, – я уже продал.