Медленное зажигание

Шестая глава

– Злата! А ну стой, кому говорю! – ко мне подлетает Валя и, обняв меня за плечи, продолжает идти рядом. Приходится подстраиваться под ее шаг, потому что на высоких каблуках идти быстро у нее не получается. – Это правда, что красавчик-стажер будет вести у вас лекции? Девчонки все уши про него прожужжали. Его задница действительно так хороша, как про нее говорят?

– Не знаю, я не рассматривала, – меланхолично пожимаю плечами, понимая, что ещё как рассматривала. Мы спускаемся вниз по лестнице и останавливаемся у гардероба. Я достаю из кармана свой номерок, пока Валя пытается найти свой. В ее сумочке, мне кажется, есть все, что поможет выжить на необитаемом острове и даже прожить там пару лет. В моей же – лишь самое необходимое: влажные салфетки, портативная зарядка и обычная, наушники, паспорт, кошелек с картами и наличкой и одна гигиеническая помада, которая помогает не обветривать губы. Все, список закрыт.

– Как это не рассматривала? Я видела его мельком, но, поверь мне, Злата, там есть на что позалипать! – морщусь от мысли о том, что сама рассматривала Каренина так, как делают практически все на потоке. Как все девочки. Да, я его рассматривала, только никогда и никому об этом не скажу.

– Не интересует.

– А вот и зря! Гросман, он ведь шикарен! И почему у нас ничего не преподает? Всегда мечтала замутить с каким-нибудь симпатичным преподом, но у нас таких нет. Одни только старики да женатики.

– Может, в следующем семестре он переберется к вам?

– Не факт. Василек своего подмастерье никуда не отпустит. Сначала из больничного выйдет, потом в отпуск умотает, а там что-то еще придумает. Так что будет он все занятия вместо нее вести, опыта набираться.

Мы забираем свои вещи и отходим в сторону, чтобы не собирать еще большую очередь. Одеваемся и выходим на улицу, где нас встречает холодный осенний ветер и срывающийся дождь.

– Злат, может, я тебя подвезу? Меня папа должен забрать сегодня, поедешь к нам, поужинаем, фильм посмотрим…

– Спасибо, но я домой. Спать хочу безумно.

По правде говоря, я не хочу сегодня видеть счастливую семью Вали. Ее родители самые обычные: мать работает в продуктовом, а отец – врач на скорой. Живут небогато, вдвоем воспитывают единственную дочь, которая, я уверена, радует их с самого детства. Всякий раз, когда я прихожу к ним домой, слышу, как они ее называют: «Валюша», «милая», «солнышко», «Валечка». И всякий раз моя подруга смущенно им улыбается. Может, она уже и выросла и не хочет, чтобы ее так называли, но и отказать им не может.

Я вот хотела бы, чтобы меня тоже дома ждали и любили. Чтобы обнимали после тяжелого дня, заботились и говорили, что я умница и со всем справлюсь.

Провожаю подругу взглядом и иду в сторону студенческого кафе. Сегодня не моя смена, но домой, несмотря на то, что я сказала Вале, не тороплюсь. Раздеваюсь, надеваю фартук и заменяю на ближайшие несколько часов официантку. Убираю со столиков, принимаю заказы и, когда людей становится значительно меньше и основная масса студентов расходится по домам, ухожу в подсобку. Там получаю свои заработанные деньги, прячу их в карман джинсов. На душе становится чуточку легче. Пока работала, лишние мысли выветрились, и теперь осталось лишь самое важное – учеба, гонки и я. Потому что, кроме меня самой, мне никто не поможет.

– Ты куда думаешь после учебы пойти?

– А хрен его знает, предки куда-то потащат, – слышу, пока одеваюсь. Незнакомые парни сидят за крайним столиком и, переписывая конспекты, переговариваются.

– Меня тоже. В какую-то шарашкину контору сто процентов.

– Плевать, где работать. Главное, чтобы платили сносно.

Я полностью с ними согласна, потому что деньги в наше время творят безумные вещи. За них можно купить все, что пожелаешь.

Все, кроме семьи и любви.

Хотя я видела ситуации, когда девушки встречались с очень взрослыми и очень богатыми мужчинами. Мы как-то спорили об этом с Валей. Она твердила, что это все любовь, я же настаивала на другом. Это иллюзия любви. Мужчина платит за то, что молодая и красивая девочка «любит» его, а она, в свою очерель, получает то, что нужно ей.

Деньги.

Я выхожу из кафе и подхожу к мотоциклу, который все это время стоял на парковке рядом, седлаю его и надеваю шлем. Мне нравится осень, темная и дождливая. Нравится сидеть в своей комнате, перечитывать любимые книги, пить горячий черный чай и смотреть снова и снова все части «Крика». Завожу мотор, осматриваюсь и выезжаю с парковки. Слишком быстро пытаюсь выехать на дорогу, поэтому не замечаю машину, которая сдает назад, чтобы покинуть территорию университета. Она въезжает в меня, и я отлетаю в сторону, слетев с мотоцикла. Если бы не шлем, то я хорошенько приложилась бы головой об асфальт, а так лишь сдираю руки в кровь, когда падаю, и сбиваю колени. Джинсы немного рвутся, и я чувствую, как болят бедра. Наверняка уже утром будут синяки.

Вокруг сразу же собираются зеваки, кто-то даже достает телефон, чтобы все заснять. Из машины выходит девушка и, охая да ахая, осматривает меня. Кто-то советует ей вызвать скорую, кто-то – сразу звонить в полицию.

– Не нужно никому звонить, все в порядке, – говорю я, поднимаясь и отряхиваясь. Тихо шиплю, задевая раны на ладонях. Затем, хромая, иду к мотоциклу, который лежит в стороне, и с трудом поднимаю его. Мы попадали в передряги и хуже. Сразу же думаю о том, что нужно будет отполировать мотоцикл. Но это все потом – сейчас на это нет средств.

– Как же так!

– Сама виновата! Я давно говорила, что эти все мотоциклы нужно запретить!

– Боже, девочка вон как испугалась! Лица на ней нет!

Последнюю фразу одна из женщин в толпе, естественно, говорит не обо мне. Стоит мне убедить окружающих, что все хорошо, как машина, сбившая меня, уезжает, а я медленно откатываюсь с мотоциклом в сторону. Мне нужно передохнуть и только после этого ехать домой. Руки саднят так, что я ничего ими сделать не могу.

Еле как поднимаю защитное стекло и осматриваю ладони еще раз. Прикидываю, что я могу с ними сейчас сделать, и единственный вариант – обработать салфетками. Лучше ничего не придумала.

– Вам не говорили, что в дождливую погоду опасно ездить на мотоцикле? – слышу позади себя и резко оборачиваюсь. Вижу перед собой Каренина. Он в аккуратном пальто и с раскрытым черным зонтиком над головой. Только сейчас замечаю, что погода ухудшилась и снова идет дождь.

– Все было бы нормально, если бы она была внимательнее и смотрела в зеркало заднего вида.

– Но она уехала целой и невредимой, чего нельзя сказать о вас… Злата Гросман, правильно?

– Со мной все в порядке.

– Именно поэтому вы с ужасом смотрите на свои ладони последние пять минут?

– Вам не говорили, что следить за незнакомыми людьми – это как минимум странно, а как максимум неприлично?

– Говорили. Но мы не незнакомые люди, – в груди спирает, и мне кажется, что сейчас он скажет, что узнал меня. Ту пятнадцатилетнюю девочку, которую однажды спас от полиции. Это точно он, я не могла ошибиться. – Вы моя студентка.

Нет, к сожалению. Я снова невидимка, которую не узнали.

– Все порядке.

– Врете вы так же плохо, как знаете мой предмет, – качает головой и разворачивается на каблуках своих туфель, делает несколько шагов в сторону учебного корпуса. – Идемте со мной. Я возьму ключ от медкабинета, и мы обработаем ваши раны. Нельзя, чтобы попала инфекция.

И, не дожидаясь, пока я что-то скажу, он уходит. Быстрым и уверенным шагом, ни разу не обернувшись. За ним захлопывается дверь, и проходит несколько долгих секунд, прежде чем я делаю свой первый шаг. Еще один и еще. Добираюсь до ступеней уже насквозь промокшей. Там, под козырьком кафе, где стояла с мотоциклом, я не попадала под дождь, но сейчас измокла вся. Снимаю шлем и оставляю на стекле следы крови, которые потом ототру салфетками. Вздрагиваю от перепада температуры и иду в сторону медкабинета, который находится в конце коридора на первом этаже. Там уже горит свет, дверь приоткрыта. Я боюсь заходить внутрь, но захожу. Дверь открываю аккуратно, чтобы не испачкать и ее.

Каренин уже хозяйничает внутри. Он достал из шкафчика перекись, бинты и вату, какую-то мазь. Его зонтик стоит в углу кабинета, на вешалке висит пальто, а портфель – на стуле, где обычно сидит наша тучная медсестра.

– Раздевайтесь. Нужно вымыть руки и затем обработать раны, – мягко просит Каренин и взглядом указывает на раковину позади меня.

– Я это все могла сделать и дома.

– Могли бы, – кивает он, – но раз вы пришли, то вам нужна помощь. Так что прошу, прекратите вредничать и дайте себе помочь.

И я сдаюсь. Ставлю шлем на кушетку, рядом кладу куртку, затем мою руки с мылом. Сжимаю губы, чтобы не показать, как действительно это больно. Все ладони в ранах от мелких и средних порезов, руки безумно ноют и горят. После сажусь на кушетку перед Карениным. Он меня терпеливо ждет и никак не торопит. Хочется спросить, как он убедил охранника дать ему ключ от медкабинета, но я молчу. Лишь, словно завороженная, слежу за тем, как он берет вату и перекись, аккуратно наливает её на ранки, вытирает красноватую пену ватой и дует, когда становится неприятно и больно. В последний раз обо мне так заботились, когда мне было лет пять и я упала на детской площадке. Разбила тогда колени и щеку. Бабушка так боялась, что мои родители ее отчитают, что у нее повысилось давление. Но они даже ничего не заметили.

Каренин делает все молча, а я наблюдаю: как он наносит антисептик на руки, растирает мазь, а после бинтует мне руки, чтобы они побыли в покое и туда не попала никакая инфекция. Пока не очень понимаю, как я буду добираться домой.

– Я вас подвезу домой. Сегодня вы, простите, поедете со мной.

– Я поеду сама.

Он лишь отрицательно качает головой и убирает все на свои места. Затем поднимается и одевается, снова берет в руки зонтик и свой портфель.

– Нет, Злата. Я вас подвезу. Может, вы о себе не волнуетесь, но я не хочу мучиться от бессонницы, беспокоясь, как вы доехали до дома и доехали ли вообще.

– Не стоит волноваться обо мне. Я доеду и буду спокойно спать в своей кроватке.

– Нет. Я вас подвезу, и это не обсуждается, – он обходит меня и ждет, когда я заберу шлем и выйду из кабинета следом за ним. Сказать по правде, чувствую я себя сейчас очень странно. Одна часть меня благодарна Каренину, ведь умом я понимаю, что сама не справлюсь, но другая – упирается из последних сил.

Он закрывает кабинет, и мы идем к охраннику вдвоем, чтобы отдать ключ. Там Каренин прощается с мужчиной еще раз, и все так же вдвоем мы выходим на улицу, где погода не стала лучше. Все еще льет дождь, сверкает молния, а по студенческому городку кружат опавшие желтые листья. Иду рядом с Карениным, прижимая к груди шлем. Взгляд бросаю на мотоцикл, который останется тут на всю ночь без меня.

– Не волнуйтесь о нем. Охранник перетащит его на задний двор, там охраняемая парковка для транспорта преподавателей, – словно прочитав мои мысли, говорит Каренин.

Останавливаемся у черного вольво, Каренин открывает мне дверь, и я быстро скольжу внутрь. Сам он обходит машину и садится на водительское место, зонтик и портфель убирает назад, включает печку. Только в этот момент, я понимаю, что все это время на меня не попало ни капли дождя. Не мог же Каренин прикрывать зонтиком не только себя, но и меня? Не мог же?!

– Какой адрес? – у него нет в машине навигатора, как и в тот раз. Я знаю, что город ему хорошо знаком. Называю улицу и номер дома, Каренин кивает. Мы выезжаем с парковки и едем со средней скоростью, останавливаясь на все красные сигналы светофора, уступая дорогу, когда этого требуют правила. Его вождение правильное, я бы даже сказала, идеальное. В салоне тихо играет музыка, что-то из дарквейва, что-то смутно знакомое. За окном бушует непогода, на центральных улицах города пробки.

Мы молчим. Каренин следит за дорогой, держа одну руку на руле, а вторую то на коробке передач, то на коленке. Сама я чувствую себя той же пятнадцатилетней девочкой, которую он подвозил много лет назад. Да, я стала старше, но именно в этот момент я стала той же, неопытной и брошенной, оставленной другом на мотогонках за городом.

– Да, здесь, можете остановить, – говорю я, когда он паркуется во дворе дома. Каренин останавливает машину, но не глушит мотор. – Спасибо, но это было лишним.

– Научитесь принимать заботу о себе, Злата.

– Обо мне не стоит заботиться. Я не маленькая.

– Каждый заслуживает заботы, – качает головой и ждет, пока я покину салон. Мы с ним не прощаемся. Я аккуратно закрываю дверь и плетусь к своему подъезду. Захожу внутрь, выглядываю в небольшое окошко у двери, только так, чтобы меня не было видно, и замечаю, что Каренин смотрит прямо на дверь, за которой я скрылась. Секунда, и он уезжает, так же тихо и аккуратно, как и привез меня сюда.

В голове с десяток вопросов, но я сейчас не хочу ни о чем думать. Хочу только лечь в кровать и уснуть. После случившегося болит все тело, и меньшее, что я могу ему дать – таблетку обезбола и хороший сон.

Седьмая глава

В пятницу после учебы я еду к младшим. Кирилл написал, что родители собираются на какое-то важное мероприятие за городом и вернутся лишь утром воскресенья. Брат и сестра и сами бы справились дома, но Кирилл просит приехать. А ему я не могу отказать. По дороге заезжаю в магазин, забиваю свой рюкзак вкусняшками, которые мы все дружно съедим, пока будем смотреть мультики, оплачиваю все и выхожу на улицу. Навстречу мне идет счастливая молодая семья: отец несет на руках маленькую дочь, целует ее в щеку, в то время как девочка хихикает, а рядом с ними – мама ребёнка, она что-то рассказывает, улыбается и активно жестикулирует. Я вижу взгляд, которым мужчина смотрит на жену и на свою дочку. Вижу и завидую вдвойне, потому что я никогда не была на месте той маленькой девочки на руках у сильного папы и никогда не видела, чтобы на меня смотрели так, словно я – весь мир одного человека.

Выбиваю эти мысли из головы, пока еду домой к родителям. Паркую мотоцикл на том месте, где он стоял раньше, беру шлем и поднимаюсь на нужный этаж. Дверь мне открывают сразу же. Инга сразу же бросается с объятиями, а Кирилл подходит немного позже. Я скучаю по ним. Я была бы рада и дальше жить рядом, слышать смех сестры и болтовню брата, но младшие идут в комплекте с родителями, а с ними у меня никогда не станут отношения лучше, чем уже есть сейчас.

– Ты что-то вкусненькое купила, да? Я чувствую! – Инга тянется к моему рюкзаку, но ее останавливает нравоучительный тон старшего брата.

– Сначала суп, козявка. Потом все остальное.

– Злата, скажи ему! Он меня обзывает! – Инга возмущенно топает ножкой, хмурится, и в ее мимике я без проблем узнаю мать.

– Так, решим эту проблему позже. Сейчас – суп, – хлопаю в ладоши и отправляю всех в кухню. В раковине стоит одна пустая тарелка, другая – с супом на столе. Инга нехотя садится на стул и, выражая всеобщее негодование, медленно ест. Я же пока ставлю чайник и краем глаза замечаю, что моей кружки нет там, где стоит вся посуда. Кирилл достает ее с верхней полки и вручает мне. Я не спрашиваю, почему она стоит там, а брат тактично молчит.

– Ты побудешь с нами до воскресенья?

– Да, у меня никаких особо планов и не было на эти выходные.

– Круто, – говорит Кирилл, а Инга лишь кивает с набитым ртом. Она ест, а это уже успех. Как-то Кирилл жаловался, что сестра отказывается есть нормальную еду и балуется только печеньем и теми завтраками, которые привозит мама из дорогих ресторанов. Была бы сейчас жива бабуля, она пришла бы в дикое негодование. Бабушка всегда готовила все сама. В доме были полноценные приемы пищи, обед из трех блюд, и каждый день меню, если можно назвать это так, было новым. Мы никогда не ели то, что было приготовлено вчера. Бабуля занималась готовкой ежедневно: это ее успокаивало. В основном ели мы с ней вдвоем, так как родителей не бывало дома днями, да и в те дни, когда они возвращались с работы раньше обычного, семья не собиралась полным составом за одним столом.

Бабушке удалось собрать нас всех вместе лишь однажды, но для этого ей пришлось умереть.

Инга бабулю не помнит, у брата же остались какие-то смутные воспоминания. У меня есть несколько фотографий в съемной квартире и видео, где я маленькая нашла камеру и кое-как снимала себя, бабулю и ее оренбургский пуховый платок. Теплый и пахнувший ее духами – чайной розой и сладкими пирогами.

После так называемого ужина мы садимся в гостиной, расставляем тарелки с конфетами и зефиром, миски с тремя видами попкорна, кружки с ароматным чаем и какао, и включаем мультики. Смотрим, шутим и тихо переговариваемся. Инга засыпает у меня на руках, когда заканчивается третий мультик. Она что-то сонно бормочет и тихо сопит, уткнувшись носом в мою шею. Отношу ее в кровать, а сама возвращаюсь обратно в гостиную к брату и замираю в коридоре напротив семейного портрета, который родителям подарили несколько лет назад. Родители улыбаются, Инга сидит на коленях у папы, Кирилл стоит рядом с мамой, положив руку на ее плечо, а мать, в свою очередь, положила ладонь сверху на руку Кирилла. Я же стою позади, чуть в стороне. Кажется, этот портрет подарили на день рождения отцу его коллеги. Тогда я услышала разговор двух женщин, которые, не стесняясь, обсуждали, что я не родная дочь родителям, а, скорее всего, меня удочерили, или я ребенок от первого брака одного из родителей. Забавно. Как и то, что я их родная первая дочь. Просто… родилась не в самый подходящий момент. Меня удивляет, что портрет висит на том же самом месте, что и раньше, было бы логичнее его перевесить или вовсе убрать.

В гостиной все так же сидит Кирилл. Он добавил нам чая, сделал громкость телевизора меньше. Я понимаю, чего он ждет и хочет, и я не сопротивляюсь. Мы так разговариваем каждый раз, когда я приезжаю.

– Почему ты не можешь бывать у нас чаще?

– Ты знаешь почему.

– Знаю, – недовольно вздыхает и откладывает на стол миску с попкорном, которую все это время держал на коленях. – Просто я не понимаю, Злат. Почему так? У нас ведь хорошие родители, добрые, понимающие. Почему у вас все так… сложно?

Потому что я не совсем хороший ребенок для них.

– Так порой бывает, – обнимаю брата за плечи, целую его в макушку. Он пытается отстраниться и возразить сначала, но в итоге сдается. Он мой младший брат. И пусть ему родители дают больше любви и заботы, чем мне в его годы, я на него не злюсь. Лишь радуюсь, что ему повезло сильнее, чем когда-то мне.

Спать мы ложимся поздно, говорим до полуночи, смотрим один старый ужастик и так и засыпаем в гостиной среди зерен попкорна и фантиков от конфет.

Последующие два дня я могу смело назвать своими любимыми. Мы готовим пасту с морепродуктами по видео из интернета, играем в приставку и катаемся на качелях во дворе. Много говорим, смеемся и шутим. Делаем кучу фотографий и видео, которые я точно буду пересматривать, оставшись одна, потому что, покинув родительский дом, я буду лишена своих младших. Возможно, я отвратительная старшая сестра, но я не смогу терпеть безразличие родителей только ради младших брата и сестры.

Не смогу.

Уезжаю в воскресенье после обеда, оставив приготовленный ужин и вовсе не идеальную чистоту квартиры. Простительно, ведь скоро придет женщина, которая убирает родительскую квартиру, и наведет порядок, к которому они привыкли. Еду по полупустым улицам города, давлю на газ и сдерживаю себя, чтобы не закричать от боли. Мне не хочется уезжать, но я сама приняла решение жить отдельно и строить свою жизнь самостоятельно. Точнее под чутким руководством матери и отца: я могу делать все, главное, чтобы это не позорило их честное имя.

Вернувшись в квартиру, натыкаюсь на пустоту. Моя соседка уехала к своему парню, о чем твердит записка на холодильнике. Он у нас пустой, если не считать банки йогурта, пакета картошки и бутылки вина, закрытой, потому что штопора у нас нет, да и повода выпить тоже.

За окном снова гремит гром, сверкает молния, и я, взяв пижаму и чистое полотенце, ухожу в ванную, где нахожусь непростительно долгое время. Принимаю горячий душ, натираю себя мочалкой так сильно, словно хочу стереть кожу с себя. Выхожу свежей и отдохнувшей, а еще пахнущей персиком. В последнее время мне нравится этот запах. Ложусь на кровать, беру первую попавшуюся книгу с полки и включаю музыку, чтобы послушать ее в наушниках.

Читаю страницу за страницей, полностью погрузившись в книгу. Её сюжет захватывает. Главная героиня потеряла память, а герой притворяется ее любящим парнем, заботится о ней, потому что любит так сильно, что сходит от этого чувства с ума. Лучше уж совсем не любить, чем так.

Засыпаю с книгой в руках, и впервые за долгое время мне снится сон. Я вижу Каренина, он рассказывает какую-то тему, а перед ним только я. Каренин что-то пишет на доске, повернувшись ко мне спиной, а я, наплевав на правила приличия, пялюсь на его задницу. Как и сказала Валя, она действительно прекрасная. Не знаю, занимается ли Каренин в зале, но на него без одежды точно хочется посмотреть. Он все говорит и говорит, пока я рассматриваю его тело.

– Насмотрелась, Гросман? А теперь ответь мне на простой вопрос: как мы будем сдавать экзамен? – он резко поворачивается. Его голос слишком громкий, а взгляд направлен точно на меня.

Я подрываюсь, подскакиваю на кровати и резко вынимаю из ушей наушники, книгу роняю на пол. В комнате темно, по окнам размерено стучат капли дождя. Прижимаю ладонь к колотящемуся сердцу и встряхиваю головой, пытаясь отогнать сон.