Чистый разум

Дверь подъезда захлопнулась за спиной Деклана с глухим стуком. Она отрезала его от разгромленного праздника, сломанных жизней и доверия, которое уже не вернуть. Он почти бегом спустился к машине, спотыкаясь на ровном месте. Тяжело рухнул на водительское сиденье, с силой захлопнул дверь, пытаясь отгородиться от всего мира стальным кузовом.

«Беги. Просто беги, как последний трус», – звучало в голове.

Пальцы впились в руль, кожа на костяшках побелела. Но физическая боль не заглушала гул в голове. Среди звона стоял грохот захлопнувшейся двери. В памяти все еще доносились приглушенные крики – голос Кевина, хриплый и недоверчивый, и истеричный, обвиняющий тон Ланы.

«Она первая… Потянулась ко мне…», – мысль была ядовитой, как змея, ища лазейку, чтобы спрятать вину. Он провел рукой по губам, по-прежнему ощущая ее вкус – горький от слез, соленый от отчаяния, сладкий и пьянящий. Сердце колотилось, пульсируя горячей волной в самых потаенных уголках тела. Напомнило о животном, запретном возбуждении, которое он испытал несколько минут назад: смесь триумфа и стыда, от которого хотелось выть.

Внезапное движение в зеркале заднего вида заставило его вздрогнуть. Из дома выбежала Лана. В холодном свете фонаря ее фигура казалась хрупкой. Не глядя по сторонам, с лицом, искаженным болью и яростью, она метнулась к машине. Рывком завела, и с пронзительным визгом шин исчезла в темноте ночи, словно призрак.

«Догнать? Объясниться? Упасть перед ней на колени, умолять о прощении или, наоборот, требовать, чтобы она была его?» – Деклан потянулся к ключам, но рука замерла. Он чувствовал страх и понимание, что все рухнуло. Встречаться с ней сейчас – как подлить масла в огонь. Она в ярости, она вне себя. Он сглотнул ком в горле и откинулся на сиденье, закрыв глаза, пытаясь успокоить внутренний хаос.

«Может, вернуться к Кевину? Сейчас, пока не поздно? Упасть на колени, попытаться поговорить, объяснить, что это не просто минутная слабость, не просто похоть, что это… любовь? Та самая, что годами разъедала его изнутри?»

Горькая усмешка исказила его губы. Бесполезно. Слишком поздно. Он сам поджег мосты.

Несколько минут Деклан сидел в тишине, пока она не стала давить на него, и резко повернул ключ зажигания. Единственное место, где он мог найти Лану, – их общий дом. Она могла поехать за сыном. Она обязана быть там. Деклан рванул с места, вдавив педаль газа с отчаянной яростью, пытаясь убежать от себя, от последствий, от правды, которая уже дышала ему в спину ледяным дыханием.

***

Городские огни мелькали за окном, сливаясь в яркие полосы ядовито-желтого и кроваво-красного цвета. Он гнал машину, почти не глядя на дорогу, давил на газ, словно пытался убежать от самого себя и того, что произошло. Внезапно его внимание привлекло необычное скопление машин на обочине.

Знакомая до боли машина лежала в кювете. Перед был смят, словно бумага. Холод сжал его грудь, вытесняя воздух. Он резко затормозил, машину занесло. Выскочил из машины, даже не заглушив мотор, и достал телефон, чтобы вызвать экстренные службы.

С каждым шагом по мокрому, блестящему асфальту холод внутри нарастал, превращаясь в леденящий ужас. Форма, цвет… Нет. Не может быть. Ноги стали ватными, земля поплыла под ногами, заставляя его схватиться за крыло машины, чтобы не упасть.

Это была ее машина.

– Нет… НЕТ! – вырвался из его горла крик, хриплый, нечеловеческий, похожий на вой раненого зверя. Он бросился к водительской двери, отчаянно пытаясь найти опровержение. Лобовое стекло было покрыто густой паутиной трещин, а за ним… Он увидел ее склоненную голову, темные волосы, слипшиеся от подсохшей крови на виске. Лицо было бледным и безмятежным, как у спящей.

– Лана… ЛАНА, РОДНАЯ, ОТКРОЙ ГЛАЗА! – он обеими руками рванул дверь, но она не поддавалась, заклинившая от удара. Тогда он стал бить по стеклу кулаками, не чувствуя боли, только отчаяние и страх. Стекло треснуло, зазвенело, и только когда кровь заалела на его костяшках, он смог проломить себе путь. Просунув руку в дыру, он нащупал ее холодную, как лед, щеку и перевернул руку, ища пульс. Но под его пальцами была только мертвая тишина. Никакой пульсации. Только неподвижность и холод.

Ее больше не было. Воцарилась тишина, страшнее любого крика.

«Райан».

Мысль ударила его, как обухом по голове. Он споткнулся, почти упал, обежал машину и замер, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Маленькое тело в новом праздничном костюмчике, нарядном и теперь безнадежно грязном, лежало в траве, отброшенное чудовищной силой. Мальчик был еще жив. Его грудь судорожно вздымалась, издавая хриплые, прерывистые звуки. Из уголка рта текла алая кровь.

Деклан рухнул на колени рядом с ним, аккуратно, чтобы не причинить больше боли, взял маленькую, безжизненную ручку в свою окровавленную ладонь.

– Держись, сынок, – его голос срывался на шепот, слезы текли по лицу, смешиваясь с дождем и кровью. – Держись, пожалуйста, скоро помощь прибудет… Я здесь… Не закрывай глаза… СМОТРИ НА МЕНЯ!

Но Райан уже не видел его. Стеклянный, невидящий взгляд мальчика был устремлен в ночное небо, в бесконечную, равнодушную темноту. С каждым хриплым, всё более редким вздохом его маленькие, разбитые легкие теряли жизнь. Деклан гладил его по волосам, беззвучно шепча слова утешения и надежды, которые не могли остановить неизбежное. Он сидел, не в силах пошевелиться, пока не прибыла скорая. Медики констатировали смерть и накрыли два бездыханных тела одинаковыми белыми простынями. Деклан смотрел, как их увозят, и в его душе воцарилась мертвая, оглушительная тишина. В ней навсегда осталось лишь эхо его отчаянного крика и хриплое дыхание умирающего ребенка.

***

Похороны прошли в холодный, серый день, когда само небо казалось охваченным горем. Воздух был тяжелым и влажным, давил на плечи пришедших. Кевин не позвонил и не пригласил Кортексов попрощаться с Ланой и Райаном. Но Деклан не мог остаться в стороне. Он стоял в отдалении, его черный костюм сливался с толпой. Каждый мускул его тела был напряжен. Айлин, сжав его руку своей холодной, почти ледяной ладонью, перед выходом сказала: «Мы должны быть с ним в этот день. Он потерял всю свою семью. Он не должен быть один».

Они подошли к дому, где некогда царили смех и радость, а теперь витал запах увядших цветов и приглушенных голосов. Кевин стоял у порога, принимая соболезнования, но выглядел неестественно прямо. Его взгляд, пустой и безжизненный, скользнул по Деклану. В этот момент что-то в Кевине надломилось. Его тело, до этого застывшее, вдруг напряглось, как у зверя. Пальцы сжались в кулаки.

– Ты… – голос Кевина был низким, хриплым, едва слышным, но от этого еще более угрожающим. Он сделал шаг вперед. – Как ты смеешь быть здесь? Как ты смеешь приходить к ней?

– Кевин, я… – Деклан попытался найти слова, но язык не слушался.

Не успел он договорить, как Кевин с яростью ударил его по лицу. Удар был сильным, звонким. На мгновение воцарилась тишина. Деклан отшатнулся, едва удержавшись на ногах. Его губа была разбита, в ушах стоял оглушающий звон.

– Это твоя вина! – закричал Кевин, его голос сорвался на крик. Его лицо исказилось гримасой ненависти. – ТВОЯ!

– Кевин, что происходит? Ради всего святого! – Айлин бросилась между ними. Ее глаза, полные слез, метались от мужа к Кевину.

– Спроси у него! – Кевин трясущимся пальцем указал на Деклана. – Спроси у своего мужа! Спроси, с кем он был, пока я выбирал торт для сына! Спроси, как он трахал мою жену в день рождения нашего ребенка! В нашем доме! В нашей спальне!

Айлин задохнулась, как от удара. Ее лицо побледнело, она отшатнулась. Рука потянулась к горлу, пытаясь сдержать крик. В ее глазах застыло потрясение, но за ним скрывалось нечто большее – крушение всего, во что она верила: брака, дружбы, любви.

– Замолчи! – прошипел Деклан и зажал Кевину рот ладонью. Его глаза метались по сторонам: он боялся, что кто-то из гостей услышит их разговор. Репутация, карьера, семья – все рушилось в одно мгновение.

Кевин с отвращением отбросил руку Деклана.

– Вон из моего дома! – проревел он. Его голос, полный боли и гнева, сотрясал стены. Он направил палец на Деклана, словно оружие. – И чтобы я тебя больше никогда не видел! Ты для меня мертв! Убирайся туда же, куда и Лана! К черту вас всех!

Кевин развернулся и скрылся в спальне, яростно хлопнув дверью.

Деклан не мог выдержать взглядов гостей, полных осуждения, и пустоты в глазах жены. Он схватил Айлин за локоть и потащил её прочь из дома, из жизни, которую уничтожил своей слабостью.

Кевин остался в спальне один. Дверь закрылась, отрезав его от внешнего мира. Он сполз по стене на холодный пол и просидел там до ночи, не удосужившись попрощаться с гостями, не отвечая на звонки, не выходя из дома и не касаясь еды. Он просто существовал… точнее, перестал существовать.

Кевин знал, что в его отсутствие управление корпорацией перейдет к его заместителю, Гейджу Токсу. И он позволит этому произойти.

Гений индустрии, муж и отец, Кевин Сайфер просто исчез. Он растворился в тишине, где не было ни прошлого, ни будущего, ни смысла. Перед глазами стояло белое покрывало на двух маленьких гробах, а в горле застрял леденящий душу вопль.

***

Машина медленно подъехала к их дому – холодному и бездушному, как склеп. Айлин молча сидела рядом, глядя в окно. Деклан, с горящим лицом и пустотой в глазах, заглушил двигатель.

Когда дверь дома за ними закрылась, в прихожей повисла тишина. Айлин первой нарушила ее, тихо просив:

– Это правда?

– Не сейчас, Айлин, – мрачно ответил Деклан, снимая пальто.

– НЕ СЕЙЧАС?! – голос Айлин сорвался на крик, эхом пронесшийся по гостиной. Она схватила его за руку. – Ты спал с Ланой? В день рождения ее сына?

– Да! – рявкнул он, наконец взорвавшись, сбрасывая ее руку с себя. Вся ярость, вина и отчаяние нашли выход. – Да, я был с ней! Я любил ее! Всю жизнь! А тебя… – его взгляд, полный презрения, скользнул по ней с ног до головы, – тебя я никогда не любил.

Айлин отшатнулась, как от удара. Слово «никогда» повисло в воздухе, словно отравленное лезвие.

– Что? – прошептала она, не веря своим ушам.

– Ты слышала, – горько сказал он, пытаясь успокоиться. – Ты была для меня… удобным вариантом. Ты была тихой, неприметной, всегда рядом. Я женился на тебе, потому что завидовал Кевину и Лане, их идеальной семье. Я хотел быть как они! Но ты… – он горько рассмеялся, – ты могла дать мне только жалкую пародию на то, что было у них!

– Так ты просто использовал меня? – ее голос дрожал, но в глазах пылала ярость. – Я ведь думала, ты просто не умеешь проявлять чувства. А ты… ты пользовался мной и моими чувствами!

– Использовал? – его лицо исказилось от ненависти. – Да! Я использовал тебя! Я презирал твою покорность! Ты всегда говорила «все хорошо, Деклан». Ты ходила за мной тенью, терпела мое равнодушие, мои ночи в лаборатории. У тебя не было ни гордости, ни характера! Ты даже не нашла в себе сил уйти от человека, которому на тебя наплевать!

Каждое слово ранило, как нож. Айлин дрожала, дыхание стало тяжелым и прерывистым.

– Ты понимаешь, почему я терпела? – тихо спросила она, но голос сорвался на крик. – Я любила тебя, идиот! Верила, что однажды ты изменишься, что я смогу изменить тебя и влюбить также сильно, как это делала я! Надеялась, что ты увидишь меня настоящую!

– Настоящую тебя? – он фыркнул. – Кто ты, Айлин? Тихая серая мышка, лучшая подруга, всегда на вторых ролях. Даже с Ланой ты была в ее тени! В моей жизни ты была просто фоном!

Эти слова стали последней каплей. Айлин закричала, выплеснув боль, унижение и годами сдерживаемую ярость. Она бросилась на кухню, Деклан последовал за ней.

– Ненавижу! – закричала она, схватив первую попавшуюся тарелку и швырнув в стену. Фарфор разлетелся на осколки. – Ненавижу! – еще одна тарелка полетела в его сторону, но он успел увернуться. – Я проклинаю день, когда согласилась выйти за тебя! Проклинаю нашу жизнь! Проклинаю тебя!

Айлин крушила все вокруг: посуду, хрусталь. Осколки их фальшивой жизни устилали пол. Слезы текли по ее лицу, но в них была не слабость, а сила накопленного отчаяния.

В этот момент в дверях спальни появилась маленькая Сайрин. Няня, с которой ее оставили родители, ушла перед их возвращением, оставив Сайрин мирно спящей в кроватке. Крики разбудили ее. Она стояла в белой ночной рубашке, с куклой в руках, большие глаза были полны ужаса. Никто не замечал ее. Ее губки беззвучно дрожали, по бледным щечкам текли тихие слезы. Она не плакала, как мать. Она просто наблюдала, как рушится мир вокруг нее, и в ее детской душе поселился холодный, немой страх.

Увидев дочь, Деклан застыл. Но было поздно. Айлин обессиленно опустилась на пол среди осколков. Ее рыдания стали тихими и безнадежными. Она обхватила себя руками и тихо повторяла:

– Проклятье… Как же я ненавижу…

Деклан отвернулся и вышел из дома, оставив Айлин одну в разгромленной кухне, а маленькую девочку – в дверном проеме, где она больше никогда не будет чувствовать себя в безопасности.

***

Его ноги сами привели к знакомому зданию – личной лаборатории университета. Он автоматически провел ключ-картой, щелкнул замок, и тяжелая дверь открылась, впуская его в царство порядка.

Внутри воздух был прохладным, с легким ароматом озона от работающих серверов, сладковатым запахом изопропилового спирта и едва заметной пылью старой бумаги. Здесь не было хаоса чувств, разбитого фарфора и криков. Здесь царила железная логика, формулы всегда сходились, а химические реакции подчинялись предсказуемым законам. В отличие от бури, выворачивающей его душу наизнанку.

Он запер дверь, повернув ключ до характерного щелчка, отрезав себя от внешнего мира. Только тогда, прислонившись к холодной металлической поверхности, Деклан позволил себе медленно опуститься на пол. Спина съехала по гладкому металлу, голова упала на колени. Из груди вырвалось тихое, надрывное рыдание.

Он плакал, как обезумевший ребенок: плечи тряслись, тело изогнулось в судороге. Слезы, горячие и соленые, текли по лицу, оставляя темные пятна на дорогой ткани брюк. Он плакал по Лане – ее запаху, теплу кожи, взгляду в момент забвения. По Кевину – годам дружбы, доверия, совместных побед, которые он разрушил одним движением. И больше всего по себе – тому, кто верил в свою порядочность. Этого человека больше не было. Он умер в гостиной под взглядом лучшего друга.

«Как… как же больно…» – его сознание разрывалось. – «Почему так невыносимо? Почему я не могу выключить это? Вырвать раскаленный шар из груди и выбросить в небытие?»

Его лицо было мокрым и опухшим, взгляд затуманен слезами. Он посмотрел на стену с формулами и графиками. Разум, отточенный десятилетиями научных поисков, продолжал искать выход. В этом хаосе отчаяния родилась мысль.

– А ведь можно… – прошептал он хрипло. – Найти вещество. Нейромедиатор, катализатор… который смог бы стереть боль. Не лечить, не притуплять – это слишком медленно, ненадежно, по-человечески. А именно стереть. Как ластиком по грифельной доске. Сжечь нейронные связи, где живет эта боль.

С трудом поднявшись на ноги, он подошел к окну, выходящему на ночной город. Тысячи огней мерцали внизу, как холодные звезды. За каждым окном – он знал – тлела своя трагедия, свой ад, невыносимая боль.

«Если бы такая вещь была у меня сейчас… – он сглотнул ком в горле. – Я бы выпил ее до дна. Я бы стер этот вечер. Ее запах, прикосновения, вкус губ… Стер бы лицо Кевина – смесь шока, боли и презрения… Забыл бы день, когда впервые увидел ее улыбку. И… – дыхание перехватило, – и кровь его сына на своих руках».

Мысль робко вспыхнула в темноте, превращаясь в навязчивую идею. Она стала его спасением.

«Я такой не один, – его взгляд скользил по огням города. — Все убегают от боли. Кевин прячется в работе. Лана… нашла убежище у меня. Все ищут защиту. А что, если я ее создам? Не просто лекарство, а нечто большее. Ключ к клетке, где томятся воспоминания. Абсолютную защиту.»

Он отвернулся от окна и стал бесцельно ходил по лаборатории. Пальцы касались пробирок, колб, микроскопов. Эти инструменты стали продолжением его самого.

– Если представить… – шептал он с болезненным восторгом. – Человек переживает ужас. Авария, потеря, предательство. И вместо того чтобы годами носить эту рану, он приходит ко мне. Я даю ему чистый лист. Не через мучительную терапию, не через алкоголь или саморазрушение. Одной инъекцией. Я могу… освободить его от самого себя.

В хаосе мыслей появилась надежда.

«Это милосердие, – убеждал он себя. – Высшая форма. Избавление от бессмысленных страданий, которые губят. Я не палач, о нет. Я – целитель душ».

Он взял маркер и начал писать на доске. Сначала неуверенно, потом все быстрее. Формулы, соединения, схемы воздействия на память.

– Я смогу это сделать, – прошептал он с огоньком одержимости. – Я найду способ. Назову это «Элизиум». Место, где нет боли. И те, чье время боли истекло, смогут перевернуть их и начать с чистого листа.

В этой ночи, среди слез и отчаяния, родилась не просто гипотеза. Зародилась мечта – о вмешательстве в человеческую душу. И он видел себя спасителем, который избавит мир от боли.

Под утро он вышел из лаборатории. Изможденный, с дрожащими руками. Но в его глазах горела решимость. В кармане лежал смятый клочок бумаги с первыми набросками. Он нес не просто идею. В мир шло семя трагедии, завернутое в блестящую обертку благородного намерения.

Примечания