Медведи

Вступление. Пора просыпаться

Никак не могу привыкнуть к своей новой внешности. Вот уже шестой месяц подряд жутко вздрагиваю после того, как только случайно удаётся увидеть себя в отражении ледяных стен. Стал похож на сугроб снега – какой-то уродливый, неровный, покосившийся сугроб. И при любых попытках выразить какие-либо эмоции, кажется, что я лишь строю неприятные рожи. Да дело в том, что рожа-то получилась изначально неприятной, и тут уж ничего не поделаешь, как ни старайся. Только людей пугать – благо уже некого.

Вы спросите – куда же они подевались, люди эти. А я отвечу – убежали прочь. Скрылись с планеты Ледышка в один чудесный миг, оставив тут меня наедине с надоедливой зимой и мирно дрыхнущими медведями. И сбежали-то люди лишь только благодаря какой-то нелепой выходке их собственного Императора, а по совместительству – сумасшедшего учёного по имени Заиц.

Придумал этот Император, а заодно – учёный, чудовищную машину. И с тех пор, как он изобрёл её и принялся испытывать на своих подданных, вся эта неразбериха и сформировалась в одну глобальную непонятку.

А ведь машина Заица ничего слишком криминального и не делала. Она просто узнавала. Узнавала людей – жителей планеты Ледышка – и более ничего.

Да, я забыл сказать, что все Ледышковцы или Ледышкавчане – не знаю, как правильно называть их – все без исключения, люди творчески повёрнутые на голову, а оттого – чрезмерно гордые и неисправимо ранимые. Они постоянно сочиняли какие-то оды, хвалебные песни и послания в адрес своей несчастной планеты, а заодно – соплеменников, да и вышеназванного Императора тоже. И, конечно же, каждый творец чтил своё творение больше себя самого, а потому никогда не раскрывал собственного имени. Так и продолжалось на протяжении многих веков. Скромно парили среди аборигенов их безымянные баллады, превращаясь постепенно в народные песенки и сказания, которые как-либо критиковать просто ни у кого рука не поднималась.

И продолжалось бы всё так спокойно и мирно ещё много веков, не придумай вышеназванный Император вышеназванную машину. Вся суть изобретения Заица была в том, чтобы как раз таки узнавать авторство этих якобы «народных» творений. И не просто узнавать – а распознавать сочинителя по степени ошибок и нелепостей, которые были допущены им в собственном сочинении. Несложно догадаться, как сильно пошатнулось и без того ранимое самомнение Ледышковцев, после того, как каждый из них был распознан машиной Заица. Из прежде талантливых анонимов они превратились во вполне конкретных бумагомарателей. Их разочарованию в себе самих, конечно же, не было предела. И вот однажды все обитатели Ледышки, все полторы тысячи человек, дружно захватили космопорт и в один миг покинули родную планету, скрывшись в неизвестном направлении.

На разрушенной стене космопорта Ледышковцы оставили лишь одно четверостишие, которое и объясняло всё:

Да уж, талантливо, аж дрожь по телу…»

Хотя, нет, о чём это я. Не могу я больше чувствовать ни дрожи, ни холода. Потому что я остался не улетел.

Кстати говоря, хвалебные оды в адрес Ледышки я тоже сочинял, и причём – не очень-то и убогие. Хотя я вовсе и не уроженец этой планеты. Потому, в отличие от аборигенов, скромничать не собирался, а, даже, напротив, с великой радостью раскрыл бы своё авторство. Но…, как-то случая не представилось.

И машина Заица, если честно, сразу же распознала меня, перечислив все мои ошибочки и ляпы в тексте многостраничного отзыва. Да только не придал я этому факту совершенно никакого значения, и, вместо того, чтобы хвататься за голову, рвать последние волосы – именно так поступали коренные жители – просто отправился спать.

А вот когда проснулся и обнаружил – далеко не сразу – то, что никого человекоподобного на планете не осталось, можно было бы и запаниковать. Но я почему-то не стал. Наверное, потому, что сам перестал быть человеком. Да-да, только увидев тем утром своё отражение в зеркале ледяных стен, я мог бы ужаснуться – на меня глядела слишком неприятная рожа, которая ни при любом условии не могла бы показаться симпатичной. А сам я стал похож на покосившийся сугроб снега – какой-то большой, нелепый и непонятный.

Как это могло произойти? Ведь засыпал-то в человеческом обличии. Потом уже я обнаружил, что куда-то пропал мой талончик на льготную реинкарнацию, и почти догадался о том, что произошло. Я переродился – импульсивно и необоснованно, но кто стал инициатором такой моей перемены тела – догадаться не мог, как ни старался. Но спустя время я всё-таки узнал – от кого, пока умолчу – в чём был смысл такой подставы. Оказывается, местный климат почему-то напрямую связан с настроениями и ощущениями аборигенов. И в тот момент, когда все жители покинули планету, на ней воцарилась столь морозная зима, что человеческий организм просто не смог бы её перенести. Потому-то у меня каким-то чудом и случилось перерождение, превратив меня в существо грустное и одинокое, зато способное выжить во время любых холодов.

Однако же, сам по себе талончик не смог бы сработать. А, значит, кто-то помог. Но кем был этот «кто-то»? Сам Император? Ибо на корабле со сбежавшими аборигенами его точно не было, иначе бедного сумасшедшего учёного просто бы порвали на мелкие кусочки. Вряд ли. Хотя всё может быть. Ведь вживую этого самого Заица совершенно никто и никогда не видел. Вывешивали его портреты в кабинетах и коридорах, но сам Император, по чьим-то словам, с людьми встречаться не мог, благодаря какому-то удивительно редкому виду аллергии. Мог бы учёный скрыться с планеты самостоятельно, в одиночку? Вполне мог. Но мне почему-то хотелось верить в то, что хитрющий Заиц прячется где-то совсем недалеко, и злорадно посмеивается надо мной.

Но сам я не переживал. С тех пор, как я превратился в покосившийся сугроб с неприятной рожей, я почему-то совершенно разучился переживать, нервничать или волноваться. Зажил новой жизнью, слишком простой, спокойной и необязательной. У меня появилось много времени, и потому я засел в скрипучих залах заледеневших библиотек и принялся изучать подробности местного творчества. Было совсем неинтересно – аборигены сочиняли лишь хвалебные оды, на удивление глупые и однообразные.

Хотя однажды я наткнулся на четверостишие, которое дало мне надежду вернуть на планету Ледышка весь её народ. Стишок был написан заместителем министра по жизнелюбию и опубликован, как незначительное примечание к «Трактату о существовании», выполнявшему на планете роль Свода Законов. Так вот, четверостишие гласило следующее:

Я, конечно, слегка поморщился от подобных рифм, однако явственно понял, что мне нужно делать. А именно – будить Медведя.

О том, что на планете обитали ещё какие-то животные, кроме собачек и кошечек, которых заботливые Ледышковцы прихватили с собою на корабль, я не знал. А вот, значит, и были. И ни кто-нибудь, а именно Медведи – мощные и грозные вестники весеннего возрождения.

Ведь должна была наступить уже Весна, давно уж как должна была. Солнце надрывалось из последних сил, пытаясь послать на планету достаточную порцию жарких лучей. Но сама Ледышка игнорировала тепло, принимала и, казалось, проглатывала солнечные лучики, оставаясь по-прежнему холодной и неприступной. С полной уверенностью я мог сказать, что весна давно уже пробудилась, но при всём этом – Зима не собиралась отступать. Всё вокруг горело, ослепляло ярким светом, и по-прежнему дышало холодом.

Мне-то было безразлично – наступит ли тепло или нет, вернутся ли Ледышковцы или нет, но всё-таки я решил, что будет правильнее, если тепло наступит и аборигены вернутся.

Бродя по густым, заваленным искрящимся снегом лесам, я пытался отыскать Медведей, старательно завывал свои тоскливые песни, хрустел ветками и стволами, однако никто и не собирался просыпаться.

И вот однажды, когда я практически потерял уже всякую надежду, то вдруг заметил, что в одной из ледяных стен наряду с моей неприятной рожей отражается весёлое веснушчатое личико…

– Травка? Леди Травка?! – внезапно узнал я девчонку, которая как-то, когда я ещё не покинул Землю, пыталась перевернуть на моей родной планете всё с ног на голову. И, честно говоря, у неё почти это получилось. Однако мне показалось, что девчонка ни капельки не повзрослела, хотя миновало уже несколько десятков лет с тех пор, как я видел её в последний раз.

– Васьликс? – скромно улыбнулась девчонка. Она так и не научилась правильно произносить моё имя, – я тебя тоже сразу узнала. Ты нисколечко не изменился, живодёр проклятый.

– Василиск, – поправил я её, – между прочим, я переродился.

– А толку то! – ответила Травка, – всё равно та же неприятная рожа. Ты то тут какими судьбами, на обиженной планете?

– Обиженная планета? Это что-то новое, – удивился я, – я-то здесь Весну ожидаю…

– Да, обиженная, – огрызнулась девчонка. Никак я понять не мог, чем же Леди Травка так расстроена, – кинули её все, потому она и обиделась. И, стало быть, нечего тут вёсен ждать – не будет ничего.

– А я на что? – поинтересовался я.

– А ты на что?! – как-то не по-доброму передразнила девчонка меня, – а ни на что ты. Ты, вообще тут не при делах. А сейчас – так и вовсе сугроб с глазами. Так что велено мне распылить эту Ледышку равномерно среди прочих звёздочек и планеток. А, значит, удирай, хотя я прекрасно понимаю, что не на чем и некуда.

– Травка, милая, – взмолился я, – не нужно же так, сгоряча, распылять. Есть ещё шанс у этой Ледышки. Как только мы Мишек местных разбудим, то и люди сюда возвратятся, а стало быть, и жизнь потечёт прежним чередом.

– Мы?! – нахмурилась девчонка.

– Мы, – старательно улыбнулся я, понимая при этом, насколько исказилась моя неприятная рожа.

– Что ж, это интересная игра – Мишек будить! – резко вдруг повеселела Леди Травка, – замётано, партнёр! Пошли же скорее раскапывать берлоги!

И мы – кособокий сугроб и веснушчатая девчонка – отправились раскапывать сугробы, задорно похрустывая свежим снежком под ногами.

Глава 1. Белая Медведица

Её мы обнаружили, как только вошли в первую попавшуюся дверь.

А она вовсе и не спала. Как оказалось позже – с недавних пор она вообще не спала. И вроде бы наша собеседница была спокойна как танк – движения замедленные, как будто, ленивые, речь тихая и грамотная – однако что-то выдавало тот факт, что она явно находится на грани нервного срыва, способного в единый миг перерасти в нечто большее и опасное. Хотя, почему «что-то»? Красноречивые признаки душевного дисбаланса были налицо, а ещё точнее – на лице собеседницы. А именно – чёрные солнцезащитные очки. И эти очки были настолько черны, что глаз собеседницы разглядеть было невозможно, но всё-таки я был уверен – за непроницаемыми стёклами, должными защищать взор от чрезвычайно ярких лучей Светила, скрывался блуждающий, нервный и измученный нелепыми переживаниями взгляд. Уверенности мне придал ещё один моментик – это так собеседница поскрипывала когтями по поверхности стола, который к концу нашей беседы превратился в малоразличимый ералаш опилок вперемешку со стружкой.

– Я никогда не сплю, – сказала она нам, когда мы не без труда растолкали её, сидящую неподвижно за обеденным столом.

– Жаль, – вздохнула Леди Травка – моя случайная попутчица на этой заледеневшей планете, – а мы-то, наивные, как раз и собирались разбудить тебя, ибо ты Мишка. Ты ведь Мишка?

– Никакая я тебе не Мишка, – рявкнула Медведица, – а вполне таки симпатичная и самостоятельная Медведица. Белая. Вы разве не видите? Я белая.

– Видим, – ответил я, – ещё как видим. Но я-то думал, что цвет роли не играет. Главное, ведь то, что ты Медведь…, ой, прости – Медведица.

– Стало быть, играет, – усмехнулась Белая Медведица, – ведь не сплю же. Никогда. Стало быть, и будить смысла нету. И вообще. Зачем вам нужно-то это? Медведей будить.

Леди Травка сбивчиво, но подробно, рассказала нашей собеседницы всю историю о том, как планета Ледышка лишилась своего тщеславного населения, из-за чего здесь и не может наступить Весна – до тех самых пор, пока не проснутся Медведи.

В ответ Белая Медведица как-то обречённо хохотнула, допила из жестяной кружки остатки кофе, уже покрытого корочкой льда, и только после этого радостно воскликнула:

– Да не нужно же вам тревожить зверьков несчастных. Можно было бы попытаться пробудить совесть у этого Вашего тщеславного населения, о котором Вы почему-то так печётесь, но, – она только лишь пожала плечами, – бесполезно. Тщеславные воришки сбежали. И вряд ли вернутся. Не вернутся. Скорее всего.

– Почему Вы называете их воришками? – удивился я, – и при чём здесь совесть?

– Верно подмечено, – ответила Медведица, – когда Вы говорите об аборигенах Ледышки, любые упоминания о совести – не при чём. Но…

Наша огромная и белоснежная собеседница быстренько опрокинула в пасть несколько кружек с остывшим кофе и поведала-таки свою невероятную историю с самого начала и до самого конца.

«Вы не думайте, – рассказывала она, – я вовсе не была всю жизнь Медведицей, и тем более – белой. Напротив, выглядела раньше я девушкой скромной, смуглой и стройной. Смуглой – потому что загорать любила под жаркими лучиками яркого Солнышка. В моём дачном домике всегда царили уют и порядок. И люди окружающие и соседи всяческие очень симпатизировали мне, а некоторые – даже пытались ухаживать. Например, соседушка один по имени Дармоед Пустомелин, почти каждый день закидывал меня цветочками – в горшочках и без. Пел песенки слишком громко. Всю ночь. Громко дышал в трубочки телефонные. Царапался в калитку. Но я его даже во двор не пускала, хотя знаки внимания всячески поощряла воздушными поцелуями через окошко и прочими «спасибами». Но не об этом речь, хотя и об этом тоже. Я ведь всю жизнь – практически с пелёнок – книжки любила писать. Всяческие рецептики, советики, гороскопики – однако же, разбавленные живыми, а порой даже, интригующими сюжетиками. И все соседи, да и прочие окружающие очень ценили все эти мои книжечки, поскольку дарила я им творчество это своё безвозмездно. А они – множили мои книжки, распространяли среди своих друзей и знакомых, и так далее, и так более. Как выяснилось позже, эти мои рецептики, советики, гороскопики они приписывали себе. Не очень-то честно. Согласитесь. Но мне-то что? Пусть пользуются, если им это так удобно. Но однажды случилось страшное»…

Медведица неожиданно замолчала. Она чуть приоткрыла зубастый рот и принялась плавно постанывать. Так продолжалось минут двадцать – мы с Травкой даже не смели потревожить нашу собеседницу, полагая, что она просто-напросто сильно переживает из-за чего-то, случившегося с ней, потому и молчит. И в ту самую минуту, когда я, уже собираясь махнуть на всё рукой, Медведица как-то резко дёрнулась, чуть было не свалившись с табурета, на котором сидела, и, как ни в чём не бывало, продолжила свой рассказ.

«Однажды написала я памятку о том, как воспитывать тюленя, – продолжила она, и заметив странную тень недоумения на наших с Травкой лицах, быстренько поправилась, – маленького тюлёныша, неопытного, безопасного совсем. Он даже летать ещё не умел. – улыбнулась Медведица, и вдруг опять нахмурилась, – но пришёл Дармоед с самого раннего утра и полез прямо через забор. «Что ты делаешь?» – говорю я ему. А он и отвечает голосом холодным и равнодушным: «Тюлень не нужен и бессмыслен, потому что тюленя не бывает». А сам лезет через забор, собственные цветы, которые я на клумбе высадила, поломать собирается самым наглым образом. Я бежать. Но вижу – обходят мой домик со всех сторон соседи, да и вовсе люди незнакомые. И молчат. Но я-то чувствую, чего им нужно»…

– Так и чего же им нужно было? – поинтересовалась Леди Травка, – я что-то пока не чувствую.

– Тюленя моего уничтожить, глупая девчонка, – оскалилась Медведица, – а заодно и меня…

– Зачем тебя-то?! – удивилась «глупая девчонка», – раз уж не бывает тюленя этого, так и порвала бы эту свою памятку. И народ бы успокоила, и клумбу сохранила.

Медведица как-то странно посмотрела на девчонку, округлила глаза, и полушёпотом ответила:

– Запомни, малышка – я никогда не пишу о том, чего нет. А тюленя, то есть – тюлёныша я сама видела. Видела! Во сне…

– Во сне, – засмеялась Травка, с силой лягнув меня, потому что я наступил ей на ногу, для того чтобы дерзкая девчонка прекратила таки спорить в таком тоне с зубастой и когтистой хищницей, – так ты же, вроде бы, не спишь никогда.

– Это неважно, – на удивление ласково ответила зубастая и когтистая хищница, – главное в том, что каким-то чудом сумела сбежать из собственного дома. К тому времени люди уже ломали доски, чтобы забраться внутрь. Но я выбралась через садик второго соседа – не Дармоеда, то есть. Ведь этот самый второй сосед был уже давно мёртв, а огород его превратился в непроходимые заросли, которые мне пришлось проходить. Меня жалила крапива, кусал репей и чертополох, под ногами катались дикие ёжики, а наглые жуки с мухами так и норовили забраться в нос или рот. Но я выбралась, и уже бегом, собрав самые последние силы, побежала поперёк нескошенной лужайки, прямиком к железнодорожной станции. Скорый поезд уже отходил прочь, но в самый последний момент я успела-таки ухватиться за поручень последнего вагона и вскочить на заветную подножку. И вот тогда-то, обернувшись, я наконец увидела тех людей, что гнались за мной. И поняла всю их кошмарную сущность. А как иначе понять? Ведь все эти люди, сорвав с себя полностью одежды, уставились на меня дополнительными парами глаз, пробившимися посреди их ладоней. Вся их кожа посерела и проросла жесткой щетиной волос, прямо так и тянущихся в мою сторону. А Дармоед, так вообще, вывернулся наизнанку, раскручивая над собой аркан, свитый из собственных же кишок. Хорошо, что поезд был пуст. Оказалось, что даже машинист уже давно отжил своё. В отличие от поезда, несущегося на автопилоте. И несущего на этом автопилоте меня. А так как маршрут был кольцевым, – вздохнула Медведица, – то каждый раз, пролетая мимо любой из станций, я так и продолжала наблюдать чудовищных людей, с протянутыми по направлению ко мне глазами-ладонями и щетинистыми волосами, с каждой минутой всё яснее понимая, что обречена.

Громадина, покрытая с ног до головы белой шерстью, неожиданно вскочила со своей табуретки, пробежалась по комнате, села обратно, и обхватив гигантскими лапами гигантскую голову, почти зарыдала:

– А утром я проснулась и обнаружила…

– Проснулась? – опять встряла Леди Травка, – так ты же, вроде бы, никогда не спишь.

– Это неважно, – парировала Медведица, – важно то, что я обнаружила пропажу. Эти кошмарные люди украли моего тюлёныша.

– Погоди-погоди-погоди, – тараторила Травка, несмотря на то, что я изо всех сил пытался зажать ей рот, – ты говорила о том, что видела своего тюлёныша во сне, а когда проснулась, то вдруг обнаружила пропажу этого тюленёныша. А не кажется ли тебе, что он пропал именно из-за того, что ты проснулась…

– Ай! – а это уже вскрикнул я, когда дерзкая девчонка тяпнула меня за руку.

Белая Медведица с укоризной посмотрела на нас и грустно вздохнула.

– Я так и думала, я так и знала, что вы посчитаете мою историю бредом, – с горечью в голосе ответила она, надеюсь, не заметив, как Травка утвердительно покачала головой, – ну, поймите же вы – этот самый тюлёныш ничего общего с миром материальным не имеет. Его нельзя увидеть или потрогать. Это олицетворение моего творческого вдохновения…, если вам будет так удобнее понять – моя Муза. И вот народец планеты Ледышка, просто-напросто позавидовал этому моему вдохновению, обнаружив, вдобавок ко всему, что творить я способна не только то, что им удобно или полезно. Эти люди захотели сами распоряжаться тюлёнышем-Музой, чтобы самим творить то чего они сами захотят и тогда, когда они сами пожелают. И каким-то образом люди Ледышки стянули это вдохновение, стибрили, выкрали, стащили. С тех пор – с того самого момента, как я прокатилась на том скором поезде без машиниста – я не могу написать ни единой строчки. Нет вдохновения, нет моего тюленя. А люди-то, напротив, с той поры приняли строчить свои оды и баллады столь активно, что им даже бумаги не хватало для собственных записей. Да только, как оказалось, одного вдохновения мало для того, чтобы написать настоящий шедевр. Ведь талант-то мой при мне так и остался. А потому оды и баллады жителей планеты Ледышка получались столь бездарными, что даже сами Авторы не могли читать свои произведения, не морщась брезгливо. После чего они взяли, да и задушили моего тюлёныша.

По мохнатым щекам Медведицы потекли совсем не медвежьи слёзы. А Леди Травка неожиданно столь прониклась этим уточнением к рассказу нашей собеседницы, что весь её дерзкий сарказм как рукой сняло. И теперь уже сама веснушчатая девчонка тихонько всхлипывала где-то в уголке медвежьего логова. Но зато я почувствовал, что пришла пора и мне вставить своё веское слово.

– Это всё крайне трогательно, – задумчиво и важно произнёс я, – однако, хоть убей,, не могу обнаружить никакой связи между сбежавшими Ледышковцами и задушенным тюленем.

– Так как же так?! – удивилась Медведица, – как же так и не видишь-то связи это?

– Раз говорят – есть связь, значит – есть, – взвилась на меня вдруг и сама Травка, – ну, чего ты, и в самом деле, прицепился к чело…, ой, к Мишке белому.

– Позвольте, – видимо и сама Медведица хотела о чём-то ещё рассказать, – после того, как кошмарный народец планеты Ледышка задушил моего тюлёныша, естественно, я смертельно обиделась. И превратилась в Белую Медведицу. А, как вы сами уже знаете, смена сезонов холода и тепла здесь «привязана» именно к медведям. Так что, пока смертельно обиженный «снежный» Медведь не спит, лютая зима не закончится. А я, как уже сообщала вам, вообще никогда не сплю.

– А как это ты превратилась из смуглой девицы в Белую Медведицу? – не унимался я, – просто так – захотела и превратилась?

– Ну, ты прям приставучая зануда! – замахала на меня своими ручками Леди Травка, – что же тут такого – захотела и превратилась. Сложно, что ль?

– Кому как, – задумчиво произнёс я, размышляя о том, что для Травки это, конечно же, не сложно, – а людишек что – скушала на ужин или тупо заморозила напрочь?

– К сожалению, нет, – грустно ответила Белая Медведица, – на этот раз удирали они, и, судя по всему, удрать таки успели. Но я надеюсь, они занимаются ни чем иным, как поиском весёлого тюлёныша, которого, конечно же, преподнесут мне в подарок, моля о своём возвращении. Тогда, вероятно, я подумаю о том, чтобы даже и простить их и превратиться в какого-нибудь более невинного зверька.

– Очень даже похвально, – засмеялся я, – жаль, что мы не можем подарить тебе какого-нибудь тюленя, а то, глядишь, и ждать бы не пришлось…

Медведица вдруг резко замолчала и почему-то принялась внимательно рассматривать меня. Мне же почему-то стало не по себе из-за этого. Я повернулся было для того, чтобы отступить по направлению к выходу, но тяжёлая мохнатая лапа опустилась на моё плечо и белоснежная зверюга робким голосом сказала:

– А знаете, о чём я думала недавно, когда заваривала очередной кофейник? – я не знал, но Медведица продолжила свои откровения, – а что, если в каждом человеке…, да нет – не только человеке, а даже – в любом разумном существе, спит собственный тюлёныш. И его можно разбудить и полюбить, только спит-то он крепко и очень глубоко…, в любом существе…, нужно только добраться до него и разбудить.

Леди Травка, почему-то хохотнув, подошла поближе и спросила у хищницы:

– Милая подруга, прежде чем ты начнёшь отыскивать среди его останков, – самым наглым образом девчонка кивнула на меня, – своего этого тюленёныша, поделись со мной – а сколько рецептиков лакомств из подлёдных сороконожек ты знаешь. Очень уж мне интересны эти лакомства, а ты рецептики-то вроде бы сочиняла.

Медведица убрала лапу с моего плеча, устроилась поудобнее на своём табурете и задумалась.

– А знаешь, девочка, много ведь…, очень много, – ответила она Травке спустя пару минут, – тут ведь речь идёт о вкуснейших блюдах, а подлёдные сороконожки – просто объедение. Да и экспериментировать с ними – не грех. Трудно чем-нибудь испортить. Так что, всего не перечислишь…

– А ты перечисляй, – веселилась Травка.

– Ну, тогда приготовься, это надолго, – коварно усмехнулась Белая Медведица, уселась поудобнее и принялась перечислять, – тут тебе и сороконожки измельчённые, и слабомороженные, и чипсы из сороконожек, и фаршированные комариками, и сороконожки без лапок, и лапки без сороконожек…