Юдоль и Смерть
- -
- 100%
- +
– Можете оставить нас ненадолго? – попросил он у Служителей, забирая ткань. – Я все сделаю. Не переживайте.
Юноша поклонился и вышел.
– Велю принести вам чистые одежды, – глава тоже направился к двери. – Если понадоблюсь, скажите Служителю, стоящему у двери. Я буду в саду. И да, конечно, этот разговор останется только между нами.
Дверь закрылась, и повисла тишина. Только тихо трещали свечи. Карай пересел на койку рядом и нервно выдохнул. Он аккуратно положил ладонь на щеку Лерия и повернул к себе, ловя взгляд и не давая ему вновь ускользнуть.
– Лерий, ты меня слышишь? – Карай приложил ткань к его губе. – Немного пощиплет, но потом станет легче…
Лерий едва заметно нахмурился.
– Знаешь, кажется, отец убьет меня, когда узнает, что стало с его любимой Леоннан. Да, уже представляю его лицо… И если он прикончит меня, а я вернусь на эту землю упавшей душой, то тогда меня прибьет уже мать. За то, что ввязался в это, еще и тебя… не смог до конца уберечь. – Он улыбнулся и снова шумно выдохнул. – Когда на нас кинулась гончая, у меня вся жизнь перед глазами пролетела. Я думал…
Карай вдруг почувствовал, как холодная слеза, скатившаяся по щеке Лерия, растеклась по его пальцу.
У того Лерия, которого Карай встречал в видениях, всегда были пустые глаза, будто смирившиеся со смертью. Но эти, в которые он смотрел сейчас, казались другими. Как бы Лерий не пытался скрыть, они блестели, словно белая сирень после дождя, и выглядели настолько живыми, что становилось не по себе.
– Ты… как?
– В порядке. – Лерий наконец отодвинул руку Карая, забрал ткань и приложил к ране на губе. – Спасибо.
– Ха-а… ну да, – отвел тот взгляд, потирая шею.
Через полчаса вернулся лекарь. Принес чистые вещи: восточные халаты из плотной ткани, свободные хлопковые штаны и накидки. А еще резную коробочку из красного дерева.
Карай с интересом открыл ее и достал нефритовый кинжал. Невероятно ценное оружие с зеленоватыми переливами в холодном камне и приглушенным блеском на светлом острие. Он много раз видел их и когда-то даже держал один в руках. В них было что-то, что цепляло взгляд, но не давало себя увидеть. Что-то, что и делало их особенными.
– Если бы только Служители поделились с людьми, как им удается сохранить в латуни и нефрите Силу Смерти, этот мир стал бы куда лучше и безопаснее, не думаете?
– Ну… наверное, тайны остаются тайнами не просто так, господин Тэнма. Я тоже не знаю секрета, не многим Служителям дано его узнать, – нервно потер ладони молодой лекарь. – К тому же, мне кажется, если бы создавать нефритовые кинжалы было легко, их было бы куда больше. Значит, все не так просто.
– А может вы, Служители, намеренно не рассказываете, что кинжалы в силах создать каждый? Умалчиваете, чтобы власть осталась в ваших руках? Как думаете? – Он аккуратно уложил кинжал обратно в коробку.
– Я не знаю, – серьезно ответил тот. – Если я когда-нибудь доберусь до верхов и все узнаю, то расскажу и вам.
– Мне нравится этот план. Звучит перспективно, – засмеялся Карай. – Тогда буду ждать. Как тебя зовут?
– Анатоль.
Лерий взглянул на кинжал, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Казалось, его белого лезвия коснулась сама Смерть.
Конечно, Смерть никогда не касалась его. Но эта мысль Ее посмешила.
***Маленькую комнату в северном крыле Белого замка освещала лишь одна свеча. Ее теплый свет растекался по стене и отбрасывал блики в разноцветных стеклышках вытянутого окна. Фрейя сидела на краю кровати, обняв себя рукой, и бессмысленно смотрела куда-то вперед. Туда, где за туманом прятались огни деревеньки.
Было холодно. Она не чувствовала кончики пальцев. Раны жгли, но стоило ей ощутить эту боль, как она сразу же старалась отвлечь себя, разглядывая отблески в окошке. Фиолетовое. Красное. А вот весело блеснуло и зеленое стеклышко.
Все эти дни она ни разу не говорила по своей воле. Только пела, когда ей приказывал Хозяин. Она боялась, что когда Лерий вернется и спросит, как она, то ничего не сможет ответить, поэтому отчаянно пыталась заставить себя заговорить. Думала, как же еще можно ответить брату, и верила, что если просто очень крепко его обнять, он поймет все без слов.
Мысли, что с ним могло случиться что-то плохое, она даже не допускала, потому что он обещал ей прийти и убить Хозяина. Поэтому он жив. И совсем скоро вернется.
За дверью, в коридоре, послышался шорох. Затем шаги. Фрейя неосознанно сжалась в комочек. Сколько бы раз он ни приходил за ней, она никогда не была готова. Хотелось улизнуть под одеяло, под кровать, спрятаться и ждать, что Хозяин не заметит ее и уйдет. И, может, гончие тоже не заметят. Никто не заметит. И она будет сидеть там, пока Лерий не вернется.
Кто-то постучал.
Хозяин никогда не стучал в дверь. Значит, там стоял не он. Фрейя почувствовала, словно под кожей разлилась ледяная вода, потекла по горлу и заполнила рот.
Тук.
Ей представилось, что за дверью стоит Смерть. Что Она наконец пришла за ней после стольких страданий. И от Нее уже не спрячешься под одеялом или под кроватью.
Тук. Тук.
А вдруг это Лерий? Фрейя встрепенулась и соскочила с кровати. Застыла, поджимая пальчики ног и чувствуя под ними холод мрамора.
Сделав несколько неуверенных шагов, она подошла к двери и положила ладонь на ручку. Сжала металл. Замерла. Ждала еще одного стука, но слышала только свое сердце. Губы немели. Надо было просто решиться, и она, набравшись сил, рванула дверь на себя.
Никого. Коридор был пуст. Нет. Не пуст. Чья-то тень промелькнула там, слева, в самом конце. Фрейя вышла, всматриваясь в темноту и ожидая, что неизвестный вернется, но ничего не происходило. Только дышать становилось тяжелее.
Смех. Спокойный, тихий и до ужаса знакомый.
Кожа покрылась мурашками. Фрейя сжала край платья дрожащими руками и пошла вперед, слыша в застывшем воздухе коридора эхо своего сиплого дыхания.
Снова смех. Фрейя сжала кулаки и побежала вперед. Коридор петлял. По сторонам мелькали двери и подсвечники. Голос смеялся. Где-то совсем близко.
Нога запнулась о другую. Фрейя пошатнулась, упала, проехавшись ладонями по полу, хотела подняться, но вдруг услышала медленные шаги и замерла.
Он появился из-за угла и теперь шел к ней. Он смеялся, довольно, приторно и ядовито. Шагал неспешно, медленно шаркая ботинками по мрамору. Наконец приблизился. Остановился прямо у ее ладоней.
– Даже не поздороваешься с любимым братцем? А я ведь для тебя устроил такую игру… – Радость в его голосе была настолько сильной, что казалась неестественной и безумной. Он сел на корточки. – Доброе утро, прелесть.
Фрейя резко подняла взгляд. Бесцветное лицо, темные волосы, забранные в хвост, и пустые глазницы, в которых были два церемониальных камушка с нарисованными белой краской глазами. Это был Авин. Авин, которого они хоронили пару дней назад. Брат, на чьи изуродованные останки Хозяин заставлял ее смотреть.
– Что же ты молчишь? – Он вытянул руку и убрал прилипший локон волос с ее лица. – Может, споешь мне, милая? Ты же так хорошо пела.
Фрейя не двигалась. Это не Авин. Это не может быть он.
– Ох, как это бесит… – стиснул он зубы, неестественно растягивая улыбку. – Как же бесит, что ты молчишь. Думаешь, я тебе обезумевшая душа, а? Как наша мать? Да?! – злобно крикнул он, хватая ее за горло. – Ну что? Давай. Скажи мне это. Скажи, что я обезумевшая душа, моя милая.
Она затрясла головой.
– Нет? – спросил Авин, отпуская горло и поглаживая по волосам. – А я вот не знаю, – оскалился он. – Не знаю, представляешь? Что-то вытянуло меня сюда, сбросило. Заставило вновь обрасти треклятым мясом. А я зол… – Он придвинулся, шепча ей на ушко: – Я так невероятно зол, солнышко.
Она дернулась назад, но он резко схватил ее, впиваясь в руку заострившимися пальцами, ставшими похожими на костяные шипы.
– Ну-ну, постой. Ну что ты, что ты… – засмеялся он. – Куда же ты побежишь, родная моя, ну куда? Чего ты? Совсем не подумала, да? Ничего-ничего. Бывает. Вот сейчас не вырываешься, и молодец. Хорошая.
Ее бледные потрескавшиеся губы дрожали. Она смотрела только на него, но все перед глазами расплывалось.
– Ну и кому теперь перешла Сила? К кому, м? – его голос стал острее, а улыбка нитью растянулась на лице. – В Замке никого нет. Все исчезли. Мне так жаль, что ты осталась здесь одна, моя хорошая. Даже твой любимый Аврелий пропал. Оставил тебя, да. Может, уже сдох где. Кто его знает.
– Нет, – шепнула она. – Нет. Нет.
– Нет, – передразнил он, смеясь и склоняя голову то в одну сторону, то в другую. – Нет. Нет. Нет.
Она жадно хватала ртом воздух и тряслась. Авин отпустил ее руку и медленно погладил по голове.
– Скажи, милая, ты скучала по мне? – он с упоением на лице слушал каждый ее всхлип. – Ответь мне. Скучала? Тебе было грустно, когда наша мать разорвала меня, м?
Она закивала, дрожа в исступлении, вся красная, вся в слезах.
– Скучала. Значит, ты скучала. Так горевала… – Он медленно сжал ее волосы, оттягивая их и наклоняя к себе. – Что же ты тогда до сих пор ни разу мне не улыбнулась, прелесть?
ГЛАВА 4. Танец Синицы
Магда так сильно продрогла к рассвету, что закуталась с ног до головы в несколько одеял. Когда она выдохнула, ей даже показалось, будто у рта мелькнуло облачко пара. Мороз не дал вновь заснуть, и она, накинув дырявое одеяло, вышла в главную комнату.
Кан уже был там, он отодвигал почти прогоревшие дрова глубже в печь и подкладывал новые. Очень тихо и аккуратно, чтобы не разбудить свернувшуюся клубочком Марту, спавшую на самом краю печи. Одна ее рука подпирала щеку, а другая забавно свисала, словно у тряпичной куколки.
– Кан, – шепнула Магда. – Ты чего не спишь?
Он медленно перевел на нее взгляд и выждал несколько секунд. Ответ казался ему слишком очевидным.
– Сама как думаешь?
– Я только проснулась, я еще не думаю. – Она опустилась на скамью рядом и зевнула.
– Не хотел, чтобы мы умерли от переохлаждения. Еще немного, и печь начала бы остывать.
– А Меалад? Где он?
– Не знаю. Всю ночь он не спал и просто сидел за столом, а под утро ушел. – Кан зажмурился, кладя руку на бок, чтобы унять боль.
Магда заметила это. Укорила себя, что снова забыла о его ранах.
– Может, я могу помочь с чем-нибудь? Может, я…
– Да сиди.
Он поставил кочергу на место и опустился рядом, запрокидывая голову. Цвет его лица все еще казался болезненным, чернильные тени под глазами не ушли, а три красноватых полосы на впавшей щеке смотрелись непривычно. Шрамы не уродовали лицо, но Магде казалось, будто что-то не так, и стоит протереть рукой, как они исчезнут. Она представила, что каждый раз, стоит ему увидеть отражение, он будет вспоминать о той ночи: о смерти Авина и обезумевшей матери, раскромсавшей его и оставившей эти следы.
– И чего ты так смотришь?
– Нет, ничего, – отвела она взгляд. – Знаешь, я слышала, что есть снадобья, которые могут сделать рубцы менее заметными.
– И?
– Я могла бы найти одно для тебя. Твои шрамы на лице, они…
– Шрамы и шрамы. Вместо траты времени на эти бессмыслицы лучше бы обратила внимание на Меалада.
– И зачем мне он? – насупилась она. – Охотник и охотник.
– Как ты до своих лет дожила? За два дня я ни разу не видел, чтобы он ел или спал. И еще он совсем не чувствует, что в доме становится холодно. Разве тебе он не кажется странным?
– Уверена, ты кажешься ему более подозрительным. Представь, что тебе принесли разделанного оленя с кишками наружу, а тот через пару дней садится обедать за твой стол и называет тебя странным. – Поймав обжигающий взгляд, Магда тут же опомнилась. – Да и даже если он странный, ты ведь – Наследник. Простые люди ничего не смогут тебе сделать.
– Да. Но у простых людей есть тени.
– Тени?
– Да. Те, что в груди, в сердце, я рассказывал тебе. И в нем… я не вижу теней.
– О чем ты?
– В Меаладе. Я не вижу в его душе ни единой тени. Совсем. Ничего нет… И это почему-то до ужаса злит.
Не успела Магда осознать смысл слов, как входная дверь скрипнула и распахнулась. Вошел Меалад, грузно шагая, поднимая ноги в тяжелой обуви и глухо ударяя каблуками о пол. Высокий, широкоплечий, с мутными, будто рыбьими глазами. Молчаливый немолодой охотник. Без теней в груди.
Он прошел мимо, волоча большой корень дерева, из которого потом хотел смастерить на продажу добротную прялку. За ним вошла Анам, неся две больших плетеных корзины.
– …но тут я для них как пустое место. Я ведь пришлая, – закончила она и, заметив сидящих у печи, остановилась. – Утра вам! Чего такие хмурые?
Марта захлопала глазами, просыпаясь от заполнившего хижину шума. Отец подошел к ней, взял под руки и стянул с печи. Девочка прижалась к груди, вцепившись, как репейник, а Меалад, придерживая ее одной рукой, продолжил заниматься своими делами.
– Завтракали чем-нибудь? – Анам поставила корзинки на стол.
– Да только проснулись. – Магда подтянула одеяло. – К тому же дома ничего из еды нет.
– Как нет? Опять, что ли? – Анам расстроенно взглянула на охотника. – Меалад, ну я же тебе говорила, чтобы ты не забывал. Марта и так исхудала. Ну… Ничего. Я как знала и прихватила угощений. Магда, сходишь к колодцу за водой?
– К колодцу? – уныло повторила она, уже представляя, что ей придется идти сквозь холодный ветер, а потом еще и нести обратно мокрое, обледеневшее ведро.
– Я схожу, – поднялся со скамьи Кан.
– С тобой мне надо поговорить. Так что пусть твоя сестра хоть что-то полезное сделает.
– А я уже сделала. Я проснулась. Дошла досюда. Села на скамью. И сидела вот. Очень плодотворное утро, я считаю.
Анам окатила ее осуждающим взглядом.
– Да схожу я. – поняв, что здесь ей не выиграть, Магда взяла накидку и нехотя вышла на улицу.
Анам выложила из сумки принесенную еду: сухари, сушеные ягоды и солонину. Наказала Меаладу накормить Марту и помочь Магде вскипятить воду, а потом увела Кана в комнатку. Она внимательно осматривала раны, мягко нажимала рядом и мазала жирной холодной мазью. От каждого касания у Кана бежали мурашки. Затем Анам вытерла руки и, достав из сумки бутылек, протянула ему.
– Вот. Выпьешь вечером, когда боль снова вернется. Завтра я принесу еще.
– Спасибо. Но больше не надо, мы уже скоро уйдем.
– Уйдете? – вскинула брови Анам, обматывая его живот. – Куда?
– В Кридхе.
Она задумалась, потуже завязывая ткань.
– Я живу тут уже несколько месяцев, хотя обычно не останавливалась в деревнях дольше, чем на неделю. Все время бежала… – она выдохнула. – Я подумала, что вернуться в Кридхе, было бы хорошей идей. Может, доедем туда вместе? Так ведь сподручней. Если что случится, я подлечу по дороге. Хотя я даже не уверена, что моя помощь понадобится, на тебе все как на собаке заживает.
Кан не сдержал усмешки.
– И это не кажется тебе странным?
– Ты меня таким не удивишь, – засмеялась она. – Я в жизни всякое повидала, хоть и молодая. Пускай все и твердят, что Юдоль спит и больше не проснется, что нет ни магии, ни чудес, и скоро мир погибнет, но эти люди просто ничего не видели и ничегошеньки не знают. Юдоль хоть и спит, но ее Сила повсюду. Как и Сила Смерти… Что-то я заговорилась.
– Нет, что ты, продолжай, – улыбнулся он, заворожено любуясь, как нарядным кружевом завивались ее тени.
– Да я это так. Иногда живешь по накатанной, как колесо в телеге, едешь день и ночь и не смотришь никуда, только вперед, на дорогу. А потом слетаешь с оси, падаешь наземь и задумываешься. О себе, о мире, Юдоли и Смерти. Но недолго. Потом тебя возвращают на ось, и снова в путь. И снова ничего не видишь. И поэтому я так заразмышлялась…
Анам замолчала, почувствовав, как он коснулся ее пальцами чуть ниже ключиц.
– Ты чего? У меня грязь, что ли, здесь? – Она отстранила его руку, отряхивая накидку. – Да я постоянно пачкаюсь, с травами ведь вожусь.
Кан только сейчас понял, что коснулся ее. Сознание настолько заволокло туманом, что он даже не заметил, как дотронулся до грудной клетки, там, где танцевали в сердце тени. Уж слишком притягательные они были.
Ему едва удалось скрыть дрожь в ладонях. Спрятать неестественное желание, разрастающееся внутри. Остановить себя. Вернуть себя себе. Если сначала потеря контроля пугала его, то теперь начинала еще и злить.
Чтобы Наследник не обезумел сразу, Сила Хозяина переходила медленно. Обычно Наследник заранее чувствовал, что Сила выбрала его. Она готовила его разум постепенно и безболезненно. Если же Хозяин умирал резко, и Сила мгновенно обрушивалась на Наследника, тот сходил с ума за пару недель или дней. Отцу Кана повезло, Сила перетекала к нему много лет, поэтому он так долго держал себя в руках. А Кану – нет. Часть Силы словно обухом ударила по голове. Впилась в мозг, въелась, захватывая разум. Конечно, не так сильно, как если бы Хозяин умер внезапно, но и не так, как должно было быть, пока тот жив. Кан не понимал, в чем дело.
– Ты чего захандрил? – Анам взяла его обеими ладонями за щеки, поднимая голову и заставляя посмотреть на себя. – Из-за моих слов каких-то? Что мир умирает? Или из-за того, что я тебя собакой назвала? Так это ж я наоборот… в хорошем смысле. А знаешь что? Я же хотела грибы собрать. Хочешь со мной пойти? И Магду позовем. И Меалада.
– Да, – тихо ответил он, чувствуя теплые руки и неотрывно смотря в васильковые глаза: лучистые и полные любви ко всему в этом мире.
Он вдруг понял, что в них смотреть куда приятней и спокойней, чем на тени.
– Ну ты и чудь. Таких еще поискать.
– А ты нашла.
– Ага. Умудрилась же… – она смущенно потерла покрасневшую щеку.
Когда они уже вышли, Марта догнала Анам и что-то шепнула ей на ушко, потом вернулась в дом и помахала им уже с порога.
Под ногами хрустели веточки и шишки. Веяло сырой землей, прелыми листьями и хвоей. Пахло солнцем, золотистым светом, скользящим по стволам и стекающим на промерзлую землю, пахло пронизывающим северным ветром, шуршащим в иголках высоких елей, и сладко пели птицы, перекликаясь с эхом. Две из них, серые пушистые комочки с желтоватыми хохолками, ворковали совсем рядом, прыгая туда-сюда по тоненькой ветке.
– Это корольки, – сказала Анам, заметив, что Кан остановился, разглядывая их. – Такие крохи, да? Когда они внизу копошатся в хвое и ищут насекомых, их вообще не заметить.
Меалад с Магдой пошли дальше, разглядывая землю.
– Ты разбираешься? – спросил Кан.
– Немного, – улыбнулась она. – О! Слышал только что? Это синица как раз была. Забавно, кстати, что синица в свой последний день так заливисто поет.
– Последний день?
– Ну… праздник синицы же в Теине. Не знаешь? – Анам заметила несколько грибов под упавшим деревом и опустилась.
– Знаю, да. Даже бывал там в детстве.
– О, и я тоже! – Она срезала гриб. – Мама очень хотела на него попасть, а я не понимала, что это за глупость такая, синицу провожать, она ведь даже на юг не улетает. Только потом узнала, что синицы чувствуют приближение заморозков за несколько дней, срываются с насиженных гнезд и улетают вглубь леса, где есть еда. Туда ее люди и провожают, ожидая, что когда она вернется весной, то принесет с собой теплые дни и хороший урожай.
– А я вот только сейчас об этом узнал, – усмехнулся Кан, срезая гриб и бросая в корзину. – Да и на праздник тогда попал случайно. Плохо его помню.
Анам уже собиралась пойти дальше, но вдруг замерла. Несколько секунд внимательно смотрела в корзину, а потом взяла ее и перевернула, высыпая все на землю.
Кан недоумевающе глянул на нее. Она оторвала палочку и отодвинула от других один из грибов.
– Вот этот. Ты положил?
– Да.
– Это ложный валуй. Он ядовитый.
– С чего ты взяла?
Анам удивленно распахнула глаза.
– Запах не чувствуешь? Он как редька пахнет. К тому же не червивый. Сразу понятно, что ложный.
– Ну а остальные зачем выбрасывать?
– Тююю… Ну ты и чудь. На другие грибы тоже могло попасть. Уже не один не спасти… Вот так и отпускай вас потом с Магдой. Наедитесь ядовитых грибов и свалитесь где-нибудь под опушкой. Давай вместе собирать. Я буду проверять, чтобы ты к нам все подряд в корзину не швырял.
Кан, с интересом наблюдая за ней, улыбнулся и поднял пустую корзину. Они пошли дальше.
– Не болит? – спросила Анам и, подняв толстую ветку, принялась шебуршать ей в листве и посматривать, есть ли под ней грибы. – Мы уже долго идем, если устанешь – скажи.
– Скажу. Но пока не устал.
– Как с тобой… просто. Ничего не болит, совсем не устаешь, и правда словно упавшая душа. Могу понять Меалада, почему он так подумал.
– Что? Упавшая душа? Ты имеешь в виду, обезумевшая?
Анам озадаченно посмотрела на него.
– Нет. Упавшая. Ты что, не знаешь?.. Дуришь меня?
– Правда не знаю.
– Ну ты, чудь, и чудишь! – Анам вскинула брови, закидывая палку на плечо. – На землю уже как несколько месяцев падают души. Они ведут себя как люди и живут среди нас. Не едят чужие сердца, не могут отрастить ни клыков, ни когтей, как обезумевшие, но ранить их нельзя, только если нефритовым кинжалом. Когда все это началось, Служители Смерти тако-о-ой вой подняли. Жуть. Разыскивают их и косят, как пшеницу в июле, устроили тут жатву… Не веришь?
Ее тени хоть и дрожали, но от негодования и печали, а не лжи.
– Верю.
– И Служители еще говорят, что упавшие души могут превратиться в обезумевших, ты представляешь? Мол, потому их так много и стало, что это просто упавшие обращаются.
– А ты так не думаешь?
– Не знаю, – честно ответила Анам. – Мне так не кажется. – Ладно, походим еще, найдем пихтовую шишку и домой.
– Пихтовую шишку?
– Ага. Марта меня попросила перед уходом. Она сама в лес не так часто ходит. Девочка она хоть и бойкая, но здоровьем не особо крепкая, к тому же тут и дикие животные могут встретиться, и сельчане.
Кан нахмурился, вспоминая свиную голову на двери. Видимо, охотник со своей дочкой чем-то не угодил местным. И кровавый подарок явно оставили именно они.
Неожиданно раздался крик вдали. Это была Магда. Она громко звала их по именам. Эхо разнеслось по лесу, путаясь среди сухих деревьев и высоких елей, заглушая на мгновение шорохи, птичье пение и шум тяжелых ветвей.
– Кажется, нас потеряли. Потом тогда шишку найду. Завтра ей сразу несколько принесу. А то в этом лесу пихта только у одного места растет, у реки на пригорке. А до туда далековато.
Она сорвала пару веточек хвои и бросила в корзину. Вновь заметив его непонимающий взгляд, пояснила:
– Возвращаться с пустой корзиной плохая примета.
Они с легкостью нагнали Меалада с Магдой. Несмотря на утреннее недовольство, она с интересом начала рассказывать, какие ей удалось найти грибы, а еще показала собранный букетик из разных веточек и ягод. Несколько самых красивых листочков она разместила у себя за ухом и воткнула в толстые косы.
– А у вас чего корзина-то пустая? – удивилась она. – Вы чем там занимались вообще? Значит, мы работали тут, собирали, а вы отдыхали?!
– Мы тоже собирали. Просто я не уследила, и к нам в корзину попал ядовитый валуй, – спокойно ответила Анам. – Можно было бы, конечно, только верхние грибы убрать, но чем Смерть не шутит, лучше уж всю корзинку выбросить, чем отравиться.
– В том году так человек десять в деревне скончалось, – подал низкий голос Меалад. – И каждый год так примерно мрет. Да я и сам так.
– В общем, выбросили мы все, – подытожила Анам. – Пойдемте лучше домой, а то совсем холодно становится. Еще и тучи вон с туманом идут, думаю, скоро лес совсем накроет пелена.
Разговор смолк, и они пошли дальше по тропинке из перегнивших листьев и веток. Как раз когда они вышли к дому, на землю неспешно спустился тягучий туман. Пока еще похожий на разбавленное водой молоко, но уже начинающий сгущаться в глубине, у дорожек, и поглощать силуэты, шорохи и голоса.
Сначала никто и не заметил, что на пороге что-то лежало. Зашли в дом, поняли, что ни на печи, ни за столом, ни на полати Марты нет, и напряглись. Не нашлось ее ни у колодца, ни в сарае, ни на задах.
Меалад молчал, но лицо его теперь выглядело иначе. Голубые глаза потеряли цвет и блестели, как две серебристых чешуйки. Он раз за разом проходил одни и те же места и думал, что, может, не увидел или не заметил. Анам тоже снова и снова обходила весь двор по кругу и даже заглянула в колодец.
Кан остановился на пороге. Медленно опустился, разглядывая лежащий на досках отрезанный локон длинных светлых волос и маленькую веточку пихты.
– Ка-ан! – Магда подбежала к нему, сбивчиво дыша. – Кан, ты чего тут присел? Тебе плохо?
– Присядь.
– Да нет, со мной все хорошо. Я лучше помогу искать Марту. Вряд ли она далеко…
– Сядь.
Ноги согнулись сами. Магда не поняла, как присела. Только почувствовала, как сперло дыхание, и сердце на мгновение испуганно затихло.