Грех

© Анна Рожкова, 2025

ISBN 978-5-0067-6250-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Подари мне жизнь

За окном бушевала весна, буйно цвела сирень, жужжали шмели и пахло приближавшимся летом. Настроение было под стать – сиреневое. Аленка бежала по потрескавшемуся тротуару, задорно стуча каблучками, то и дело поправляя тонкий ремешок сумочки, который так и норовил слететь с округлого плечика хозяйки. «Глупость какая? Зачем мне в онкологию? Какая онкология в двадцать один?».

Вчера на работе всех заставили пройти медосмотр. К зданию их института подъехала передвижная станция, девушки и женщины разноцветными горошинками и горошинами высыпали во двор, сбились в кучки, то тут, то там раздавался веселый смех, слышались обрывки разговоров: «А он чо, а она чо? Да ты чо!»

Седой врач с лучиками морщинок вокруг глаз попросил раздеться до пояса. Аленка, смущаясь, сняла бюстгальтер, подошла, не зная, куда деть руки. Врач со знанием дела пощупал одну грудь, вторую, нахмурился и выписал направление в онкологию.

– Ничего страшного, только чтобы убедиться, что все хорошо, – сказал он, улыбнувшись.

Аленка схватила направление и бросилась одеваться. «Стыд-то какой».

– Спасибо, – выдавила она, одевшись. – До свидания.

– Всего доброго. Пригласите, пожалуйста, следующую.

Зайдя в кабинет, Аленка положила направление в сумочку и тут же о нем забыла.

– Ну, как? – в кабинет, тяжело дыша и утирая со лба пот вошла Елизавета Петровна, декан факультета иностранных языков, Аленкина начальница.

– Дали направление в онкологию, – вспомнила Аленка.

– Да, нескольким тоже дали, – сказала Елизавета Петровна.

Аленка успокоилась окончательно. «Раз еще нескольким дали, значит не более, чем формальность». Она улыбнулась своим мыслям, солнышку, цветку герани на окне и сосредоточенно застучала по клавиатуре. В институте «горячая» пора. Скоро сессия, нужно готовить ведомости, заказывать бланки для дипломов будущим выпускникам.

– Елизавета Петровна, я завтра задержусь, – извиняющимся тоном произнесла Аленка. – Пойду на прием. – Она продемонстрировала белую бумажку с неразборчивым почерком и размашистой подписью.

– Да, Аленушка, конечно. Удачи тебе.

– Спасибо, – Аленка улыбнулась и выпорхнула из кабинета.

***

За толстыми стенами и двойными стеклопакетами старого здания больницы было зябко. Запах еды перемешивался с затхлым духом болезни, мук и человеческих несчастий. Весна здесь не ощущалась, осень, поздняя осень, символ заката человеческой жизни и наступления скорой зимы. Аленка поежилась. Длинный коридор был полон людей разных возрастов, полов и степени страданий. На стуле горько плакала девушка, спрятав лицо в ладонях.

Две женщины громко выясняли отношения. Одна хотела пройти без очереди, вторая возмущалась: «Все умные пошли. Я здесь уже два года». Они стали выяснять, кто больнее. Аленке захотелось заткнуть уши и без оглядки бежать из этого жуткого места. Но она лишь робко спросила:

– Кто последний?

– Я, – гаркнула «завсегдатай».

– Я, – не сдавалась соперница.

Спор продолжился. Мест не было, поэтому Аленка встала поодаль. В очереди выделялся старик. Аленка исподтишка на него посматривала: седой, длинноволосый, с шикарной бородой, он опирался большими заскорузлыми руками на сучковатую палку. Одет старик был в белые полотняные штаны и белую свободную рубаху. Аленка бы не удивилась, будь у старика лапти, но обут он был в тапочки, тоже белые.

Старик напоминал Аленке персонажа какой-то русской сказки. Собирательного. Тут вам и мудрость, и доброта, и широта русской души, самую малость сдобренные лукавством и мужицкой находчивостью. Женщина рядом со стариком вошла в кабинет, старик похлопал широкой ладонью по свободному сидению:

– Садись, дочка, посиди. В ногах правды нет.

– Спасибо, – поблагодарила Аленка, села на самый краешек и поежилась.

– Замерзла? – участливо спросил старик.

– Зябко здесь, – чуть слышно отозвалась Аленка. – Зябко и страшно.

– Господь всем по силам дает, – произнес старик. Аленка хотела было возразить, но место не располагало к спорам, «да и толку никакого», – подумала Аленка.

– Ну, почему же, дочка, никакого, – возразил старик. – Еще Сократ сказал, что в споре рождается истина. «Вот дура, вслух сказала», – досадливо подумала Аленка и опасливо глянула на старика. Но он смотрел прямо, оглаживая большой рукой пышную бороду.

– Следующий, – произнесла присмиревшая спорщица, прикрывая за собой дверь.

– Иди, дочка, не боись, – произнес старик, улыбаясь всеми своими морщинками.

– Спасибо, – поблагодарила Аленка и робко постучалась.

– Входите. – Аленка протиснулась в кабинет, кажется, забыв, как дышать. – Раздевайтесь там, за ширмой. – Женщина с уставшим лицом что-то сосредоточенно писала и даже не подняла головы.

Аленка глубоко вздохнула, аккуратно сложила вещи на стул и вышла. Женщина со вздохом поднялась, помыла руки в раковине, вытерла насухо полотенцем и натянула перчатки. Долго мяла и щупала Аленкину грудь.

– Что-то не так? – забеспокоилась Аленка.

– Пока не знаю, нужно пройти дополнительные обследования. Вот вам направление на маммографию, процедура платная, бесплатную долго ждать. Запишитесь в регистратуре. Когда получите анализ, вернетесь ко мне с результатом.

Аленка не помнила, как оделась, как вышла в коридор, как записывалась в регистратуре. Обнаружила себя уже на улице, сжимающей во вспотевшей ладошке направление на маммографию. «Целая неделя, господи, как пережить эту неделю», – прошептала она.

– Не поминай имя господа всуе, – раздалось над ухом. Аленка повернула голову и уперлась взглядом в грудь старика. Она подняла глаза, старик больше не улыбался. – Дочка, вот тебе мой адрес, если понадобится помощь, обращайся. – Он протянул накарябанный на клочке бумаги адрес.

– Вы врач? – Аленка протянула руку.

– Обращайся, я буду ждать, – он сунул Аленке в ладошку бумажку и зашагал неожиданно бодро, почти не опираясь на палку.

– Сколько это будет стоить? – крикнула Аленка вслед.

Но он продолжал шагать, не обернувшись, только махнул на прощание рукой. Аленка вздохнула, провожая глазами широкую спину, пока та не исчезла за поворотом. В груди щемило, плохое предчувствие засело червячком внутри и противно свербело. Домой совершенно не хотелось, на работу тоже.

Аленка зашагала по залитым весенним солнышком улицам, не видя ничего вокруг: ни ярко одетых прохожих, ни цветущей сирени, ни снующих машин. Чуть не очутилась под колесами одной из них.

– Куда прешь, дура? – крикнул возмущенный водитель.

Каблучки словно выстукивали реквием. «Вот и все: больше никакой весны, никакой мечты, закончилась моя молодая жизнь так и начавшись». Черные мысли заволокли все вокруг, перекрыв доступ солнцу и радости. Мир стал серым и недружелюбным, прохожие – злыми и неприветливыми. Аленка устало опустилась на лавочку, раньше казавшуюся удобной, а теперь превратившуюся в орудие пытки, раскрыла ладошку с зажатой бумажкой с адресом. «Да это бог знает где, как туда добираться-то», – и раздосадованная Аленка выбросила бумажку в урну.

Домой пришла, когда уже стемнело.

– Явилась, не запылилась, – зло сказала встретившая в дверях тетка. – Где тебя черти носили?

– На работе задержали, – соврала Аленка, опуская глаза.

– На работе задержали, шлялась небось не пойми где, никакой помощи не дождешься. Если бы не твоя покойная мать, – причитала тетка, всем своим видом демонстрируя раздражение поведением племянницы.

Аленка прошмыгнула в ванную, быстро помылась, почистила зубы и, стараясь не попадаться тетке на глаза, скользнула в постель. Комнату она делила с племянником, славным мальчишкой тринадцати лет.

– Аленка, ты где была? – зашептал он. – Мама себе места не находила.

– Венька, ты чего не спишь? Спи, давай, – шепнула Аленка в ответ.

– Завтра суббота, высплюсь, – ответил Венька, – спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – отозвалась Аленка, но сон не шел, одолевали дурные мысли. «Одна радость, что завтра суббота», – подумала Аленка, ворочаясь в постели. Сон сморил ее только под утро.

Когда она открыла глаза, солнце едва закрасило горизонт. Аленка прислушалась: племянник сладко сопел, в квартире было тихо, только тикали часы на кухне. Девушка выскользнула из постели, на цыпочках прокралась в ванную, плеснула в лицо водой, наскоро почистила зубы и, не позавтракав, улизнула из ненавистной квартиры. Только на лестничной клетке Аленка облегченно выдохнула и бросилась вниз по лестнице.

Снаружи было прохладно и ветряно, сгущались тучи. Аленка глянула на небо и зябко поежилась, пожалев, что не взяла зонт. Но искать зонт было опасно, можно было, не приведи господь, разбудить тетку с мужем и снова наткнуться на причитания о черной неблагодарности племянницы.

Аленка заспешила на остановку. Народу в такой ранний час было немного, только одна старушка на лавочке. Маршрутка тоже была полупустой, чему девушка очень порадовалась. Хотелось тишины и покоя. Аленка вышла на нужной остановке и пересела в автобус. Дорога предстояла долгая, за окном сначала мелькали высотки, потом они сменились домами поменьше, затем дома попадались все реже, замельтешили поля, сменявшиеся лесами и перелесками. Наконец автобус натужно выдохнул и остановился. Аленка помогла спуститься бабуле и заспешила на кладбище.

В деревне, в отличие от города, вовсю кипела жизнь: орали оглашенные петухи, мычали коровы, брехали собаки, среди грядок то тут, то там сновали огородники, вдалеке рычал трактор. Аленка прошла по центральной улице и свернула в перелесок, прошла по тропинке и оказалась на окраине деревни, на сельском кладбище. Суета осталась позади, уступив место вечным тишине и покою. Аленка вошла в центральные ворота и запетляла между могил. Найдя нужную, опустилась на лавочку и тихо поздоровалась:

– Ну, здравствуй, мама. Извини, что не навещала долго, работы много, да тетка постоянно что-то требует: то убери, то приготовь, то уроки с Венькой сделай, – слова лились из нее потоком, наскакивая одно на другое, торопясь и толкаясь. – Мне грех жаловаться, ты же знаешь, я тете Кате всем обязана, если бы не она, не знаю, что бы со мной было. Но чувствую, стесняю я ее, им самим места мало, а тут еще я. Но ты же знаешь, я только недавно на работу устроилась, поработаю немного, отложу и буду квартиру искать, хоть комнату какую. А тут еще несчастье, – Аленка горько заплакала, закрыв ладошками лицо.

Долго Аленка сидела у могилы, плакала, изливала матери душу, рассказывала последние новости, делилась планами на жизнь, просила совета и благословения. К обеду из-за солнца выглянули тучи и начало припекать, к тому же Аленка проголодалась, молодой организм напоминал о себе сосанием в желудке. Девушка поднялась, попрощалась с матерью и двинулась в обратный путь. В сельском магазинчике купила булочку и кефир, села на ступеньки, с удовольствием перекусила и поспешила на остановку.

Домой Аленка вернулась, когда на улице уже смеркалось. Тетка была еще злее, чем накануне:

– Опять на кладбище таскалась? Нет бы по дому помочь.

– Завтра, тетя Катя, обязательно. Все сделаю, что скажете, – затараторила Аленка лишь бы прекратить неприятный разговор.

– Суп сваришь, полы помоешь, пыль протрешь, в магазин за продуктами сходишь, я список напишу, – Аленка согласно кивала. – Да, и, чуть не забыла, Веньке набойки надо поменять, снесешь туфли сапожнику.

– Все сделаю, теть Кать, – пообещала Аленка.

Вечером вся семья по обыкновению собиралась у телевизора, смотрели ток-шоу или киношку. Аленка оставалась у себя в комнате, читала книжку, она чувствовала себя чужой и ненужной, словно старая вещь, которую и носить стыдно, и выкинуть жалко. Впрочем, никто и не настаивал на ее присутствии, когда-то давно звали, да привыкли, что Аленка всегда отказывается.

Книжка была интересная, Аленка только начала читать и всю неделю предвкушала, что посвятит чтению вечер субботы, но буквы плясали перед глазами, одну строчку приходилось перечитывать несколько раз. В конце концов, Аленке это надоело. Она отложила книжку, закинула руки за голову и уставилась в потолок. Обычно она мечтала, ее мечты были такие же, как у всех девушек. Вот появится герой ее мечтаний, победит дракона в лице тети Кати и увезет ее за тридевять земель. Но сегодня и не читалось, и не мечталось. Аленке было страшно, страшно умереть в двадцать один, когда еще ничего и не начиналось, страшно не встретить принца, страшно не увидеть свет. Слезы катились из глаз, было себя ужасно жаль.

Месяц тянулся жвачкой, и Аленке казалось, что он не закончится никогда. Она никогда не узнает свой диагноз, так и будет в подвешенном состоянии, зависнув между безрадостным настоящим и еще более безрадостным будущим. Сначала Аленке сделали маммографию, потом ее расшифровали, затем отправили на пункцию. И все это время, нервы, ожидание. А все чего-то ждали, давили, были недовольны.

– Аленка, что с тобой, я тебя не узнаю, – жаловалась начальница.

– Очнись, спящая красавица, – вздыхала тетя Катя.

Аленка бы и рада, да сил нет, измучилась совсем. И поделиться не с кем, и пожаловаться некому. Все одна, все по-тихому, только на кладбище Аленка и могла излить душу, но как бы она ни любила мать, так хотелось на кого-то опереться и хоть раз почувствовать себя слабой, не таясь, дать волю слезам.

– Девочка, да у тебя рак, – ошарашила врач одевавшуюся Аленку, сражавшуюся с непокорной пуговкой на блузке, которая никак не хотела застегиваться, пока наконец не повисла на нитке. Аленка всхлипнула, слезы беззвучно катились по лицу. – Не плачь, деточка. Сейчас все лечат, сделаем тебе операцию, будешь как новенькая, – утешала доктор Аленку, но та лишь мотала головой.

– Что я тете Кате скажу? – прошептала она.

– Кому? Впрочем, неважно. Так я записываю вас на химиотерапию, потом, когда опухоль уменьшится, мы ее аккуратно вырежем, – продолжала доктор.

Аленка послушно кивала, представляя, сколько кругов ада ей предстоит пройти, сколько очередей выстоять. Но главная проблема – тетя Катя. Аленка увидела ее осуждающий взгляд, протяжный вздох, который словно говорит: «Снова на мою шею». Врач что-то продолжала говорить, но до Аленки ее слова доходили словно сквозь вату, и их смысл ничего ей не говорил. Она послушно сделала все, что ей велели и словно на ходулях вышла на улицу. Ноги не слушались, ее собственное тело ее предало. Хотелось кричать и кататься по земле, но Аленка не привыкла открыто выражать свои чувства, да и что это даст? Она побрела домой. Домой к тете Кате. Другого она не помнила. Ни дома, ни близкого человека рядом, ни здоровья. Зачем такая жизнь? Что толку за нее цепляться.

– Картошки пожарь, – скомандовала тетя Катя, едва заслышав Аленкины шаги в коридоре. Аленка резала картошку, роняя на клубни слезы. Руки не слушались, нож со стуком падал на пол, картошка подгорела. – Вот растяпа, – прошипела тетя Катя. Аленке было все равно.

Ночью ей приснилась мама. Аленка с трудом воссоздавала в памяти ее черты, слишком маленькая была, когда мамы не стало, но во сне она сразу поняла, что это мама. Она тихонько гладила Аленку по голове, приговаривая, что все будет хорошо. Давно ей не было так покойно, просыпаться не хотелось, но в семь прозвенел будильник, и Аленка стала собираться на работу, лишь бы не оставаться дома.

Елизавета Петровна безрадостно смотрела на сотрудницу поверх очков: «Как такая цветущая и жизнерадостная девушка чуть больше, чем за месяц умудрилась превратиться в понурую старушку?»

– Здравствуйте, – прошелестела Аленка и уткнулась в компьютер, чтобы не встречаться ни с кем глазами.

Девушка что-то отвечала, подписывала, печатала и видела себя со стороны, тело двигалось само, на автомате, без Аленкиной помощи. Работала она плохо, если это можно назвать работой. Елизавета Петровна лишь вздыхала и качала головой. «Такая хорошая девочка и так себя запустила. Ай-яй-яй». Начальница ни раз пыталась прижать Аленку к стенке и выведать ее тайну, но та молчала, как партизан. И постоянно отнекивалась. Тете Кате она тоже ничего не сказала. «Сколько проживу, столько и проживу», – решила Аленка.

Ночью ей снова снилась мама, почему-то вместе с тем странным стариком, которого она встретила в онкологии. Мама о чем-то просила, протягивая в мольбе руки, а старик строго повторял: «Покайся, покайся». Аленка лежала в кровати и посмотрела на часы. Три утра. Из головы не шел недавний сон. О чем ее просила мама? «Ах, да, старик, – вспомнила Аленка. – Кажется, он давал какую-то бумажку с адресом».

Она тихонько поднялась, чтобы не разбудить Веньку, прокралась на цыпочках в коридор и, подсвечивая себе телефоном, сунула руку в сумку. Бумажки внутри не оказалось. Аленка прошла в кухню, выложила на стол все содержимое, проверила все карманы и кошелек. Бумажки не было. «Куда же я ее дела?» – раздосадовано подумала девушка, вернула сумку на место, прокралась в комнату и нырнула под одеяло. «Где же бумажка? Где бумажка?» С этой мыслью она уснула.

Ей приснился тот роковой день в больнице, когда она узнала про диагноз. Весь ее путь до той злосчастной скамейки, где она умудрилась выбросить бумажку с адресом. Будильник вырвал Аленку из сна, она чувствовала себя разбитой и не отдохнувшей, со вздохом откинула одеяло и опустила ноги на пол. «Как же не хочется вставать, – подумала Аленка. – Рак, у меня рак, – вспомнила она».

Каждое утро эта мысль обухом била по голове. Хотелось плакать, но, боясь разбудить Веньку, она пошла собираться на работу. О бумажке с адресом чудного старика и своем странном сне Аленка вспомнила только ближе к концу рабочего дня. «Надо найти записку, – мелькнула мысль, – где ее искать? Мусор уж выкинули давно». Перед глазами возник образ мамы, протягивающий в безмолвной борьбе руки. И Аленка решилась. «В конце концов, что я теряю?»

Аленка доехала до здания онкологии и пешком прошла весь свой путь в тот злосчастный день. А вот и та скамейка. «Никого, странно, ведь на всех других сидят люди». Записка лежала на сидении, словно ждала Аленку. Девушка на всякий случай посмотрела по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, протянула руку к клочку бумаги. Она уже знала, что там будет написано, но все вчитывалась и вчитывалась в буквы, словно не верила своим глазам. «Но как? Как такое возможно?» Она обессиленно опустилась на скамейку, из глаз капали слезы. Значит, мама про нее не забыла. С того света помогает.

– Спасибо, мама, – прошептала Аленка, поднимаясь. В кулачке была крепко зажата записка.

Аленка с нетерпением ждала окончания недели, твердо решив, что на выходных обязательно поедет по указанному в записке адресу. Все валилось из рук, девушка стала рассеянная и невнимательная. Иногда приходилось по нескольку раз ее окликать, прежде, чем она реагировала.

– А? Что? Вы что-то сказали? – Аленка словно возвращалась откуда-то издалека. – Тетя Катя, я на выходных хочу съездить к маме, – соврала она вечером в пятницу.

– Бог с тобой, все равно толку нет, витаешь где-то в облаках, уж не влюбилась ли? Смотри, в подоле не принеси, – недовольно пробурчала тетка.

– Ой, чуть не забыла, – Аленка полезла в сумку и достала деньги. – Зарплату получила.

– Крохи, – процедила тетка сквозь зубы, проворно хватая протянутые купюры. К облегчению Аленки, она пошаркала в свою комнату, бурча что-то под нос.

В субботу Алёнка встала раньше обычного, пока все спали, покидала в сумку вещи первой необходимости и тихонько выскользнула из дома.

Снаружи было свежо, лето постепенно уступало место промозглой осени с её затяжными дождями и пробирающей до костей сыростью. «Хорошо. – Алёна улыбнулась первым лучам просыпающегося солнца. – Как же не хочется умирать». Настроение сразу же улетучилось, уступив место грустным мыслям, которые в последнее время стали её постоянными спутницами. Закинув сумку на плечо, она шагала по пустынным улицам. Беда согнула плечи и со стороны Алёну можно было принять за пожилого человека, всю жизнь тащившего на себе тяжкое бремя забот и тягостей.

Показалось недавно отремонтированное здание вокзала. Несмотря на ранний час, здесь вовсю кипела жизнь: сновали юркие таксисты, усталые пассажиры с серыми от недосыпа лицами сидели на скамейках плотным рядком, словно голуби на высоковольтных проводах, зазывали покупателей старушки в ярких платках, продававшие на перроне всякую всячину. Алёна заняла очередь в кассу. Мужчина впереди все никак не мог определиться с датой и временем поездки. Очередь нервничала и волновалась:

– Мужчина, вы всех задерживаете.

– Да сколько можно?!

Наконец Алёнка дошла до заветного окошка, купила билет на ближайшую электричку. «Ещё полчаса куковать», – с досадой подумала она. На перроне было прохладно, Алёна поежилась.

– Почему такая красивая и одна? – нарисовался кавалер. Он ухмыльнулся беззубым ртом и озорно подмигнул подбитым глазом. Алёнка хмуро посмотрела на потенциального жениха и отвернулась. – Девушка, дай на опохмелиться, – заметив, что его уловки не действуют, местный Казанова сменил тактику. Алёнка вдруг разрыдалась. Пьянчужка принял её слезы на свой счёт и поднял руки. – Сестрёнка, ты чего? Я ж просто спросить, я без претензии. – Алёнка захлебывалась слезами.

Ухажер быстренько ретировался, от греха подальше. Слезы иссякли так же внезапно, как и начались, но появились сомнения: «Куда и зачем я еду? Ждёт ли меня там кто-нибудь? А вдруг это шарлатан? Может, лучше химия и операция?» От всех этих вопросов гудела голова. Алёна уже решила сдаться и вернуться домой, но раздался протяжный гудок и из-за поворота показался железный змей. «Видимо, судьба», – обречённо подумала она, залезая в неуютное нутро.

Доехала без происшествий, только уж больно долго, от сиденья на неудобной деревянной лавке ломило все кости. Маленький, словно игрушечный, вокзал был безлюден и тих. Звук Алёниных шагов гулко отдавался в пустом здании. Она остановилась и растерянно посмотрела по сторонам – никого, Алёна зябко поежилась, только не от холода, в душе поднималась волна паники. Она вышла из противоположной двери и оказалась на небольшой площади. И снова никого, только с краю примостилась небольшая будка. Алёна подбежала к окну. Внутри сидела полная женщина в цветастой кофточке из тоненького трикотажа, подчеркивающего все бугры и неровности.

– Слава богу, – обрадовалась Алёнка, она готова была расцеловать эту полную тётку. – Хоть кто-то. А где все? – Она снова оглянулась по сторонам и снова никого не увидела.

– Девушка, – противным голосом сказала тётка, – я справок не даю, я билетами торгую. Нужен вам билет?

– Нужен, очень нужен, – поспешно ответила Алёна, испугавшись, что кассир тоже куда-нибудь исчезнет. – До Прасковеевки, – она на всякий случай ещё раз сверилась с адресом на бумажке, хотя знала его наизусть.

– Мы только до Прасковеевки и продаём, – фыркнула тётка. – Люди какие-то странные, – продолжала бурчать она. – С вас сто пийсят. – Алёна протянула деньги и взяла билет. – А где автобус? – она растерянно оглядывалась.

– Щас приедет, ожидайте, – окошко с грохотом захлопнулось.

К площади, пыхтя и кашляя, приближался ПАЗик, тоже пустой. На лобовом стекле красовалась табличка с названием «Прасковеевка», выведенное от руки кривыми буквами.

Автобус чихнул и остановился. Из кабины вышел пожилой мужчина в джинсах, рубашке в клетку и лужковской кепочке, прикрывающей лысину. Он достал из нагрудного кармана пачку «Примы», не спеша вынул папиросу и постучав ей о пачку, сунул в зубы.

– Здравствуйте, – поприветствовала Алёна водителя. – Скоро поедем?

– Скоро, красавица, скоро, – он поджёг спичку, прикурил папироску, с наслаждением выпустив струю дыма. Алёна терпеливо ждала, пока водитель покурит, выпьет воды, тщательно вытрет руки о какую-то ветошь. Наконец он, кряхтя, полез в кабину. – Ну, залезай, поехали, – двери, скрипя, поползли в стороны.

Алёну не надо было просить дважды, она влетела в салон и заняла место у окошка. Автобус запыхтел и повёз Алёну в неизвестность. Странно, но по пути им не попалась ни одна встречная машина, домов тоже не было видно, сплошной стеной стояли деревья и казалось, что они сейчас сомкнутся и поглотят узкую дорогу, вместе с едущим по ней автобусом, водителем и его единственным пассажиром.