Где распускается алоцвет

Глава 4

Венок из васильков

Внутри всё напряглось, так, словно Алька на мгновение целиком превратилась в камень, в изваяние… И так же резко напряжение отпустило.

А потом она поступила так, как поступала всегда баб Яся – и мама, когда была ещё жива.

– Умрёшь? – спросила строгим голосом. И – уставилась тяжёлым, нарочито ведьминским взглядом; только так и надо смотреть, если хочешь повелеть горю пойти прочь. – Нет, в ближайшее время не умрёшь, это точно. А теперь садись и рассказывай.

Дарина тяжело опустилась на лавку, почти упала. Вблизи стало хорошо видно и осунувшееся лицо, и землистый, серый цвет кожи. Вчера всё это как-то скрадывалось, потому что на ней был алый, осиновый платок, повязанный на шее, как галстук, а сегодня он куда-то подевался, и усталость теперь бросалась в глаза.

«А ведь ей нравилось всё яркое, броское, – пронеслось в голове. – Мини-юбки, гетры, кожанки… Хотя с двумя сыновьями, наверное, мини не поносишь».

– Зарян… в общем, он сегодня утром забрал мальчишек и уехал к маме, – глухо произнесла Даринка, закрыв руками лицо и сгорбившись. – И правильно сделал. Зимка пришёл утром меня будить, а я… ударила его, в общем.

Зимка – это был сын, может, тот, что вчера ходил с ними, младший. А может, и старший, Алька не знала, и сейчас из-за этого ей было стыдно. А вот Заряна помнила ещё по школе. Он учился на класс старше – мелкий, белобрысый, вертлявый. Даринку, заводилу и хохотушку, обожал, даже некоторое время таскался за ней хвостом, даже ночью на кладбище – смотреть на гробовые огоньки. Васька его, правда, не любила и шугала – сурово, как только могла…

Алька, если честно, тогда была больше увлечена самой собой, чем какими-то мальчишками, пусть даже и старшими.

А потом переехала в столицу.

– И что Зарян сказал? – мягко спросила она.

– Что мне надо в больницу лечь, может, в центр поехать, у него там тётка работает, может устроить, – так же сдавленно ответила Дарина. – Но я ходила к врачам, тут врач не поможет… У меня сильное снотворное, очень, но я не сплю. Точнее, сплю, но становится только хуже.

На этих словах в голове точно вспыхнуло что-то; Алька вспомнила.

– Та-ак. А отсюда поподробнее.

Дарина закусила губу, наклоняя голову ещё сильнее; кудряхи, спутанные, как войлок, свесились вперёд, закрывая ей лицо.

– Ты… ты помнишь, когда нам было лет по девять, на меня напала какая-то сонная дурь? Я с криками просыпалась, весь дом будила?

– Угу. Такое фиг забудешь.

На самом деле Алька помнила это урывками. Тогда, в девять лет… да и позже, пожалуй, до старших классов, она не то что не чуралась колдовства, но даже и чай помешивала, бормоча под нос заговоры. А уж в школе к ней с чем только не обращались! Приходилось и потерянные вещи искать, и выгонять привязчивую шишигу из пруда за стадионом, и с домовым в подполе беседовать… Дарине она тоже помогала, не раз и не два – как и другим подружкам.

…а ещё они зимой, в самую длинную ночь, три года подряд ходили гадать на женихов в старую баню, и Алька всякий раз умудрялась нагадать себе жуткую жуть.

Но Дарине-то как раз сулила любовь, долгую, чистую, до старости.

– Вот тогда было то же самое, но в этот раз… В этот раз всё хуже, – вздохнула Дарина. – Я не знаю, что делать. Только засыпаю – и наваливается как будто что-то, и сразу так тоскливо… Сначала я не запоминала ничего, только просыпалась уставшая. Думала, ну, грипп, ну, осень тяжёлая, солнца нет. Когда зима начинается и мрак, то всем грустно, даже тем, кто говорит, что зиму любит… Против природы не попрёшь, витамин D, все дела, – поёрзала она и умолкла.

– Витамины я бы на твоём месте тоже пропила, только анализы бы сдала сначала, – откликнулась Алька рассеянно. – Колдовство колдовством, но врачи, знаешь ли, люди очень полезные, особенно когда к ним идти не как к врагам… Погоди, это у тебя давно началось, получается?

– В том году, – кивнула она. – И всё хуже, хуже… Теперь я сны помню. И мне снится, знаешь, будто я просыпаюсь ночью, а у кровати стоит, например, Зарян. Стоит – и смотрит, страшно так… А потом начинает меня душить. Или Зимка с ножом. Или Май. Или мама… И, Алька, я просыпаюсь, а оно по-настоящему болит, – выдохнула Дарина – и скорчилась, точно силы её покинули.

Её трясло.

– Слушай, а к ведьмам и колдунам ты ещё не… – начала было Алька и осеклась.

Конечно нет. Иначе бы так далеко не зашло. Но откуда в Краснолесье взяться ведьме? Есть баб Яся, но она только консультирует. Может вышить или вырезать оберег, но если что-то очень серьёзное, то это не поможет, у неё прямо на сайте так и написано.

– Я хотела, – шмыгнула носом Даринка. – Правда собиралась, даже узнавала, кто рядом есть. Даже тебе написать хотела, но… – Она осеклась; наверное, потому что помнила про своего почти-что-тёзку Дарёна Светлова. – Нашла двух ведьм. Одну в столице, но туда ехать на поезде, ну, и она с сыскарями работает, её то ли застанешь, то ли нет. А тут Костяной появился, всё такое… Вторая была тут рядом, в Светлоречье. У неё прозвище было – Паучиха, Чёрная Вдова.

Алька поёжилась и с шумом втянула остатки молочного коктейля через трубочку. Звук получился оглушительный и неприятный.

– Ничего себе прозвище, конечно…

– Она четырёх мужей пережила, – ответила Даринка. – И ни один своей смертью не умер. Но знаешь, как её звали ещё? Бабья Заступница. Она ни одной женщине не отказала, кто б к ней ни пришёл, а денег никогда не брала… Светлоречье тут рядом. Я хотела поехать, а она умерла.

– Ведьма? – не поверила Алька.

– Ведьма, – кивнула Дарина грустно. – Ну, по слухам, она уже какое-то время была сама не своя, очень хотела вернуть молодость или жизнь продлить… И вроде как, говорят, нашла способ. А потом раз – и умерла. Это две недели назад было… И я тогда подумала, что, значит, судьба, и я умру тоже. И тут вернулась ты.

– И тут вернулась я, – эхом откликнулась Алька, ощущая странную лёгкость в затылке.

Вот так, оказывается; треть жизни бежишь от того, что тебе с рождения дано, а потом раз – и влетаешь в это самое «дано» лбом, на полном ходу.

И не деться никуда.

– Угу… И я подумала, что, может… – Даринка осеклась, потом вдохнула глубоко, прерывисто, точно набираясь смелости, и продолжила: – Ты ведь правда спасла меня тогда, помнишь? Велела сложить тетрадный лист самолётиком, а потом взяла его и сказала: «Нарекаю тебя Даринкиной хворобой!»

– И пустила в костёр.

– Так ты правда помнишь? – вскинула голову Дарина. И улыбнулась наконец; повернулась, глядя искоса, исподлобья, несмело, накрыла Алькину руку своей. Пальцы были ледяные. – Ага, пустила прямо в костёр. А самолётик закричал. И у меня тогда кошмары прошли, всё стало, ну… Нормально. Алика, ты поможешь мне?

Дарина смотрела на неё как на свой последний шанс.

Алька смотрела в ответ и думала: «Нет, нет, нет; давай найдём тебе настоящую ведьму, опытную, практикующую, которая не проклинала своего жениха, не убивала, не боялась потом, что он, мёртвый, за ней придёт…»

«Может, она и есть, эта ведьма, – пронеслось в голове. – Но она где-то там. А я-то здесь».

Если б пришлось бросить Даринку сейчас, отказать ей, Алька бы себе никогда не простила.

– Давай попробуем, – сказала она, ощущая внутри холодок, как если глядеть с большой высоты вниз и вниз, пока не начинает казаться, что падаешь. – Ты где сейчас живёшь? Ты одна?

– Ну, Зарян мальчишек забрал к матери, но хотел вечером вернуться…

– Пусть лучше с ними останется, – посоветовала Алька. И добавила, чувствуя, как горло пересыхает: – Давай, выше нос! Принесу чай, который баб Яся делает, куплю тортик и приду вечером. Посидим, поболтаем… ну?

– Почти как девичник, – улыбнулась Дарина снова. – Жаль, что на настоящий девичник ты ко мне не приехала, ну, когда я замуж выходила… Ох, Алика, спасибо! – и она подалась вперёд, обнимая её крепко-крепко.

Адрес Алька записала в телефон – побоялась, что не запомнит. За тортом зашла сразу, благо до тёть-Тининого магазина было всего ничего; выбрала что-то рассыпчатое, песочное, ароматное, с яблоками и карамелью. Пока наблюдала за тем, как тётя Тина перевязывает коробку лентой, поймала себя на том, что размышляет, кто мог навредить Дарине. Тогда, семнадцать лет назад, к ней привязалась мара, слабенькая, но гадкая. Мар вообще всегда было повсюду много, куда ни плюнь – обязательно попадёшь. Но обычно сильно они не вредили, только пугали. Достаточно было повесить в изголовье полынь, или надеть вышитую сорочку, или что-то железное под подушку положить, или… Таких оберегов – десятки, выбирай, какой нравится. Неудивительно, что даже мелькая Алька справилась с марой легко. Тем более что ей с детства отчего-то особенно хорошо удавалось именование; может, из-за богатого воображения, может, потому что она умела верить самой себе и желать горячо, с чувством.

Но чтоб мара – зыбкий сон, клок тумана – преследовала человека год…

– Тёть Тин, – с сомнением позвала она, переминаясь у прилавка с ноги на ногу. Очень манило безе со сливками и мелкой лесной малиной, но логика подсказывала, что яблочного торта будет более чем достаточно на двоих. – А ты ночниц тут не видела?

– Да помилуй, откуда. Думаешь, они ко мне за временной регистрацией приходят, как в городскую управу? – хмыкнула тётя Тина. С головы до ног в болотно-зелёном и сером, в косынке, не прикрывающей заострённых ушей, смуглая, тощая и вёрткая, сегодня она и впрямь была больше похожа на кикимору, чем на человека. – Нечисть промеж собой не дружит и союзов не заключает. А случайно заметить… Что-то я, конечно, чую – моровую девку, вон, издали видно, в струпьях вся, как ходячий труп. Но если ко мне зайдёт двоедушник или там колдун – как их распознать? Эх… Хотя сейчас всё может быть, – подумав, добавила она. – Вон, год назад, говорят, где-то большой курган раскопали, то бишь могилу – и оттуда ка-а-ак попрёт!

– Курган? – насторожилась Алька. – А где? Не у нас?

– А я почём знаю? – отозвалась тётя Тина ворчливо. – Слышала, и всё. Но с тех пор то леший где-то начнёт буянить, то навки туриста насмерть запляшут… Даже лихо видали, но не у нас, а там, к северу, – неопределённо махнула лапкой она. – Может, и ночница завелась, хотя их лет пятьдесят, пожалуй, не видали. Ну-ка, держи, а будешь нести, за дно придерживай.

– Ага, – кивнула рассеянно Алька, забирая коробку. Тяжёлую – пропитки и начинки тётя Тина не жалела. – Слушай, а может, и Костяной тоже оттуда?

– Шиш его знает, – прозвучал мудрый ответ. – Но я б курганы третьей дорогой обходила: то, что хоронят под тяжёлым камнем, лучше без нужды не беспокоить. Так-то.

По дороге Алька встретилась с Велькой – тот выбрался в центр, чтобы забрать из пункта выдачи новую партию учебников и пособий. К зиме он собирался устроиться куда-то хоть на полдня, чтобы не сидеть у родителей на шее, а до тех пор хотел подналечь на учёбу. Торт Велька помог донести до самой калитки, а потом свернул и пошёл назад, к дому Ёжёвых – мать собиралась нарубить капусты, чтоб заквасить, и он вызывался помочь.

– Может, вечером забегу к вам, – добавил он, расставаясь.

– Меня не будет, – предупредила Алька. – У меня дела.

– Ой, – расстроился Велька. И исправился тут же: – Ну то есть – удачи! В делах.

Когда она спросила у баб Яси, где лежат ведовские принадлежности, та, к её чести, не закричала радостно: «Ты наконец интересуешься ведовством?!»

Нет, всего лишь села мимо стула, изрядно Альку этим напугав.

– Ну, ну, я не хрустальная, не разобьюсь, – хмыкнула она, поднимаясь и потирая поясницу. – Хотя уже, прямо скажу, не резиновый мячик, как в молодости, чтобы от пола отскакивать… Ты чего задумала? Таки решила сделать оберег?

– Решила, но не для себя, – призналась Алька. – У Дарины дома кто-то вредит, хочу к ней с ночёвкой. Думала, может, мара, но на мару не похоже…

– Ночница? – тут же откликнулась баб Яся и по инерции потянулась к очкам, болтающимся на шее на цепочке. – Хотя их у нас тут давно не встречали… Ну, давно – не значит «никогда больше». Уехала я как-то добровольцем на археологическую практику в Полесье, лет сорок тому назад. Вышла ночью до колодца, и тут вижу – через улицу идёт высоченная баба, костлявая, в обносках. Метра три, если не выше. Идёт, а листья на яблоньках скручиваются и на дороге пятна, как плесень.

– Лихо? – не поверила Алька. – Да не может быть.

– И я решила, что не может быть, а сама за оберег – и ничком под куст, смотрю только в землю, – ухмыльнулась баб Яся. – И правильно сделала. Оттуда весь посёлок потом эвакуировали и колдуна из столицы вызвали, такие дела. Так что, Алёночек, может это быть или не может, а давай-ка готовиться так, будто это ночница.

Испуганной она не выглядела, впрочем. Скорее, радостной.

Алька была рада уже потому, что бабушка не приплясывала на месте, приговаривая: «Ведовство, наконец-то ведовство!» – пусть, скорее всего, и очень хотела.

Ночница хоть и считалась тварью поопаснее мары, но до моровой девки, до витряника и тем более до лиха недотягивала. С правильными инструментами её мог бы прогнать и простой человек…

«Но прогнать мало, – думала Алька, перегнувшись через край сундука и открывая одну шкатулку за другой; бабушка стояла рядом и подсказывала. – Надо избавиться навсегда. Кто знает, может, как раз та мара и вернулась, которую мы отправили в костёр? Вернулась и теперь мстит».

Но это, конечно, было маловероятно – что попадало в огонь, то исчезало навсегда.

Среди прочих полезных вещей она наткнулась на потасканный блокнот на кольцах, свой собственный, где ещё в детстве старательным округлым почерком выводила под мамину диктовку заговоры. На хорошую дорогу, на богатый урожай, чтоб леший по лесу не водил кругами… Про ночниц там точно что-то было.

– Криксы-плаксы, брысь под лавку? – бормотала Алька, перелистывая страницы. Кое-где попадались и рисунки, такие дурацкие, что изображённая нечисть могла бы сгинуть бесследно и просто от стыда. – Нет, не это… Что-то там было про ясное солнышко и брысь в печь…

– Ай? – отозвалась баб Яся, углубившаяся в сундук. – Чего?

– Не, ничего, я читаю! – крикнула Алька. – Кстати, а красные свечи там есть? Ну, вместо красна солнышка и всё такое.

– Где-то точно была связка, – озадачилась баб Яся. – Или я к себе их унесла? Дай-ка в столе посмотрю.

Пока она искала свечи, Алька продолжила листать блокнот. Некоторые заговоры и на заговоры-то не походили, больше на детские считалки или народные песни. Перевернув очередную страницу, она вздрогнула:

«Может, и хорошо, что я переночую у Даринки, – промелькнула мысль. – Огненный змей туда точно не сунется, к двоим-то».

Алоцветом в округе называли маки; они часто вырастали в поле среди пшеницы, так же как и васильки. И вокруг дома их тоже раньше было порядочно – где одно, там и другое. Альку – Алику – прозвали Аленьким Цветочком даже раньше, чем она научилась ходить, тем более она уродилась огненно-рыжей, в маму…

…а ещё говорили, что маки-алоцветы прорастают там, где искры со змеевой шкуры на землю сыплются.

Или там, куда падают звёзды.

Альке, если честно, нравился второй вариант.

Заговор от ночниц в итоге и впрямь нашёлся, но для этого потребовалось пролистать блокнот с самого начала – в первый раз запись почему-то не попалась на глаза. Остальное они с баб Ясей подобрали без проблем. Нужно было что-то металлическое – положить Даринке под подушку, чтоб ночница или мара не набросилась с ходу; Алька колебалась между ножом и большой швейной иглой, но потом по совету баб Яси взяла тяжёлый амбарный ключ.

– В нём и железа побольше, и меньше риск, что твоя Даринка тебя или себя поранит, – мудро добавила бабушка. – Если ей уже сон от яви отличить сложно, лучше подстраховаться.

Кроме ключа, Алька подготовила мешочек соли, набор для вышивания, три красные витые свечи и тяжёлую кочергу. Кочерге отводилась главная роль: во-первых, вся ночная нечисть побаивалась «печных» предметов, связанных с огнём; во-вторых, против любой другой нечисти она тоже годилась – ну кто обрадуется, получив по зубам железным прутом?

– Так, чай, чай, – приговаривала баб Яся, выбирая среди стройных рядов жестянок в глубине полки. – Это от лихорадки… это от сглаза… А! Иван-чай – плакун-трава, «всем травам мать», нечисть плакать заставляет. А ещё ромашка – для светлого ума, и мята – для вкуса. Пойдёт?

– Вполне, – улыбнулась Алька. Мандраж схлынул, но всё равно было как-то не по себе, и только увесистая кочерга придавала уверенности. – Лучше было бы, конечно, ещё взять прялку, ну, вместо набора для вышивки, прялка волшебнее… Но, баб Ясь, я прясть не умею.

– А этому научиться никогда не поздно. Да и ничему не поздно, уж поверь человеку, который пошёл получать второе высшее в пятьдесят лет, – хмыкнула бабушка. – Так, Алёночек, тебя проводить? Или довезти? Может, васильков на рубашку приколешь?

– Это сразу – до свиданья, нечистая сила, а мне нужно уничтожить вредителя, а не отпугнуть, – вздохнула Алька. Внутри у неё боролась взрослая самостоятельная женщина и взрослая самостоятельная женщина, которой очень не хотелось переть торт, сумку и кочергу через пол-Краснолесья. – Баб Ясь… а довези, если не сложно?

К Дарининому дому они подъехали аккурат на закате. Небольшой огород, с полдюжины яблонь и груш, два этажа, стены из бруса… Алька слышала что-то насчёт участка, который достался от прабабки, и дома, который Зарян с батей и братьями построил сам – начал, когда сделал предложение на выпускном, и закончил через два года, ровнёхонько перед свадьбой. Небольшой огород выглядел обихоженным; на грядке лежала свёкла, выдернутая, но пока не убранная.

Издали пахло выпечкой, сыром и ещё почему-то жареной колбасой.

– Ну, ни пуха ни пера! – сказала баб Яся, высаживая Альку у калитки.

– К лешему. И, бабуль, если будешь всю ночь сидеть и караулить у телефона, вместо того чтоб спать, я обижусь, – пригрозила Алька.

– Ишь, грозная какая, – хмыкнула баб Яся. – Ещё чего, за тебя переживать. Если ты тут не справишься, мне тем более делать нечего… Но кочерга ещё никогда никого не подводила. Главное – покрепче держать.

– Самое могучее колдовство, – серьёзно кивнула Алька.

И хихикнула.

Наверное, это было нервное.

Даринка к идее устроить девичник отнеслась ответственно. Уже на пороге стало ясно, что пахнет не чем-то там, а пиццей, и не абы какой, а по испытанному семейному рецепту.

«Та самая? – подумала Алька, стаскивая ботинки. – Да не может быть!»