Ответный ход Президента

– Она? – он словно наткнулся на невидимую глазу преграду и встал, как вкопанный, растерянно оглянулся по сторонам. – Я… я не знаю…

…Михась долго метался, как зверь, запертый в ненавистной клетке. Пусть и золотой, но от этого не менее ненавистной. Почему она не написала ему? Пусть она ничего не знала про их скорый отъезд и заранее ему не сказала. Даже если бы и знала, то все равно оно ничего не меняет. Не сказала, значит, не захотела тревожить заранее. Или же попросту она побоялась сказать. Она же девочка. Но написать же можно? Она же знает его адрес, а он про нее ничего уже не знает. Куда они уехали, зачем?

Старый дед успокаивал. Казалось, дед один в доме понимал все его мучения. Отец вечно в разъездах. Его всегда мало что волновало. Стоит их дом на своем месте, и, слава Богу! Остальное все приложится само собой. Обо всем остальном позаботится его жена. А мать делала вид, что ничего не случилось. Как будто и не было той восьмилетней дружбы…

Аленка вышла из такси у республиканского клинического центра. Тяжело вздохнула. Одна поездка, и кошелек ее опустел наполовину. Ну и цены у них тут! Нет, она в первый и последний раз берет тачку. Где же она возьмет деньги на обратный билет? Будет просить их у матери?

А если у той у самой с собой ничего нет? Ладно, еще та женщина не взяла у нее денег. Телефон даже ей свой дала. На всякий случай.

Все. Надо все мысли оставить за больничными воротами и предстать перед матерью веселой и жизнерадостной, чтобы глупо не расстраивать родительницу. Как-нибудь выберется. Лучше она позвонит той женщине и попросит взаймы. А потом как-нибудь рассчитается…

Оксана вышла из метро. Не торопясь, прошлась она по Крещатику. Серые тучи, низко-низко плывущие над крышами домов, своим угрюмым видом еще больше способствовали ходу всяких нехороших мыслей, они были сродни ее мрачному настроению.

Дурное предчувствие поднималось при виде четких рядов палаток «стихийно» возникшего палаточного городка. Якобы это только сам по себе справедливый гнев народа широко вылился на улицы вследствие антидемократических действий властей.

Если все оно возникло стихийно, то откуда вдруг в одночасье у этого простого народа появилось столько новеньких однотипных и тщательно подобранных по цвету палаток? Почему вокруг невидно пенсионеров, бабок, которым делать больше нечего, как против чего-то протестовать? Нет, тут дело не так просто. Что-то за всем этим кроется…

– Проходи, – девушка открыла дверь. – Извини, у меня не прибрано, – Верка смущенно поморщилась при виде разбросанных по всей комнате в самых для этого неподходящих местах предметов женского туалета.

– Ты живешь одна? – парень с нескрываемым интересом оглянулся.

Нечасто он попадал в святая святых, куда мужиков допускают не сразу и даже не всегда.

– Нет, – девушка впихнула вещи в огромный трехстворчатый шкаф.

Потом она с барахлом разберется. Надо ж было жутко оконфузиться. Совсем не подумала она. Они обычно к себе никого не приглашали. Да и соседка ее подвела. Раскидала повсюду свои вещи.

– А с кем? – непраздное любопытство прозвучало в его голосе.

– Не бойся, не с мужиком, – девушка усмехнулась. – Понятное дело, кому же хочется стать персонажем расхожего анекдота. Со Светкой.

Облегченно вздыхая, Миха шагнул вперед и прищурился:

– С нашей? С той самой, с которой ты чередуешь свои дежурства…

– С нашей, с нашей… – Верка согласно кивнула головой.

– А чья это хата? – больше по инерции спросил он.

– Ее родной тетки. Та куда-то и надолго уехала. Не знаю я. Там еще какая-то история. Мое дело маленькое. Пустили жить, и то ладно. Ты, Миха, меня не спрашивай, а я тебе ничего не отвечу. Чай пить будешь?

– А мне его предложат? – парень успел опуститься в старенькое, жалобно скрипнувшее кресло, шутливое настроение не отпускало его.

– Если ты не откажешься, – девушка, казалось, тоже была не прочь поиграть с ним в кошки-мышки. – Откажешься?

– Я похож на того, кто отказывается? – Миха сделал следующий ход.

Интересно ему стало узнать, что она на это ответит.

– Ты, – девушка посмотрела на него долгим особым взглядом, – не похож. Уговаривать тебя вчера долго не пришлось, – она усмехнулась. – Ломаться, как девочка, не стал. Ты всегда до дури безотказный?

– Нет, – очень просто и коротко ответил он.

Пусть она знает, что он не из тех, кто готов волочиться за каждой юбкой, взмахнувшей перед ним своим подолом.

– А как же вышло вчера? – ее, было, прищуренные глаза широко приоткрылись в томительном ожидании его ответа.

Теперь уже она перешла в наступление и теснила его. Задала ему настолько каверзный вопрос, что так просто и не ответишь.

– Ты… – он часто-часто заморгал, – тут совсем другое дело…

Нет, все-таки именно его загнали в угол, очень похоже на это.

– Другое дело, говоришь… – на, казалось, веселое и беззаботное лицо девушки набежала легкая тень. – Ах, Миха…

Обжигаясь, молча, они пили горячий чай. Он молчал. И она молчала. И, кажется, сами и не хотели этого, но невидимая грань пододвинулась настолько близко, что начинала мешать. Пропали, куда-то исчезли легкость и простота ничего не обязывающих отношений.

Или ей это только казалось? Может, это только она отчего-то боялась ступить дальше, а он молчал из простой деликатности? Не хотел ее просто подталкивать? Или давал ей возможность самой принять для себя решение? Но ей нечего решать. Она для себя все уже решила.

После продолжительной до неловкости паузы Вера подошла к своей кровати и откинула одеяло. В его глазах застыл немой вопрос. Она, улыбнувшись, покачала головой и кивнула на свою постель.

– Или тут или на полу! На выбор, что больше понравится.

– А там? – он показал рукой на противоположную сторону, где стояла тахта. – Я там… до вечера перекантуюсь. Все же удобнее, чем на полу. Чего зря спальному месту пустовать…

– Нет, – девушка отрицательно качнула головой. – Не могу положить тебя в чужую кровать. Соглашайся или… мы не сошлись в цене.

– И тогда выметайся, – парень пожал плечами. – Раз у меня нет выхода… – он стал стягивать с себя свитер. – Я и на это согласен… Раз уж вопрос поставили ребром и развернули этаким ракурсом.

– Куда ты, милый, денешься с подводной лодки, – тихо прошептала она. – Согласишься, как миленький. Поупрямишься для вида и пойдешь.

– Что?

– Ложись-ложись. Я сейчас приду…

По-солдатски быстро скинув с себя одежку, Миха нырнул под холодное одеяло и натянул его на себя, пытаясь согреться.

Нет, кажется, зря, зря он напросился к ней в гости. Должен же он был сразу понять, чем оно все закончится. Или он надеялся, что она найдет для него отдельную постель? Надеялся на то, что произошедшее накануне было просто исключением из всех правил? Нет, так не бывает…

А с другой стороны, чего в этом плохого? Девочка неплохая. Не хуже, чем другие. Понятно, что она крутится в этой нелегкой жизни, как может. Ну и что худого, что спит с мужиками? То с одним, то с другим. С одним спит ради дела. А с ним? А с ним это делает для души. Понять ее можно. Она такая. Ее не переделать. Продукт современного жития…

Но его Аленка была вовсе не такая. Его Аленка… Задев краешек до сих пор кровоточащих воспоминаний, он болезненно поморщился. Была когда-то его. А чья она сейчас? Кого она сейчас любит? Почему она не написала ему? Он нашел бы ее. Он обязательно ее нашел бы. Напиши она ему, он все бросил бы и помчался бы к ней. Ах, Аленка-Аленка…

…Старый дед вздыхал, глядел на своего вконец расстроенного внука, на его вытянувшееся, посеревшее лицо.

– Михась, да забудь ты уже ее, – как-то не вытерпел он, притянул к себе внука и усадил его рядом с собой.

– Как это забудь? – глаза у юноши недоуменно расширились.

Как это можно все забыть? Взять и вычеркнуть из своей жизни целых восемь лет, наполненных одной только дружбой с его Аленкой?

– Она была тебе не парой, – старый человек тяжело вздохнул, и его седые ресницы задрожали от плохо скрываемого волнения, оттого что не мог объяснить своему самому дорогому человеку самые простые истины.

– Почему? Почему она мне не пара? – воскликнул Миха.

Нет, парень просто не мог этого понять. Как это они не пара? Если они любят друг друга! Неужели, любовь в их жизни не самое главное? Есть еще что-то такое, что ему пока непонятно и неизвестно?

– Понимаешь, Михась, они русские, а мы…

– А мы что, не русские? – внук непонимающе заморгал глазами.

Нет, тут дед что-то начинает путать. Есть различия, но не столь же критично. Это, верно, дед заговорил словами своей невестки, его матери.

– Да, мы, Михась, из другого теста. Мы украинцы с Правобережья. Коренные местные жители. А они – москали, приехавшие на наши земли, кацапы, оккупировавшие ее.

– Дед, ты это о чем? Ты это серьезно?

– Куда серьезнее. Они не понимают нас. А мы не понимаем их. Между нами лежит пропасть. Я раньше молчал, не говорил тебе об этом. Не хотел ворошить свое прошлое…

Насупившись, внук глухо проговорил:

– Ты еще скажи, дед, что она не нравилась тебе?

– Нет, я не скажу. Да-да, не скрою от тебя, – ласковая рука прошлась по непокорным волосам внука. – Нравилась мне твоя девочка. Очень нравилась. Все надеялся, что, может, промеж вами что-нибудь получится. Но судьба распорядилась по-другому, расставила все по своим местам. И имя ее мне очень нравилось.

– Ее имя? Моей Аленки?

– Да, были у нас знакомые. Дворжецкие… Жили тут до войны. Мы с ними дружили. Дочка у них Аленка была. А сына их звали Михасем.

Парень понимающе прищурился. Не оттуда ли проросло его имя?

– Как и меня, дед?

– Да, тебя в его честь прозвали. Именно я настоял на том, чтобы так назвали моего внука. Ты должен его помнить. Мы еще к ним ходили, когда его родная сестра приезжала со своей внучкой Диной… Это Дина помогла своему дяде. Хлопотала за него. В Москву еще ездила. И старого Михася, друга моего, реабилитировали. Восстановили в звании. Вернули ему все награды. А у того только орденов Славы все три степени были. Считай, что Герой Советского Союза.

– Неужели, дед, и такое случалось?

– Редко, сынок. Но случалось. Михась мне еще по секрету говорил, что по просьбе Дины его делом занимался один генерал-лейтенант. Все благодаря именно ему. А та власть свои ошибки признавать не любила. Если разобраться, то ей пришлось бы признать, что десятки миллионов людей в свое время осуждены были незаконно, без всяких оснований.

– А что с ними, с Дворжецкими, сталось? Почему они живут не вместе? Ты говорил, что сестра твоего друга живет далеко от нас.

– В войну эвакуировали. Родители по дороге погибли в бомбежке. Аленка застряла где-то на Урале. А Михась работал на заводе в Сибири. Потом его забрали в армию. Воевал. Один раз даже угодил в штрафбат. Но он выжил. Снова стал он воевать. Дослужился до капитана. Война закончилась. А потом его арестовали и отправили в лагерь.

– За что его, дед? – у внука разгорались глаза.

В его небольшой комнате явно повеяло живым духом истории, той, о которой в их учебниках скромно и стыдливо не писали.

– Это, сынок, очень долгая история. Если в двух словах, то за то, что родом он был из Западной Украины.

– Как и тебя?

Дед поднялся, прошелся по комнате. Нелегкие вопросы подняли они. Как вспомнит он о том времени, так подкатывается неприятный комок…

– Ну, меня-то осудили за то, что я держал в руках оружие. Посчитали, что я член организации, из «зеленых братьев».

– Дед, ты до сих пор ненавидишь их?

Глубокая печать застарелого сожаления появилась на лбу старика:

– Нет, внучок, это не ненависть. Это нечто иное, обычными и простыми словами и не объяснить.

Миха прищурился:

– Но ты их не любишь.

– А за что мне их, спрашивается, любить? Они пришли на наши земли. Отняли их у нас. До 39-го года мои родители жили весьма зажиточно. У нас был свой уклад жизни. А у них свой. И москали насильно стали насаждать нам свой образ жизни. Не всякому человеку этакое принуждение понравится.

– Может, они были правы? Говорят, что они поделили землю между всеми людьми. Уравняли всех в правах. Не стало ни бедных, ни богатых.

– Нет. Богатых тогда, действительно, не стало. Это уж точно! Но зато все стали поголовно бедными. «Голодранцы усих краин до кучи гоп! Пролетарии всех стран соединяйтесь!» А до прихода москалей в наших краях бедными были только те, кто не хотел или не умел работать. При желании своими руками, своим трудом всегда можно было пробиться. Если, конечно, в голове не одни опилки, и не ветер там погуливал.

– Значит, дед, правы те, кто воевал против Советов?

– Трудный вопрос. Они были правы лишь в той части, что хотели вернуть себе свои отобранные у них богатства и привилегии. Но не правы в том, что они делали все от имени всего народа. Заявляли о нежелании жить в Союзе от имени всех. Но не все хотели этого. Русские, конечно, намного украинцам ближе, чем поляки.

– С чего, дед, все оно пошло? Тяга к Западу?

– Очень долго наши земли входили в Речь Посполитую. А когда-то оно было единое государство Киевская Русь.

– А как же полякам удалось прибрать к себе наши земли?

– Ну, это все случилось во времена татаро-монгольского нашествия. Вернее, после него уже все эти князья киевские, черниговские и прочие стали искать себе поддержки у западных соседей. Вот тогда-то Польша и Литва потихоньку и прибрали эти земли к своим рукам. Путем сложных династических браков, подкупом и подлым обманом. Порой просто насильно выхватывали власть у ослабевших правителей.

– А почему молчал народ?

– А у него, сынок, когда-то и что-то спрашивали? Его, народ, всегда использовали, как рабочий скот. Что ему скажут, то он и делает. Забитый и в основной своей массе неграмотный. Чернь, одним словом. Чернью его и за глаза, и прямо в глаза польские паны и называли.

– И что случилось дальше? – юноша внимательно слушал.

– А потом поляки приняли один хитрый закон, по которому те, что не католики, теряли права, привилегии, которые имелись у шляхты. Ушлый народ. Подлый и коварный. Поляки были католиками. А литовцы, белорусы и украинцы, их предки были православными. Тонкий расчет. Или веру надо свою предать, или остаться без всех прав и привилегий.

– Зачем они так поступили?

– Им, сынок, не нужны были равноправные союзники…

Им требовались рабы, которые должны были трудиться на них от зари до зари. А сами они все это время проводили в праздности. В пирах и весельях. Дошли до того, что своих королей стали выбирать на сейме. С того времени и пошло, что продажнее той самой шляхты нет больше на земле какого другого сословия. За деньги выберут любого, хоть черта. Кто больше заплатит, того и провозгласят королем. Каждый стал мнить себя пупом земли. Доигрались.

– И что с ними случилось?

– Польша как-то надолго потеряла свою независимость…

Ее поделили на части. Многие земли отошли к России. Вот поляки до сих пор и не могут этого русским простить. До сих пор в их крови кипит великодержавный шовинизм. Они когда-то претендовали на роль одного из центров мироздания, жили в Московском Кремле, а нынче вынуждены мириться с положением третьесортного государства.