- -
- 100%
- +
– Работает у меня такая дама, ты не ошибся. Что-то случилось? – городской прокурор насторожился.
Не нравилось ему повышенное внимание вышестоящего начальства к его сотрудникам, обязательно жди какой-нибудь скорой каверзы.
– Ею интересовались из Управления по делам Президента.
– А по какому вопросу, не знаешь? – еще больше встревожился Олег Александрович, его предчувствие худого и на этот раз не ошиблось.
– Вот этого я и сам сказать не могу…
Подливая масла в огонь, зам Генерального поинтересовался:
– Может, жалоба на нее яка поступила в администрацию Президента.
Собрав на своем лбу задумчивые морщины, городской прокурор нерешительно протянул, оставляя себе на всякий случай пути для отхода:
– Да, вроде бы, по службе нареканий нет. А что иного творится за пределами нашего ведомства, один Господь то знает.
– Ну, поживем-увидим. Она у тебя на месте?
– Сегодня перед обедом докладывала мне…
– Завтра ей к десяти утра прибыть по следующему адресу…
Задумчивая рука шефа потянулась к затылку. Ну и дела…
Рабочий день подходил к концу. Из кабинета вылетела девица с расплывающимися красными пятнами на кукольно красивой мордашке.
– Зойка, что случилось? – молодой человек уклонился от лобового столкновения, перехватил раздраженно вскинутые девичьи руки.
– Понимаешь, Юрок, – на миловидном личике нарисовалось неподдельное удивление, граничащее с полным непониманием, – снова мне Стерва весь отчет исчеркала. То ей не нравится. Это ей не нравится. Все, что ни сделаю, все ей плохо. По нескольку раз все переделываю.
Воровато оглянувшись, прижав девицу к стене, мужчина горячо зашептал в раскрытое ушко, рассчитывая на то, что его доверительность без внимания не останется и он будет, в конце концов, вознагражден:
– Да плюнь ты на нее. Нечего с ней связываться. Говорят, что она стервой стала после смерти первого мужа. Сильно переживала. Да вот не сильно долго о нем горевала. Мухой за другого выскочила. Чтобы грешок свой прикрыть. И ребенок у нее второй неизвестно от кого родился.
– Стерва, – девица скривилась в злорадной усмешке. – Стерва она и есть Стерва. Другого слова про нее и не скажешь…
Широкая ладонь, подминая ткань, потянулась по упругому бедру:
– Плюнь, Зойка. Пошли ко мне. Потом я тебе помогу, подправлю…
Увлекаемая вдаль коридора, зло оглядываясь на дверь кабинета, из которого только что вылетела, девица с ненавистью прошипела:
– Чтоб ее, Стерву, черти к себе забрали!..
И накаркала же черная завистница, напророчила злая вещунья…
Старшего следователя по особо важным делам вызвал к себе прокурор города. Оксана посмотрела на часы. Без десяти минут пять. Не могли бы они еще чуть попозже спохватиться. Надо было ей уйти с работы чуть раньше. Надо было. Насколько она это знала по своему опыту, ничего хорошего столь поздние вызовы за собой не несли. Одни сплошные неприятности ворохом рассыпались от них.
– Олег Александрович, разрешите?
– Да-да, входите, Оксана Степановна. Присаживайтесь.
– Спасибо, – Полищук чуть наклонила голову и скромно устроилась на самом краешке стула.
Прокурор окинул подчиненную внимательным взглядом. Знакомы они были почти уже как три года. И встретились тогда, надо сказать, при крайне необычных обстоятельствах. Ее мужа, крупного бизнесмена, обвиняли в причастности к совершению ряда тяжких преступлений.
Все вскоре прояснилось. Но, к сожалению, муж этой женщины в те дни погиб, кстати, спасая ее жизнь. Да, весьма-весьма прискорбный факт. Оставил ей большие деньги. Но по ней этого не скажешь. Службу свою не оставила. Ведет себя скромно, но очень достойно. Единственно, что перешла из военной прокуратуры в их ведомство. Но и это можно понять. Года полтора назад она вышла замуж за своего начальника и поэтому поменяла место службы, чтобы не быть у того в подчинении. И это тоже понятно. Ушла, чтобы не давать повода для лишних разговоров.
– Как вам у нас, Оксана Степановна? – спросил он, придав своему голосу возможную теплоту. – Сколько вы уже у нас?
– Работать можно… – уклончиво ответила женщина, подняв на шефа свои прекрасные с едва-едва заметной в них печалью глаза.
Зачем же ее вызвали? Ясно же, что не для того, чтобы задать ей эти вопросы. Что от нее хотят? Чтобы она сейчас взяла и выложила на стол все, что она думает об их заведении? Интересно, за кого ее держат? Он что, забыл уже, когда она перешла к ним на работу? Вопрос о ее переводе решался лично через него самого, и именно его согласие позволило ей в те дни приступить к работе на новом месте.
– А у вас я тут уже год, четыре месяца, восемнадцать дней, девять часов и семь минут… И десяток-другой секунд, уже чуть больше.
– Какая точность! – Прокурор не выдержал и улыбнулся.
Занятная ситуация, словно кое-кто какой-то срок отбывает.
– Как ваша семья? – задал он очередной дежурный вопрос.
– Ничего, не жалуюсь, – легкая тень набежала на спокойное женское лицо. – Все хорошо. Не хуже и не лучше, чем у всех остальных людей.
– Я сожалею, Оксана Степановна, о том, что у вас случилось.
– Спасибо, Олег Александрович. Все оно в прошлом. Как вы знаете, у меня сейчас другой муж… – глаза женщины замкнулись, лицо ее стало непроницаемым. – У нас с ним все хорошо…
Выходит, ее пригласили, чтобы выразить сочувствие? Раньше надо было делать. Три года назад. Когда погиб ее любимый Малахов…
Стоп! Не надо об этом. Не стоит себя расстраивать воспоминаниями. Тем паче на виду у человека, который своими решительными действиями реально мог бы не допустить всего не по тому пути пошедшего развития событий. Мог, но ничего не сделал.
– Вы меня для этого, Олег Александрович, пригласили? Чтобы выразить свое сочувствие? Не поздновато ли вы решили это сделать? – голос ее от слова к слову становился все ядовитее.
Наблюдая за превращением, происходящим прямо у него на глазах, от удивления Прокурор едва заметно качнул головой. Вот дает! Недаром ее кое-кто из сослуживцев называет язвой. Или хуже того – холодной стервой. Если дать повод, попасться ей на язычок, то мало не покажется. Но еще надо заслужить, чтобы быть удостоенным хлесткой отповедью. Обычно она отделывается самым простым презрительным взглядом.
Никого не боится. Припоминает он, хорошо припоминает, как она три года назад выдала типу, прибывшему к ним из Генпрокуратуры.
И еще в тот вечер ее характер понравился ему. И потому он и не был против того, чтобы ее перевели в его ведомство.
– Нет, Оксана Степановна. Не за этим. Извините. Я не хотел вас чем-то обидеть. Вас вызывают в Управление по делам Президента.
– Меня? – холодные женские глазки от неожиданности изумленно заморгали, раскрылись на всю ширь, сбросили свои защитные доспехи, и в них разлилась беззащитная бездонная синь.
Прокурор подавил в себе восхищенный вздох. Как же она хороша! И только сейчас он и увидел всю ее внутреннюю красоту. Оказывается, вся исключительная прелесть этой женщины заключена в ее глазах. Нет, конечно, она и сама по себе очень красива. Но вот ее глаза. Это уже что-то особенное. И за такие глаза можно было броситься под гранату, как это сделал ее первый муж. За такие глаза можно любить и ждать годами своей очереди, как это делал полковник Ковальчук, ее второй муж.
– Олег Александрович! – взмолилась она. – Скажите, что вы сейчас со мной пошутили. Это была всего лишь шутка…
Прокурор моргнул. И как же быстро меняется выражение ее миндалевидных глаз, когда она не занята единственно тем, что изо всех своих сил пытается изобразить из себя ледяную крепость, этакую всю из себя ничем не прошибаемую холодную и колючую гордячку.
– Нет, Оксана Степановна, вовсе не шутка, – Прокурор нагнулся, чтобы скрыть от нее свое восхищение.
– Не шутка… – и снова ее глаза поменяли свой цвет, стали темными-темными. – Вы не знаете, с чем связан мой вызов? Не может такого быть, чтобы высшее начальство было не в курсе.
– Нет, Оксана Степановна, этого я не знаю…
Городской прокурор посмотрел прямо в ее волнующиеся глаза, тем самым подтверждая, что говорит сущую правду.
– Не знают этого и в Генпрокуратуре, – упредил, заодно ответил он и на ее возможный вопрос.
– Интересно, – женщина пожала плечами и недоуменно моргнула. – Странно, дыма, вроде, не было, а огонь вовсю полыхает.
– Вы ничего паленого за собой не чувствуете?
– Нет. Кажется, что нет. Хотя, как вы знаете, в этом мире уверенным в чем-то до конца быть никогда нельзя. При желании любого человека, даже самого святого, можно с успехом обвинить, черт знает, в чем.
– Вы правы, Оксана Степановна. Командировочное на вас готово. Ну, а насчет командировочных и суточных… – Прокурор, как бы извиняясь, пожал своими плечами, – вы уж не обессудьте. Сами понимаете. В такое время, – он посмотрел на часы. – Впрочем, с ними проблема и днем…
В их независимом государстве денег не хватало катастрофически, ни на что. Они, видно, дензнаки, тоже существовали от всех независимо.
– Олег Александрович, я найду, – на ее красиво очерченных губах скользнула тонкая усмешка. – Для нас оно проблемы не составит…
Облегченно вздохнув, городской прокурор осведомился:
– Я могу чем-то вам помочь? Всем, кроме, естественно, денег.
– Буду благодарна вам, если ваша Мариночка закажет мне билеты. Два места в двухместном купе на ночной скорый. Пусть там, – женщина усмехнулась, – особо не переживают. Возьму за свои наличные.
Черкнув в блокноте, шеф явил доброжелательную улыбку на лице:
– Сделаем. Она перезвонит вам на мобильный.
– Большое вам спасибо, Олег Александрович…
Решительно встряхнув головой, Оксана живо поднялась, получив кивком головы разрешение, вышла из начальственного кабинета.
На стоянке ее ждала машина. Личный водитель Володя. Она могла себе позволить. Выглядело вполне пристойно. Машину ей выделял некий холдинг, которым раньше владел ее первый муж. Она пользовалась их услугами. Якобы. На самом же деле, эта машина принадлежала ей.
– Куда мы поедем, Оксана Степановна? – водитель повернулся к женщине, молчаливо сидевшей на заднем сиденье.
– Давай, Володя, подъедем к памятнику Дюка.
Сообразительный парень понимающе кивнул. Снова на его хозяйку нахлынули воспоминания. Как только на душе у женщины становилось тоскливо, она просила отвезти ее в Старый город.
Оксана вышла из машины. Немного прошла пешком. Вот отсюда, с этого самого места, начинался их город. Вот и сам памятник основателю города Дюку де Ришелье, внуку могущественного кардинала и герцога Ришелье. Вниз бегут бесчисленные ступеньки Потемкинской лестницы. Число их она знает. Их всего-то сто девяносто две. Если подниматься по ним вверх. Говорят, когда спускаются, то ступенек на одну меньше.
Ступеньки бегут вниз и торопятся попасть в Морской порт. Вон он, красавец, хорошо виден. Его недавно перестроили, и он стал совсем другим. Заиграл новыми красками. А за ним уже видно их море. Они так любили приходить сюда. Она и Малахов. Вдвоем. А теперь она ходит только одна. Чтобы никто другой не смог помешать ее воспоминаниям…
– Поехали, Володя, – она устало откинула голову и прикрыла глаза.
Это такая невообразимая тяжесть, все ее воспоминания. Она и хочет избавиться от них и никак не может. Они не отпускают ее. Они не дают ей покоя. Они мучают ее. Они преследуют ее…
Муж, видно, как чувствовал, что она уезжает в командировку, на этот раз пришел домой раньше жены. На звонок дверь открыла Рыжик, ее старшая дочка. Пятилетняя девочка давно с большим успехом справлялась со всеми хитрыми устройствами. Вся в своего отца. Вся в Жеку. Вся в Малахова, своего родного отца. А Ковальчук ей не отец. Зачем она вышла за него замуж? Зачем, спрашивается?
Лешка настоял на своем. Да и Жека перед своей смертью просил ее об этом. И все? Только из-за этого? Может, есть что-то еще? То, о чем она не хочет и боится признаться даже самой себе. Может, ее испугало грозящее ей одиночество? Захотелось, чтобы с нею кто-то все время был рядом? Вспомнила, как жила все те годы еще до встречи с Малаховым.
Холодная, пустая койка в общежитии. Тридцать лет, а у нее ничего своего. Ни кола и ни двора. Все изменилось с появлением в ее жизни Малахова. Но недолго продлилось ее счастье. Всего три года. И во всем виновата была она и только она. Если бы не ее безрассудная глупость, то ее Жека был бы жив, и она сейчас не мучилась бы над этим вопросом.
Но его уже нет. И ничего не исправить. А с его гибелью и в ней что-то тоже умерло. Недаром же ее на работе некоторые за глаза называют холодной стервой. За ее язвительность. Напускное равнодушие к чужой беде. Наверное, за то, что она недолго походила во вдовах и выскочила замуж за своего начальника. Так стала она стервой или нет?
Как же она все для себя запутала, выйдя замуж за Ковальчука. Теперь сама страдает и его заставляет страдать. Его-то… за что?..
Или она все сделала правильно? Она же предупреждала Лешку, что не сможет забыть своего Малахова. Даже в те самые моменты близости, когда все ее тело расслабленно отдыхает, предательски радуясь полному насыщению, внутри у нее подкатывается горький комок. Она стерва! Она предает Жеку! Но он сам просил ее выйти замуж за Ковальчука…
Нет, она снова запуталась, ходит в своих рассуждениях по одному и тому же замкнутому кругу…
– Ксана, с тобой все в порядке? – Ковальчук прищурился.
Вот и муж ее заметил, что она больше пяти минут стоит, неподвижно застыв возле огромного зеркала, словно пытаясь отыскать в нем чей-то призрак. Свой или еще чей-то? Ох, как ему с ней сложно. И в то же время все понятно. Его жена никак не может избавиться от своего прошлого. Она его ни в чем не обманывает. Она с ним всегда предельно честна.
Ксана всегда такой и была. Честной и открытой. По крайней мере, в отношениях с ним. Да и знакомы они давным-давно. Лет уже, наверное, десять. И влюбился он в нее чуть ли не с первого взгляда. И если и не с первого, то со второго. Это точно. Долго вида никакого ей не показывал. Потом началось их быстрое сближение. Если бы он не был тогда женат, то, не раздумывая, сделал бы ей предложение.
Но он промедлил, а тут на горизонте замаячил Малахов. И Ксана, отметя в сторону все сомнения, бросилась в омут своей проснувшейся еще девичьей любви к парню, которого знала двенадцать лет назад. Вот как, оказывается, бывает. Он и не заметил тогда, как из его раскрывшихся рук упорхнуло счастье. Не смог, не удержал. Проморгал.
– Ксана, с тобой все в порядке? – повторил он, положив руки на ее плечи. – Ты сегодня где-то не с нами. Вернись к нам…
Постепенно воспоминания уступили место обыденной реальности, и Оксана увидела в зеркале отражение Ковальчука.
– Меня вызывают в Управление по делам Президента, – она тяжело вздохнула, развернулась и прижалась к груди мужа.
Несколько секунд ушло на то, чтобы мужчина осмыслил полученную им довольно неожиданную информацию.
– Зачем? – в его глазах промелькнула нешуточная тревога.
– Не знаю, – Оксана неопределенно пожала плечами.
Понимая, что от них ничего не зависит, Ковальчук не стал задавать ненужные вопросы, на которые ответа все едино не будет, вздохнул:
– Когда едешь? Ужин готов.
– Ночным. Леша. Я сначала в ванную, а потом поем. Хорошо?
Оксана зашла в детскую. Рыжик играла со своим маленьким братишкой. Подросшая пятилетняя девочка и двухлетний пацан. Все, что осталось ей в память о Малахове. Она так благодарна ему за своих детей. Они помогли ей хоть как-то смириться с потерей любимого мужа.
– Мама, не мешай. Видишь, мы с Женькой играем, – девочка быстро чмокнула Оксану и состряпала забавную рожицу. – Ты нам мешаешь.
– Мам, ты нам мешаешь, – вторил ей мальчонка после того, как подставил свою щечку для материнского поцелуя.
Исполнил малыш ритуал и кинулся в объятия старшей сестры.
– Раз я лишняя, то я пошла… – Оксана притворно сдвинула брови.
– Иди… – девочка послала ей воздушный поцелуй. – Мы сами…
Вишь, они сами. Оксана усмехнулась и пошла в свою спальню. Сняла с себя одежду, накинула халат и босиком пошлепала в ванную. Горячая вода немного взбодрила. Разогнала кровь. На душе стало немного легче. Не все на этом свете стало казаться совсем уж бесповоротно плохим.
– Ксана, твой телефон, – дверь приоткрылась, и показалась рука мужа. – Ответишь, или сказать, чтобы перезвонили попозже?
Сана поняла, что звонят ей с работы. Скорее всего, насчет билетов.
– Подай, Леша, пожалуйста. Слушаю, – она приложила трубку к уху.
– Оксана Степановна, это Марина. Билеты на вас заказаны. Подойти надо будет к окошечку номер семнадцать.
– Спасибо, Мариночка. С меня причитается…
Хорошая новость. Не придется ей выстаивать очередь и получить в ответ, что мест нет, хотя обычно мягкие вагоны заполнены наполовину. Все билеты к тому времени давно на руках у перекупщиков.
– Для вас, Оксана Степановна, всегда, пожалуйста…
Сана усмехнулась. Как же. Если бы шеф не приказал наглой девице, то она бы и глазом не повела. А тут фря рассыпается в любезностях.
– Спасибо, Леша, – Оксана протянула телефон мужу. – Ты у меня…
– Может, помочь? – приободренный редкой похвалой, Ковальчук с большой готовностью протянул к ней обе руки.
Вот что делает теплое слово с человеком. Много ли нужно человеку для счастья? Ласковая улыбка жены, чуть-чуть тонкой лести. Или все же ему нужно от нее что-то большее?
– Да, Леша, если тебя сильно не затруднит, – в ее глубоких голубых озерах заиграла лукавая улыбка.
Конечно, Ковальчук заметил все и весело хмыкнул. Затруднит ли его оно? Да никогда! Он всегда готов с огромным удовольствием купать эту Русалку. Она это очень любит, когда ее купают. Душа ее размягчается и оттаивает. И она сама становится намного ближе к нему. Кажется, именно в такие моменты между ними почти не остается преград.
– Ты довольна, моя маленькая девочка? – спросил он, проводя рукой по захрустевшей от чистоты женской коже.
– Да, – тихо прошептала она, прикрыв реснички. – У тебя неплохо получается. Если ты еще отнесешь меня…
Сильные мужские руки подхватили ее, понесли. Она благодарна ему за то, что он всегда готов прийти на помощь. На него можно опереться. Он нужен ей. Она в нем нуждается. Он хороший. А она частенько плохо к нему относится, совсем не замечает того, что заставляет его страдать…
– Леша, если ты… – тихо, едва слышно, зажурчал ручеек ее голоса, – если ты хочешь этого… скажи, не мучь себя.
– Да, Ксана, я этого хочу… – мужские глаза мгновенно вспыхнули, в них неприкрыто загорелся огонь непреодолимого желания.
Две тонкие и изящные женские руки протянулись к посветлевшему мужскому лицу и нежно погладили его. Он заслужил это. И она должна дать ему это. Он ее муж. А она его законная жена. И что же в этом, спрашивается, во всем этом противоестественного?
Жаркое тело опустилось на нее, и она прикрыла глаза, ушла в свой мир, как старалась сделать это всегда в эти самые моменты. Надо было только представить, что рядом с нею ее Жека. Это его ласковые руки обнимают ее. Его губы целуют ее грудь. Это он любит ее…
Сквозь чуть прикушенные губы послышалось частое и прерывистое дыхание. Все выше и выше взбирается она. Еще немного, еще чуть. Вот-вот, еще-еще. Женское тело изогнулось в предвкушении всплеска и несколько раз дернулось. Сладкая истома растекалась по нему.
– Тебе было хорошо? – мужские глаза внимательно всматривались в ее отсутствующее лицо.
– Да, Леша, – женщина выдохнула, приходя в себя, – мне было очень хорошо. Это было чудесно…
И она говорила ему правду. Однако мужчина смотрел глубже:
– Но ты была не со мной. Я чувствовал, что ты была в это время где-то далеко-далеко. И я даже догадываюсь, где и с кем.
– Прости меня, Леша, – она повернула к нему свое лицо. – Это было нечестно с моей стороны соглашаться выходить за тебя замуж. Все это время я мучаю тебя. Тебе, наверное, невыносимо плохо со мной.
– Не надо. Не говори так, – его пальчик прижался к ее губам. – Ты не должна так думать.
– Но оно, к сожалению, так и есть, – Оксана поморщилась, и на ее лице стала появляться холодная маска.
Ковальчук понял, что момент душевной близости уже прошел, и его жена снова пытается уйти в свою спасительную раковину.
– Ксана, девочка моя, – он еще раз попытался пробиться к ней. – Ты же знаешь, как я тебя люблю.
Тяжелый вздох вырвался из женской груди. Это и было тем самым, что столь сильно мучило ее совесть.
– Знаю, Леша. Я все знаю. Но от этого нам нелегче. Надо что-то делать. Ладно, Леша, приеду, мы с тобой поговорим. Так больше не может продолжаться. Я не могу смотреть на то, как ты мучаешься. Ты ушел от своей жены, а я тебе не смогла дать того, что ты хотел. Выходит, что я вольно или невольно, но обманула твои ожидания.
– Ксана, ты… – со всей горячностью заговорил Ковальчук, осознав, что разговор незаметно подошел к опасной черте, за которой ощутимо маячил разрыв, скорый и бесповоротный, безжалостный и болезненный.
– А ты этого, как будто, Леша, не понимаешь?
– Ты, девочка моя, – он попытался прижать ее к себе, – дала мне многое. Быть рядом с тобой. У нас с тобой растут прекрасные дети.
Наверное, лучше было бы, если бы он об этом совсем не заговорил и не заикался даже. По лицу Оксаны пробежала болезненная тень.
– У нас? – она осторожно отвела от себя мужские руки и грустно усмехнулась. – Это не твои дети. Это дети Малахова. Ты, Лешка, не забывай об этом. И не рви мне этим, пожалуйста, сердце.
Ковальчук нахмурился. Она неправа. Она сказала так, чтобы сделать ему больно. Специально сделала, чтобы было легче начать неприятный для обоих разговор. Но он очень любит этих детей. Как своих родных. И они любят его, тянутся к нему. Он же не слепой, все он видит.
– Нет и нет, – он качнул головой. – Теперь они стали моими. И не надо отрицать этого. Женька называет меня папой, а Аннушка…
Уводя глаза в сторону, Оксана вздохнула. Лешка прав. Сто раз прав. А она неправа. Сто раз неправа. На душе становилось еще тяжелее. Она сама умудрилась все запутать, согласившись выйти за него замуж.
– Но ты хотел бы иметь своего ребенка. Леша, ты достоин большего, чем я могу дать тебе. Я вернусь, и мы с тобой обо всем этом спокойно поговорим. Так дальше жить больше нельзя…
Женщина нахмурилась. В конце концов, она сама когда-нибудь не выдержит невыносимую пытку совестью. Не выдержит и сорвется…
3
Оксана поставила на полку свою дорожную сумку. Окинула глазами купе. Двухместное. Все, как она и просила. В мягком спальном вагоне. Теперь она может себе позволить. Ехать одной на двух местах, невзирая на цены билетов, которые росли вверх с упорством скалолазов.
Можно было, конечно, лететь самолетом. Оно намного быстрее. Но оно не столь надежно. Вдруг произойдет задержка рейса. А оно в такое время года случается довольно часто. Поездом ехать надежнее. Ночь в пути, а утром уже на месте. И вокзал почти в самом центре города.
Путешествовать в мягком вагоне одно удовольствие. Совсем не то, как она как-то ехала в Болград. Вспомнила полное убожество и вся передернулась. Одно название, что купейный вагон. Весь подвижной состав давно следовало бы списать. Вполне возможно, что те вагоны уже списали. На отстойные пригородные рейсы и этакое убожество сходило.
Все разломано. Из окна ветер свищет. Кругом грязь. Но зато она там встретилась со своим Малаховым. Правда, она не узнала его в мрачном типе с трехдневной щетиной и запахом недельного перегара. С их последней встречи прошло больше двенадцати лет. Она в тот момент презирала того горького пьяницу, которым он перед нею предстал.
А он ее узнал. Жека потом признался, что узнал ее по косичкам, когда она стала заплетать их ночью и свет случайного фонаря выхватил ее силуэт из темноты. А она думала, что ее сосед давно уже дрыхнет, и спокойно приводила себя в порядок перед зеркалом. Жека сказал, что в тот момент признал в ней свою, потерянную им, Русалку…
Ее взгляд случайно упал на окно, прошел через него и загулял по почти безлюдному перрону. Провожающих мало. Большая часть их уже ушла, помахав на прощание своим близким и родственникам.
Молодая девушка пробежала в сторону головного вагона. Но минут через пять она вернулась. Отчаянно жестикулируя руками, о чем-то просила и слезно умоляла проводницу. Но бабища только отрицательно покачивала головой и разводила руками. И Оксана поняла, что девушка хочет сесть в поезд, но у нее нет билета. А без посадочного документа ее брать никто не хочет. Не рискуют проводницы, боятся за свои места. Так и с работы можно запросто вылететь в два счета. Или, на худой конец, попасть на зачуханный маршрут типа Мухосранск-1 – Мухосранск-2.
На мгновение их глаза встретились. Ее, Оксаны, и этой девушки. И она вдруг отчетливо увидела в них нескрываемую боль и отчаяние. Что-то внутри помимо ее воли сработало. И тогда она, ни секунды не раздумывая, выскочила из купе и ринулась в рабочий тамбур.