- -
- 100%
- +
Сумеет ежели она побольше денежек поднакопить, то и проблем со сдачей сессии не станет. А то она все голову ломала над тем, что будет делать весной. Некоторые из их преподавателей настолько забурели, что уже в наглую устанавливали не всеми и не всегда подъемную таксу. Не дать в «лапу», зачет ни в какую не ставят. Кошмар какой-то…
И Миха ей нравился. Она с большим удовольствием начала бы с ним встречаться. Хоть сейчас. Тем более что после встречи со Стеценко осталась у нее внутренняя неудовлетворенность, так и засела там. Мужик он то, что надо. Но почему-то думал только о себе. Нисколько о ней не позаботился. Урвал свое и отвалился в сторону. А ей не хватило совсем немного. Прервали грубо ее на самом предпоследнем вздохе. И даже не глянул в ее сторону. Как будто ее вовсе и не существует. Как будто она вовсе и не живой человек, а аппарат для удовлетворения его желаний.
– Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала? – лукаво выдохнула Верка.
– Хочу, – парень кивнул головой.
По голосу девушки он понял, что та не прочь с ним поиграть. Он еще не знал, докуда может завести их эта игра, но был готов идти до конца.
– А на что-то большее у тебя слабо? – приблизившись к нему, прошептала девушка. – Что, слабо?
– Слабо? У меня? – Михась подхватил ее и куда-то потащил.
Не стоит с ним опасно шутить! Ее слова разожгли в нем дремавший огонь. Он совсем не каменный, и в жилах у него течет не водица.
– Давай направо, – подсказывала Верка. – В подъезд! Нет-нет! Не туда. Давай в другой подъезд! – на ходу завернула она парня, рванувшего напролом туда, откуда они только что вышли.
Возможная и вполне вероятная встреча с Иванюком и Стеценко ее никак не прельщала. Вот это был бы совсем для нее нежелательный исход пока еще столь благополучно для нее складывающегося вечера.
– Чего? – Михась непонимающе завертел башкой.
– Мы там уже были…
– Понял-понял я! Не дурак!
Наконец, и до него дошло, и короткий смешок вырвался наружу.
– Пусти, дальше я сама, – горячечно шепнула она и выскользнула из его чуточку ослабших объятий.
Не желая выпускать из своих рук желанную добычу, парень буркнул:
– Чего еще?
Быстро перебирая ножками, Верка обернулась к нему на ходу:
– Побереги силенки. Еще пригодятся.
– Ты думаешь? – не задумываясь, выпалил он, едва поспевая за девушкой. – Думаешь, я не смог бы донести тебя? Не слабак я…
– Туда-то ты меня, может, и донесешь! Дурное дело нехитрое. Но, что я потом с тобой делать-то буду? С высунувшим от бессилия языком.
– Вот ты в каком смысле! – парень моргнул.
Он и не знал, что Верка заводная. Думал, что она холодная, смотрит на всех свысока. Задирает нос, путается с шишками. Думал про нее, как про дешевую подстилку, пока торчал под дверью той самой квартиры.
Но постоял он с ней рядом немного, поговорил. И вот, оказывается, что она совсем другая. Пяти минут близкого с нею общения хватило, чтобы понять ее душу, заглянуть в нее. Что-то на это похожее, похожее на родство душ, у него уже было. Да, было. В раннем детстве…
Свищ смотрел на экран, и в голове его зрел план. Сам по себе. А пока он смотрел и наслаждался красивыми девушками. Сколько же их у этого козла? Надо так понимать, что это его продавщицы. Точно. Вот перед его глазами мелькнул знакомый план. Это безо всяких сомнений комната, в которой они сейчас находились. Скорее всего, что снимали тайком. Девушки, наверно, и не догадывались, что их запечатлевают на видео.
Свищ поднялся и прошелся, внимательно оглядывая угол, в котором должна была стоять камера. Так и есть. Вот и она, родная. Он протянул руку и достал коробку с отверстием. В ней скромненько и притаилась портативная видеокамера. Одна из самых последних моделей. Сама по себе стоит бешеных «бабок». Тоже неплохо. Совсем неплохо. Вот как бывает, если подойти к процессу вдумчиво и с пониманием.
Собрав кассеты, Свищ отправил их в свою сумку. Пора убираться. И так они задержались. Делать здесь больше нечего. А это кино и потом, в другом месте, можно посмотреть.
Пока одни бегали с плакатами на Майдане и хором скандировали лозунги, он времени даром не терял. Седьмые сутки пошли, как они шастают здесь, и он за это время успел познакомиться с одной бабенкой.
С сестричкой из медпункта. В первый же день он обратил внимание на тихую девушку. Не из-за ее красоты. Как раз и наоборот. Лицо ее с частыми мелкими оспинками даже в первом приближении трудно было назвать миловидным. Скромная и простенькая одежонка. Невзрачная наружность. Полуопущенный взгляд. Робость и страдание в глазах.
На невзрачную бабу вряд ли кто особо позарится. Ну, если бы это было в полевых условиях, когда кругом одни мужики, то, конечно. Там любое бревно за стройную березку запросто сойдет. Помнится ему, когда служил в армии, на полигоне у одной палатки, где жили две женщины из медсанчасти, всегда выстраивалась очередь. Одна сестричка выглядела еще и ничего. А вторая была лет за сорок. Грузная. То ли двойной, то ли тройной подбородок без всякого перехода упирался в ее мощную грудь. И на это не смотрели. А что еще поделать, если выбора не имелось.
А тут девчат не меньше, чем самих парней. Студентки на любой вкус. Высокие, стройные и красивые. Молоденькие. А этой лет, наверное, под тридцать, а то и больше. Может, он, конечно, в этом и ошибался. Это просто, может, одежда ее, чуть ли не монашеская, сильно старила.
И сразу же он навел все справки. Ее и врачиху прислали из какой-то поликлиники. Они не те самые добровольцы, которые тут протестуют за хорошие «бабки», что исправно и своевременно приплачивают. Их, этих баб, пригнали насильно. И вкалывают они за копейки. За одну свою нищенскую зарплату, которую им еще, бывает, и месяцами задерживают.
И Свищ моментально просек момент и складывающуюся обстановку. Именно такая женщина ему и нужна. Та, на которую никто другой внимания не обратит, а он посмотрит. Потому что знает, хорошо знает, что именно из таких невзрачных женщин получаются самые преданные подруги. Если, конечно, суметь растопить их сердце, сжавшееся в один твердый и колючий комочек. А он знает, как это можно сделать.
Постоял он в палатке минут пять, прислушиваясь к разговорам. Узнал, как зовут девушку. Лида. Хорошее имя. Но подходить не стал. Ни к чему пока все это. Время не настало. Не поленился он и метнулся в поликлинику. Узнал все про медсестру по имени Лида, отправленную на передовые позиции. Одинока. Проживает в отдельной квартире. Удача. На такое он и не рассчитывал. В том смысле, что на отдельную квартиру.
Вернулся он, зашел в палатку. Оглянулся. Подхватил стоявшую в углу пустую тридцатилитровую флягу из-под воды и бегом отправился на поиски ближайшего крана. Набрал воды, принес и молча поставил.
И был удостоен немого и удивленного взгляда. Усмехнулся в душе и присел перед печкой-буржуйкой, дымившей, не желавшей разгораться. Дым-проказник куражился над ними, шел не в трубу, а через все щели. Бывает, если что-то установлено не так, не по правилам. Вышел на улицу и покрутил переходники и соединительные трубы. Поймал направление ветра, задувающего внутрь, и развернул железку по баловнику-ветру.
В печке загудело. Рыжие язычки принялись лизать березовое полено. В палатке потянуло теплом. Это было замечено и оценено. Лида то и дело кидала взгляды в сторону молчаливого мужчины. Ходит, помогает. Взамен ничего не просит. Врачиха, непонимающе пожимая плечами, было, шепнула, намекнула на то, что, может, чудному парню нужны лекарства из тех, что содержат наркотики. Но у них таковых и нет. Откуда такие. Зря, мол, потому клиент старается, из кожи вон лезет.
Но, видно, и этого ему не нужно. Давно попросил бы, не выдержал. И что же ему нужно? Что потребно от них этому человеку? Время шло, а ответов на эти вопросы все как не было, так и не стало.
Ближе к пяти часам в палатку забежал местный распорядитель, как они его про себя прозвали, всех этих беспорядков. Окинул мужчина все своим командирским взглядом. Вышел. Но вскоре вернулся и не один.
И, к их несказанному удивлению, оставил им на двоих с врачом кучу всяких продуктов. Да столько их те ребята принесли, что ей самой и не утащить. Мука, сахар, крупы. По парочке еще разных консервов. Сказал, что выделили сухой паек на целую неделю. Не забыли и про них.
Самой не утащить и оставить жалко. До утра растащат, точно все растащат. Волки вокруг стаей рыщут. Только и смотрят, где и что плохо лежит. Видно, не все собрались по душевному призыву. Многие прибыли сюда, как стервятники, в надежде на легкую наживу.
А ей все это не помешало бы. Продуктов хватит на целый месяц. И на сэкономленные деньги она сможет купить себе новую кофточку. Старая уже до того затаскалась, что стыдно в ней показываться на людях. Ладно, белый халат ее еще как-то прикрывает. А то срам один, да только…
Наметанным глазом Свищ мгновенно уловил женские сомнения, увидев ее беспомощный и остро жалеющий взгляд, направленный на гору продуктов. Он сразу понял. Хрупкой женщине столько с собой не унести, и бросить жалко. Он метнулся в палатку и принес объемистую сумку.
– Я вам помогу, – сухо произнес он и принялся укладывать пакеты.
Протестующие женские кисти стремительно взлетели вверх:
– Нет-нет, что вы, не надо. Спасибо…
– Спасибо мне скажете потом, – как отрезал мужчина.
– Спасибо… – натолкнувшись на невидимую преграду, женские руки беспомощно остановились, надломившись, застыли. – Я живу далеко, – она бросила последний, самый действенный, по ее мнению, аргумент.
– А мне особо торопиться некуда, – рассудительно произнес Свищ. – Мы застряли надолго. Длительная прогулка моему здоровью не повредит, только пойдет впрок. Я правильно излагаю, товарищ доктор?
– Не повредит, не повредит, – усмехнулась врачиха, непонимающе пожав своими плечами. – И ей не повредит, если кто-то ее приласкает… – добавила она, но про себя, чтобы ее никто не услышал.
Чего на вид весь справный мужик в их пигалице нашел? Весь Майдан девками усыпан. Выбирай. Одна краше другой. Ходят и предлагают себя на выбор. Хотя, как говорится, на цвет и на вкус товарищей нет. О вкусах не спорят. Видно, сдвинутый вкус у мужика. Своеобразный. А вот у ее мужа вкус тот, что надо. Она поднесла к уху телефон:
– Жора, подъезжаешь? Жду. Только тебя. Ты у меня единственный. Жду-жду… – непонятная улыбка гуляла по ее красивому лицу.
Наверное, кривящиеся в усмешке женские губы могли бы многое поведать из того, что не очень-то понравилось бы мужским ушам.
– Ладно, Лидка, – врачиха договорила и повернулась к своей помощнице, – до завтра. Смотри только, не опаздывай…
Она снова усмехнулась, окинув пристальным взглядом эту странную парочку. Красивого стройного мужика и невзрачную на вид женщину.
– Мне страшно неудобно, – прошептала Лида. – Она так на нас посмотрела. Будто мы с вами совершаем что-то нехорошее.
– Каждый судит в меру своей распущенности, – философски изрек Свищ, перекладывая поклажу из одной руки в другую. – И всем хамкам рот не заткнуть. По простой причине, что рук не хватит. Сама-то, небось, по мужикам бегает втихаря от мужа. На чувственной роже, холеной, у нее все ясно прописано. Или же я сейчас… малость того… ошибаюсь? – он остановил на женщине внимательный взгляд.
Лида смутилась, по ее лицу побежали красные пятна. Об этом можно думать. Но как об этом можно говорить вслух? Это все неприлично. Это та потаенная часть жизни, которую следует обходить стороной.
– Не знаю я. Может, и бегает, – произнесла она нерешительно.
Бегает-бегает. Цветы врачихе один поклонник все время носил. Раз она вернулась в кабинет во время обеда. Что-то забыла, хотела забрать. Но только попасть в помещение не смогла. Ключ был вставлен изнутри. Тогда она тихонько присела и стыдливо заглянула в щелочку. Увидела голые мужские ягодицы и свешивающиеся со стола женские ноги…
– Нет, бегает. Точно бегает, – набравшись духу, выпалила женщина и покраснела еще гуще. – Я сама как-то видела, как к поликлинике во время обеда подъехал не ее муж и она села в его машину. А вернулась с опозданием, вся раскрасневшаяся. А в глазах утомленность и ленивая пресыщенность. И пахло от нее в тот раз по-особенному.
– Ага, – Свищ степенно кивнул головой. – И я о том с первого на нее взгляда подумал. Шустрые глаза у врачихи. Светятся, словно рентген.
– Почему вы об этом подумали? – извечное нешуточное женское любопытство превозмогло природную робость.
– Смотрит на мужиков оценивающе. Словно перебирает их…
– А что, что вы подумали обо мне? – спросила Лида и отвернулась в сторону, чтобы не видеть его глаз.
– Ты хорошая. Ты мне понравилась.
Остановившись, женщина порывисто повернула к нему свое лицо. Он просто издевается над ней. Он сказал, чтобы сделать ей больно.
– Я вам понравилась? – она горько усмехнулась. – Повторите…
– Да, ты мне понравилась, – повторил мужчина и тепло улыбнулся.
– Врете вы все! – в сердцах выдохнула Лида. – Нет, это уже слишком. Вы или же окончательный ханжа или просто слепец, который ничего не видит. Посмотрите на меня. Что вы во мне нашли такого? Про таких, как я, говорят, что одна кожа да кости. Раньше на селе таких, как я худышек, ледащими дразнили, замуж не брали. Зачем в семье лишняя обуза, что в руках ни лопату, ни вил не удержит.
– Вовсе неправда. Все ваше при вас…
Она вздохнула. Может быть, в этом он и прав. Она худощава, но отнюдь не костлява. Но это еще не все, что она хотела ему высказать.
– А еще говорят, что на моем лице черти горох молотили, – в уголках ее глаз появились досадующие слезы.
– Человек прекрасен душой. Человека любят не за его внешность, а за его душу. Человек – не просто красивая игрушка. Это нечто большее!
И не заметила Лида, как они дошли. Его последние слова о том, что человека можно полюбить за его душу, перевернули в ней все. Больше ни о чем другом она думать не могла.
Не торопясь, Свищ выгружал продукты на небольшой кухонный стол. Его взгляд скользил по сторонам, придирчиво и внимательно вокруг все рассматривая. Как он и думал, мужиком не пахло. Даже приходящим, самым, что ни есть, завалявшимся. Забегающим сюда на часок, на другой. То, что ему и нужно. А он грешным делом подумывал о том, что у этой тихони все-таки кто-то, да мог быть. Хоть и просвечивалась в ее глазах тихая печаль, да поди, вот догадайся, от чего она, эта грусть да печаль.
– Лида, сколько у тебя всего в квартире сгоревших розеток? – он вышел из кухни и пошел по всей квартире.
– Что? – у нее от неожиданности перехватило дыхание.
– Розетки у тебя, смотрю я, все попаленные. Так, дорогая девушка, и до короткого замыкания недалече, – он укоризненно покачал головой. – Спалишь хату, где потом жить-то будешь?
Слезы так и брызнули из ее глаз. Она и сама все прекрасно понимала. Только вот, кто этим делом займется, если никто к ней не ходит, никто в ее сторону из мужиков даже и не смотрит. Пыталась как-то пригласить к себе слесаря, бутылку она на стол выставила. А он как посмотрел на ее лицо вблизи при хорошем освещении, и след его простыл. Инструменты свои напрочь позабыл. Пришлось ей самой относить их в слесарку.
– Ну, – он сделал удивленные глаза. – Что за сырость? Сейчас мы с тобой это дело поправим. Жди. Я мигом обернусь.
Дверь за ним тихо прикрылась, и враз женщина без сил опустилась на шатающуюся табуретку.
Ей снится сон, а она все никак не может проснуться. Так в жизни не бывает. Только в кино или в сказках. Но она не Золушка. И никто в детстве, насколько она знает, ее не заколдовывал. Она встала и подошла к зеркалу. То же самое неприглядное лицо, что и утром, вчера вечером…
Закрыла глаза и открыла. Ничего в ней к лучшему не изменилось. Как выступали ее чертовые оспинки, так и выступают. Портят все лицо. Ну, кто на нее, уродливую, позарится? Кто? Кому она нужна, уродиха?
Зачем папа и мама произвели ее на свет, такую уродиху? Разве таким, как они, можно иметь детей? Они-то еще нашли друг друга. А она уже не сможет себе никого найти. Живет одна и мучается. Но этот-то пришел. Непонятно зачем, но пришел. Говорит про женскую душу. Странно все.
Или нет… Может, и вправду еще есть мужики, которые в женщине, прежде всего, видят ее душу? Женскую любящую душу. Ох! Как страшно в это поверить! Но как хочется, чтобы нашелся тот человек, который смог бы дать ей почувствовать, что она тоже женщина. Хотя бы на один краткий миг. А она всей душой и телом его отблагодарила бы…
Свищ быстро нашел нужный ему магазин. Купил с пяток розеток и три, на всякий пожарный случай, выключателя. Прищурившись, подумал и взял кое-что из инструмента. Догадался, что у бедной Лидки в доме и вшивой отвертки и днем с огнем не сыскать. Не бегать же с этим делом по всем соседям. Он где-то там, в душе, так все себе это и представлял.
Проходил мимо ларька и остановился. Заказал себе сто пятьдесят. Выпил. Ее нельзя назвать красавицей. Но и, отнюдь, не полная уродиха. Если особо не вглядываться в ее лицо. Недаром же говорят, что не бывает некрасивых женщин. Бывает просто мало водки. Он потихоньку наберет кондицию, когда внешность женщины большой роли в этом деле не играет. Главное – настроить себя. И все пойдет, как по накатанной…
Перед уходом он приоткрыл дверцу старенького холодильника и был поражен его стерильной пустотой. Зачем если в нем ничего не хранится, держать его все время включенным в сеть и работающим? На этом одном можно было бы прилично сэкономить. А еды следует прикупить…
Забежав в продуктовый магазин, Свищ накидал полную корзинку. Поставил ее возле кассы и расплатился, скорее всего, что месячной Лидиной зарплатой. Но для него это были совсем не деньги. Он, бывало, такие «бабки» за один раз мог просадить…
– Зачем вы все это купили?! – ахнула женщина и заморгала глазами. – Вы… вы ставите меня в неудобное положение.
Лида вся покраснела. Нет, она ни в коем случае не может принять все это от незнакомого ей мужчины. Мало того, что он уже помог ей, собирается произвести кое-какой ремонт, так еще и…
– Лидочка, будем считать, что это все я купил сам себе на ужин, – невозмутимо произнес Свищ, посмеиваясь одними глазами. – Это буду кушать я. А вы будете питаться одной кашей, – он показал рукой на ячневую крупу. – Надеюсь, против этого вы возражать не будете?
Слова застряли у нее в горле. С ним невозможно спорить. На все у него есть готовый ответ. Но она до сих пор не знает его имени. Вот это да! Он для нее уже, считай, столько сделал, а она даже не удосужилась спросить о том, как его зовут. Как же так можно?!
– Извините, – чуть ли не заикаясь, начала женщина, – я даже не знаю, как вас зовут. Страшно неудобно получилось.
– Юра, – он привстал. – Меня зовут Юрой.
Раскрасневшаяся Лида проворно крутилась возле плиты, а Свищ деловито занимался починкой. Пришлось ему еще раз сбегать в магазин после того, как он зашел в ванную и увидел то, что творится там, обычно скрытое от постороннего взгляда. Заодно поменял все краны и на кухне.
– Будешь принимать работу, хозяйка, или поверишь слову мастера? – он появился на кухне с полотенцем в руках.
– Я верю вам, верю, – обрадованная женщина закивала головой. – Но можно, Юра, я все-таки посмотрю? – она так преданно заглядывала в его весело посмеивающиеся глаза, что он не выдержал и дотронулся губами до ее порозовевшей от стеснительного смущения щеки.
Лида дернулась так, как будто до нее дотронулся электрический скат и потратил на нее весь свой немалый заряд. До того неожиданным, но, к ее стыду, и настолько желанным оказалось мимолетное прикосновение. Но она быстро взяла себя в руки и немного сконфуженно улыбнулась.
– Лида, я что-то сделал не то? – его рука мягко опустилась на женское плечо. – Ты скажи, не стесняйся…
Пряча смятенно мечущиеся кисти под передник, хозяйка с трудом лишь смогла ответить ему:
– Вы… вы меня извините. Просто это все страшно неожиданно…
Хозяйке стало стыдно за свое поведение, и она готова была тотчас провалиться под землю, лишь бы только он не видел ее.
– Ничего-ничего… – он успокаивающе провел ладонью по ее голове, приучая женщину к себе, к своим ласкам. – Какая ты… Необычная…
В голове у женщины зашумело, как после хорошего стакана доброго вина. Он назвал ее необычной. Неужели, она нравится ему? Он страшно хороший. У него «золотые» руки. В них все спорится.
Новенький выключатель в комнате бросался в глаза, так и просился, так и просился, чтобы на него нажали, попробовали его в действии. Она так и сделала. Выключила и включила. Свет потух и снова зажегся.
– Работает! – восхищенно произнесла она.
Все это время Свищ не отрывал от женщины своего взгляда. Радуется неискушенная мужским вниманием баба всему, как маленький ребенок. Ведет себя с умилительно-подкупающей простотой и естественностью.
Две розетки слились с обоями. Мелочь, а сразу другой вид. Вовсе не кусок обугленной пластмассы посреди голой стены. Обои, правда, новые. В прошлом году она разорилась и купила на рынке те, что подешевле. Но выглядят они прилично. А так и смотреть в комнате больше не на что…
– Нравится? – его правая рука слегка придерживала женщину за талию, мягко и совсем ненастойчиво.
– Очень. Юра, вы просто кудесник…
А какая красота ожидала ее в ванной. Новенький кран-смеситель, душ. И все оно на удивление работает. Ничто не течет и не подтекает.
Она смотрела, как мужчина ест, и сердце ее замирало. Приятно, когда есть кто-то, кого нужно покормить, за кем можно поухаживать, кому можно подкладывать еду, отбирая для него самые вкусные кусочки.
– Ну, я пойду, – Свищ отставил в сторону вилку и отодвинул от себя тарелку. – Давно я вкусно не ел. Все больше всухомятку…
Сказал все это специально, чтобы она поняла, что он живет один, что у него на данный момент никого нет. И женщина уловила. Снова внутри у нее бешено заколотилось в предчувствии чего-то еще не изведанного, но крайне желанного. Может, может, это случится с нею именно сегодня? Никогда еще в своей жизни она не оказывалась столь близка к этому…
Раньше, когда была еще глупой девчонкой, страх как боялась этого, сама старательно избегала тесного общения с мальчишками, которые, невзирая на ее внешность, все же пытались с нею заигрывать, нахально лезли руками под кофточку, откуда выпирали сильно манящие их тугие бугорочки. Думали они, по своей простоте, что она никому не откажет. С ее ли лицом-молотильней для гороха и строить из себя недотрогу?
Один нахальный пацан, что сидел за партой позади нее, тот то и дело пристраивал зеркальце на носок ботинка, вытягивал ногу и все старался заглянуть к ней под юбку. Что он там находил, она и до сих пор понять не могла. Ближе к лету, то еще, может, и понятно. Но зимой…
Помнит она, как на ежегодной уборке картошки в темных сенях сельского клуба местный парнишка поймал, прижал ее к стенке и жарко задышал ей в ухо, обхватив ее обеими руками пониже спины и приминая платье. Уже пальцы его коснулись ее обнаженной кожи, отодвинули в сторону тугую резинку. Она стояла тихо, как мышка. Боялась пискнуть.
Пацан тяжело задышал. Упруго твердое уперлось в ее ногу. Но тут включили свет, и вмиг все очарование пропало. Парень вблизи увидел ее лицо, поморщился. Она увидела его разочарованный и обманутый взгляд. Руки его растерянно опустились. Он весь сник и потихоньку ретировался.
Она вспыхнула и выбежала на улицу. Именно после этого она совсем перестала и близко подходить к ним. Превратилась в серую незаметную мышку. Но на всю жизнь в ее памяти остались пережитые ею ощущения. Преследовали и мучили ее. Не давали спать. Но время шло. Желания становились острее, а надежды на это оставалось все меньше и меньше…
– Юра, ночь на дворе. Может, вы…
На большее духу у нее уже не хватило. Досказать остальное она не смогла. И вышло неопределенно. Непонятно, что она хотела сказать.
– Неудобно. Мы друг друга еще мало знаем. Нет-нет, я пойду.
Свищ улыбнулся на прощание, и дверь за ним закрылась. Женщина вздохнула. И этот ушел. Не смогла она его удержать. Может, она сама что-то сделала не так? Может, каким своим словом спугнула его? Ушел и больше не придет. Не найдется другого повода. Или что-то случится. Она должна догнать его. Он не мог уйти сильно далеко. Она быстро догонит его. Она побежит и догонит его. Он не мог еще настолько далеко уйти.
Лида решилась, накинула курточку. Рванула дверь, выскочила на лестничную площадку. Коснулась перил и ринулась вниз. Один шаг, второй, третий… Крепкие мужские руки схватили ее и прижали к себе.
– Лида, это я. Не беги…
– Юра, Юрочка… – прошептала она, тыкая губами в его лицо, к вечеру покрывшееся короткой и колючей щетиной.
Легко подхватив почти невесомое тело, мужчина понес его наверх. Щелкнул захлопнувшийся замок. Упала на пол впопыхах накинутая на плечи курточка. Промелькнула дверь в комнату. Все, как в полусне. Как будто все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Это не она, а кто-то другой послушно поднимал руки. И нестерпимо горело лицо. От жаркого стыда. От всех его бесчисленных поцелуев. Горело оно, исколотое его острыми щетинками. Никто до этого еще так не прикасался к нему.