Путь чародея

Глава 1

– Да пошёл ты на хрен, Маслов! – крикнула мне в лицо Ленка. – Ненавижу тебя! Столько лет потратила с тобой, и всё ради чего? Чтобы жить с таким неудачником, который даже на работу устроиться не может? Историк хренов! – зло бросила она и прыгнула на заднее сидение роскошного джипа, хлопнув перед моим носом дверью.

Однако я решил попытать счастья и всё же вернуть свою девушку обратно – или хотя бы попробовать сделать это. Я начал дёргать за ручку автомобиля, но тут с переднего сиденья выскочил парень. На вид он был чуть старше меня, с лишним весом и зачёсанными назад волосами, которые блестели на солнце от явного перебора лака для волос. «Прям пидор какой-то», – пронеслось у меня в голове. А ещё эти тонкие усики под носом…

Он презрительно оглядел меня с головы до ног, словно я был ничтожеством.

– Эй, Маслов, ты что, не видишь? Она сделала свой выбор. Отойди от машины, иначе пожалеешь, – процедил он сквозь зубы, при этом выпячивая вперёд свой круглый живот.

– Заткнись, ублюдок! – бросил я, чувствуя, как внутри закипает ярость.

– Мне надо лишь с ней поговорить, и тебя это точно не должно касаться! – крикнул я этому типу, который, как я начал догадываться, и был причиной наших последних ссор с Ленкой.

– Ну как знаешь, – прошипел этот полупокер. – Я тебя предупреждал.

Из джипа лениво вышли два бугая и направились ко мне. Я продолжал дёргать закрытую дверь автомобиля и кричать Ленке, предлагая просто поговорить. В порыве отчаяния я даже не заметил, как один из амбалов подошёл ко мне и, схватив за куртку, резко оттащил от машины, свалив на мокрый асфальт.

Били меня долго и со знанием дела. Я пытался закрывать лицо от ударов ногами, но в какой-то момент мне всё же прилетело так сильно по башке, что сначала перед глазами закружились звёзды, а потом всё неожиданно и окончательно потухло, будто кто-то вырубил электричество.

Первый раз сознание вернулось ко мне совершенно неожиданно. Ну как вернулось? Голова моя ужасно раскалывалась от писка каких-то приборов, и где-то далеко пронеслась мысль: «Живой». А потом всё снова потухло, будто в кинотеатре выключили свет.

Впрочем, в этот раз я уже видел сны – какие-то бессвязные куски событий и что-то в этом духе. Так часто бывает, когда тебе снится что-то яркое и незабываемое, а как только просыпаешься – моментально забываешь, о чём же был сон. Вот и у меня так же.

Второй раз я очнулся, когда ощутил, что кто-то трогает мою голову. Прислушиваясь к разговору двух человек, я понял, что это мужской голос и женский. Доктор и медсестра, как оказалось позднее. Именно в этот момент он давал какие-то указания женщине о том, что со мной делать.

Я попытался открыть глаза, но то ли не хватило сил, а может, и что-то другое, но у меня ничего не получилось. И тут я очень запаниковал. Адреналин побежал по организму, и я из последних сил прохрипел: – Пить…

В ту же секунду голоса стали громче и отчётливее.

– Он в сознании! – воскликнула медсестра.

– Тихо, тихо, не напрягайтесь, – послышался спокойный голос врача. – Сейчас вам принесут воду.

Я почувствовал, как чьи-то заботливые руки приподнимают мою голову, и толстая трубка коснулась моих губ. Маленькими глотками я пил, чувствуя, как живительная влага постепенно проникает в мой организм, а последние события, что я помнил, хоть и с трудом, но возвращаются ко мне.

– Тише, не торопитесь, – мягко произнёс врач. – Вы в больнице. Всё будет хорошо.

Его голос звучал успокаивающе, но в голове всё ещё пульсировала боль, мешая сосредоточиться. Я попытался вспомнить, что произошло, но воспоминания были размытыми, словно кто-то стёр часть моей памяти.

«Ленка… джип… удары…» – проносились обрывочные мысли.

Кто то аккуратно опустил мою голову на подушку, и я почувствовал, как по телу разливается приятная слабость.

– Давно я тут? – с трудом выдавил я из себя, пытаясь собрать разбегающиеся мысли в кучу.

– Вы в реанимации уже неделю, – прозвучал голос врача. – Всё это время мы наблюдали за вашим состоянием.

– Неделя… – прошептал я, чувствуя, как холодный пот стекает по лбу.

– У вас было серьёзное сотрясение мозга и множественные ушибы, – продолжил врач. – К счастью, обошлось без переломов, но пришлось приложить немало усилий, чтобы привести вас в стабильное состояние.

Перед глазами проносились обрывки воспоминаний: Ленка, джип, какие-то люди… и боль, невыносимая боль.

– А… как я сюда попал? – спросил я, с трудом ворочая языком.

Врач помолчал, словно обдумывая, что мне ответить.

– Вас привезли на скорой в тяжёлом состоянии. Но сейчас самое главное – это покой и время на ваше восстановление.

– Спасибо, доктор, – прошептал я, чувствуя, как мысли снова погружаются в объятия Морфея.

Спустя два дня меня из реанимации наконец-то перевели в общую палату, в которой стояло шесть коек, а пациентов, как оказалось, лишь двое – я и какой-то старик. Впрочем, об этом думать не было никаких сил, и после того как меня сгрузили на кровать, я повернулся на бок и снова уснул.

Лишь утром меня разбудила медсестра, делая укол мне в задницу и сунув подмышку градусник. Глаза от синяков постепенно всё же начали открываться, и был я похож на китайца с синим лицом. Это я увидел, когда потихоньку после утреннего обхода встал с кровати и прошёл в сортир. Очень уж во мне много накопилось за ночь.

Зеркало, висевшее в специальной комнате с душем и туалетом, абсолютно меня не обрадовало. Глядевший на меня «азиат» явно был не похож на меня. Шучу, конечно. Это был именно я, но видок у меня был страшнее атомной войны. Голова в бинтах, разбитая рожа, а губы – как у силиконовой бабы, только синие и все в трещинах.

«Твою мать», – пронеслось в голове, и я окончательно загрустил. Хотелось отвернуться от зеркала, но продолжил разглядывать свою физиономию принимая как факт, что восстановление будет долгим и тяжёлым.

Вернувшись в палату, я снова лёг на кровать, чувствуя, как разочарование в этой жизни накатывает на меня волной.

«Ленка, сука! – злился я. – И этот её новый хахаль. Вот же твари. Поди сейчас жопу греет на островах, а я тут в больничке с разбитой мордой кукую».

И такая меня злость взяла, что не передать. Да ещё это чёртово безденежье – словно меня кто-то проклял. Так я лежал до обеда, и, не стану врать, было желание пойти и просто повеситься где-нибудь. Пару раз даже слезу пустил от этих тяжких мыслей.

Вот говорят, мужики не плачут. А я вам так скажу: все плачут – и мужики, и женщины. Просто те мужики, которые не плачут, не попадали в ситуации вроде моей, когда вся жизнь летит под откос и надежд на хоть какой-то позитив не предвидится от слова совсем.

Неожиданно от этих мыслей меня отвлекло кряхтение деда. Я обернулся и уставился на него.

– Да ладно, паря, – кашляя, прогудел он, – не горюй ты так. Ты молодой совсем, всё ещё наладится. Да и, может, бабу себе нормальную найдёшь? – пробурчал он.

Я смотрел на него и не понимал. Он что, мысли читать умеет, или я что-то вслух ляпнул?

Ну не мог я ничего вслух произнести, так как после каждого слова мои до сих пор окончательно не зажившие губы жгло словно огнём, и точно тут бы я непременно обратил на это внимание. Однако как он узнал про баб – для меня это так и оставалось загадкой. Хотя о чём я? Тут, скорее всего, просто старик тёртый жизнью и в момент меня просчитал.

Набить-то морду могут или из-за денег, или из-за бабы – третьего не бывает. Ну а если бывает, то шансы огрести просто так, без повода, довольно малы. Кто-то умный сказал: все войны – из-за женщин. Да и за примерами далеко ходить не надо: Елена Троянская и Клеопатра – тому яркие примеры. Хотя во всех войнах обвинять женщин неправильно – иногда они происходят из-за денег или власти. Но вот начистить кому-то морду ради власти – такое себе.

За этими размышлениями я всё же слегка успокоился, и меня перестали посещать мысли о суициде. А слова старика стали неким триггером, который, как мне показалось, вывел меня из состояния депрессии.

– Вы что, мысли мои читаете? – спросил я старика, который после моего вопроса лишь улыбнулся.

«Ох, не простой этот дед», – подумал я, обратив внимание, как тот слегка приподнял спинку своей кровати, явно намереваясь поговорить со мной.

Впрочем, ему одному, как полагаю, тут скучно лежать, а медсестры, которые периодически посещают нашу палату, не такие уж и частые гости. Как минимум у них ещё десятка четыре таких, как мы, пациентов, и свободного времени на задушевные разговоры с нами, скорее всего, не хватает.

– Да нет, паря, мысли читать не умею. Просто жизненный опыт – он такой. Много чего повидал на своём веку. Да и лицо у тебя такое… ну, сам понимаешь.

Я невольно улыбнулся. Действительно, с моей-то рожей сейчас можно в фильмах ужасов сниматься.

– А ты не думай про плохое, – покачал старик головой. – Всё проходит, и это пройдёт. И баба твоя, и всё остальное. Жизнь – она ведь она такая: то белая полоса, то чёрная.

Его слова звучали так просто и в то же время мудро, что я невольно задумался. Может, и правда, не стоит так убиваться? Но боль от предательства всё ещё жила внутри, не давая мне покоя.

– Легко рассуждать, когда сам не проходил через подобное, – процедил я сквозь зубы, устремив взгляд в мутное больничное окно. Там, за стеклом, жизнь шла своим чередом, и ей было абсолютно наплевать на мои неприятности.

– Эх, милок, – протянул он неторопливо, – думаешь, у меня не было этих шрамов душевных? У каждого из нас своя боль, просто у кого-то она громче кричит, у кого-то тише. Всякое в жизни бывает, и поверь старому человеку – всё обязательно наладится. Только верить нужно, понимаешь? Главное – не терять веру в себя.

– Тебе следует научиться жить с этим, – продолжил дед. – Принять и идти дальше. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на обиды и злость.

Неожиданно наш разговор прервали. В палату вошла слегка зарёванная мама и моя сестра Ирина. Увидев меня, они сразу бросились, как наседки, носиться вокруг, причитая.

– Ох, сынок, – всхлипывала мама, – кто же тебя так? Неужто всё из-за этой Ленки?

– Всё нормально, мам, – пытался успокоить её я, но это давалось с трудом. Слёзы всё так же текли по её щекам.

Сестра просто села рядом на койку и молча гладила мою руку.

В этот эмоциональный хаос неожиданно вмешался дед:

– Ну-ну, хватит сырость разводить. Видите – парень жив-здоров, поправляется. А вы тут устроили… – строго буркнул он.

На какой-то миг в палате воцарилась гробовая тишина. Не знаю почему, но мои женщины вдруг притихли и, забыв о причитаниях, принялись доставать из пакета гостинцы.

– Ир, сходи помой, – попросила мама сестру, протягивая ей пакет с грушами и яблоками. Та, молча взяв его, вышла из палаты. Персиковый сок, апельсины и несколько контейнеров с едой мама расставила на моей тумбочке. Затем она покопалась в своей сумке и достала мыльно-рыльные принадлежности.

«Я, кстати, сегодня как раз думал принять душ, – мелькнуло у меня в голове, – а то за всё время, что я тут лежу, от меня уже начало попахивать бомжатиной».

Вскоре сестра вернулась и протянула маме пакет с вымытыми фруктами.

Как бы мне ни было тяжко, я с трудом поднялся с кровати и, выбрав, на мой взгляд, самые аппетитные яблоко и грушу, положил их на тумбочку старика. Тот лишь довольно крякнул. Но, глядя на него, я был уверен, что он доволен. «Мне одному всё это не съесть, а деду будет приятно», – промелькнуло у меня в голове. Если честно, аппетита жевать что-либо и вовсе не было.

Время летело: я общался с родными. Мама снова принялась причитать, разглядывая моё изуродованное лицо, но тут вошла медсестра и строго объявила, что время посещения вышло. Мама с сестрой нехотя поднялись и начали медленно собираться.

Вдруг Ирка хлопнула себя по лбу, полезла в мамину сумку и вытащила откуда-то сбоку мой телефон и зарядку.

– Вот, держи, – протянула она. – А то так бы и уехали. Хорошо, что вспомнила, – сказала сестра. – Теперь хоть сможешь позвонить, если станет скучно, – улыбнулась она, явно довольная собой. Мама закивала, согласная со словами сестры.

– Ты, Филечка, звони обязательно, – пролепетала она, и, попрощавшись со мной, они покинули палату, так как медсестра вошла уже второй раз и зло раздувала ноздри, строго поглядывая на моих женщин.

Провожая их взглядом, я чувствовал – впервые за последние дни – что у меня есть те, кому я не безразличен.

– Сам видишь, – сказал старик, – а ты переживал. Оказывается, не всё так плохо, как ты себе представлял. Хотя мать за тебя очень переживает. Тут и гадать не надо, сразу видно. На то она и мать, – заявил он и снова закашлялся.

Говоря прямо, я был с ним полностью согласен. Да и что тут скрывать, мне было очень неудобно предстать перед моими родными в таком виде. И жалко было совершенно не себя, а маму. Боюсь даже представить, сколько бессонных ночей она провела, когда ей сообщили, что её сын в реанимации. «Вот то-то и оно», – подумал я.

Только я улёгся поудобнее на кровати и решил немного вздремнуть, так как чувствовал усталость, но голос деда не дал мне это сделать.

– Значит, тебя Филиппом зовут? – пробасил старик. – А меня Степан. Степан Петрович. Хотя можешь просто дедом звать, так короче, да и я уже привык.

– Хорошо, – произнёс я, давя в себе желание зевнуть. – Дедом так дедом. Давно вы тут лежите? – поинтересовался я. – И почему, когда меня привезли, вы в палате были один?

Старик лишь усмехнулся, огладив свою бороду.

Так-то Степан Петрович был в почтенных годах, но было видно невооружённым взглядом, что он в довольно хорошей форме для своего возраста. Я даже немного удивился, когда он провёл рукой по бороде – совершенно случайно обратил внимание, что под рукавом его халата виднеются мышцы. Не культурист, конечно, но всё же.

– Дык дней пять уже лежу тут, – просипел старик.

Явно ему было трудно говорить, потому как после каждой фразы он постоянно сильно кашлял.

– А почему один? Так были тут до тебя несколько, все сбежали в другие палаты, – пояснил дед. Так себе людишки, – скривился он от упоминания незнакомых мне бывших обитателей этой палаты. «Странно, – подумалось мне, – вроде нормальный старик, общительный, да и ночью не храпит». Во всяком случае, я этого точно не заметил. Хотя, как говорится, чужая душа – потёмки, а он мне явно что-то недоговаривает.

– А что, сильно они вас доставали? – спросил я, пытаясь вывести старика на откровенный разговор.

– Всякое бывало, – уклончиво ответил он. – Но главное – теперь их тут нет, и мне так спокойнее. А тебе, гляжу, компания моя не в тягость?

– Абсолютно нет, что вы, – искренне заверил я его.

Он попытался усмехнуться, но снова его пробил сильный кашель.

– Вот уж чёртова старость даёт о себе знать, – вздохнул старик, – раньше-то я ого-го был, а теперь вот… – он махнул рукой, словно отгоняя неприятные мысли. – А теперь вот чую – время моё пришло. Недолго уж эту землю мне топтать осталось.

– Не говорите так, – тихо произнёс я, – вы вон какой крепкий. И больничка вроде неплохая, мне же помогли, и вас вылечат. Не стоит вешать нос раньше времени. Если вам плохо, давайте я врача позову, он ещё раз вас осмотрит.

Старик внимательно посмотрел на меня, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на благодарность.

– Спасибо за заботу, паря, – мягко ответил он, – но знаешь, врачи тут не помогут. У каждого есть свой срок, а судьбу не обманешь. Тут уж никто не поможет. Сколько тебе отмеряно, то всё твоё и ни каплей больше. Вот так-то, – грустно добавил дед.

Так мы проговорили со стариком до самого ужина. Он оказался весьма интересным собеседником, и даже время летело незаметно. Его истории из жизни, хоть и были порой грустными, но всегда несли в себе какой-то глубокий смысл. Несмотря на его периодический кашель, я ловил себя на мысли, что мне нравится общаться с ним . Но как бы мне ни хотелось и дальше продолжать наш разговор, постепенно усталость начала накатывать на меня. Последнее, что я услышал, было тихое бормотание деда. А потом мои глаза сами собой закрылись, и я провалился в сон.

Внезапно я проснулся среди ночи от сильного кашля старика. – Ты это, Филипп? Подь сюда… – прохрипел он, будто задыхаясь.

Я, насколько позволяло моё состояние, поднялся с кровати и подошёл к деду. – Что случилось? – со страхом в голосе спросил я. – Врача позвать?

– Время… – просипел старик. – Пришло. Вот, возьми, – он протянул мне листок бумаги. – Это телефон моего брата Ивана. Позвони ему… и скажи, что я прошу у него прощения. Он знает, за что. – Старик снова закашлялся. – И ещё… дай-ка руку. Хочу тебя отблагодарить. Нормальный ты парень, Филипп. Сразу мне понравился. Вот тебе… мой дар.

Он крепко схватил меня за ладонь, сжав её так сильно, что я едва не взвыл от боли. В тот же миг по всему телу будто прошёл мощный разряд – словно выброс адреналина. Между нашими ладонями вспыхнуло едва заметное свечение.

Моё сознание начало куда-то уплывать, и я изо всех сил попытался вырвать свою руку, но мало в этом преуспел. Голова кружилась, а тошнота подступала к горлу, и только сейчас я ощутил, как хватка старика немного ослабла. Я перевёл свой взгляд на него, а тот лишь сделал глубокий вдох… и затих.

Мне хотелось бежать, звать врача или хоть кого-то из медперсонала. Но в голове творилась такая каша, что я еле добрался до своей кровати. Мир поплыл, и сознание меня покинуло.

Очнулся я от ощущения, что кто-то стоит рядом и возится с моей рукой. Как оказалось, это была медсестра, и она в этот момент пыталась поставить мне капельницу. Я открыл глаза и уставился на нее.

– О, очнулся, голубчик! Добрый день! А мы тут тебя второй день пытаемся привести в сознание, – как будто ничего не случилось, произнесла она и всё же воткнула иглу мне в руку.

– Ты это что ж за дедом на тот свет собрался? Так рано тебе ещё. Молодой, здоровый… да и физиономия твоя, надо сказать, заживает на редкость быстро. Ни разу такой скорости не видела!

– Можно попить? – попросил я разговорчивую медсестру. – А то во рту будто верблюд сдох. Та рассмеялась, что-то подкрутила у капельницы и умчалась.

Вернулась она уже не одна, а с врачом. Он сел рядом на стул и протянул мне стакан воды.

«Ух, как же хорошо», – подумал я, осушая стакан до дна.

– А можно ещё? – попросил я медсестру, жалобно глядя в её глаза. – Ну, пожалуйста. Она взяла из моих рук стакан и снова умотала за водой.

– Добрый день, Филипп, – поздоровался вежливо доктор. – Как себя чувствуете? Есть на что-то жалобы?

Я на секунду задумался, пытаясь понять, болит ли хоть что-нибудь.

Голова не болела, не тошнило, кости тоже вроде все целы, поэтому я заявил доктору, что вроде все нормально, только пить охота.

В этот момент вошла медсестра и протянула мне еще один стакан с водой.

– Спасибо, – поблагодарил я ее.

Несколько глотков – и жажда постепенно начала отпускать. Зато жрать захотелось неимоверно. Тем временем врач посветил мне в глаза фонариком, осмотрел мою физиономию и, довольно крякнув, заявил:

– Действительно, не вижу больше ничего критичного. На первый взгляд, вы быстро идёте на поправку. Пожалуй, ещё завтра я подержу вас в палате, и если динамика останется положительной, готовьтесь к выписке.

Глядя на него, я согласно кивнул. Ведь на самом деле я чувствовал себя вполне неплохо, если б не этот чёртов голод. «Отлежусь денёк – да и домой поеду, – подумал я. – Тем более, валяться на больничной койке мне явно надоело, да и не входило это в мои планы».

– А что с… с дедом? – спросил я как можно непринуждённее, делая вид, будто ничего не знаю о ночных событиях. – Выписали уже?

– Нет его больше, – тяжело вздохнул врач, скривив лицо. – Когда утром сестра вошла в палату, старик был уже мёртв. А вы лежали без сознания и с температурой под сорок. Со стариком всё ясно – возраст, слабое сердце. А вот что произошло с вами, мы так и не поняли. Была мысль, если сегодня не очнётесь, перевести вас в реанимацию. Но, слава богу, всё обошлось.

– Ладно, – хлопнул себя по коленям врач, – у меня ещё полно работы. Пойду я. А вы поправляйтесь.

– Благодарю, – совершенно искренне ответил я и, повернувшись на бок, прикрыл глаза.

Как только он вышел из палаты, я привстал и полез в тумбочку. Туда, как помню, я убирал всё, что привезли мама с сестрой, а голод, сами понимаете, не тётка – он буквально сводил меня с ума.

Первой попалась уже помытая груша. Я впился зубами в её сочный бок. Господи… какое же это наслаждение – чувствовать, как желудок довольно урчит, принимая долгожданную еду.

Разумеется, одной грушей дело не ограничилось. Я снова заглянул в тумбочку – там были ещё контейнеры.

Неожиданно я заметил свёрнутый листок бумаги и вспомнил, что дед перед смертью просил позвонить его брату. «Ну ладно, это потом», – подумал я вытаскивая один из контейнеров. О чудо – в нём лежала копчёная куриная ножка. Я обнюхал её: вроде не испортилась. И в следующую секунду понял, что такое настоящая, божественная еда. Я аж зажмурился от кайфа.

После того как я основательно опустошил запасы тумбочки, меня потянуло в уборную. Не раздумывая, я поднялся с кровати и покатил перед собой стойку с капельницей. Иглу из руки выдёргивать я не рискнул – мало ли как на такое отреагирует медсестра. Пришлось шагать так, как есть, как бы нелепо это ни выглядело.

Справившись с делами, я решил привести себя в порядок. Открыл кран с водой и застыл глядя в зеркало на своё отражение. Синяки исчезли почти без следа, будто их никогда и не было. Только припухшая губа всё ещё напоминала о том, как меня отмутузили те твари у подъезда.

То, что я видел, казалось неправдой. Ещё недавно моё лицо представляло собой сплошной синяк, а теперь выглядело почти здоровым. Настоящее чудо, особенно если вспомнить восторженные комментарии врачей о скорости моего восстановления.

Я провёл пальцами по щеке, осторожно надавил на скулу – не болит. Даже странно. Умывшись и ещё раз взглянув на своё отражение, я подумал: «Жить можно. По крайней мере, всё не так уж плохо, как было несколько дней назад». Держась за капельницу, я вернулся в палату.

До вечера, прерываясь лишь на еду, я валялся на кровати и пытался логически связать слова старика о даре и стремительно зажившую физиономию. Чем дольше я размышлял над этим, тем меньше верил в простое совпадение.

Вопреки всем своим переживаниям я решил подождать до завтра и посмотреть, как буду выглядеть утром. С этой мыслью я вскоре уснул.

Ранним утром меня разбудил какой-то шорох. Открыв глаза, я увидел, что в палату подселили мужчину лет пятидесяти. Знакомиться с новым соседом мне совершенно не хотелось, поэтому я просто повернулся на другой бок и попытался снова задремать.

– Идём на завтрак! – крикнула санитарка, входя в палату.

От неожиданности я распахнул глаза, не сразу осознав, откуда доносятся эти вопли.

– Завтракать пора! – ещё раз громко произнесла женщина и, убедившись, что все её услышали, вышла в коридор.

Завтрак оказался совсем не аппетитным – впрочем, как и вся больничная еда. Я немного поковырял ложкой остывшую манку, после чего с явной брезгливостью отодвинул тарелку с кашей в сторону и принялся пить дрянной чай, заедая его куском хлеба с маслом.

Однако качество больничной стряпни меня совершенно не заботило. В тумбочке меня ждало немало съестного, а выписать, как я понял, должны уже сегодня. Тащить домой остатки провизии мне, если честно, совсем не хотелось, так что перспектива доесть всё здесь выглядела вполне неплохо.

– Ну что же, – заявил мой лечащий врач, внимательно осмотрев моё лицо, – смотрю, вы прямо гигантскими шагами идёте на поправку! Значит так, сейчас я иду готовить документы на выписку, – продолжил доктор, – а вы пока начинайте потихоньку собираться.

Я молча кивнул и сразу полез под кровать, где хранились мои шмотки, которые на всякий случай привезли мама и сестра. Мой внутренний хомяк был не согласен оставлять хоть какую-то провизию в больнице, и я всё же решил забрать остатки с собой. «Дома съем», – подумал я и выгреб из тумбочки все свои харчи.

Долго ждать врача не пришлось, и уже спустя полчаса он вручил мне выписку на руки. Пожелав мне больше не попадать в подобные переделки, он попрощался со мной, и я поспешил вниз по лестнице, держа в руках пакеты.

Выйдя на улицу, я глубоко вдохнул прохладный осенний воздух. Ну наконец-то! После нескольких дней в четырёх стенах ощущение свободы пьянило не хуже вина. Достав телефон, я отправил маме сообщение: «Выписали, еду домой». Отыскав глазами табличку «Выход», я решительно направился прочь от опостылевшей больницы, стены которой успели надоесть до чёртиков.

Впрочем, оставалось только одно невыполненное дело, и я о нём чуть не позабыл. Немного не дойдя до проходной, я остановился у лавочки и начал рыться в пакетах, разыскивая ту самую бумажку с номером телефона. После недолгих поисков рука нащупала сложенный вчетверо листок. «А вот она!» – удовлетворённо произнёс я, разворачивая слегка помятую бумажку.