Пращуры

Ситовка, Ординская область, 1997 год

Пятый урок в средней школе Ситовского района заканчивался в 12:45. Для учеников первого класса этот урок был последний. Дети расходились по своим делам. Одни убегали за туалет собирать за старшеклассниками окурки. Другие, в охапку с мячом, мчались на заросший стадион, поднимать пыль у футбольных ворот. Девочки посещали кружки декоративно-прикладного творчества, где под присмотром педагогов, они старательно складывали из цветного картона карнавальные маски и превращали жёлуди со спичками в странные макеты, незаметно рассовывая пластилин по карманам платьиц и фартуков.

Седой директор после вечерней сессии педсовета рассматривал фотографии старшеклассниц, ничего интереснее здоровье ему уже не позволяло, поэтому он просто смотрел на улыбающиеся лица, водил по ним толстыми пальцами и тихо, шёпотом, вспоминал своё время. Физрук и математичка в пропахшей мышами тесной кладовке, между двух пар старых деревянных лыж, на запасных матах, в очередной раз скрывали неприемлемую для педагогического коллектива связь. Обычно Максим подслушивал их у дверей спортзала, прижимался ухом к холодной стене и вспоминал сцены из фильмов, но в этот раз он стоял в углу кабинета, был наказан и ждал приезда родителей. Через двадцать минут в этом кабинете должен был начаться первый урок второй смены у шестого класса. Родители опаздывали, а их ожидание нагоняло на детский разум довольно взрослые страхи. Бороться со страхами ему помогала припасённая с обеда сдобная булка. Кусочек за кусочком, он отрывал от уже засаленной, измятой плюшки и смаковал успокаивающий вкус дрожжевого теста. От булки пахло яблоками, корицей и алкидной краской. Несколько крошек Максим положил на картонную клеевую ловушку у мусорного ведра, чтобы и прилипшим там тараканам помочь скрасить ожидание.

За дверью утихли шумы, Максим прислушался, отошёл от своего угла, приоткрыл дверь и заглянул в пустой коридор. Последние одноклассники разбежались, дети из шестого класса ещё играли на улице, только техничка стояла у главного входа в школу, поглаживая ладонью медный купол колокольчика. Максим быстро прикрыл дверь, рванул к учительскому столу, скрипящими рывками немного отодвинул его от батареи, на ощупь нашёл и достал наручные электронные часы, надел их на свою правую руку, оценил вид с разных углов, наугад нажал несколько кнопок, и цифры на маленьком экране тут же изменились. Из-за двери послышался детский смех и голос учителя. Максим спрятал часы назад, задвинул стол и вернулся в свой угол, он продолжил наблюдать за конвульсиями тараканов и думать о том, как же красиво, по-взрослому блестит металлический корпус часов на его руке, как же работают эти четыре упругие кнопки, и что означает цифра «16» рядом с двумя иностранными словами.

В это время шестиклассники уже собрались у кабинета, Алексей, крупный мальчик, с врождённой наглостью в организме, находился в прескверном настроении после неудачного конфликта. У него была разбита верхняя губа, кровь постепенно заполняла полость рта, затекала за зубы, за внутреннюю часть верхних резцов, где быстро сворачивалась. Запёкшаяся кровь доставляла ему определённое неудобство, и он пытался счистить налёт длинными грязными ногтями, что приносило лишь временный эффект. Оставляя во рту стойкий привкус железа, кровь продолжала вытекать из разорванной губы и скапливаться. Общаться с одноклассниками у Алёши не имелось никакого желания, поэтому он зашёл в кабинет раньше обычного и сразу заметил худощавого первоклассника, стоящего в углу с замусоленной половиной булки. Алёша наклонился вперёд, растопырил ноги и поинтересовался у Максима относительно причины его позднего присутствия в кабинете.

–Жду, – тихо ответил Максим.

Шестиклассник оскалился, он предположил, что Максим ждёт пощады, но тот, без необходимости поправил жилетку и заверил, что ждёт родителей. Алёша же продолжал настаивать на том, что Максим всё-таки ждёт именно пощады, и намекнул – её не будет. Он широко улыбнулся, оголив окровавленные жёлтые зубы, и добавил, растягивая слова, что вместо пощады, мальчика ждёт расплата. Максим растерялся, он предложил Алёше булку и протянул её оставшуюся часть. Шестиклассник взял её и бросил в мусорное ведро, Максим убрал за спину руку и опустил глаза, среди грязных салфеток лежала покусанная булка. Алёша прохрипел неразборчивую угрозу, схватил Максима за плечи и надавил на них так, что мальчик сел на мусорное ведро. Максим попытался встать, но сил справиться с крупным подростком у него не было. Когда сопротивление закончилось, Алёша опустился к полу и поднял клейкую ленту, покрытую насекомыми и отравленной крупой. Максим съёжился, он послушно продолжал сидеть на ведре и с испугом смотрел на Алёшу, а тот взял растерянного первоклассника за лицо, засунул большие пальцы в рот и растянул изнутри щёки. В правой руке он держал клейкую ленту, Алёша сплюнул на неё запёкшуюся кровь и попытался засунуть ленту в рот напуганного мальчика. Неизвестное ранее чувство захватило Максима, глаза наполнились слезами; изо всех сил он оттолкнул заливающегося смехом Алёшу и выбежал из кабинета, отплёвываясь и вытирая лицо. Шестиклассник выскочил следом, он указывал пальцем и, заливаясь смехом, громко озвучивал различные оскорбления. Не оборачиваясь, Максим покинул школу, несмотря на попытки технички остановить его и разобраться в ситуации. И убежал в сторону лесополосы, не дождавшись родителей.

На кроссовках Максима развязались шнурки, он шёл по узкой тропе к лесу. Позади послышались крики, он обернулся и увидел, что за ним, смеясь, бежит группа шестиклассников во главе с Алёшей. Максим побежал, его дыхание участилось, в глазах появилась рябь, а в икрах и боку – сковывающая боль. Он бежал через кусты, ничего перед собою не замечая, собирая колючки и репьи, не оглядываясь, пробиваясь сквозь низкие ветки, пытаясь не споткнуться о камни и корни, укрывшиеся под листвой, и только когда дальше бежать сил не осталось, он остановился, обернулся – преследовавшие его дети исчезли из виду, Максим согнулся, опустил свои заплаканные глаза, положил руки на колени и начал глубоко и часто дышать. Когда зрение вернулось, он заметил у тропы заросший крупный пень. Мальчик еще раз убедился в отсутствии преследователей вблизи и присел, пригнувшись так, чтобы кусты ольхи спрятали его от шестиклассников, идущих по тропе. Он старался не двигаться и не выглядывать, сидя на корточках, прижал ноги к груди и медленно дышал, пока не заметил что-то слабо блестящее. Осторожно раздвинув траву, среди мха, он нашёл бритвенное лезвие с прикреплённой к ней проволокой деревянной ручкой, обмотанной чёрной изолентой. Максим вытер слезы, взял находку и крепко сжал в руке.

***

Пожилой алабай по кличке Батон обнюхивал спящего в кустах мальчика. Максим открыл глаза. Над ним нависала зубастая морда пса, и болтался широкий шершавый язык. Пение птиц сливалось с шорохом травы и насекомых, Максим лежал без движений, пока алабай не облизал его лицо и не отбежал. Плотно засаженная черника отделяла лесополосу от огородов. Сверху опускалась густая зелень кустов: гладкие овальные листья, немного волокнистые, переплетались с ветками, покрытыми мелкими коричневыми пробками.

Максим поднял голову: вдали несколько людей работали в огороде – женщины сидели на корточках, а мужчины носили за спиной тяжёлые мешки. Совсем недалеко, среди трёх яблонь, играла дошкольница, она услышала лай Батона, посмотрела в его сторону, заметила движение среди кустарников и пошла посмотреть. Максим оглядел кисть: она была совершенно цела, но при этом сильно болела голова.

Рассматривая рассечение над бровью Максима, девочка поинтересовалась у него, не ударился ли он.

–Убежал, не помню, собака какая-то, – ответил Максим, он задумался и осмотрел себя: – жилетку потерял.

Девочка сорвала и протянула Максиму лист многолетнего подорожника.

–Лопушок? – спросил Максим, посмотрел сначала на лист, а потом на девочку.

–Лера! – ответила девочка и побежала к родным.

Особая экономическая зона Ординского района, ООО «Строительно-механическое содружество», 2024 год

Александр Палыч и его внук Влад проходили мимо полуавтоматического токарного станка, ещё покрытого клочками зелёной рабочей одежды и запёкшейся кровью. Они переглянулись. Влад пожал плечами, ярко-жёлтая лента в чёрную полоску ограждала станок от проходящих мимо рабочих.

–Значит, и правда закрутило. Не верилось попервяне, – грустно подметил дед, чуть отдалившись от места происшествия.

Они прошли цех, зашли в прачечную, где наскоро вымыли руки и направились обедать, к этому моменту от часового перерыва осталось чуть больше тридцати минут. Внутри пищеблока стояло шесть деревянных столов, на каждый приходилось по две скамейки. Стены и потолок не были окрашенными, просто обиты различным древесным мусором, на полу лежала потрескавшаяся кафельная плитка. В центре располагался отдельный стол для бригадиров, отличавшийся наличием спинок у скамеек и бутылок со столовым уксусом. Старый сломанный холодильник использовался для хранения вещей рабочих. Старшие же по должности держали своё добро в специально выделенных им шкафчиках, там же хранились и их обеды. Еда рядовых рабочих хранилась в металлических контейнерах, стоящих на полу, в тени, под столами.

С крыши доносился шум профнастила под напором ветров, а от стен отражался стук бьющего станка из кузнечно-прессового цеха, созвучный с тонким крысиным писком. Дед и Влад только приступили к обеду, когда хрип старой системы оповещения приказал всем, кроме горячего цеха, собраться в актовом зале. Заводчане недовольно переглянулись и направились к выходу из пищеблока.

Актовый зал рассчитывался на пару сотен человек, рабочие торопливо размещались в первых рядах, поправляя задирающиеся спецовки, толкаясь и привычно ругаясь между собой. Дерматиновая обшивка сидячих мест прослужила без малого век, поэтому из стульев на пол сыпался поролон, которым кидались друг в друга молодые грузчики, их смех эхом разлетался по залу. Стены украшали подтёки и несколько фонарей, какие-то из них горели, пара мигала, к остальным и вовсе не была проведена разводка. В середине зала, на стойке, под смятыми рекламными плакатами стоял сломанный LSD проектор, привлёкший внимание новых сотрудников. Они внимательно рассматривали и безуспешно пытались включить отработавший своё аппарат, а когда интерес иссяк, вернулись ожидать на свои места. Через несколько минут на трибуну поднялся генеральный директор общества Андрей Николаевич, проверив работоспособность микрофона и убедившись в её отсутствии, он сильно напряг голосовые связки, отчего его старческий голос стал ещё грубее. Директор начал с обозначения несчастного случая, послужившего причиной этого собрания, уведомил, что завтра на завод приедут проверяющие, будут проводить опросы и брать объяснительные, которые, в свою очередь, могут послужить причиной прекращения производства завода на неопределённый срок, а, соответственно, и причиной потери рабочих мест. В зале зашептали.

–Попрошу тишины, – продолжил Андрей Николаевич. – Не буду долго отрывать вас от работы, поэтому сразу дам инструкции, точнее – формы объяснительных, в соответствии с их содержанием, вам и следует отвечать на возможные вопросы проверяющих.

Зал тихо загудел редкими репликами, в ответ на них Андрей Николаевич рекомендовал имеющим своё мнение, встать на четвереньки, задом к зеркалу, снять штаны, обернуться и посмотреть в отражение. Так, по его вразумлению, имеющие своё мнение смогут увидеть место для своих предложений, дополнительно он отметил, что формат и способ направления мнения в «назначенное место» – забота отправителя, и его совершенно не волнует.

Любовь Влада к родному предприятию уже давно дала трещину, а они, как известно, без поддержки только разрастаются, поэтому если пошла трещина, вокруг неё в конце концов непременно образуются отложения, что со своей стороны формируются в окружности, становятся всё объёмнее, шире и шире, начинают попахивать, пока от внезапного приступа метеоризма не разорвутся вместе с прежней любовью, вернее тем, что от неё осталось.

Вот этим приступом для Влада и был тот несчастный случай у токарного станка, что в совокупности с хамской позицией Андрея Николаевича, послужили причиной химической реакции, в результате которой и образовались необходимые для подрыва газообразные продукты.

***

В конце рабочего дня заводчане торопились занять очередь в душевые. Влад на ходу предположил – причина скотского поведения Андрея Николаевича кроется в том, что тот, дырявый, просто очкует.

–Можно понять, у них же головы отлетят, если проверка нароет, что акты по станкам на шлюхах в саунах подписывались, – пояснил Палыч.

–У тебя, дед, всё можно понять.

–Всё и можно, – подтвердил тот.

–Беспредел оправдываешь.

–Слушай, пацан, я столько раз все возможные границы переходил, что уже и не знаю, где предел, а где беспредел.

Пропустив слова деда мимо ушей, Влад указал ему на вероятность того, что и он, дед, тоже просто очкошник, такой же, как и Андрюша дырявый.

Палыч приостановился и внимательно посмотрел в лицо внука, – ты, фунт бздёха, так со мной не базарь. Трусость с гибкостью путаешь, потому что пиздюк, а я через столько жоп прошёл, что ты на моём месте уже дорогу коричневую за собой простелил бы, – пояснил он.

–Бабские хоть? – уточнил Влад

–Нет, не бабские, а реальные. Точнее, нереальные жопы, такие, после таких ты рад, что ты через эту жопу пролез и целым вылез. Вылез и дышишь, радостно оно. Очкошник говорит… тебя ещё, пацан, тебя тут ещё даже и не припоминали, когда я очковать разучился, – спокойно добавил Палыч.

С дедом споры Влад не любил затягивать, но они, всё же, обсудили возможность включить сведения о действительном состоянии станков в объяснительные. Дед посмотрел на идущих поблизости коллег и порекомендовал обсудить предложение Влада в другом месте, где у дырявого Андрюши не будет подкормленных стукачел по углам.

–Терпила ты, дед, – бросил Влад, приостановился, улыбнулся, плюнул под ноги и размазал слюну покрытым стружкой ботинком.

– Кто же здесь терпила, если терпишь из нас двоих только ты? – спросил Палыч и притормозил напротив внука.

Влад, не останавливаясь, направился к душевым.

***

Дед вышел из вагона электрички, улыбаясь в ответ на хмурое лицо Влада, тот смотрел строго себе под ноги, сжав подбородок. Они свернули на плохо освещённый переулок с облезлыми двухэтажками, уходивший вглубь микрорайона, прошли мимо шахматного клуба, вышли на асфальтированную дорогу, наполненную выбоинами и ямами, обошли перестроенную из военного барака начальную  школу,  свернули на перекрёсток с грунтовой дорогой, свернули ещё несколько раз, зашли под разукрашенный рекламой купол арки.

Было зябко, Влад глубоко вдохнул сырой, мёрзлый воздух, когда в его спину прилетел камень. Он остановился и развернулся, к ним приближались два невысоких человека в глубоких капюшонах. Идущий впереди неумело крутил перед собой нож-балисонг, второй, в спущенной на подбородок медицинской маске, с кривыми, выраженными бровями, скромно шагал позади и тяжело дышал, на его лице вырисовывалась неуверенная, искривлённая улыбка; приближаясь, они замедлили шаг. Первый из них в грубой форме заявил о наличии в отношении Влада неопределённого «базара», потребовал от него разрешения спорных вопросов, предоставления соответствующих пояснений и возможности «перетереть какие-то недопонимания». У Влада сжались губы и поднялись ноздри, он нащупал в кармане рельефную ручку четырех-секционной телескопической дубинки, Влад давно знал, что в беседах доминирует тот, кто первым задаёт вопрос и получает на него ответ, поэтому не спешил с ответом. Кроме того, в отличие от этих двоих у него базара не было, да вообще какого-либо желания разговаривать, поэтому, когда человек с ножом подошёл ближе, Влад щёлкнул запястьем и одним движением выдвинул секции телескопички, совершив резкий удар так, что стеклобойный наконечник обрисовал полукруг и раздробил кисть ближайшего фрика. Балисонг лязгнул об асфальт. Далее последовали два быстрых горизонтальных удара, первый в челюсть, второй по колену, первый фрик рухнул без сознания. Бежать за вторым Влад не стал, он подобрал балисонг, проверил карманы поверженного, достал кнопочный телефон без контактов и журнала звонков, бросил телефон рядом, забрал пачку сигарет, подогнать вахтёру, зажигалку, поджёг сигарету, несколько раз затянулся и бросил тлеющий окурок в лицо поверженного. Тот, сидя на асфальте, мирился с ситуацией и собирался с мыслями, он подобрал телефон, спрятал правую руку под балахон и прижал её к телу. Дед поинтересовался у поверженного относительно причин его с компаньоном появления, их принадлежности и попытался разглядеть его лицо под засаленным капюшоном.

–Сами по себе, – прохрипел он, ощупывая левой рукой угол нижней челюсти.

–Вопросы остались ещё? – уточнил Влад.

Вопросов более не оказалось, с чем охотно согласился Влад, он слишком сильно хотел домой, лечь в кипяток так, чтобы семь потов сошло и смыло всю хуйню, прилипшую к телу, да встать на холодную плитку, так, чтобы ноги подогнулись. К тому же он прекрасно понимал, кто и зачем послал этих людей. Палыч поинтересовался у внука, не стоит ли им опросить поверженного более тщательно и выяснить все причины их встречи, Влад решил, что толка с того, что он им нассыт в уши, нет и в зачатке.

–И то, верно, – согласился дед. Ему разбираться тоже не хотелось.

Так, они и оставили поверженного фрика со своими переломанными костями и пошли своей дорогой.

–Палатка тебе зачем? – спросил деда Влад, пытаясь сложить телескопичку, – в этот раз повезло, иной раз заедает, таких теперь не купить, – добавил он, покрутив в руке, наполовину сложенную дубинку.

–Охота намечается.

–На кого пойдёшь?

–А на кого сейчас открыта? – спросил Палыч, остановившись.

–Не знаю, я только в видеоиграх охотился.

–И я не знаю, посмотрим, на кого открыта будет, да кто попадётся, – сказал дед, толкнул внука вперёд и пошёл сам.

Они завернули в кладовой кооператив, дошли до сарая, Влад, открыл ящик, достал сумку и отдал её деду, тот всё время смотрел на внука и вспоминал себя в его годы, сравнивал с собой теперешним, с этим таким зажравшимся, довольным, сытым. И сравнивая, понимал, что тот малец тогда, он жил, голодал, бывало, на улице спал, выживал, но жил, не жаловался. Сейчас он, вроде как, пробует ту пережёванную, выблеванную и высранную жизнь во всех её вкусах. Вкусная. Поэтому дед и стремился к таким моментам, когда он вспоминал тот прекрасно-отвратный вкус жизни. – У меня свет вот тута вспыхивает в такие моменты, – иногда рассказывал он и стучал себя по груди, – эти моменты, они наполняют меня. Такое вспоминаешь, такое, как небо на плечи ложится, вспоминаешь. Во как. Вспоминаем потихоньку. Так и пробегают по телу мурашки, мысли пропадают лишние, радостно, улыбаюсь, как будто весь опыт, все ощущения, в один момент уместились.

село Ситовка, Ординская область, 1999 год

В ожидании новостей из приграничных районов Дагестана Олеся Владимировна ночью так и не смогла заснуть. Два кровавых года первой кампании так и не смогли закалить характер женщины настолько, чтобы мысли отступили, позволили ей спокойно сомкнуть глаза ночью и без тревоги проснуться утром. Измотанная ожиданием женщина всю ночь ворочалась, смотрела на тумбочку с телефоном, постанывала и всхлипывала в подушку, стараясь не выдать себя и своё малодушие. Чуткий слух дочери перемалывал на нет все эти усилия, Лера также ожидала новостей, она ждала, что мама наконец-то успокоится и нормально поспит. Ждала, что отец вернётся, подарит ей яйцо с сюрпризом и творожную массу, только не с курагой, а изюмом, с курагой, конечно, тоже вкусная, и главное – её привёз папа, но изюма обычно было так много, что он пропитывал всю массу, делая более сочной и вкусной. Каждый раз она ждала до рассвета, изредка засыпая, тайно составляла компанию матери, надеясь, что это хоть немного, да придаст той сил. Когда наступило утро, Олеся Владимировна подобрала сопли, умылась холодной водой, замазала тональным кремом мешки под глазами и пошла на работу, оставив дочь с бабушкой.

Лера сидела у окна и смотрела на улицу. Батон заметался на цепи, завилял хвостом и заскулил, это означало, что пришёл кто-то знакомый. Девочка натянула кроссовки, взяла сумку и выбежала во двор. За калиткой в жёлтом комбинезоне и зелёных колготах маячил Максим. Его бледную кожу покрывали капельки пота, а на майке выделялось прилипшее к животу овальное мокрое пятно. Рыжие веснушки растянулись по его лицу вместе с глупой ухмылкой, – может, ещё успеем, пока их не засыпали, – сбивчиво сказал Максим на ходу и потянул Леру за руку, – я говорил, что покажу, как узнал, сразу к тебе, Лопушок, – задыхаясь и брызгая слюнями, прокричал он.

Они пронеслись мимо заросшего пруда, покрытого сухими камышами, под окнами старой бани, что с царских времён стояла у берега. Запах цветов и гул насекомых сопровождали их на протяжении всего пути. Максим бежал впереди и постоянно оглядывался, чтобы убедиться, что Лера не отстала, – говорил, покажу, я покажу, я, – запыхавшись, прокричал он, снова схватил Леру за руку, и они побежали дальше. Грязь кусками разлеталась из-под жёлтых калош Максима, частично оседая на кроссовках девочки.

У здания районной администрации дети сбавили шаг. В центр села от железнодорожной станции вела узкая бетонная дорожка, где детей встретил наряд патрульно-постовой службы. Полицейские под руки вели пьяную заплаканную даму – она с трудом переступала на высоких каблуках, её короткая юбка обнажала разбухшие, покрасневшие колени, а топик обтягивал выпирающий живот. Женщина прерывисто тёрла своё лицо, на ходу, всё больше размазывая косметику. Максим всхрипел и побежал в сторону станции, не переставая оглядываться на подругу. Лера поспешила за ним.

У перрона толпились пассажиры. Двое бездомных, держась за руки, сидели в стороне, рядом с урнами, ожидая, когда в толпе допьют пиво и опустят в урны освободившуюся стеклянную тару. На путях стояла электричка, всё ещё выходили раздосадованные аварийной остановкой пассажиры. Максим подбежал к рельсам первого пути.

–Засыпали, не успели мы, а я говорил – их засыпают всегда, а вон там и он лежит, – кивнул Максим. – Его вон накрыли уже.

С другой стороны железнодорожного переезда сверкали сигнальные огни скорой помощи.

–Вижу, – тихо сказала Лера и начала отходить назад, её лицо побледнело, – пусть так, – разочарованно сказала она и резко отбежала за толпу пассажиров. Среди этой толпы и ожидал брат. Высокий, худощавый мужчина средних лет, затянутый в тёмно-зелёный жилет. Он допил своё пиво, бросил бутылку под колёсную пару электрички, улыбнулся двум бездомным, отошёл от скопления остальных пассажиров, приблизился к Максиму и присел на одно колено, так, что их лица оказались на одном уровне.

– Интересно? – спросил брат, указав на присыпанную песком массу?

Максим в ответ быстро закивал головой.

–А знаешь, что это? – Брат похлопал по карману жилета, достал две жевательных пластинки и протянул одну Максиму.

–Да, это мозги, – уверенно ответил Максим и с радостью взял пластинку.

–Твоя правда, – усмехнулся брат, – но сейчас это скорее просто слизкая кучка жалости, жалости к себе, трусливой, непокорной жалости, – он одной рукой распаковал оставшуюся пластинку и бросил её под язык.

–Кучка была мозгами, – ответил Максим и ещё раз посмотрел в сторону железнодорожных путей, – вон того, волосатого.

–Кучка была целью, замыслом, временем, – сказал брат, – вот так мой друг, поток жизни, излишне разбавленный жалостью к себе, может превратить любой замысел в месиво, в него вкладывались, подавали надежду, кто-то в этот замысел даже верил, а теперь месиво, остаётся только песком засыпать, – брат закатил глаза и задрожал, – прекрасное, сильное тело. Какой же урок преподаёт нам этот пример?

Глаза Максима растерянно забегали, – не играть на железной дороге? – тихо ответил он и надул из жевательной резинки большой пузырь.

–И то верно, – рассмеялся брат, – но запомни ещё и то, что никогда не стоит жалеть себя, чтобы с тобой не происходило, – продолжил он сухо, – иначе замысел судьбы твоей, аккуратненько так, песочком засыпят, ничего, кроме песка, не останется. Сгниёт этот замысел среди щебня и гравия, покрытый засохшей коркой, если собаки прежде не растащат.

Максим обернулся окликнуть Леру, но её уже там не было, только бездомные решали, кому из них лезть под вагон. Брат ладонью вернул лицо Максима к себе, – я обязан тебя предупредить, тот, кому не жалко себя, не жалеет и других, друг мой, а кто жалеет других, тот пойдёт чужой дорогой, – брат достал из внутреннего кармана пиджака маленькое зеркало, в серебряной оправе, – тебе его жалко? Он указал на отражение в зеркале и посмотрел в него сам. Максим попятился назад и ещё раз оглянулся, – меня ждут, – сказал он и побежал к старой водонапорной башне. У фундамента башни уже стояла Лера и разглядывала пятно под ногами.