Цена одобрения

Пролог. Две крайности

Где-то на севере, у чёрных озёр, жило племя Озёрных Женщин. Здесь дочь в семь зим уже знала – мужчина стоит ровно столько, сколько может принести добычи. Его ласкают, пока он силён, и выбрасывают, как объедок, когда ослабеет. Мужчины здесь звались «Послушниками», а их воля медленно угасала в тени женской власти. Это называлось порядком.

А возможно, где-то на юге существовало племя, где царили совсем иные законы. Где сын в семь лет уже учился, что женщина создана для деторождения и работы. Где её ценность измерялась плодовитостью и покорностью, где били для послушания и заменяли, когда старела. Это называлось традицией.

Две стороны одной медали. Две тюрьмы, построенные на костях половины человечества.

Но наша история – о севере. О племени у чёрных озёр, где однажды нашлось звено, которое не выдержало…

Глава 1: Иллюзия Рая

Воздух над озером к вечеру густел, наполняясь ароматом влажного камня, нагретого за день солнцем, и сладковатым дурманом глициний, увивавших стены домов. Поселение племени Озёрных Женщин казалось не творением человеческих рук, а частью самого ландшафта – грубые плиты песчаника, сложенные в низкие, прохладные жилища, мягко стелили вечерние тени к самой воде.

У общего костра, сложенного из огромных валунов, царила особая, отлаженная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев и негромким перешептыванием женщин. Они восседали на расшитых подушках, одетые в ткани цвета земли и ночного неба – тёмно-синие, терракотовые, зелёные. Их платья были просты, но украшены сложной резьбой по кости и дереву: стилизованные рыбы, луны и волны танцевали в свете огня на их заколках и ожерельях. Они были ядром, сердцем этого мира. Спокойным, неспешным, уверенным в своей незыблемости.

Лиана, дочь Матери-Старейшины Айлы, была его живым воплощением. Сидя на самом тёплом месте, она позволила себе расслабиться, наблюдая, как последние лучи солнца играют в её тёмных, как водная гладь на глубине, волосах. Её тело, гибкое и сильное, было лишено суетливости. Власть не нужно было демонстрировать – она была данностью, как дыхание.

И вот из чащи леса, точно ожидаемый ритуалом, послышались шаги. Возвращались «Послушники».

Они выходили к костру по одному, небольшими группами, отдавая дань тишине прежде, чем сложить к ногам женщин плоды своего труда. Олени, кабаны, связки жирной рыбы. Их тела, отлитые в труде и постоянном движении, блестели потом в огненном свете. Мускулы играли под кожей, как у откормленных, выдрессированных зверей. Но в их глазах, когда они смотрели на женщин, не было звериной дикости. Там горел иной огонь – трепетное обожание, жажда одобрения, почти религиозное преклонение.

Их психология была выточена поколениями. Система «добыча-одобрение». Принеси лучшее, получи взгляд, улыбку, прикосновение. Это был чистый, неоспоримый инстинкт, встроенный в саму основу их общества.

И вот он появился. Буран. Его имя, данное за силу, с которой он нёсся сквозь лес, будто ураган, идеально ему подходило. Широкоплечий, с рельефными мышцами, которые не были грубыми, а казались воплощением целесообразности и мощи. Он вышел последним, и его появление было кульминацией. Перекинув через плечо тушу молодого оленя, он шагнул в круг света. Его грудь вздымалась от усилий, но поза была гордой. Он искал взгляд одной-единственной.

Лиана встретила его глаза. Игривая, холодная улыбка тронула её губы. Она медленно, с наслаждением продлила церемонию, поднялась и подошла к нему. Её пальцы, лёгкие и прохладные, коснулись шерсти оленя, оценивая вес и качество добычи. Затем она подняла руку и провела ладонью по его груди, чувствуя под кожей бешеный стук сердца. Это был жест собственника, пастуха, гладящего лучшего своего быка.

– Мой Послушник силён, – проговорила она, и её голос был ласковым, но в нём звенела сталь. – Сегодня он порадовал меня.

Буран выпрямился ещё больше. Его мозг, управляемый древней системой вознаграждения, ликовал. «Одобрение! Я лучший! Я доказал свою ценность!» Он был на пике, на вершине своей утилитарной цели. Он видел в её глазах отражение своего триумфа и был счастлив.

И в этот самый момент совершенства система дала сбой.

Из тени деревьев, пошатываясь, выбрел Тэй. Юный, тщедушный, с лицом, залитым краской стыда. В его руках болтались две тощие рыбины. Он был не просто неудачлив – он был воплощением провала. Женщины негромко засмеялись – не со зла, а с лёгким раздражением, как смеются над ребёнком, испортившим дорогой ковёр. Его хозяйка, рыжеволосая Вела, с презрительной гримасой отвернулась от него.

Тэй замер, его плечи сгорбились, словно пытаясь спрятать его самого от этого унижения. Он был пустотой в этом мире изобилия, живым укором самой идее ценности.

И Лиана, всё ещё держа руку на груди Бурана, увидела, как его взгляд скользнул по несчастному юноше. И в его глазах, всегда ясных и направленных только на неё, она прочла нечто новое. Не презрение, не насмешку, а нечто совершенно чужеродное, не вписывающееся ни в один из сценариев.

Жалость.

Это была простая, человеческая жалость. И в ней был страшный, подрывающий основы уклад, намёк на то, что Буран видит в Тэе не объект, а человека. Такого же, как он сам.

Взгляд Лианы, горящий от гнева, метнулся по кругу женщин, ища подтверждения своей правоты, и наткнулся на Ильму. Та сидела чуть поодаль, в тени от скалы, склонившись над почти готовым платьем из мягкой лосиной кожи. Её пальцы, обычно такие быстрые и ловкие, замерли.

Ильма редко бывала у общего костра. С тех пор, как два года назад Волк, её Послушник, сорвался в ущелье, гоняясь за раненым медведем в одиночку, она словно отошла в сторону. Говорили, он был из тех, кто, как и Буран, свято верил в устав, но ему не хватило его безрассудной удачи. Он погиб не из-за слабости, а из-за глупого, ненужного соперничества – кто-то из охотников перекрыл ему путь к отступлению, решив самому добить зверя. Система, где мужчины не видят друг в друге соратников, а лишь конкурентов, убила его вернее когтей медведя. Ильма всё поняла. И с тех пор её тихое отчуждение было немым укором всему племени.

И в её глазах, поднятых на Тэя, Лиана увидела не смех и не раздражение, а то же самое, что мгновением ранее в глазах Бурана – тихую, безмолвную жалость. Это было словно удар хлыста. «И ты?» – пронеслось в голове Лианы, и её пальцы непроизвольно впились в мускулы Бурана. Ильма опустила глаза, снова углубившись в работу, но семя сомнения было брошено.

Этот момент стал трещиной в её идеальном мире. Жалость не входила в их психологию. Жалость была слабостью. А слабость – угрозой для матриархата.

На следующее утро Лиана приказала Бурану научить Тэя охотиться. «Сильный должен поднимать слабого», – сказала она, но в душе хотела проверить Бурана. Не заразится ли он этой странной болезнью? Не станет ли его сила менее исключительной, если он начнёт делиться ею?

И тут появился Гром.

Он шагнул в круг света, и казалось, сам воздух сгустился вокруг него. Это был не просто мужчина – это была стихия, заключённая в плоть. Высокий, почти вровень с Бураном, он был высечен из гранита и дуба. Его плечи были так широки, что на мгновение перекрыли огонь костра, отбросив на женщин гигантскую, колеблющуюся тень.

Мускулы на его торсе и руках не просто были – они «играли в огне, будто живые», но это была иная игра, нежели у Бурана. Если у Бурана сила была плавной и текучей, скрытой под кожей до момента действия, то у Грома она лежала пластами, каждый мускул был прорисован, напряжён и готов к удару. Шрамы, украшавшие его тело, не были следствием стычек со зверями; это были метки драк, неровные и грубые, как и его натура.

Его лицо, скуластое и с властным подбородком, было обрамлено чёрными, жёсткими волосами, собранными в неприхотливый хвост. Губы были сжаты в тонкую, решительную линию. Но главным были его глаза. Светло-серые, как зимнее небо перед бураном, они горели холодным, не мигающим огнём фанатичной веры. В них не было сомнений, не было полутонов – только яростная, незыблемая уверность в установленном порядке вещей.

Он стоял, слегка расставив ноги, будно врос в землю, и его тяжёлый, испытующий взгляд скользнул по Бурану, прежде чем найти Лиану. Вся его осанка, каждый мускул кричали об одном: он – страж этой системы, её идеальный воин, и он видел в происходящем не просто ошибку, а святотатство.

– Жалеешь щенка, Буран? – его голос прозвучал громко и ясно, без злобы, но с холодным презрением. Он обращался к Бурану, но его взгляд искал одобрения Лианы. – Мягкость – это гниль. Она разъедает силу изнутри. Слабый должен знать своё место: убирать отходы и не мешать под ногами у сильных.

Буран остановился, но не обернулся.

– Сила дана, чтобы поднимать других, Гром.

– Сила дана, чтобы служить Озёрным! – парировал Гром, и в его глазах вспыхнул фанатичный огонёк. – Чтобы приносить лучшую добычу и получать лучшую награду! А не тратить её на выкармливание заморышков. Ты разбазариваешь свой дар, Буран. И хозяйка твоя скоро это поймёт.

Он бросил на Лиану многозначительный взгляд, полный уверенности, что мыслит с ней в унисон. Мол, «я-то понимаю истинный порядок вещей». Затем он с насмешкой окинул взглядом спину Тэя.

– Не вырастить тебе из этого тщедушного прутика копьё, Буран. Сломаешь его о первый же сук. И себя погубишь.

Не дожидаясь ответа, Гром развернулся и направился к группе женщин, его осанка демонстрировала полную уверенность в своей правоте. Он был идеальным солдатом матриархата, и в этом была его сила – и его трагедия.

Глава 2: Уроки тишины

Воздух в лесу был иным, нежели в посёлке. Он не был пропитан дымом очагов и сладковатым ароматом глициний. Здесь пахло хвоей, влажной землёй, гниющими листьями и тайной. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь гигантские лапы кедров, ложились на мох золотистыми пяльцами, в которых танцевала лесная пыль.

Тэй шёл за Бураном, как тень, стараясь ступать бесшумно, но каждый его шаг отдавался в тишине оглушительным хрустом. Он ждал, что вот-вот раздастся нетерпеливый окрик, укорящий взгляд. Так всегда бывало, когда с ним шли на подстраховку другие «Послушники» – они терпели его как обузу, как дыру в сети, через которую уходит добыча.

Но Буран молчал. Он шёл не спеша, его спина, широкая и прямая, была расслаблена. Он не оглядывался, не подгонял. Казалось, он прислушивался не только к лесу, но и к ритму шагов позади.

Наконец они вышли на небольшую поляну, где ручей, усыпанный коричневой хвойной хвоей, пробивал себе путь сквозь камни. Буран остановился и повернулся. Его лицо, обычно обращённое к Лиане с ожиданием одобрения, сейчас было спокойным и сосредоточенным.

– Оружие оставь, – сказал он, и его голос, низкий и бархатный, сливался с шёпотом ручья.

Тэй, недоумевая, положил своё тощее копьё на мох.

– Сядь. Смотри.

Буран опустился на корточки у самой воды, и Тэй, покорно, последовал его примеру. Минуты тянулись, наполненные лишь звуками леса. Тэй ёрзал, ему было неловко, непривычно. Он украдкой взглянул на Бурана. Тот не двигался, его взгляд был прикован к старой ольхе на противоположном берегу. Его глаза, обычно ясные и направленные на женщин, сейчас были прищурены, читающие невидимые знаки.

– Видишь нижнюю ветку? – вдруг тихо спросил Буран. – Там, где кора ободрана.

Тэй всмотрелся и увидел свежие, светлые задиры на тёмном стволе.

– Это… кабан?

– Нет. Лось. Самец. Прошёл здесь на рассвете. Видишь, как высоко повреждение? И следы… – Буран провёл рукой над землёй, не касаясь её, – …глубокие, тяжёлые. Он шёл неторопливо, он знал, что ему здесь не угрожают.

Это было не обучение. Это было посвящение. Буран не рассказывал, как убить. Он рассказывал, как понять. Он показывал Тэю, как шелест листьев на клёне отличается от шелеста на дубе, и что это может значить смену ветра. Он учил его по запаху мха определять, где север, а где разлилась подземная вода. Он заставил его закрыть глаза и слушать – по разному чириканью птиц можно было собрать полную картину происходящего в радиусе сотни шагов.

Они сидели так часами. Буран делился с ним вяленым мясом из своей котомки – пахнущим дымом и можжевельником. Это был жест, не предусмотренный никакими правилами. «Послушники» не делились пищей с неудачниками. Это ослабляло их самих. Но Буран делал это легко, как нечто само собой разумеющееся.

Прошли дни. Однажды, на закате, Буран указал на запутанный след, больше похожий на кучу перевёрнутых листьев.

– Барсук. Старый и хитрый. Его нора где-то рядом.

Тэй, не говоря ни слова, пошёл по следу. Он двигался уже не как неуклюжий подросток, а как часть леса – плавно, осторожно. Он применял всё, чему научился: читал поломанные травинки, прислушивался к тревожным крикам сойки. Буран не вмешивался. Он стоял в тени, наблюдая. И в его груди зародилось странное, забытое чувство – не тревога за добычу, а гордость. Та самая, что не требовала женского одобрения для своего существования.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.