Венецианские куртизанки

Серия «Документальный fiction. Летучий эскадрон»

Muriel Romana

L’ESCADRON VOLANT: LES COURTISANES DE VENISE

Перевод с французского Аркадия Кабалкина

Copyright © Éditions Albin Michel – Paris, 2025

Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates

© Кабалкин А. Ю., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

КоЛибри®

Все герои романа существовали в действительности.

Екатерина Медичи (1519–1589), королева-мать

Франциск II (1544–1560), король Франции, старший сын Екатерины Медичи, муж Марии Стюарт

Мария Стюарт (1542–1587), королева Франции и Шотландии, племянница де Гизов

Елизавета I Тюдо́р (1533–1603), королева Англии и Ирландии

Карл (1550–1574), сын Екатерины Медичи

Франсуа де Гиз (1519–1563), дядя Марии Стюарт, ревностный католик

Шарль де Гиз (1524–1574), кардинал Лотарингский, дядя Марии Стюарт, ревностный католик

Антуан де Бурбон (1518–1562), король-консорт Наварры, гугенот

Людовик, принц де Конде́ (1530–1569), принц-гугенот, младший брат Антуана де Бурбона

Адмирал Колиньи́ (1519–1572), полководец-гугенот

Нострадамус (1503–1566), астролог королевы

Амбруаз Паре (1510–1590), королевский врач

Габриэль де Монтгомери (1530–1574), цареубийца, бывший капитан королевской гвардии

Фрейлины Екатерины Медичи

Луиза де ла Беродье́р (1530 – после 1586)

Клодина де Рец (1543–1603)

Изабо́ де Лимёй (ок. 1535–1609)

Мадле́н де Л’Этуа́ль (1547–1566), молодая дворянка-гугенотка

Пьер де Л’Этуа́ль (1546–1611), брат Мадлен

Флоримон Роберте́ (1540–1569), личный казначей де Гизов

Пьер де Бранто́м (ок. 1540–1614), гасконский дворянин, кузен Клодины де Рец

Дуроножка, карлица, шутиха королевы

Вероника Франко (1546–1591), куртизанка

Габриэль

Дорога все не кончалась, и он все дальше уносился от своих врагов – королевской семьи и двора Франции. Граф Габриэль де Монтгомери попридержал коня, и Мадлен, сидевшая позади него, перевела дух. Девушка, непривычная к верховой езде, напрягалась всем телом, как только он припускал вскачь. Ему нравилось чувствовать, как она прижимается к нему, он наслаждался прикосновением к его спине ее роскошной груди, разжигавшей в нем желание.

К концу дня горизонт развернулся в длинную синюю ленту – там соприкасались небо и море. Венеция, оповещавшая о себе дружным звоном колоколен, была уже совсем близко. Габриэль нетерпеливо пришпорил коня, Мадлен опять прижалась к нему, и ему еще сильнее захотелось поскорее добраться до места.

Сразу за мостами Города на сваях их ослепили краски цветочного рынка, опьянил запах дамасских роз – напоминание о Востоке. В воде извилистых каналов, оживляемых фонтанами и причудливыми мостиками, отражались замысловатые фасады дворцов. Горы мешков с пряностями, ожидавшими помола, издавали одуряющие ароматы муската, перца и корицы. Все в Венеции было пропитано духом дальних странствий.

Впервые после отъезда из Парижа с его зловонием уличной грязи и конского навоза, с его белыми облаками и удушающей жарой, Габриэль ощутил легкость. Копыта его коня, дробившие в крошку лазурит мостовой, поднимали клубы голубой пыли.

Все восхищало его, все бодрило. Франция осталась, казалось, на другом конце света, возвращение туда уже невозможно было вообразить. Он взвесил на ладони кошелек. Там было достаточно денег, чтобы продержаться несколько недель, а дальше ему придется наниматься к кому-нибудь на службу.

Блестящий послужной список отпирал перед ним двери всех посольств. Бывший капитан шотландской королевской стражи будет нарасхват. Не желая думать о том, чего лишился, он оглянулся через плечо и встретился глазами с Мадлен, открывавшей для себя волшебство города с той же искрой радости, что и он. Он решил, что не станет избавляться от нее сразу, и испытал гордость за свой приступ человечности.

Впрочем, следующая мысль омрачила его настроение. Увидит ли он когда-нибудь свою жену, ждущую его в Нормандии? Вызывать ли к себе ее и детей? Пока что было рано об этом думать. На первом месте стоял поиск укромного места для отдыха. Ему не терпелось избавиться от напряжения долгого пути в сладостном капкане, заключенном между бедер Мадлен.

Екатерина Медичи

Два месяца спустя.

– Что же вы видите?

– Пока что ничего, мадам.

Екатерина Медичи подошла к Нострадамусу. Стоя перед ним со сложенными на груди руками, она не сводила с него взгляд. Они были одни в кабинете астролога, среди карт звездного неба, колод эзотерических карт Таро, телескопов, чучел зверей, ископаемых раковин; рядом стояла чаша с пахучим питьем, которое маг глотал перед своими сеансами.

Приготовления затягивались. Поставив на одноногий столик золоченый поднос, – Нострадамус передвигал его до тех пор, пока не расположил на оси круглого окошка, куда заглядывала луна. Наполнил тазик, бормоча в бороду заклинания, перелил воду из тазика в миску и обратно в тазик. Это он проделал трижды, Екатерина сосчитала. Наконец астролог осторожно вылил узкую полоску воды на поднос, отражавший свет луны, и подождал, пока вода замрет, как неподвижное зеркало.

Как долго!

Она вздохнула, и по воде пробежала легкая рябь. Нострадамус поднял на нее укоризненный взгляд.

– Придется все начинать сначала, мадам. Сядьте и проявите терпение, умоляю вас.

Екатерина попятилась к креслу у стены. В нем будет удобно сидеть, но так она ничего не увидит. Впрочем, смотреть было почти не на что. Он, Нострадамус, был ее ясновидцем, прорицателем, астрологом, медиумом. Однако она не отказывала себе в удовольствии следить, не пошлют ли сверхъестественные силы слабый сигнал напрямую ей самой. Ей пришлось бы по нраву оказаться хоть немного волшебницей.

Она с радостью отказалась бы от своего единственного и неповторимого дара в этом низменном мире – от проклятия, преследовавшего ее с самого появления на свет: она приносила несчастье всем, кого любила. О своих родителях, которых она не знала, ибо они умерли при ее рождении, она не очень горевала, но вот судьба расправилась руками Монтгомери с ее мужем. С небом, обрекшим ее на эту несправедливость, она поквитаться не могла, зато в ее власти было покарать Монтгомери.

Да сгорит он в аду!

Она уставилась на успокоившуюся, снова ставшую неподвижной воду и старалась не дышать. В каком виде предстанет Нострадамусу истина? Как видение в этой воде жизни или как слова, внезапно подсказанные картами Таро? Это невозможно было предвидеть. С ним приходилось готовиться к самым неожиданным зрелищам. Она уже видела, как он внезапно вставал с закрытыми глазами, словно во сне, и изливал на бумагу предсказания с такой резвостью, словно внимал говорливому призраку.

У Екатерины забурчало в животе, и она пожалела, что не ужинала. Перед ее мысленным взором возник стол с жареными цесарками и засахаренными артишоками. Она перенесла взгляд на поднос. Нострадамус ронял на него алые капли крови – одну, другую, третью, – растекавшиеся по поверхности воды. Он делал размашистые, но поразительно точные жесты, умудряясь не опрокидывать своими широкими рукавами пробирки и склянки, которыми были заставлены стены от пола до потолка. Все здесь подчинялось образцовому порядку, всюду пестрели этикетки на непонятном языке, внятном одному алхимику.

Нострадамус взял колоду Таро и подал Екатерине Медичи. Королева-мать дунула на нее, и он широкими движениями стал извлекать из колоды карты, переворачивая их одну за другой. На картах были изображены все Валуа; ее покойного супруга, Генриха II, олицетворяла фигура Смерти. Тайно изготовить эту колоду повелела своему магу сама Екатерина Медичи. Он перевернул большие песочные часы.

«Сейчас он начнет», – подумала она, сжимая талисман – медальон с миниатюрой своих детей.

– Вижу… вижу… – заговорил замогильным голосом Нострадамус.

Екатерина насторожилась.

– Что вы видите?

– Я вижу сказочную страну, где звери умеют летать. Нет, не все звери! Только львы.

Крылатые львы!..

Перед ее мысленным взором предстал крылатый лев, она уже видела такого раньше. Свирепый, с оскаленными клыками. Это была эмблема Венеции.

– Еще я вижу синеву.

Возможно, это море… Еще больше похоже на Венецию.

– Страна с мягким климатом, где море и суша сливаются в гибком объятии.

Луара и ее замки?

– Что еще вы видите?

– Вижу обильные потоки золота, мужчин и женщин с пурпурной, изумрудной, синей кожей.

О чем это он? Теоретически – обо всем и ни о чем. Это могут быть и американские дикари, и карнавальные маски.

Снова Венеция.

Наверняка это один из его снов. Не для того она взобралась сюда, на его астрономическую башню, чтобы внимать его причудливым россказням. Пусть говорит на единственную интересующую ее тему.

– Как же король, мой сын? – спросила она в нетерпении, не сводя взгляд с неумолимо утекающего песка в деревянных часах.

Он воздел руку, как будто желая ее прервать. Воистину говорить с ним не было смысла. Она никогда не знала, впал ли он в транс или попросту не желает ее замечать. Сколько раз она пыталась вмешиваться, но это всегда были напрасные усилия.

После этой встречи в такую жару самое лучшее – бокал вина. Она мечтала о прохладной влаге. Счастье, что он колдовал по ночам. Даже молочная луна, казалось, истекала по́том, дрожа в своем ореоле.

– Я вижу… – опять обрел дар речи Нострадамус.

– Франциска, моего сына?

– Он здесь! – вскричал он, тыча перед собой пальцем.

– Где, где «здесь»? – всполошилась Екатерина, никого не видя.

– Здесь, на смертном одре.

– Нет! – ахнула Екатерина.

– С ним мать и жена.

– Расскажите мне больше! – потребовала она, принудив себя к спокойствию.

Он заморгал, как при пробуждении от долгого сна. Песочные часы были уже пусты. Больше она ничего не узнает.

Будь он проклят!

Нострадамус убрал поднос и достал перо, готовый по обыкновению записать свое пророчество. Екатерина шагнула к нему и вырвала из его пальцев перо.

– Не записывайте ничего из того, что видели! – приказала она.

Ибо что записано, то сбывается.

Она сделает все, чтобы не позволить страшному предсказанию сбыться.

Изабо

– Не можем ли мы найти более… достойное жилище? – осведомилась Изабо, скорчив гримасу.

Венеция покорила ее с первых же минут. Здесь царили веселье и дружная радость, неведомые во Франции. Ей казалось, что здесь все возможно. Мужчины, красавцы, каких не сыскать при дворе, встречали ее учтивыми улыбками. Даже у здешних нищих была осанка королей. Как далек был от всего этого ее родной Перигор!

Когда Изабо де Лимёй приехала в Париж, на праздник по случаю турнира, она уже была совершенно счастлива. Трагический конец короля Генриха II поспособствовал ее удаче. Она стала фрейлиной королевы и невестой казначея Гизов Флоримона. Это была достойная партия, но ее сердечко замирало еще и от мысли, что он, совсем как итальянский князь, когда-нибудь покажет ей Венецию во всем ее великолепии. Этот поразительный город манил ее извилистыми лентами каналов, в которых отражались кружева дворцов. Венеция дышала новизной, роскошью, богатством. На улицах города сияли фонари, освещавшие проходы и мосты. В отличие от французских построек с узкими оконцами, здешние дома манили окнами с разноцветными стеклами, вставленными во вдохновленные Византией изысканные оправы. Так объяснила ей Клодина, знавшая толк во всем, включая архитектуру. Все вместе создавало впечатление легкости, как будто город, спущенный на воду, скользил по ней, движимый волшебством своей красоты.

Неудивительно, что жалкий домишко в пропахшем обыденностью Арсенальном квартале показался ей совершенно негодным жилищем. С домом соседствовал разросшийся каштан, а в его тени пролегала дорожка к каналу. На взгляд Изабо, даме ее положения подобный дом никак не подходил. Она предпочла бы новый палаццо с выходящими на лагуну балконами. Разве не естественно было желать самого лучшего, расставшись со средневековым замком в Перигоре? Вступление в Летучий эскадрон королевы-матери не должно было настолько ухудшить ее положение. В глубине души она всегда полагала, что заслуживает большего, чем предоставляла ей жизнь. Она считала себя красивее всех девушек вокруг и вообще, по ее мнению, превосходила обычных смертных. Теперь она еще лучше понимала это. Это так бодрило!

Внутри халупа оказалась еще хуже, чем снаружи. Мрачные стены пропитались подозрительными запахами, всюду гуляли холодные сквозняки. Встретивший их старик был под стать своей берлоге: волосатый и потливый, он походил скорее, на зверя, чем на человека. Венецианские принцы под крышей его дома точно не водились.

– Мы, без сомнения, могли бы позволить себе что-то другое, – фыркнула она.

Луиза вздохнула. Ответ дала Клодина:

– Мы здесь инкогнито.

– Это я поняла, – раздраженно молвила Изабо. – Но мы принадлежим как-никак к дому…

Луиза торопливо прикрыла ей ладонью рот.

– Молчите, несчастная! Если вас услышат, то…

Хозяин, смахивающий на зверя, вежливо отвернулся.

– Что он понимает? – пробурчала Изабо.

– То, что вы не знаете итальянского, не значит, что он не знает французского, – вставила Клодина.

– Я хотя бы знаю латынь, хватит и этого, – хмуро проворчала Изабо.

Старик подошел к ним и заговорил на своем языке. Клодина перевела для Изабо:

– Мэтр Коколос приглашает нас взглянуть на наши комнаты.

Они засеменили за хозяином дома по узкому коридору. Служанки тащили следом их вещи. Старик толкнул плечом какую-то дверь. Изабо удивленно застыла на пороге. Ее изумленному взору предстала огромная библиотека размером с бальный зал, с кессонным цилиндрическим потолком. Все стены были закрыты полками с книгами и свитками пергамента, к полкам была приставлена лестница, доходившая до самого верха. Свет, лившийся в окна с золочеными поперечинами под потолком, придавал библиотеке сходство с собором. На массивном столе под круглым окном громоздились горы бумаг, на стоящем рядом круглом столике теснились странные колбы, лежали груды камешков, и тут же, в черной пыли, стояла ваза с пучком перьев.

Клодина тоже замерла от неожиданности. Одной Луизе не терпелось увидеть их комнаты.

– Здесь моя мастерская и библиотека, – молвил хозяин по-французски, хотя и с акцентом. – Ничего не трогайте, и вы останетесь дорогими гостьями моего скромного жилища.

Клодина снова оказалась права.

– Что это там за странное животное? – спросила Изабо.

– О, не обращайте внимания, это моя саламандра.

– Какая огромная, прямо дракон!

– Она охотится на крыс, грызущих мои книги.

– Почему не завести кошку?

– Я завел, но саламандра ее съела, и я больше не настаивал.

– Странно, – молвила Клодина, оглядевшись. – Кажется, в вашей мастерской пахнет цветами.

– Как я погляжу, у мадам хороший нюх, – улыбнулся Коколос. – Я добавляю в чернила экстракт роз, он придает им несравненный блеск, а рукописи гармонируют с алым рассветом в моем прекрасном городе.

Больше не задерживаясь, он повел их на второй этаж. Каждая ступенька лестницы прогибалась под грузом книг.

– Я знала, что вы переводите греческие рукописи, но не подозревала, что у вас их так много, мэтр Колокос, – сказала с восхищением Клодина.

– Я прежде всего переписчик, мадам, – уточнил он. – Я – Коколос, Николя Коколос.

– Вы работаете здесь, мэтр Коколос?

– Увы, мадам. Прежде у меня была более просторная мастерская, там трудились позолотчики, миниатюристы. Но после появления печатного станка мне пришлось ее продать, не хватало заказов.

– Вы слишком молоды, чтобы застать зарождение книгопечатания.

– Это началось всего восемьдесят лет назад – мгновение в истории человечества. Те времена застал мой дед. В моей семье ремесло переписчика передается от отца к сыну. Меня всегда окружали рукописи, перья и чернила. Вот, взгляните. – Он поднял со ступеньки одну книгу. – Я открываю ее наугад, что вы видите?

Клодина и Изабо с любопытством наклонились над книгой.

«Пусть лучше меня считают злой и довольной, чем честной и безутешной…» – прочла Изабо затухающим голосом.

– Ничего особенного, – прервала ее Клодина.

– Так и есть, мадам, ничего! – И Коколос резко захлопнул книгу.

Изабо едва успела прочесть имя автора: Аретино.

Полезная книга для брачной ночи.

– После появления книгопечатания все буквы стали одинаковыми, – продолжил Коколос. – Где красота взмаха дедовской руки? Как печально! Всяк хочет теперь напечатать книгу у себя. Вот увидите, скоро это станет доступно любому. Единственное искусство этих торговцев, оскверняющих храм, – умение продать книгу бедняку, даже не умеющему читать. Вот что я вам скажу: печатная книга – это вульгарность, не более того.

– Почему же ваш отец не открыл свою типографию? – простодушно осведомилась Изабо. – Он сделал бы состояние.

Коколос взглянул на нее так, будто она произнесла богохульство во время мессы.

– Никогда наша семья на замаралась бы торговлей! Мы не презренные купцы, мы художники, мадам! Когда я думаю обо всех этих лавочниках и прочих сатрапах, обогащающихся за наш счет… Как это у них получается? Они без зазрения совести печатают на станке рукопись, которую мы переписывали часами и днями! В конце концов они напечатали Библию! Да еще на туземном языке!

– Это только для протестантов, – вздохнула Клодина.

Коколос воздел палец к потолку.

– Какая разница! Никогда Слово Божье не воссияет так, как на хорошем тонком пергаменте, любовно написанное рукой пред лицом Создателя, поверьте мне. А теперь, дамы, я вас оставлю, располагайтесь.

И он исчез на лестнице, что-то бормоча в свою лохматую бороду.

– Вы знаете Аретино? – тут же спросила Изабо своих подруг.

Екатерина Медичи

Королева-мать сжимала в руке медальон. В большом зале Лувра выстроился весь двор в парадных облачениях: ее старший сын, новый король Франциск II с супругой, Марией Стюарт, герцог де Гиз и его брат, кардинал Лотарингский, и принцы крови – гугеноты – Антуан де Бурбон, король Наварры, и его младший брат, принц Людовик де Конде. Царедворцы хранили важный вид, соответствовавший предстоящей церемонии. Благодаря размерам дворца и толщине его стен даже этим знойным летом в нем сохранялась желанная прохлада. Королева-мать Екатерина стоически носила положенные вдове черные одежды. Это давало свои плоды, теперь к ней относились куда почтительнее, чем тогда, когда она была «только» королевой Франции.

Несколько недель назад, вероятно, жара ударила, в голову ее супругу королю Генриху II, ныне покойному, заставив его биться на турнире, для победы в котором ему явно не хватало сил. Если бы он послушал ее, то остался бы жив!

Но тогда при дворе хозяйничала бы его фаворитка Диана де Пуатье. Нет, никогда! Пусть он лучше будет мертв!

Екатерина сразу устыдилась этой мысли и мысленно помолилась, прося у Бога прощения.

Из ее сына Франциска II получится хороший король. В отличие от своего отца, он будет слушать ее советы, если не станет прислушиваться к советам своей супруги, королевы Франции и Шотландии Марии Стюарт, от которой не отрывал глаз. В свои пятнадцать лет Франциск II еще не выглядел как мужчина и суверен, хотя возраст уже имел подходящий. Облаченный в горностаевую мантию, увенчанный короной, подчеркивавшей его худобу, он не унаследовал отцовской внушительности. Если говорить только о статности, то герцог де Гиз выглядел лучше, но ему ни за что не затмить ее сына, она этого не позволит. Молодой Анри де Гиз стоял, задрав подбородок, рядом со своим отцом и выглядел до такой степени завороженным самим этим местом, насыщенным властью, словно это он недавно уселся на трон. В свои девять лет он уже походил на принца-воина. Его отец постарался, чтобы это было так.

Церемония была тщательно продумана, за тем исключением, что отсутствовало главное действующее лицо – сам обвиняемый, граф Габриэль де Монтгомери. Но это не беда, пройдет несколько месяцев, и его поймают, предадут суду и приговорят к казни, Екатерина ничуть в этом не сомневалась. Она спешила перевернуть эту страницу. Правосудию следовало свершиться. Тогда она исполнила бы свой долг вдовствующей королевы и впредь могла бы посвятить себя своим детям, их будущности. Гибель мужа давала ей возможность восполнить все годы, похищенные у нее Дианой де Пуатье, занимавшейся обучением принцев. Впредь никто больше не воспрепятствует ее роли матери. У Екатерины еще оставалось время: Анри было всего девять лет, но шестилетнюю Марго уже можно было сосватать. Пока что женихов для нее на находилось: одни были староваты, другие женаты, но следовало быть чуткой к любому эхо, исходящему от европейских дворов.

– Мессир де Монтгомери, выйдите вперед! – провозгласил герцог де Гиз.

Старик, согнутый более бесчестием, нежели годами, приблизился размеренным шагом, с потухшим взором. При всей своей горечи Екатерина испытала укол жалости. Бедняге не пришлось бы стоять перед этим собранием, если бы его негодный сын не струсил и не сбежал. Теперь униженный отец готовился бесстрашно принять бесчестие вместо своего отпрыска.

– По приказу его величества Франциска II, короля милостью Божьей, господин граф де Монгомери, обвиняемый в преступлении цареубийства, приговаривается заочно к лишению чина капитана королевской гвардии и к отлучению от двора.

При оглашении приговора старик сгорбился, не в силах выдержать взгляды придворных. Он униженно поклонился герцогу де Гизу, затем королю, наконец, королеве-матери. Та помнила церемонию передачи должности капитана шотландской гвардии от отца к сыну. Как горды они были тем, что славная династия Монтгомери продолжит служить французским королям! Но те времена прошли безвозвратно.

Провожая взглядом шаткую фигуру старика, Екатерина чувствовала прилив сил. Недавнее чувство жалости уступило место ярости, которую вызывал у нее Габриэль де Монтгомери. Она потребовала от своего сына Франциска устроить эту церемонию публичного посрамления в надежде, что весть о ней достигнет слуха графа, где бы тот ни находился. От стыда за отца и от раскаяния за убийство короля он, пожалуй, сдастся. Впрочем, его бегство не предвещало подобной развязки. Полная сомнений, она полагалась на свой Летучий эскадрон, который мог бы выгнать его из логова.