Во тьму

Пролог

В древние времена удмуртам приходилось защищаться от набегов врагов. Тогда-то и появился батыр по имени Ядыгар. У него было два коня: пегий-хорош для быстрой езды, но не разбирал дороги, и рыжий- умный, всегда останавливался перед опасным местом. Славился батыр силой небывалой и сообразительностью, но более всего, пожалуй, удивительным мечом.

Садился Ядыгар на быстрого коня, брал в руки меч и сказал вокруг врагов, загоняя в ловушку. Враги не могли выйти из круга, а если кому-то и удавалось, то тот уже не мог воевать. Так удмурты побеждали врагов. Но Ядыгар не всегда брал с собой заветный меч, забывал его в сундуке. Поэтому предупреждал жену:

– Если я забуду меч дома (а он мне понадобится), я пошлю к тебе воина за «пирогом». Ты клади меч в пирог и посылай мне.

Так и делали. Ядыгар ездил воевать на паре лошадей, но любил сражаться на рыжем коне. На пегом он отправлял гонцов по нужным делам и домой.

Однажды удмурты воевали с марийцами. Послали за Ядыгаром гонца. Батыр вскочил на коня и второпях забыл меч. К тому времени первая жена умерла, Ядыгар женился на другой, к сожалению, не успев научить ее хитрости. Умом и сообразительностью она не отличалась.

Испугались марийцы и отступили на пять верст. Ядыгар подумал, что победа близко и двинулся с воинами в бой. Но меча при богатыре не оказалось. Тогда послал Ядыгар одного за «пирогом». Но жена не вложила меч и отправила пустой пирог.

Удмуртам пришлось отступить. Марийцы, узнав о победе над удмуртами, разрушали на пути Ядыгара все мосты, и только у одного большого моста подпили сваи. Рыжий конь почувствовал опасность и попятился назад, но пегий рванулся вперёд. Богатырь свалился под мост вместе с конями, расшибся, да остался жив.

Он отбивался от врагов, разбрасываясь брёвнами от сломанного моста. Лишь когда Ядыгар начал выдергивать сваи, к нему подбежали и сшибли с ног.

Так убили Ядыгара батыра. Но его долго помнили удмурты и сейчас иногда вспоминают.

Эта старинная удмуртская сказка, которую мне рассказывала моя бабушка, когда я был еще ребенком. Сейчас-то я уже взрослый, мне уже 34 года. И если бы не бабушка, то, возможно, меня назвали бы по-другому. Кто знает, может быть меня сейчас бы звали: Илья, Егор или Станислав. Как бы мать назвала, так бы и звали. Но тогда вмешалась бабушка, ей никто не стал перечить, так я и стал Ядыгаром. Из четырех детей моей семьи у своей бабушки я был любимчиком, даже когда у бабушки пошли уже правнуки, она все равно любила меня больше всех.

Я любил бабушку: за ее отношение ко мне, за сказки, за вкусную еду, за мое образование. Она вкладывала в меня, все что у нее было. Она была моим светом в этом темном мире.

Я никогда ее не забуду. Я обязательно найду того, кто ее убил. Даю слово!

Нэнэ

20.01. Пятница. 13:45.

– Ядыгар, приезжай в деревню, бабушка умерла. Завтра прощание и похороны. – Сухо прозвучал женский голос на том конце трубки, послышались телефонные гудки.

Меня словно окатили холодной водой. Мышцы стали словно каменные, тело замерло в напряжении. В ушах появился белый шум и писк, в глазах потемнело – я находился в прострации. Я никого не видел и не слышал. Со лба градом полился холодный пот, он был таким же соленым, как и мои слезы. Прозрачная «жидкость горя» текла из моих глаз водопадом, жаркие капли оставляли горькие дорожки на щеках и, собравшись на подбородке крупными, как грецкий орех, бусинами, падали на мой свитер, который мне связала и подарила на этот Новый год бабушка. Они разбивались о шерстинки моего гардероба, как и моя жизнь разбилась об известие о смерти самого близкого и родного для меня человека.

Я вскочил с места и, объяснив все моей коллеге, пулей выскочил из магазина. Не помню как, но уже через пару часов я находился у дома свой уже покойной бабушки. Как я смог добраться в эту деревню, я не помню. Я не помню ни звуков, ни цветов, ни запахов, ни людей, которые меня окружали, пока я добирался до сюда.

Я шел по практически вымершей деревне. Помню, как я проводил здесь свои детские беззаботные деньки. Как тут было весело, сколько тут было приключений. Помню всех своих местных друзей, с которыми у меня осталось так много воспоминаний. Помню практически всех бабушкиных соседей, помню все дворы и все закуточки. Как же тут было хорошо в моем детстве.

А сейчас? Я шёл по тихой деревенской дороге. Под ногами хрустел белоснежный снег так, будто я шел по чьим-то костям, которые с треском ломались под моим весом. Скорее всего это ломало мою душу, оттуда этот неприятный звук, режущий мой слух. Я так не хотел идти в это место, наполненное скорбью. Я отказывался верить в смерть бабушки. Я верил, что она будет жить вечно, что я буду приезжать сюда только с хорошими чувствами, а не опустошенным.

Темное небо, смеркалось. Все это усугубляло ситуацию и угнетало меня еще больше. Полузаброшенные дома, покосившиеся заборы, черные лысые деревья, напоминавшие кресты на местном погосте и с ветром разносившейся по улице лай собак – все это было хуже смерти для меня. Из-за непрошедшего шока силы покидали меня с каждым шагом, я хотел развернуться и направиться обратно в город, закрыться у себя в квартире и не брать трубку ни от кого, главное, чтобы не захлебнуться в пустоте горя и отчаяния.

Вот уже и показался слабый сгусток теплого света из окна дома, где жила бабушка. Раньше бы я бежал от радости встречи без оглядки в избу, но не сейчас. Сейчас был готов от рвущей меня на части тоски бежать в обратном направлении от этого дома. Из трубы валил дым, значит, в помещении тепло, значит, в доме есть живые люди- родственники, которые приехали на похороны бабушки. Моей бабушки!

Со скрипом я открыл тугую дверь избы и вошел во внутрь. Тут все было, как и прежде, ничего не изменилось с момента моего последнего визита. Все та же кухня со скамейками и выгоревшими на солнце желтыми занавесками, все тот же зал, окна которого выходили в огород. Еще один зал, где стоял старинный трельяж, в котором я в детстве хранил все свои «сокровища» в виде камушков, крышек от бутылок, стеклышек и игрушек, которые мне покупала бабушка. Маленькая комнатка, где обычно спала Ба (я так называл свою бабушку в детстве). И две комнатки – зал, где стояли дряхлый диван и стенка, которую бабушка получила по блату, и комнатушка, где обычно спал я. Все комнаты были проходные, кроме моей и Ба, и нигде не было дверей, только занавески. Тут пахло так же, как и пару лет назад-теплом и уютом, но сегодня запах этого дома приобрел нотку чего-то холодного и мрачного. Я услышал запах только что приготовленного супа- нугыли1. Это было одним из моих любимых блюд, которые мне готовила бабушка. Но в этот раз суп готовила не она, а кто-то другой. Зуб даю, что нугыли в этот раз будет не таким особенным, как у Ба.

Войдя в дом, я сразу же приметил всех свои родных: маму, младшего брата и сестер. В этот раз старшая сестра была без своих двух детей и мужа, что даже было и хорошо. Значит, в этот вечер мы не будем слышать криков детей и нытья ее супруга. Да и с другой стороны, нечего тут делать детям, они не должны видеть смерть раньше времени, но и под присмотром своего отца дома им будет в разы лучше, чем здесь. Честно, не особо люблю ее детей, они душу из черта могут вытряхнуть.

Мать сидела на кухне и пила чай. Старшая сестра- Глафира- бегала по дому и пыталась протереть пыль. Зачем она только это делала, я не знаю. У бабушки всегда было чисто, лучше бы Глашка так бегала с тряпкой по своему дому. Как не бывал у них, вечно в их белоснежном доме бегали черные комки волос, которые таскали за собой кусочки разной грязи и пыли. Если она так хочет показаться хозяйкой, то это не лучшее время для ее дебюта. А это что за вонь? Какие-то моющие средства? Как обычно, накупит Глашка какой-то мерзости, а потом воняет не пойми чем.

Машка- младшая сестра, сидела в зале и разбирала старый альбом с фотографиями. Она не сильно была близка с бабушкой, но по ее лицу можно было понять точно, что она была подавлена из-за сложившейся ситуацией. Ей было не все равно, в отличии от матери и Глафиры. Машка сидела на диване и с жадностью всматривалась в каждую фотографию, нежно и бережно переворачивая страницы одну за одной, все глубже и глубже погружаясь в воспоминания о песянай2.

Федор, или как я его называл – Федька, прошмыгнул в огород, дочищать снег. Ему всего двадцать лет, но силы хоть отбавляй. Он раскидывал снег налево и направо, создавая вокруг себя огромные тяжелый сугробы. Было ощущение, что Федя хотел вокруг себя таким образом создать защитный купол и спрятаться в нем. Брат, как и все остальные из семьи, не был близок с бабушкой, но из-за хороших воспоминаний, связанных с ней, и нынешним горем Федька был подавлен. Его лицо было, как лист белой бумаги, такой же пустой. Вокруг брата витала аура скорби, перемешиваясь с снегом, который он раскидывал с дорожки.

Я повесил свои вещи в прихожей и пройдя дальше в дом, не поздоровавшись ни с кем, начал искать бабушку. Не найдя свою любимую нэнэ3, я направился прямиком на кухню, где сидела моя мать. Она сидела за столом, такая спокойная и невозмутимая.

– Мам, а где бабушка? – Зайдя на кухню и облокотившись на дверной косяк, спросил я.

– Я заказала ритуальные услуги. Ее забрали пару часов назад. Завтра привезут сюда попрощаться. – Сухо кинула мать.

– Зачем ты их наняла? Думаешь, мы бы сами не справились со всем? – С горестью в голосе, я начал высоко пищать.

– Так будет лучше для всех. Ее там намоют, переоденут, уложат в гроб, сделают все, что полагается.

– Мы бы сами могли все это сделать. – Я сел за стол, напротив матери.

Ее безразличие меня выводило из себя. Только сейчас я почувствовал некий прилив сил, которые скорее всего прибыл из-за моего гнева на мамку. Сейчас я не только не мог смериться с кончиной бабушки, но и с раздражающей меня брезгливостью моей родительницы.

– Легче было сделать так. Я ее мыть не собираюсь, твои сестры не смогли бы это сделать, а вы с твоим братом- мальчики, не гоже вам мыть старуху. – Рыкнула мать, оторвавшись от окна и бросив на меня злобный взгляд.

Это уже было верхом бесчеловечности. Я чувствовал, как внутри меня бурлило желание разругаться с матерью.

С одной стороны, я понимал ее- да, это не твоя мать, а твоя свекровь, да, она была пожилой женщиной. Но не надо забывать, что она вырастила нас четверых, помогала, чем могла и когда это было нужно. Она одна тащила на своих хрупких и больных плечах целое хозяйство, только чтобы помочь нам в любую секунду хотя бы продуктами. Она возилась со мной, с маленьким больным ребенком. Она подарила мне столько ярких моментов в жизни, она открыла мне целый мир и научила меня, как правильно надо жить. Только благодаря ей, сейчас я живу хорошо. Да, в некоторых местах она бы меня поругала за мою жизнь, но она не делала этого никогда. Бабушка всегда была добрым и открытым человеком, с теплотой и заботой смотря на этот прогнивший до костей мир.

Да, легче, чтобы сейчас кто-то занимался приготовлением прощания с ней, пока мы занимались бы чем-то другим. Но мы ничего толкового не делали. Федька за домом чистил дорожку от снега. Но кому она мать вашу нужна именно сейчас? Машка смотрела фотографии в зале, а Глашка бегала по дому с тряпкой. Зачем эта пустая трата времени. Мама и сестры с легкостью бы втроем намыли бы бабушку и приготовили все необходимое. Мы с Федькой почистили бы снег у двора, чтобы катафалк с легкостью подъехал к дому, а потом приготовили бы все необходимое на горячий стол.

Хоть бабушка и была чистокровной удмурткой и придерживалась традиционных верований, которые передавались в ее семье из поколения в поколение, но она никогда не была против и других религий. Она всех уважала одинаково, она не осуждала и своих подруг-соседок, которые исповедовали другие религии.

– Ладно. – Неохотно согласился я с матерью. – А где будут проходить поминки?

– В местном столовой. Я уже все заказала.

– Но это в тридцати километрах отсюда. Как ты себе представляешь передвижение от точки до точки?

– Я уже все решила. На день похорон я заказала автобус. Он заберет людей от дома бабушки и отвезет в церковь на отпевание. Дальше отвезет обратно на кладбище, а дальше уже и в столовую. Потом привезет всех в деревню. Никто не будет обделен.

– Ты думаешь только о живых и о себе, но не как ни о бабушке. – Я встал из-за стола и направился к выходу из кухни.

– Не считаю нужным думать лишний раз об умерших. Да и ты еще тут закатил истерику из ничего.

Я уже был готов развернуться и высказать матери все то, что о ней думаю, но тут послышался режущий слух скрип тяжелой входной двери.

– О, Яр, привет! А я тебя и не заметил. Ты когда приехал? Мы ждали тебя только к завтрашнему утру. – Федя отряхнулся от снега, свалил с себя тяжелую старую дедушкину дубленку и снял великоватые ему валенки.

Его худое лицо от тяжелой работы покрылось румянцем. Большие и голубые, как два озера глаза, еле были заметны из-под шапки. Глазами Федя пошел в мать. Его кожа цвета снега и два ярких пятна в районе щек, цвета зимний рябины, сильно выделялись из копны длинных и черных, как смоль волос.

– Почему это я должен был приехать только завтра? – С недоумением спросил я, выходя из кухни в коридор.

– Ну, когда мы узнали о смерти бабушки, мы рванули сюда. Мы хотели позвонить тебе сразу же, но маманька не разрешила. Сказала, что первоначальная задача разобраться со всем, а потом уже звонить тебе и решать вопрос с другими. – Федька бросил шапку-ушанку на шкаф, который как огромный гроб стоял в углу коридора рядом с дверью.

Мои глаза широко распахнулись от удивления и полезли на лоб. Я медленно повернул голову в сторону кухни, где сидела мать. Хотел заглянуть в ее бесстыжие глаза, чтобы хоть как-то укорить ее за такое поведение, но все было бессмысленно. Она сидела лицом к окну, словно кого-то искала взглядом на улице. Она не повела бровью, не пошевелила ухом. Мать отстраненно от нас всех сидела и пялилась в окно. Все было как обычно, никто ей был не нужен.

– А, -протянул я, – понятно. Просто мама не хотела, чтобы я мешался у нее под ногами и не действовал на нервы своими нравоучениями. Хотя какой может быть во всем толк? Меня она все равно никогда не слушала. – Я скривил непонятную гримасу, которую не то что улыбкой нельзя было назвать, но и злым лицом тоже.

– Что за шум, а драки нет? – Глашка выскочила в коридор. «Как гром среди ясного неба» – эта фраза прекрасно описывала всю жизнь моей старшей сестры.

Наша Глашка во всем, как в бочке затычка. Оттого мы и зовем ее таким грубым и противненьким именем, таким же, как и она сама. Помню, в детстве за глаза мы ее называли Глашка- какашка. У нее был невыносимый характер. Сестра вечно чем-то была недовольна, считала, что существует только два мнения – правильное, то есть ее, и чье-то неправильное. Глашка вечно ставила себя выше других, для нее авторитета не было, она сама авторитет. Честно говоря, босс из нее никакой, и никто ее ни во что не ставил и не ставит по сей день. Ей вечно все что-то должны, хотя в долг никто у нее ничего и не брал. Глашка не умела ни помогать, ни поддерживать, но, по ее мнению, ей должны были помогать все. Проблемы могли быть только у нее, у других же ничего такого быть и не могло, потому что она самая главная страдалица этого мира. Глашка говорила, якобы она самая красивая и ей ровни нет. Но мы то все знали, что это чистой воды ложь. Ее кривой нос с горбинкой, мелкие зеленые глазки, как у крысы, большие зубы, как у лошади, и жидкие черные волосы, похожие на солому, худющие ноги колесом- явно не считались эталоном красоты в мире. Но для нашей матери Глашка была самым идеальным ребенком. Наша родительница считала ее самой послушной, умной, доброй и трудолюбивой дочкой. Мать ее любила больше всех из нас четверых. Но это только потому что Глашка была подлизой и ябедой. Благодаря своему статусу «любимой дочурки» ее ставили выше всех нас.

Не удивлюсь, если мать считала, что нэнэ оставила все наследство старшей сестре. Да и Глашка сама, скорее всего, на это рассчитывала. Но она не была любимой внучкой бабушки. Нэнэ любила нас всех практически одинаково, но могла подшутить над Глашкой, и не всегда соглашалась оставить ее на подольше в деревне, потому что знала, что сестра все делала себе во благо и могла «подложить свинью» любо самой нэнэ, либо кому-то из нас.

– Ничего страшного, – отчеканил я, скрестив руки на груди, – все как обычно.

– Ну вот опять ты за свое! Ходишь постоянно, как старый дед ворчишь. Нет бы приехать, помочь, а ты опять свой несносный характер тут показываешь. Нервы только зазря всем нам треплешь. – Начала возмущаться Глашка, поставив руки в боки и перегородив своим некрасивым туловищем проход в зал.

– Во-первых, Федька мне сказал, что вы меня ждали только к завтрашнему утру. Не знаю, конечно, как так вышло, что мама сама мне сегодня позвонила и все рассказала. Я удивлен, что мне она вообще позвонила. Во-вторых, с чем помочь, если все дела свалили на ритуальщиков и других подрядчиков. Тебе помочь по дому с тряпкой носиться? Ты же так сильно у нас нуждаешься в помощи, что у самой дома тараканы скоро будут мебель и еду выносить. И в-третьих, я не виноват, что у некоторых из присутствующих такая слабая нервная система, что при виде меня у них начинаются припадки. – Сейчас мне было все равно, что обо мне подумает мать, и обидится она на меня или нет. Я не особо хотел ругаться с Глашкой, но ее слова меня вывели из себя. Разве я виноват, что меня не особо сильно любят, что даже не сразу хотели звонить.

– Да лучше бы тогда сдох, но нет. Бабушка, святой человек, взяла тебя под свое крыло… – Начала хрипеть Глашка.

– Не тебе за бабушку говорить, и не тебе обсуждать ее решения. – Рыкнул я, подавшись чуть-чуть вперед к сестре. Федька стоял у входа, боясь пошелохнуться.

– Хватит собачиться! – За Глашкой показался знакомый силуэт.

Старшая сестра отошла в сторону, не до конца освобождая проход. Даже тут она проявила свою крысью натуру. В коридор вышла Машка. Ее худое тело заставило меня волноваться за здоровье сестры. Ее светлые и гладкие волосы спадали по плечам, словно шелк. Яркие зеленый глаза, были словно покрыты красной вуалью. Я сразу понял, что Машка долго плакала. Вот кто был по-настоящему окутан скорбью. Ее правильной формы лицо, усыпанное веснушками, было все заревано. От негодования по поводу семейных разборок и грусти по поводу умершей бабушки у Машки дрожали ресницы.

– Мы и не собачились. – Зачем-то я начал оправдываться перед младшей сестрой.

– Федь, ты же мужчина, почему ты их не разнял, когда они начали ссориться? – Машка сложила руки на груди.

– Да как-то страшно стало. – Смутился брат.

– И не стыдно вам двоим устраивать разборки в доме, где мы все выросли? Может вам напомнить, по какому поводу мы тут все собрались? – Машкин голос дрожал, она чуть-чуть не сорвалась на крик, но из-за слез силы покинули ее.

– Да, Маш, ты права, прости нас. – Мне стало ужасно стыдно за себя. За то, что я разрешил себе разругаться с Глашкой из-за какой-то ерунды. И как обычно Глашка даже не извинилась. Не в ее это стиле, не понимает человек, когда надо принять свои ошибки и попросить прощение. Эгоистка!

– Федь, я приготовила суп, который всегда готовила бабушка. Если хочешь есть, найдешь. Глафира, я заберу от тебя Яра подальше, чтобы вы снова не сцепились. – Машка ушла в спальню нэнэ.

Ничего не меняется. Машка, как была спасателем в нашей семье так им и осталась. Федька, как был трусом, так и остался. Глашка, как была крысой, так ей и осталась. А мать… Никогда ни во что не вмешивалась, а стоило бы. Может все сложилось бы по-другому.

Глашка вздернула свой горбатый нос и ушла в сени. Я, не желая лицезреть всю ситуацию, пошел следом за Машей.

Она сидела на кровати, опустивши взгляд в пол и сжимая руками край своего огромного свитера. Сестра сидела тихо, даже легкий ветерок за окном свистел громче, чем она дышала. Зеленый обои в комнате нэнэ делали оттенок кожи Маши еще болезненнее. Маленькая кровать бабушки, все так же скрипела, как и обычно. Этот звук возвращал меня обратно в детство, я помню, как засыпая каждую ночь, я слышал, как бабушка переворачивалась с боку на бок. Помню те прекрасные чувства. Лето, тепло, ночь, скрежетание сверчков, убаюкивающее мой разум. Причудливые узоры настенного ковра отражались в моих снах, когда я закрывал глаза, засыпая.

– Я вижу по твоим глазам, что у тебя накопилось много вопросов. – Еле слышно протараторила Маша.

– Просто возмущение взяло верх. Почему мне позвонили в последний момент? – Я сел рядом с сестрой.

– Это я уговорила маму позвонить тебе. Она хотела рассказать тебе все только сегодня ночью. Но из-за моей настойчивости, она сдалась. Мама всем нам сказала, что ждать тебя только на следующий день к утру, что ты так быстро приехать не сможешь.

– Что за чушь, я сразу же отпросился и рванул сюда. Она же в курсе, что я очень любил бабушку.

– Я знаю. Но за нее отвечать не возьмусь. Запутанная ситуация сложилась.

– Да уж. Запутаннее некуда. Тогда почему вы тут оказались все сразу? Меня терзают сомнения, что вы все были рядом, когда узнали об этом.

– Я не знаю, что ты там себе навыдумывал, но расскажу все как есть. У меня отпуск, и я решила навестить мать. У Федьки каникулы в университете, и он приехал к маме на Новый год. Он уже как неделю гостит у нее. А Глафира приехала забрать что-то. Так мы оказались все у матери. Мы сидели за столом, когда нам позвонила баба Рая, соседка бабушки. Ты ее помнишь?

Конечно, как же мне не помнить эту добрую старушку. Она всегда угощала меня самодельным вареньем, подкладывала яблочки из своего огородика в мою сумку, и давала печенье, которое приносила «лисичка». Только став старше, я понял, что лисичкой была она сама. Баба Рая была, как лиса. Острый маленький носик, маленькие черные глазки. Такой же характер, как у лисички. Да и по бабушкиным рассказам я помнил, что у бабы Раи в молодости были жгучие рыжие кудрявые волосы. Хоть она тоже была удмурткой, но цветом волос она тогда пошла в своего отца, как мне рассказывала нэнэ.

Я кивнул на вопрос сестры, давая понять, что я помню бабу Раю.

– Вот она позвонила и все рассказала. Мы сразу же поехали сюда. Когда приехали, у меня началась истерика. Мама начала звонить куда следует. Федька остался с ней. А Глаша…

– А Глашка, наверное, чтобы ничего не делать пошла протирать пыль. – Перебил я Машку.

– Ты прав.

– Я не удивлен ее поведению. Она никогда ничего не хотела делать, ленивая эгоистка.

– Хватит. – Остановила меня Маша. – Я не хочу слышать ругань. Я устала.

– Ладно, прости. Я опять за свое.

В воздухе повисла немая тишина. Время словно остановилось вокруг нас. С кухни доносились бряканье ложки по тарелке, стук капель воды из крана. По комнате эхом разносился скрип пружин, глухо ударяясь о зеленые стены и возвращаясь обратно.

– Можно задам последний вопрос, и я уйду? – Поинтересовался я.

– Да, конечно. – Промямлила Маша.

– А когда вы приехали, что вы увидели?

– Нэнэ лежала на кухонном полу. Угол стола и сам пол были залиты кровью. Бабушка лежала с раскинутыми руками. Ее бледная кожа, с синем отливом, так меня напугала. Я чувствовала на себе холод, который отдало ее тело. Она была покрыта фиолетовыми пятнами, словно измазалась в чернилах от перьевой ручки. Мне стало сразу же плохо, я расплакалась и убежала в другую комнату. – Голос у Маши дрожал. Было чувство, что сестра вот-вот осипнет.

Чтобы хоть как-то успокоить Машку, я подсел к ней поближе и обнял ее. Она дрожала, как одинокий листик на засохшем дереве. Ее трясло, дрожь ее тела передалась и мне. Я никак не мог удержать сестру в своих руках. Ее шмыгающий нос оставлял мокрые соленые пятна на моем пиджаке. Своими тонкими пальчиками с красивым маникюром, Маша сжала мой свитер. Я с силой вдавил в себя сестру, чтобы она могла почувствовать, что все в порядке.

– Я слышала, как приехали из ритуальных услуг, как приехал врач. Я слышала те звуки, когда бабушку со скрежетом затаскивали на носилки. Я слышала, как из-за тяжести ее уже мертвого тела пыхтели ритуальщики. Мне так плохо. – Машка разревелась мне в грудь, съёжившись в маленький комочек.

Я представил то, о чем мне только что рассказала Маша. Мне самому захотелось взвыть от терзающей меня боли. Меня начало ужасно тошнить. Это так страшно, когда ты собственными глазами видишь пугающую картину смерти. По моей спине пробежал холодок, заставляя волну мурашек прокатиться от шеи до копчика. В желудке стало неспокойно. Стало так горестно, что теперь моей любимой Ба нет в живых. Но больше меня пугал тот факт, что я ходил по полу, где была кровь бабушки. Только сейчас я начал ощущать ту вязкую и тянущуюся жидкость на своих ногах, я утопал в ощущении липкости пола. Даже сейчас я чествовал, как меня затягивает под пол, в сырую землю, где скоро окажется нэнэ.