Спрятанный стул с блестящими ножками. Часть 1

Глава 1.

Желтые листья кленов хватались за сучки деревьев, пытаясь сохранить себе жизнь, но следующие друг за другом дуновения холодного и, казалось, имеющего агрессивный настрой ветра тащили их за треугольные стройные ноги к земле. Это наводило на мысли, что и моя жизнь, как жизнь листа на ветке – лишь небольшой промежуток огромного и таинственного отрезка, а может быть и луча, уходящего в бесконечность. Поэтому гулять было приятно, особенно в теплой одежде.

Мой маршрут проходил по протоптанной тропе, среди скрипящих деревьев, засыхающей травы и одиночества. Люди здесь встречались редко. Эта тропа находилась прямо за моим домом, метрах в пятистах от него, но мне лишь по выходным здесь удавалось поймать лицом свет Солнца, обнимающего медленно отворачивающуюся огорченную Землю. Если отвести взгляд от хруста ломающихся листов под ногами и перевести его направо, то можно увидеть город, шумно выглядывающий из-за стены моего многоквартирного дома. Но если не отводить взгляд, то шума почти не слышно.

Я шел привычной дорогой, никуда не сворачивая, забыв о работе, людях и забыв о жизни. Как это обычно бывает, когда поглощен каким-то увлекательным занятием. Например, когда я курю, то просто впускаю в себя дым и сливаюсь с чем-то, забыв о том, что я курю. Только потом, на последней затяжке, приходит осознание, и я уже печально придумываю имя для своей будущей опухоли. Вот и сейчас одна рука машинально достает сигарету, а вторая уже поджигает. Ничего не предвещает беды.

Пропитываясь смолой и запахами табака, аллея завершала первый отрезок пути и я, поворачиваясь обратно, почувствовал, как мои глаза оцарапал металлический блеск.

Из-за ветвей деревьев показывался стул. Обычный стул, будто из школьного кабинета информатики, только недавно по-новому оборудованного. Блики в меня пустили черные металлические ножки, перетекающие в спинку под плавным углом. Покрытие стула было мягким и совсем не тронутым, а между сидением и ножками торчала застрявшая изорванная пленка.

Как-то странно, подумал я, стоя посреди тропы, засунув замерзшие руки в карманы куртки, и таращась на этот стул. Что-то во всем этом не хотело отпустить. Я сошел с тропы. Рассмотрев стул получше, я решил сесть на него, перед этим проверив, не пробивается ли из плотной материи какой-нибудь спрятанной иглы, или еще чего. Ничего такого не было. Я аккуратно сел.

Вид отсюда открывался не слишком впечатляющий. Стены и окна домов, с огромными пятнами листьев, закрывающих обзор. Вокруг было чисто, хотя горлышки пивных бутылок в этой аллее часто говорили с ветром, торча из травы, а трупы сигарет, размазанные ботинками, впитывались в землю.

Было удобно, хоть и холод скрутил живот ненадолго. Удобно и волнительно, как это бывает, когда приходит осознание того, что ты спрятан ото всех, а стул был, несомненно, спрятан.

Но внимание цеплялось и за другие детали. Трава под ногами была сильно примята. Дерево, стоящее прямо возле ножки стула, было изрезано. На коре выделялись сотни глубоких борозд, в некоторых местах обнажающих белую оболочку сердцевины.

Вроде ничего особенного, подумал я. Интерес понемногу выходил с теплом с кончиков пальцев. Холод просочился под одежду. Я встал со стула, щелкнув коленками, и направился домой.

Наверняка какой-то старик сидит там и решает кроссворды, так я подумал перед тем, как ускорить шаг.

Как я ошибался.

Глава 2

Под вечер, хорошенько так поужинав, я дождался щелчка чайника, удивляясь тому, что никогда не замечаешь процесса пожирания темнотой света. В один из моментов поворачиваешься к окну и наблюдаешь бесшумно наступившую на голову дня ночь.

Кофе растворилось в кипятке, оставив после себя черный цвет и терпкий запах. Я прошел через лифтовой холл и вышел на открытую лестницу, закрыв за собой дверь. Рот сделал глоток, губы приятно обожглись, дергаясь и пульсируя, зажигалка поделилась огнем с сигаретой, а глаза отражали темную улицу со всеми её тропами и домами. С восьмого этажа открывался неплохой вид. Погружаясь в него взглядом, я остановился на месте, где спрятан стул. За ветвями стула было невидно. Я бы и не вспомнил о нем, если не человек в черном пуховике, шедший по тропе.

Дерганный мужчина в болтающихся широких штанах, шел по темной тропинке, уверенно подминая под себя землю.

Свернет он или нет? Я был уверен, что свернет. Так и вышло.

Мужчина, остановившись у той самой точки, которая отрисовывалась в голове очень точно, осмотрелся по сторонам, двигая одной шеей, и резко прыгнул в листву, оставив ее качаться в тусклом свете синего фонарного столба.

Было слишком далеко, чтобы разглядеть его. Но интерес все возрастал и смешивался с тревогой, поэтому я решил достать старый дедушкин бинокль с пыльных полок.

Вернувшись с визуальным телепортом, я бережно прислонился к нему и начал крутить ребристое колесико между линзами. Руки и ноги слегка дрожали от холода, но, настроив бинокль, я замер. Замерли ноги и руки. Замерли легкие в своем постоянном движении. Замерла мысль в голове. И кровь, проходя через сердце, не выстрелила в артерию, а остановилась в желудочках и под действием одной только силы тяжести слабо опускалась по венам, не в силах заполнить капилляры, отчего мне показалось, что я отключаюсь.

Сквозь ветви деревьев выглядывал мужчина. Лицо его было изувечено уродливой гримасой, выражающей чувство мне незнакомое. Будто бы гнев в нем заполнил собой все пространство в теле, закупорив каналы для остальных чувств. Слюна стекала с его нижней губы, просачиваясь сквозь сжатые зубы. Глаза смыкались в два острых черных ромба под давлением напряженных щек. Он сутуло сидел, впившись длинными тонкими пальцами одной руки в колено. Во второй руке его сверкал нож, постоянно мерцая в синем свете фонаря. Эта рука его остервенело резала кору дерева, будто бы каждым своим ударом желая срубить его полностью. Он весь ходил ходуном. Плечи двигались в разные стороны, а голова то опускалась, то поднималась. Будто бы направляя взгляд вниз, он решался на какой-то отвратительный поступок, а поднимая лицо вверх, обдумывал его.

Все это происходило в ночной тишине, что пугало еще больше. Становилось ясно, почему матери и деды так дотошно охраняют нас от нее.

Несколько раз я отводил лицо от бинокля, но все время прислонял его к глазам обратно.

Вдруг мужчина успокоился и вытер со лба пот белым платком, приподнялся и затолкал его обратно в оттянутый карман штанов. После чего он медленно засунул руку за пазуху и недолго пошныряв дрожащей рукой, наверное, ища ускользающую собачку замка, достал из кармана маленький зеленый бинокль.

Я чуть не вскрикнул и быстро присел, замерев, оказавшись один на один со страхом в голове. Страхом быть замеченным этим сумасшедшим ублюдком.

Оказавшись в клубке страха, мозг пытался распутаться и искал конец мысли, чтобы с чего-то начать. Я решил, что если он меня заметил, и все это время нервно ждет, смотрит в точку, где может появиться человек, который видел его, то лучше ползком тихонько открыть дверь, и вернуться домой. Но любопытство брало верх. Чувство близости запирающейся изнутри квартиры и знание номера полиции придавало сил моему нездоровому интересу. Я решил взглянуть на него вновь. Я начал медленно приподниматься. Я нашел взглядом ту точку, где должен был быть разъяренный маньяк. И поднося бинокль к глазам, я больше всего боялся, что увижу в нем другого улыбающегося человека с биноклем, который приподнимется и решительно направится в мою сторону, крепко сжимая нож.

Но мужчина смотрел в другую сторону, немного правее, хотя сперва казалось, что его глазные яблоки настолько хорошо меня видят, что каким-то образом закатились прямо в мой бинокль.

Он слегка повернулся и теперь в синем цвете я видел только нижнюю часть его лица. Он был напряжен, сжимал и разжимал нож, изредка импульсивно делая насечки на коре. Его губы что-то нашептывали самому себе, но шепот этот был настолько полон гнева, что вокруг рта маньяка, казалось, вибрирует воздух, как у костра. Он вглядывался в бинокль, иногда отводя взгляд и крепко закрывая веки.

Спустя, может, полчаса, мужчина засунул бинокль обратно себе за пазуху и медленно вышел из укрытия. Выйдя на тропинку, он выглядел нормальным человеком, лицо его распрямилось, но глаза так и остались наполненными густой смолой и синим светом фонаря. Я наблюдал за его спиной, пока она не скрылась за поворотом.

Глава 3

Трижды прокрутив замки по часовой стрелке, я стоял в тепле и крепко сжимал дверную ручку, постоянно поглядывая в глазок. Сон сегодня остался забытым, покоясь внутри подушки, накрытой цветным покрывалом. Дрожь понемногу спадала, разум очищался и, наконец, можно было все четко взвесить и решить, как отреагировать на уведенное.

Поначалу я все отрицал. Может, этот мужчина был не так маниакален? Может, из-за света синего фонаря все выглядело чересчур странно? Но как только эти лживые мысли смыкались в мозгу, образуя иллюзорную картину безопасности, в голове, нет, на стенах квартиры, будто освещенных ярким светом проектора вспыхивало до безобразия живое, гневное и безобразное лицо маньяка. Оно было настолько огромным, что заполняло все мое существо, стирая все знания и чувства, накопившиеся за жизнь.

Закурив сигарету и пододвинув поближе пепельницу, я открыл ноутбук и стал гуглить. Современные проблемы требуют современных решений, подумал я и разразился истерическим хохотом, понимая ничтожность своего положения. Конечно, может и стоило вызвать полицию, но, мне казалось, что, не имея на руках доказательств, а только пометки на дереве да стул, за психа они примут меня. И не очень хотелось ввязываться в эту историю. Я всегда был трусом, если уж по-честному. Когда смотришь со стороны – ты всего лишь наблюдатель, стоит вмешаться, все. Ты стоишь на стороне добра. Нужно много сил и смелости, чтобы быть на стороне добра, а если ты уверен, что тебя размажут спустя пять минут размахивания мечом света, лучше вообще не лезть.

Так я думал.

Биографии маньяков, исходящие из пикселей монитора пугали не так сильно, как то, отчего мои глаза закрывались сами собой, защищая рассудок. Все же, оттуда удалось почерпнуть информацию, которая впоследствии стала ключевой.

В своих интервью многие маньяки спокойно говорили о том, что прежде чем совершить свои первые убийства, они боролись с собой, держались, иногда годами, срываясь на чем-то другом.

Тысячи ужасающих мыслей под огромным давлением прыснулись в мои уши, будто из шприца, они делали голову тяжелой, и их стало настолько много, что было невозможно выцепить что-то конкретное. Огромные сгустки страха, словно черви, копошились в мозгах и я запаниковал.

Так прошла ночь. Я все же ненадолго уснул на полу и проснулся весь в слюнях с онемевшей рукой. Нужно собираться на работу. Удивительно, но мысль не идти на работу даже не промелькнула между моих глаз, кроме момента, когда я обессилено упал, надевая туго зашнурованный ботинок без помощи ложки.

Путь до работы пролегал через светящийся и шумный город, поэтому, неспешно шагая, я на время забыл о маньяке, о начищенном стуле и изрезанном дереве. Все это казалось сном. Точнее, я назвал это сном внутри себя, чтобы найти спасение в неведении.

Солнце садилось, когда тихое шарканье моих шагов отразилось от родного подъезда. Я специально задержался на работе, но не сильно, чтобы успеть закрыть дверь изнутри до наступления темноты. Наведя кофе и закурив, снова почувствовав прочность бетонных стен, я решил наплевать на все и хорошенько выспаться. Но подушка с одеялом были холодны. Не тем приятным холодом, который вот-вот заполнится растекающейся теплотой от горячего тела, а холодом, от которого спирает дыхание и хочется вырваться, вдохнув полной грудью.

Ноги сами несли меня на открытую лестницу, я понимал, что не успокоюсь, если не узнаю, что будет дальше. Самое страшное – это ожидание. Ожидание удара из темноты, ожидание обволакивающего, словно раскаленный металл в глотке, ужаса, готового в любой момент выйти из-за кустов, растущих позади твоего дома.

Схватив бинокль я, стиснув зубы, собрав те капли мужества, что у меня есть, и с силой прислонил его к глазницам.

В синеве фонаря одиноко блестели черные ножки стула. Ветви деревьев пытались схватить играющий с ними холодный ветер. По тропе лишь бодро просеменил рыжий бродячий пес.

Я выходил на лестничную площадку каждые двадцать минут до часу ночи. Стул пустовал.

Так продолжалось в течении всей недели. С девяти до часу, а иногда я высиживал до двух, никого. Собаки, редкие прохожие, но никто так и не свернул с тропы, сев на злосчастный стул.

Пятница.

Из-за отсутствия непосредственной опасности я начал выходить на открытую лестницу с чашкой кофе и сигаретами. Вроде как обычный парень, вышел покурить и запить дым. Мне казалось, что это что-то вроде маскировки. Мысль в некоторые моменты направлялась в места, отдаленные от стула и маньяка, поэтому внимание слегка рассеялось. Как и любой трус, почувствовав безопасность, я осмелел.

Клубок дыма, высосанный из третьей сигареты подряд, образовал облако причудливой формы и я засмотрелся. Но когда оно рассеялось, из-за недалекого горизонта резко появилась сначала голова, потом черный пуховик, а следом широкие штаны. Маньяк печатал следы ботинок на тропе, высоко приподнимая ноги, походка эта придавала ему еще большее безумие.

Я медленно, стараясь контролировать движения, перешел в угол и присел так, что край бетонной перегородки стоял у меня перед глазами. Холодные дужки бинокля обожгли глаза. В двух линзах отразились заколыхавшиеся ветви кустов, металлически блеснули ножки стула и две черные точки.

Чувствовалось, что маньяк стал еще свирепее, и что изнутри его разрывает какая-то яростно колеблющаяся сущность. Если бы она прогрызла дыру в его коже, то из зияющей раны наверняка пошла бы не кровь, а желтая и теплая лимфа. В этот раз мужчина сидел, выпрямив спину, точно привязанный. Он сразу достал бинокль и, медленно поднеся его к стеклянным глазам, начал скалиться в темноту синими зубами.

В этот момент я присел, так же как и в прошлый раз, но уже не с таким перетекающим через край страхом, ведь, несмотря на ужас происходящего, было понятно, что маньяк интересуется кем-то другим или чем-то другим. Практически сразу я поднялся. Мужик уже держал нож у ствола дерева и изредка легонько проводил по нему, что-то нашептывая, будто ведя размеренную беседу.

И тут он отвел бинокль от глаз. Зачесал длинные волосы назад и снова взглянул в две увеличивающие трубки. Вдруг он резко вскочил и начал втыкать нож в изорванный ствол. Раз за разом, все сильнее и сильнее. При всем этом его совершенно не было слышно. Умиротворенная тишина ночи спустилась на город, и только я один знал, что в нем на самом деле происходит. Ноги маньяка стояли словно столбы, только тело колебалось из стороны в сторону, нанося удары.

По тропинке, мимо черного стула пробегала тощая дворняга. Мужик заметил её. Мне хотелось крикнуть, чтобы собака рванула подальше от этого места, но слова в крике не стрельнули из моего горла. В голове на секунду вставилось 25-м кадром: мой громкий голос, после которого затихают даже сверчки, маньяк поворачивает голову и две маленькие черные точки в глазах-ромбах превращаются в длинные узкие сверла, проталкивающие мои глазные яблоки внутрь черепной коробки в мякоть мозга.

Собака остановилась напротив мужчины. Она обнюхивала воздух, словно подозревая. Пасть ее была открыта, и запахи протухшей еды вырывались оттуда с небольшим усилием, срывая слюни с языка. Мужик вышел на тропу, точнее он не ходил на ногах, он словно крутился колесом. Он спотыкался, облокачиваясь то на один кулак, то на второй, одновременно покручивая в сжатых кистях нож и бинокль. В конце маньяк остановился, задержал дыхание, стоя на четвереньках прямо перед псом, смотря совсем не на него, а куда-то вверх. Он поднес к глазам бинокль и вдруг мгновенно отбросил его в сторону, и, превратившись в немое равнодушное зло, загнал уже подавшейся к нему любопытной морде нож в брюхо.

Собака взвыла, попыталась убежать, но белая рука уже намертво обхватила её вокруг шеи. Показалось, что я слышал хруст костей. Маньяк вынул нож из напряженного борющегося тела. Он вытянул руку и рассматривал 15-ти сантиметровый заостренный красный кусок металла в свете синего фонаря, отчего казалось, что капающая с него кровь имеет фиолетовый оттенок. Переведя взгляд на стонущего пса, Маньяк, сжав зубы в улыбке, всадил ему нож в то же место настолько глубоко, что рука скрылась в брюхе по половину предплечья. Он поднял трепещущее тощее тело собаки над собой словно в кукольном театре.

Я отвернулся. Присел, облокотившись на холодный бетон спиной, и обхватил дрожащими руками голову. Визг раздавался на всю улицу, но казалось, что он сидит прямо в моих ушных раковинах. Было страшно. Я не знаю, что имеют в виду люди, когда говорят «по-настоящему страшно», но это был точно мой случай. В этот день я так и не поднял голову. Аккуратно приоткрыв дверь, сидя на корточках, я вернулся обратно в теплую комнату и уснул, беспокойно и оцепенело.

Всю ночь мне снилась собака, уснувшая в чаще желтого леса на черном стуле.

Суббота

Проснувшись на полу туалета, я увидел перед собой растекшуюся и обветрившуюся рвоту, отчего мне снова захотелось обратиться к унитазу. Но желудок был пуст. Спазм поддался и ушел внутрь.

Образы вчерашней ночи сами всплывали в голове, думать ни о чем другом не получалось. Я ходил по комнате взад и вперед, куря сигареты и испытывая страх. Казалось, что маньяк сидит в соседней комнате и попивает кофеек. И стоит мне туда зайти, как он отложит газету, медленно вытащит ноги из под стула, и повернет шею в мою сторону. И лицо его будет таким… Лучше не видеть его лица.

Я хотел что-то предпринять, но не мог. Я злился на самого себя, за свою трусость. И все-таки я ничего не делал.

Понемногу наставал час, когда все вокруг начинало окрашиваться в черный цвет, будто бы по небу промчалась огромная каракатица и впрыснула в атмосферу свои чернила. Потому что ей тоже страшно. Поэтому в каждой точке пространства я теперь видел темноту, темноту, в которой сидит зло, сидит на черном блестящем стуле.

Сигареты закончились, и было нечем себя отвлечь. Взгляд забит в одну точку. Руки на голове. Голова на трясущихся плечах. Вмешаться не получалось, не хватало смелости, но не наблюдать я не мог. Интерес управлял мозгом, не полностью убитый страхом. Ноги вынесли меня на лестницу.

Оказавшись на открытом воздухе, я отрезвел. Будто пока я смотрел в одну точку, в течение всего дня организм копил силы, чтобы выплеснуть их в нужный момент.

Маньяка в бинокле не оказалось. Но по пожарной лестнице, закрепленной слева от меня, на боковой части дома, кто-то быстро поднимался.