1. Веселина-краса, медная коса
Вода зашипела на горячих камнях, душистый пар взвился к потолку. Белава глубоко вдохнула, отчего её нутро наполнилось сладкой негой, отложила ковш в ушат с целебными травами и бросила взгляд на окошко, сквозь которое пробивались лучи кроваво-красного заката. Но краски природы её не радовали.
Одна за другой вспыхивали в голове Белавы тревожные думы. Она металась меж них, как горлица в силках охотника. С тех пор, как князь-батюшка почил вечным сном, а на престол вступил её единокровныйи брат, работы лишь прибавилось. По матушкиному поручению она стала держать ответ за младших божеств, помогавших в хозяйстве: домовых, дворовых, овинников, банников, полевых, луговых и леших. Но больше всего времени юная княжна тратила не на обряды и подношения, а на успокоение людских суеверий, которые каждый шорох раздували до грома.
Овдовевшая же Чеслава водилась с более сильными духами. Она особенно старалась подружиться с Карачуном, дабы тот не сгубил озимые, Святибором, который был господином всех леших, и Триглавой, что могла заглянуть во все три мира: небесный, земной и подземный. Поговаривали, что оттуда княжна-матушка черпала свою силу.
Сколько ни просила её Белава рассказать о других мирах и древних владыках, всё мать отнекивалась: «Не настало ещё твоё время, потерпи, дитя». Меж тем стукнуло её шестнадцатое лето. Ежели старший брат решит выдать её замуж, то так и канут тайные знания в реку Смородину, никому не достанутся.
– Может и вовсе нет во мне ведуньего зрения? – Прошептала Белава, уронив лицо на ладони. – И мама надеется не на меня, а на внуков… Её ведь мой прадед учил, стало быть, через поколение дар передаётся.
Она тряхнула головой, отгоняя непрошенные слёзы, отчего мокрые волосы хлестанули по плечам и шея неприятно хрустнула.
– Нет, ну правда, куда я лезу? С мелкими духами сладить – и то не в силах. А если гнев старших на нас навлеку? Худо будет.
Как Белава ни старалась, никак она не могла сладить с новым домовым. Стоило отцу преставиться, как и домовой его откланялся, а замест себя поставил бывшего подмастерье.
Поначалу, несмотря на горе и лютую зиму, которая чуть не выморила половину государства, всё у них спорилось. Но пару лун назад молодца словно подменили: он стал бросать пригоршни пыли в кадушки с тестом, распутывал намотанную за день пряжу, лохматил гривы коней, заливал печные угли и гремел посудой.
Белава тихо ворчала, что не свезло им с домовым: поначалу он почву прощупывал, а после стал вить из домашних верёвки. И не было этому объяснения: каждую неделю молодая княжна оставляла в особом углу тёплые ломти хлеба и подслащённое молоко, да и хозяйство никто не запускал: строения, пашни и скот держали в чистоте, ничего зазря не пропадало. Не на что было сетовать.
Иные попытки задобрить капризного духа тоже не увенчались успехом. Блины, калачи, пироги и оладьи остались без внимания – он с ослиным упорством продолжал пакостить.
– Отчего ты упрямишься? – Негодовала Белава, нагоняя веником жар с потолка. – Я же всё по материнским заветам делаю!
В их первую и единственную встречу домовой изволил представиться ей и княжне-матушке Чеславе. Ростом по колено, с пушистыми пшеничными волосами, в простой рубахе – почти ребёнок, если бы не проклёвывающаяся бородка. Его сверхъестественное происхождение выдавали светящиеся в темноте глаза с вертикальным, как у кошки, зрачком.
В тот день Белава подарила ему вязанку сушек, оплетённые шёлковыми лентами лапти и гребень. Домовой, в свою очередь, торжественно поклялся поддерживать уют и покой в тереме нового хозяина Тихомира.
– Ладно, уж перед этим ты не устоишь. – Хитро улыбнулась Белава, предвкушая, как преподнесёт ему накрахмаленную рубашку с ажурным воротничком по заморской моде и вышитыми на всю пазуху зверями и птицами. Несмотря на лютую неприязнь к рукоделию, она сожгла не одну лучину и исколола все пальцы, делая стежок за стежком.
Робкий стук в дверь прервал её уединение. Она крикнула:
– Манюта, неужто я засиделась?
Белава обратилась в слух – приставленная к ней помощница говорила мало и тихо, и порой её даже принимали за немую. Без веской причины она бы не стала тревожить госпожу.
– Ни в коей мере, сударыня. – Ответила в приоткрытую дверь невысокая темноволосая девчушка. – Вас зовут в белу палату. Говорят, прискакал гонец с доброй вестью.
– Ох, ну и вовремя же! – Не сдержалась Белава.
Манюта вздрогнула и опустила очи долу, словно лично несла ответ за внезапное приглашение.
Стоило вспышке недовольства угаснуть, как смутная тревога кольнула Белаву изнутри. Жилы будто инеем покрылись. Срочное и радостное известие не могло относиться к торговле или странствиям – тогда бы её не призвали. Правление – всецело Тихомирова вотчина: лишь первому мужу на княжестве суждено вести войны и строить союзы. Женский удел – хозяйство, дети да мистические заботы, дабы не враждовать с иномирьем.
Белава решила, что к ним приехал сват, и задумалась, по чью душу. К Тихомиру, так и не успевшему обзавестись молодой супругой? Или к ней, едва вступившей в брачный возраст? В отличие от простых девиц, «сведущих» выдавали замуж позже. Лишь сведущие знали, как умаслить божеств малой и средней руки. Лишь они могли утихомирить лихих сущностей. Им одним вменялась в заботу защита рода людского от природного буйства. Не торопились их отсылать, помня, к чему привели ошибки неопытных предшественниц.
Княжна вздрогнула: замуж ей сейчас никак нельзя. Слишком малому она обучилась, не по силам ей Карачун с Триглавой. Её дворовые-то нечистики ни в грош не ставят. Если придётся отчий дом покинуть, точно она на всех вековое проклятье накличет.
Она ощутила нарастающий ком в горле и впилась ногтями в лавку. Её глаза забегали как в горячке.
Манюта переминалась с ноги на ногу, ожидая поручений, и опасалась прямо смотреть на хозяйку. Белава не знала, кто её так застращал, и спросила ласковее, стараясь скрыть дрожь в голосе:
– Где сейчас гонец?
– На кухне, сударыня.
– С дороги – и сразу в кухню? Видно, издалека ехал. И даже отоспаться ему не дали?
– Антипка сказал, тот сам не захотел. Спешит передать весточку.
– Надо же… Стало быть, все уже лучшие туалеты их сундуков достают?
Девчушка кратко кивнула, всё ещё рассматривая свои босые ступни.
– Тогда помоги мне с убором, Манюта. Принеси из терема сарафан понаряднее и очелье. И нить самоцветов не забудь. И перстень! Тот, с бирюзой. А я пока здесь закончу.
Как только помощница удалилась, Белава воззрилась тронутое сумраком небо. Придётся предстать перед посланником с раскрасневшимся от жара лицом и мокрой косой. Но может тогда и со сватовством повременят? Значит, зря она попросила Манюту взять красивый убор.
На прощание махнув веником, Белава отнесла заранее припасённую кадушку с чистой водой в дальний угол парильни, положила рядом непочатый кусок мыла и уже шагнула было на порог, как её окликнул тонкий голосок:
– Млада княжна?
На неё словно ушат ледяной воды опрокинули. Она встала как вкопанная, выдохнула и медленно повернулась к незваному гостю. Из темноты вдруг сверкнули два больших змеиных глаза с тёмными, как бездна, белками. Существо таращилось на неё, оценивая угрозу. Белава не двигалась, как учила её мать, ведь напуганный нечистик был куда опаснее любопытного.
Худенькое, ростом с аршин существо придвинулось ближе: чумазый большеротый ребёнок в венке из ивовых листьев, облепленный опавшими берёзовыми листьями вместо одежды, мог быть как мальчиком, так и девочкой. Хотя Белава почти не видела нелюдей в живую, она не сомневалась – перед ней предстало дитя банника. Благо, что не его более опасные собратья: старик-банник, кикиморы, русалки, овинник и прочие, кои собирались по ночам в парильне. Мать учила смягчать их природное злонравье и неустанно повторяла: «Счастлива будешь, коли за всю жизнь ни одного не встретишь».
– Ты пожаловал дружить или смуту всполошить? – Спросила Белава фразой, которую в детстве ей пришлось выучить назубок. Общение с потусторонними требовало определённых формул.
– Уж точно не лихо учинять, оно и без меня к вашим вратам подступает! – Пропищал нечистик. – Благодарствую, молодая хозяйка, за дары, всем они нам по нраву. Всегда ты помнишь о нас. Не почиваешь денно и нощно в светлице, не гуляешь зазря с песнями и плясками.
– Парьтесь на здоровье! – Ответила княжна. – Вы нынче спозаранку: ночь-царица не успела землю своей шалью окутать.
Маленький банник замотал головой.
– Знаю, не наш час ещё, но не париться я заглянул. Батюшка мой передать велел: домовой так громыхает, что его аж в бане слышно. А гремит он оттого, что стенания свои скрыть пытается, вас расстраивать не желает.
Её горло стиснула костлявая рука страха. Плач домовых – к покойнику, все это знали. Не успела она и слова молвить, как лавка вновь опустела. Белава устыдилась своих подозрений в норове домового: он был не вредным, а застенчивым, и чего-то боялся. Как понять, отчего он о беде умалчивал? И гонец этот радостной вестью уже ни в какие ворота не лезет…
Когда Манюта вернулась с пышным свёртком, резным ларцом с гребнем и целой коруной наверху, Белава уже обтёрлась льняной простынёй и надела чистую рубаху.
– Сударыня, прошу, не гневайтесь. – Пискнула помощница, сдавив собственную ладонь.
– Отчего мне гневаться?
– Впопыхах я забыла зеркало.
– Ты всё правильно сделала, Манюта: ни к чему в бане зеркало, только беду накликает. Сюда его можешь не приносить. Ты и без зеркала меня хорошо причешешь.
– И ваши черевички я тоже забыла!
– Как же так? Мне туда босой идти? – Вспыхнула Белава. Времени подниматься в покои уже не осталось.
Девчушка втянула голову в плечи и зажмурилась. Казалось, она вот-вот разрыдается.
– П-простите меня, – выдавила она дрожащим голосом, – в-ваша м-матушка м-меня д-дважды назад отп-р-равляла. Сказ-зала, сарафаны не т-те. Оч-челье не т-то. И в-велела вам брови на-начернить. А уголь я только в кузне н-нашла. Чуть в-ваш наряд не исп-пачкала! Назад возвращаться по-б-боялась. П-простите! – Она пала ниц и разрыдалась.
Белава опешила: какими словами могла мать довести девчушку до отчаяния? Чеслава не славилась приветливостью к прислуге, но и не мучила никого. По крайней мере, воочию дочь такого не видела.
Княжна опустилась на колени рядом с помощницей, размазывающей слёзы по лицу, и обняла её, стала гладить по голове.
– Ничего, это лишь обувь. Я что-нибудь придумаю, пройдусь по-лебяжьи. Было бы хуже, если бы ты забыла моё платье.
Манюта распахнула глаза, не поняв доброго тона госпожи. Белава вытерла застывшую на её щеке слезинку и сказала:
– Впредь не забывай. А теперь умойся и помоги мне одеться.
– Д-да, суд-дарыня. Сп-пасибо, суд-дарыня.
Чем старательнее помощница расчёсывала светлые волосы Белавы, тем грустнее становилось княжне: слишком много волос оставалось на костяном гребне, слишком жидкой будет коса. Да и недлинной, едва до лопаток достанет. Она не унаследовала ни красоты матери, ни её ведовского таланта. И не понимала, чего от неё ждут, хотят ли её отослать с глаз долой.
Помощница помогла ей облачиться в сарафан из голубой парчи. Вместо вытребованной Чеславой коруны княжна настояла на простом серебряном очелье: ни в одном уборе не быть ей краше матери, так хоть шею побережёт. Манюте удалось уговорить её лишь на височные пясы и настоять на чернении бровей.
До терема Белава добежала в полутьме. Поднималась, шлёпая ногами по холодной каменной лестнице и глубоко дыша. Вдалеке раздался грохот. Стражники, охраняющие белую палату, покосились на источник шума и сильнее сжали топорища своих клевцов. Зубы Белавы скрежетнули: ну почему не мог домовой подождать хотя бы до конца собрания?!
Она махнула рукой, и стражники расслабились. Присутствие сведущей, пусть и недоучки, действовало на людей как отвар валерианы. Княжна распрямила спину, сделала три глубоких вдоха и дала знак открывать.
Тяжёлые дубовые двери отворились, от гомона голосов зажужжало в ушах. Заспанные бояре с семьями и приосаненные дружинники заполонили залу, в боковых дверях и нишах теснилась челядь. На троне восседал светловолосый Тихомир, который, в отличие от многих, ограничился повседневным кафтаном, но не забыл прикрепить кинжал к поясу. А ещё один, насколько знала сестра, он обычно держал в сапоге.
Чуть поодаль от пасынка стояла Чеслава в зелёных шелках, кокошнике и наручах с яхонтами и жадеитами, оттенявших её рыжие косы. Увидев дочь, она изумлённо вздёрнула брови. На зал обрушилась гробовая тишина. Люди стали оборачиваться и расступаться, пропуская княжну.
Белава согнула колени, натянула невозмутимую улыбку и засеменила к трону. Со стороны казалось, что она плывёт. Но каждый, должно быть, слышал эти позорные шлепки по полу. Брат окинул взглядом подол её платья и весело подмигнул. Путь до причитающегося ей места занял целую вечность. Наконец она встала сбоку от матери. В полуприседе, чтобы скрыть босые ступни. Ноги начинали ныть.
– Это ты в бане так скукожилась? – Едва шевеля губами, прошептала Чеслава.
До того, как Белава успела ответить, Тихомир обратился к подданным:
– Бояре дорогие, ратники верные, благодарю вас за сбор в столь поздний час. Из дальних краёв прибыл к нам гонец с доброй весточкой, кою всем услышать следует. Ждать сие оглашение больше не может, ибо я рассчитываю на вашу мудрость и совет. Теперь ты, добрый молодец, бери слово. Расскажи им всё, о чём мне поведал.
Молодой мужчина в богатом красном кафтане отделился от толпы, достал из-за пазухи свёрток и начал медленно его разворачивать.
– Здравия желаю вам, люд честной. Я Здеслав, Веслава сын, родом из Златопольного княжества. Прибыл к вам по приказу моего князя, Велемира I Вратиславовича Казначея.
Гонец раскрыл полотно и показал всем искусно вышитый портрет. Восхищённое «А-ах» волной прокатилось по рядам. Дева редкой красоты взирала с полотна на собравшихся: из-под её кокошника, усыпанного жемчугами и самоцветами, струилась кудрявая медная коса двух пядей в обхвате. Её кожа светилась как снег в солнечный день, а щёки и губы были румянее налитого шиповника. Глаза напоминали два голубых озера.
– У нашего князя созрела на выданье младшая дочь – Веселина Велемировна. Она так любима своим князем-батюшкой, что ей дозволено самой жениха выбрать. Но выйдет она лишь за того благородного мужа, который подарит ей прекраснейший из цветов. Коли сможете найти такой, княже, приглашаем вас к Веселине свататься.
Белава внимательно рассматривала портрет и мысленно согласилась: нет у Веселины на целом свете соперниц, счастлив будет брат, коли её в жёны возьмёт.
– От чего бы не посвататься? – Спросил Тихомир. – Матушка, вы у нас всех мудрее. Скажите, где найти столь дивный дар, что златопольской княжне по сердцу придётся?
Чеслава погрузилась в раздумья. У молодой княжны меж тем созревали идеи, но она не решалась их озвучивать прежде матери.
– Я знаю лишь одно такое место, – наконец сказала она. – Чёрная гора в Старолесье. На её вершине растут такие цветы, что ночь ярче костров освещают. Нет в мире цветов прекраснее. Только путь туда трудный, не каждый его одолеет.
– Что ждёт на том пути? – Спросил Тихомир, поглаживая свою бородку.
– Нет троп в Старолесье – всё разрыв-травой заросло. Под самой Чёрной горой течёт бурная река, что кипятком ошпаривает, а злое чудище сторожит проход к вершине. Если хочешь себе в невесты Веселину из княжества Златопольного, то туда тебе ехать надобно.
Белава встрепенулась: поговаривали, что с Чёрной горы ещё никто живым не возвращался.
– А может, братец родимый, – предложила она, – тебе за хрустальным цветком к Хозяйке Медной горы отправиться? Искуснее камнерезов, чем там, тебе нигде не найти. Слышала я, что их листья и стебли высечены из царя-малахита, а лепестки – из яхонтов и ярче звёзд с луной переливаются.
Рассмеялась Чеслава:
– Ну что ты, доченька, говоришь? На что Веселине новые каменья? И так она ими увешана как виноград – спелыми гроздями. Вряд Хозяйка выдаст самоцвет, коего княжна ещё не видела. – Она обернулась к Тихомиру. – Тебе решать, пасынок мой милый, княже наш могучий, какой дар невесте преподнести.
Гонец согласно покивал, покрутил портретом в подтверждение. Не успела Белава и рта раскрыть, как мать свела брови, вперилась в неё коршуном, и стала что-то беззвучно нашёплывать. Слова так и застряли в горле молодой княжны. Вновь и вновь она пыталась предостеречь брата, но словно сделалась немой: только губами как рыба шевелила. Румянец схлынул с её щёк, сердце заколотилось, а шея покрылась испариной. То в жар, то в холод её бросало. Ворот рубахи сделался удавкой.
– Спасибо за совет, матушка. – Молвил Тихомир. – Значит, возьму путь на Чёрную гору. Други мои ратные, – обратился он к воинам, – о вашей удали во всех княжествах наслышаны. Коли мне подсобите, не иссякнет княжеская щедрость для вас и ваших потомков по третье колено. Ввек вашу помощь помнить буду. Знайте, принуждать никого не стану: княжна-матушка рассказала, что в этом странствии ждёт. Вам решать.
В рядах нарастал гомон голосов. Один за другим выходили вперёд добровольцы. У Белавы потемнело в глазах. Стало невыносимо душно. Позвать на помощь хотя бы жестами не получалось – её в упор не замечали: бояре бурно обсуждали перспективы затеянного похода, дружинники спорили, кто больше заслуживает отправиться с Тихомиром. Сам князь увлечённо толковал с воеводой и не видел страданий сестры.
Кто-то вцепился в её руку с такой силой, что она стала отниматься. Княжну потащили в боковую дверь. Отсутствие черевичек стало теперь десятым делом.