Приморье
На окраине обширных земель, именуемых Черноземьем, там, где лучи морского солнца бесчисленными копьями пробиваются сквозь молочно-белые облака, а величавые горы могучими колоннами подпирают небесный свод, в колыбели грохочепенящегося моря притаилась зелёная долина, всю территорию которой занимало мирное королевство Приморье.
Отовсюду видимые горы, огибающие долину полукругом от моря до моря, словно немые стражники, облачённые в белоснежные вершины-шишаки, закрывали цветущие прибрежные земли от непрошеных гостей и своенравных соседей.
Со времён основания уединённое королевство и сама долина делились на три части: южную ‒ известную Юнамарскими виноградниками, Срединную ‒ самую густозаселённую и Северную ‒ с нестихающим шумом волны. При этом чётких границ между ними не определялось, больше ориентировались по горному хребту: от морской горы до горы, похожей на горбатый нос ‒ Южная сторона, далее до горы с двумя вершинами ‒ Срединная, а от неё до морского берега ‒ Северная, или Дальняя.
Городов в королевстве насчитывалась немного: на юге ‒ Юнамар, где местные умельцы делали славные хмельные напитки, на севере ‒ Громград, где волны с грохотом (отсюда и название) разбивались о прибрежные утёсы. Эти города значились как некрупные, провинциальные, числом в тысяч сорок-пятьдесят взрослых мужчин и женщин. Чего не скажешь о прибрежном Маринале, где осели около ста тысяч приморцев. Остальные селения теснились по берегам рек и у моря, и насчитывалось их такое множество, что название всех и не упомнить, а если и перечислять, так не хватит и целого летнего дня.
В сердце королевства, на берегу холодной реки Лартимус (с забытого языка ‒ «слёзы горы»), раскинулась молодая столица Властерин. По последним записям королевских счетоводов, её население близилось к двумстам тысячам жителей. Властерин по праву считался наикрасивейшим городом Приморья. Высокие, в три этажа, дома из гладкого белого камня, мощёные широкие улицы, свежая архитектура и добродушные горожане делали столицу жемчужиной прибрежных земель.
Особым событием считались властеринские ярмарки. Муравьиными колонами в город со всех концов полуострова тянулись обозы, гружённые товарами и съестным. На всех улицах города царил праздник и всеобщее веселье, а на площадях толпы зевак окружали акробатов, фокусников и бродячих музыкантов. Каждый уважающий себя приморец хотя бы раз в жизни стремился побывать в столице в это чудесное время, пусть даже просто так, поглазеть, вдохнуть чарующий воздух торжества и никогда уже не забыть это яркое чувство.
Три дня до ярмарки велись приготовления: колотились доски, чистились прилавки, вымывались улицы и жирные от летнего солнца физиономии. Семь дней длилась сама ярмарка: с побережья к горам отправлялась рыба, обмениваясь на зерно и мясо; с юга на восток молодые вина занимали место в амбарах, где ещё недавно хранились хлопок, кожа и фрукты. Казалось, что всё в это время сторговывалось, договаривалось, билось по рукам, обменивалось и отмечало удачную сделку. Три дня после ярмарки закатывались совместные пиры, на которых щепетильный к любви народа Король-наместник награждал своих верных вассалов за разные заслуги. Здесь был отмечен и хозяин самой крупной тыквы, и ловкач, быстрее всех выпивающий бочонок пива. Не уходили от признания и красавицы, расхаживавшие в прекрасных шёлковых нарядах. В общем, всех заслуживших (и не совсем) одаривал своим вниманием Король-наместник.
Народы Черноземья во времена нашего рассказа были уверены, что западная сторона оканчивается суровыми снежными горами, а те, в свою очередь, упираются в бескрайнюю морскую пучину. Никто и не догадывался о существовании скрытого от общих глаз немногочисленного народца, сладко дремлющего в убаюкивающем шуме морского прибоя.
Безмятежно проживая в уединении, оберегаемом географией укромного расположения, приморцы сами ничего не хотели знать о соседних царствах по ту сторону гор Нард и совершенно не противились тому, что о них совершенно позабыли.
Но, несмотря на свою закрытость, люди здесь жили простые и добродушные, да к тому же очень миролюбивые. Одевались скромно, опрятно, любили голубые и белые цвета, что, по их суждениям, неразделимо связывало их с морем, частицей коего они себя считали, и свято помнили, что предки их приплыли из давно забытой морской дали.
Приморцы – люди трудолюбивые и старательные, освоили немало разных ремёсел: земледелие, изготовление шёлка и хлопка, утвари и украшений, кузнечное и сапожное дело, лодочное ремесло, рыболовство, строительство из камня и многое-многое другое.
Умевшие усердно трудиться, умели они и хорошо повеселиться. Праздники отмечали с размахом: песни, танцы, гуляния и забавы были в большом почёте. Часто праздновали все вместе, сходясь домами, улицами, а то и целыми селениями. Где поудобнее, накрывали большие длинные столы, пили и пели до самого утра. На этот счёт имелись прекрасные застольные песни: местами грустные, но в большинстве своём непринуждённые и весёлые, потому как хмельная натура честного труженика после хлопотливого дня не желает скучать и печалиться.
Ссоры представлялись редким явлением, но коль случалось захмелевшим драчунам по какой-либо житейской причине пособачиться, то утром им обоим становилось очень совестно и шли они друг к другу мириться.
Денег в каком-либо виде здесь отродясь не водилось, отчего всем приходилось постоянно чем-то размениваться. От этого повсюду стояли разменные дома, где каждый мог подать своё предложение «на обмен». Особо ценились драгоценные камни, редкие в этих краях, металлы, шелка и хорошие рыбацкие снасти. Прямой предок короля-наместника приказал когда-то рыть пещеры ‒ вздумалось ему искать золото. Около сорока человек потеряли за первые дни бедные приморцы: породы то и дело обваливались, унося во мрак жизни бесстрашных копателей. Народ тогда чуть было не взбунтовался, а испугавшийся король учредил: «Рытвинных работ больше вестись не должно!»
У миролюбивого королевства постоянного войска не содержалось, но каждый мужчина, по древнему закону, обязывался держать в доме меч. С этим оружием часто обходились совсем не по прямому назначению, к примеру, жена Бокла Толстопузого мужниным мечом рыла ямы в огороде под посадку бахчи. Самыми же воинственными приморцами считались стражники короля-наместника, но от недостатка сражений и военных походов, а вернее от их полного отсутствия, а вдобавок к тому и присутствия обильных солдатских кушаний, «удалые воины» давно сделались тучными и неповоротливыми, отчего особого страха своим «грозным» видом не внушали.
Вот о чём ещё нужно обязательно упомянуть, так это о наружности. От других народов Черноземья, речь о которых в нашем повествовании пойдёт в скором будущем, внешность приморцев ничем не отличалась, но присутствовала в ней своя характерная особенность. Их глаза выделялись особенным цветом: они были голубыми-голубыми, почти что бирюзовыми, цвета морской волны, и у всех, как у одного, похожими – от мала до велика. Ими особо никто не гордился – по причине того, что чужеземцы здесь никогда не попадались.
Ну и, конечно же, ещё одна незатейливость, которая может показаться смешной глупостью ‒ привычка достопочтенных лиц держать верхнюю губу над нижней. И непременно так! Упаси Бог перепутать – можно прослыть невежей и хамом. Так все и ходили, надвинув верхнюю губу, что значилось признаком высокого положения в обществе и утончённости вкуса.
Выдержка из каскаданских писаний об истории Агурата.
Как-то раз соседнее королевство Агурат, в сговоре с наёмным войском, задумало перейти Хребет ГараДаг и изведать прибрежные земли. Старые летописи Агуртагура описывали край морского Загорья как землю богатую и изобильную, населённую людом малочисленным, в ратных делах не достигшим больших высот, но в случае неминуемой опасности способным проявить отвагу.
Многотысячное войско, не привыкшее к горным походам, оставив лошадей, сняв тяжелые доспехи и несподручное оружие, снарядилось верёвками и крючьями. Без малого двадцать дней безуспешно пыталось оно преодолеть горные массивы. Камнепады, снежные лавины, ледяной ветер, ослепляющий снег, непроницаемый туман, беспросветная ночная темнота, холод и голод сотнями губили отважных смельчаков. Число их таяло, словно льдинка под жарким летним солнцем. С каждым новым днём решимость падала – недовольство росло. Первыми под предводительством пустобородого Далия, потомка прославленного мечника Байна-одноногого, ушли наёмники. «Жизнь дороже!» – оправдывался Далий. Следом за наёмниками под покровом ночи, ускользая от уставших полусонных часовых (а иногда и вместе с ними), и основные силы войска «Великого Агурата», ведомые необузданным желанием выжить, сбегали на спасительную равнину и разбредались по безлюдным лесам. Жизнь-то дороже!
Так закончился самый многочисленный завоевательный поход на Загорные земли. Предпринимались и другие попытки, но то ли по причине их малочисленности, то ли по общей постыдной безуспешности в бытописных хрониках Агурата, да и в летописях всего Черноземья о них мало что известно, но можно с точностью сказать, что именно с этого времени среди агуратцев стали ходить упорные толки о «горном проклятии». А пустобородый Далий до самой кончины твердил, особенно во хмелю:
‒ Я клянусь вам, братцы, эти горы прокляты! Слышите, эти горы прокляты!
Глава 1
Началась наша история на севере Приморья, недалеко от Громграда, там, где лес тянется до самого скалистого берега, сходясь верхушками сосен высоко над головою и заслоняя палящее летнее солнце. В глубине чащи, в тихом полумраке зарослей, нарушаемом лишь постоянным стрекотанием неуёмных цикад, затерялся непримечательный деревянный домишко, крышу которого густо усеивали скудный мох и опавшие шишки.
Дверь, сколоченная из сосновых досок, в сравнении с ростом обыкновенного человека казалась несоизмеримо мала. Чтобы протиснуться в дверной проём, человеку обычного роста надо было хорошенько наклониться и подсогнуть колени. Вела она в просторную, чистую, даже по-своему уютную комнатку, небольшую, шагов десять на двадцать. Три деревянных стула, четыре шкафа со множеством полок, маленькая кровать и невысокий стол составляли всю скромную обстановку.
Шкафы были заставлены диковинной тарой: здесь теснились разной формы стеклянные баночки, небольшие весы, глиняные горшочки с сушёными травами и кореньями, деревянные ступки для толчения и растирания. Во всём этом множестве предметов – как обычных, так и довольно странных – прослеживался порядок и особое хозяйское расположение.
Жил в этом укромном жилище старик по имени Янумар, или «дед отшельник», как часто называли его жители близлежащего селения Лесной Брег. Выглядел он обыкновенно. Невысокого роста, не выше мальчишки лет десяти-двенадцати. Лицом морщинист, с широкой старческой лысиной, обрамлённой седыми, но ещё густеющими волосами, сливающимися с такой же косматой бородой. Маленький малозубый рот прятался за усами, а седые брови густо висели над небольшими, но живыми глазёнками. Движениями бойкий, старик совершенно не походил на медлительных, постоянно охающих и топчущихся на месте пожилых людей. Несмотря на почтенный вид, жизнь в нём била ключом – пусть и не с молодецкой силой, но не хуже, чем у зрелого мужчины.
В селении он был нечастый гость, а если и случалось его видеть жителям Лесного Брега, то лишь тогда, когда кто-то не на шутку захворает. Тут-то сразу посылали самого шустрого сельского сорванца в лес за дедушкой-лекарем. Всегда добродушный и улыбчивый, отшельник никогда не отказывал людям:
‒ Поможешь, деда? Вылечишь? ‒ спрашивал запыхавшийся, бежавший со всех ног посыльный.
‒ Ну как же не помочь, помогу! Добро добро порождает! ‒ улыбаясь, отвечал тот и, вешая сумку через плечо, отправлялся к захворавшему, опираясь на свой корявый сосновый посох с мастерски вырезанной на верхушке белкой.
Порою его одинокая жизнь порождала нелепые слухи. Шептались глупые люди, а среди приморцев и такие встречались, «что, мол, ваш дедушка-то не так прост, как кажется», «да он с животными умеет говорить», а иные болтали, что «он и не человек вовсе, а дух лесной». Но, несмотря на всю нелепую болтовню, коль что-то случалось со здоровьем неладное, сразу же бежали за помощью к безотказному лекарю.
Откуда он появился, никто не знал. Говаривали, что об этом мог помнить прежний староста, но он давно уж как помер, а новому, влюбчивому и многодетному, было совсем не до этого. Так и жил старик уединенно в прибрежной чаще, в окружении вечно качающихся сосен и лесных обитателей.
Уже седьмой месяц года близился к концу (в календаре Приморья месяцы называли числами, и равнялось их десять, что соответствовало количеству пальцев на руках).
Лучи утреннего солнца ещё не успели осветить лесную опушку, как Янумар уже стоял на ногах. Понемногу светало, и лес, за много лет привыкший к своему дружелюбному соседу, мирно пробуждался, встречая новый день.
Ежедневные хлопоты занимали все свободное время старика, но, не будем лукавить, Янумар часто находил себе занятие на ровном месте. Наверное, сказывалось врождённое желание не сидеть без дела, к старости с головой поглотившее лесного одиночку.
В первой половине дня он запланировал покосить траву вокруг домика. Она поднялась так высоко, что поутру росой мочила штаны до самого пояса. Да и дрова надо заготавливать – зимы здесь хоть и не холодные, но всё же в дождливую погоду посидеть у горящей печи, ох, как хотелось. Надо и что-нибудь приготовить к обеду, и почистить одежду, пособирать ягоды и много чего другого. И непременно всё нужно переделать до заката, даже чуть раньше, чтобы осталось время для самого важного мероприятия.
Дедушка всей душой любил свой лес. Никогда лишнего не брал, только самое необходимое, чтобы прокормиться, да и на зиму немного. Деревья и зверей берёг, как детей, что иной раз даже палочку не сломит. Но имелась у него одна страсть, что пересиливала все желания, и звалась она… мёдом. Ничего супротив пчёл он, конечно, не имел и прекрасно понимал, что берёт чужое, но ничего с собой поделать не мог и с тяжёлым сердцем шёл тревожить жужжащий дикий улей. А нынче ему особенно повезло: представилась возможность добыть добротный бочонок желанного лакомства. На это ушёл весь вечер. Пришлось немало побегать от диких пчёл, а после вытащить не один десяток жал с разных мягких мест, но это всё же того стоило.
И вот наступил вечер. Багровое солнце уже медленно и величаво двигалось к закату, окрашивая морское зеркало яркими золотеющими красками, когда уставший, весь искусанный, но сытый и довольный наш сластёна вошёл в своё простенькое жилище. Он грезил одним лишь желанием: поскорее умыться, выпить травяного чаю, да наконец-то завалиться в чистую постель.
Сон не заставил себя долго ждать, и вскоре пришла приятная дремота. Обычно Янумар не видел снов – ни добрых, ни кошмарных, спал крепко и глубоко, как спят молодые и беззаботные, но сегодня что-то пошло не так. Привиделись ему змеи, нескончаемое число змей, шипя и раскрывая свои страшные розовые пасти, они ползли со всех сторон. Большие, маленькие, зелёные, черные – и все как одна пытались обхватить ноги Янумара и впиться ядовитыми зубами. Пятясь назад, он оступился и упал на спину, ползучие гады тут же накинулись на него, обвивая руки, ноги, шею. Не получалось пошевелиться, горло сдавливало будто удавкой. Старик почувствовал, как заползающая на грудь огромная белая кобра поднимается над ним, уставив на него черные, как ночь, змеиные глазища. Замерев на мгновение, она вдруг бросается прямо в лицо ‒ старик проснулся в холодном поту.
‒ Неужто я приболел? Ох уж, эти пчёлы! Ох уж, эта оказия! – сетовал на себя сластёна, решивший, что уже более не уснёт. Сев на кровать и уставившись невидящим взглядом в темноту комнаты, как обычно это бывает с внезапно проснувшимися, он невольно прислушался. По обыкновению, ночь в лесу никогда не безмолвствовала: то и дело звучали разные голоса пташек, да и букашки не отставали от своих пернатых соседей. Сейчас же за стенами всё смолкло, будто природа затаилась в присутствии чего-то чужого.
Старик встал с кровати, ему причудилось, что где-то снаружи, за окном, слышится женский смех. Он пуще прежнего натужил уши ‒ смех явно усиливался. Звонкий, заливистый, он приближался всё ближе и ближе.
‒ Кто это может быть? Гулянья какие? – ободряюще спросил себя Янумар и неуверенно подошёл к двери.
В этот самый момент дверные щели засияли ярким голубовато- холодным светом. Ошеломлённый, в испуге отшельник всё же отворил засов и нерешительно приоткрыл скрипящую дверь. В комнату ворвались ослепительные, пуще прежнего сияющие лучи. Щурясь и закрывая руками глаза, старик переступил порог.
‒ Ха-ха-ха! ‒ словно гром, раздался злорадный женский хохот. ‒ Смотри от страха не наделай в штаны! Хотя на тебе и штанов-то нет! Ха-ха-ха! ‒ сотрясался воздух.
‒ Хватит! ‒ повелительно и твердо выпалил второй голос, видимо, обращаясь к первому. ‒ Аза, я сказала хватит!!!
Невыносимый свет исчез, дворик снова осветила привычная бледная луна. Оглядев себя, старец понял причину насмешки: он стоял в одной ночной рубахе, доходящей чуть ниже колен.
‒ Не тревожься, Янумар, наряд сейчас неважен.
‒ Ада? Ада, это ты? ‒ не веря происходящему, спросил старик, всматриваясь широко раскрытыми глазами в ночной лес. ‒ Где же ты? Я не вижу тебя!
‒ Ты что, совсем ослеп? ‒ прозвучало грубо, и воздух снова заполнил пугающий хохот, но уже более сдержанный.
‒ И Аза с тобой… Но где же вы, я вас не вижу?! Что со мной? Как это всё…
‒ Мой милый Янумар, с тобой всё в порядке. Но сейчас на объяснения нет времени, дорого каждое мгновение, прошу, выслушай меня, ‒ перебила его Ада и, обратившись, по-видимому, к злорадной Азе-насмешнице, грозно прибавила: ‒ А ты не смей вмешиваться!
В ответ лишь послышалось презрительное «Хм».
‒ Мой добрый друг, как же я рада тебя видеть! ‒ с трепетом начала Ада, обращаясь к босоногому собеседнику, тщетно пытавшемуся разглядеть её в звёздном небе. ‒ Нам нужна твоя помощь! Будущее предвещает большие беды, а видения страшат напастями. Мой верный друг, мы должны спасти наши земли.
‒ Спасти земли? Что случилось?
‒ Рамаранские Топи! Ты ведь помнишь это место? Враг возродил своё жестокое племя, и его войску нет конца. Он жаждет крови, месть отравляет его и без того жестокое сердце… Но это ещё не самое важное, Янумар! ‒ печалился женский голос. ‒ Альвы красных гор нашли в глубинах огненных недр древние книги, те самые утерянные писания. Они пытаются разгадать забытые языки, и, если это случится, им покорятся невиданные силы. Ты ведь знаешь, какие страшные знания они могут раскрыть пытливому глазу! Если это случится, они будут в силах разогнать туман Эридена. Слышишь?! Вступив в сговор с детьми болот, они хлынут на ваши земли, перед этим поработив наши. Принесут смерть и горе, гибель народов… Двубережье утонет во мраке!
‒ Неужто это возможно?.. Чем же я могу помочь?
‒ Уже струсил? ‒ раздался презрительный, полный ненависти голос до сих пор молчавшей насмешницы.
‒ Аза! Не вмешивайся! ‒ крикнула Ада и продолжила: ‒ Приди ко мне, ты нам нужен, как никогда! Не спрашивая, приди. Я всё поведаю при встрече. Сейчас говорить о чём-то опасно. Времени очень мало, нужно спешить, враг коварен и… ‒ неожиданно слова стали слабеть, захлёбываться. ‒ Преодолей мёртвый туман, приди ко мне!
Раздался кашель.
‒ Аза! Аза! Мне тяжело дышать! Кровь… помоги…
‒ Ты убьёшь нас, дура! ‒ воскликнула Аза. ‒ Нужно уходить, чары забирают слишком много сил.
‒ Мой милый… Янумар! ‒ затихала Ада. ‒ Помоги… нам не выстоять без тебя.
Голос умолк. Поражённый, не в силах пошевелиться, Янумар стоял перед невысоким крыльцом, а ночь тем временем близилась к рассвету.
Забежав в дом, как это обыкновенно бывает с чересчур взволнованными людьми, Янумар не знал, за что первое схватиться, и, подойдя к кровати, дрожащими руками принялся её заправлять ‒ на сегодня сон окончен. Поняв, что подушка с одеялом могут и подождать, он раскрыл все шкафы и выставил на стол мешочки, набитые сушёными травами, и прочую утварь. Когда на столе не осталось свободного места, снова бросился к кровати, заглянул под неё и всё оттуда вытащил. Результаты его скорых сборов оказались невелики: стол загромоздило содержимое всех полок, на полу, помимо двух разбитых банок, об осколки которых старик порезал босую ступню, валялась одежда, старые сапоги, дорожный баул и куча всяких совершенно ненужных вещей, ещё минуту назад упорядоченно лежавших на своих местах.
Неожиданно лесной житель со всех ног ринулся во двор. Схватив приставленную к стене лопату, он понёсся по одной из тропок в чащу. Падая, в одной ночной рубахе, босиком, он всё глубже уходил в заросли. Свернув с тропы в сторону, с трудом пробираясь сквозь кусты, он очутился на большой, залитой солнцем поляне с раскинувшейся посредине широколапой елью. Приблизившись к ели и осмотревшись, старик зашагал по направлению шумящего моря; сделав шагов двадцать – взялся за лопату. Пришлось углубиться на нескольких штыков, покуда лезвие не издало ожидаемый скрежет. Янумар начал копать ещё быстрее, а когда очертания стали чёткими, так и вовсе бросился голыми руками выгребать землю, скрывавшую сундук. В это мгновение добрый дедушка скорее походил на обезумевшего искателя кладов, наконец-то нашедшего желаемое сокровище.
Выбравшись из ямы, весь перепачканный и ободранный, он потащил находку в сторону дома. Войдя в комнату, поставил деревянный ларец прямо на стол. Запустив руку за пазуху, достал висящий на шее маленький ключик и, вставив его в замочную скважину, попытался провернуть. Но замок и не думал поддаваться: время и земельная сырость заметно подпортили металл, механизм отказывался работать. Пришлось изрядно попотеть, и только через третий, а то и четвёртый десяток попыток удалось провернуть ключ и отпереть замок.
Старик-отшельник бережно вытащил на стол разные свёртки и, затаив дыхание, развязал на них кожаные шнурки. Добро, открывшееся глазам, совершенно не походило на полусгнивший сундук. Здесь лежал целёхонький средних размеров кинжал, усыпанный драгоценными камнями, изогнутый роскошный рог с прикреплённой к нему золотой цепью. Различались вещицы и поменьше: три крохотные чучела маленьких сереньких воробушков, скрученная тонкая бумага и очень длинное переливающееся чёрное перо, а ещё два кожаных мешочка, туго набитых монетами. Особенной красотой выделялись богатый перстень с впалой бычьей головой да узорчатая серебряная фибула в виде клеверного листа. Все предметы сияли новизной, не знавшей времени.
Смахнув с глаз навернувшиеся слезинки воспоминаний, старик огляделся вокруг и, будто очнувшись ото сна, опомнился и проговорил:
‒ Что это я? Надо непременно взять себя в руки!
Вскоре обстановка приняла свой привычный вид: непонадобившиеся вещи убраны, мешочки сложены, нога перебинтована. Да и сам кладоискатель помылся, причесался и сел за стол, поставив перед собой чернила, взяв длинное перо и бумагу из сундука.
Свёрток бумаги состоял из тонких листочков. На каждом виднелись аккуратно выведенные ряды каких-то непонятных знаков. Окунув в чернила краешек не в меру длинного, того самого чёрного пера, Янумар, нашёптывая неразборчивые фразы, начал выводить аккуратные буквы. Такая же участь ждала и другие бумажонки. После того как написанное подсохло, он переломил каждый листок надвое и туго скрутил в маленькие дудочки, а после прикрепил к лапкам трёх крохотных чучел-воробушков.
‒ Держите крепко! ‒ обратился он к безмолвным пташкам и понёс их во двор.
Во дворе привычно пахло соснами и морем, а живые звуки леса приятно перекликались с шумом рокочущей волны. Отшельник протянул ладони к солнцу и замер в ожидании. Внезапно, словно очнувшись после длинной зимней спячки, птахи открыли маленькие глазки и задвигали клювиками. Размахнувшись что есть мочи, старик подбросил их кверху, к самой крыше. Почуяв свободу, птички пробудились и, часто перебирая крылышками, закружили над головой ликующего деда.
‒ Летите, летите, мои хорошие! Несите мои весточки! ‒ прокричал он, махая им вслед. Будто по команде, пернатые посыльные мигом скрылись за высокими соснами.
– Не попались бы в недобрые руки! – подумал про себя приморец.
В соломенной шляпе, с баулом через плечо наш немолодой герой отправился в путь. Он немного сожалел, что приходилось уходить именно сейчас, когда почти созрел урожай и дело запасов на зиму находилось в самом разгаре. Но чувство многолетней дружбы, скреплённое обязательством некогда данных обещаний, не смогло сравниться с горечью расставания с родным домом.
Дабы идти налегке, с собой Янумар взял, по его расчётам, лишь самое необходимое. Уложил в дорожный мешок всё из откопанного сундука, свой небольшой запас восковых свечей, кремни, еды на несколько дней, бурдюк с водой, тёплые покрывала да шерстяную накидку с колпаком. А после некоторых раздумий добавил плотно закрытый глиняный горшочек, имевший совершенно скверный запах, и кое-какие мешочки с кореньями.
Старик бодро шагал по стёжкам хорошо известного ему прибрежного леса. Вторую половину дня прошёл в раздумьях о случившемся, строил множество догадок и предположений, а бывало, что и размышлял в голос. Уже совсем стемнело, когда он вышел к излучине дороги. Вправо лежал путь к Мариналу, влево начинался пригород Громграда. В темноте виднелся свет окон постоялых домов и окраинных дорожных таверн. Решив, что идти по темноте ‒ не самая хорошая идея, «мало ли что», да и бессонная ночь добавляла бессилия, наш путник направился в сторону крайнего постоялого дворика со звучным названием «Плёс».
Приближение ночного гостя первыми заметили залаявшие во всё горло дворняги. Вскоре, откликнувшись на собачий лай, щёлкнул и дверной засов.
‒ Кто там? ‒ раздался женский голос, от которого собаки стали надрываться ещё пуще.
‒ Позвольте, добрые люди, уставшему страннику заночевать и передохнуть с дороги! ‒ стараясь перекричать лай, громко сказал старик.
‒ Да тихо вы! ‒ рявкнула хозяйка на сторожевых, подходя к невысокому забору.
Дверца открылась, и перед ним предстала немолодая, низенького роста женщина, в руках которой был закоптившийся подсвечник.
‒ Доброй ночи! ‒ с поклоном поприветствовал её просящий.
‒ Что дашь взамен? ‒ сразу же перешла к делу серьёзная особа.
Торговаться в Приморье было одним из излюблейнейших дел жителей любой части этого края. Многое зависело не от того, что ты можешь предложить, а от того, как ты это сделаешь, как ярко расскажешь обо всех достоинствах и как внушишь острую необходимость своей вещи. К большому сожалению, наш герой таким талантом совершенно не обладал, но зато отличался исключительной наблюдательностью. Мгновение поколебавшись, он вытащил из мешка пять дюжих крепких восковых свечек и с довольным видом протянул их женщине.
Хозяйка, явно не ожидавшая подобного предложения, мельком глянула на свой совсем никудышный, задымленный подсвечник, а после опытным глазом окинула простачка и решила поторговаться:
‒ Маловато будет!
‒ Ну что ж… Тогда пойду у ваших соседей попытаю счастья, ‒ старик разочарованно поклонился, выказывая желание уйти.
‒ Постой-постой! Дай-ка я ещё взгляну… Ух, добротные, – рассматривала она свечи.
‒ Если ужином накормишь, тогда меняемся, а нет ‒ уйду к соседям!
Опешившая от такой наглости женщина поняла, что размен проиграла. «Этот-то не так прост, как кажется!» – подумала она и, схватив оставшиеся свечи, позвала позднего гостя за собой. Подойдя к одному из трёх небольших, но хорошо сколоченных домиков, открыла крупный амбарный замок.
‒ Располагайтесь! Скоро позову к столу, ‒ и, отдав дряхлую догорающую свечку, удалилась.
Войдя внутрь, постоялец рассмотрел скромно обставленную комнату. Кое-какая деревянная мебель, небольшая кровать и камин ‒ «всё почти как дома». Поставил свой баул в уголок и присел на твёрдую кровать.
Старик уже задремал, когда в дверь постучали и уже знакомый голос, прокашлявшись, произнёс:
‒ Стол накрыт. Приглашаю вас в хозяйский дом отужинать!
Хозяйский дом был значительно больше гостевых и обстановкой заметно богаче. Женщина провела гостя в просторную столовую комнату, где стоял большой деревянный стол, устланный белоснежной скатертью. В центре стола своё почётное место занял трёхглавый подсвечник с ярко горящими свечами Янумара. Повсюду разносился ароматный запах мяса, от которого сразу же заурчало в брюхе.
‒ Присаживайтесь, откушайте. Цыплёнок, хлеб, яблоки, вино ‒ всё, чем богаты, ‒ уже мягким тоном обратилась хозяйка, усаживаясь рядом. ‒ Как звать-то тебя, гость нежданный?
‒ Меня-то? Янумар, ‒ ответил тот, садясь за стол.
‒ А я Даяла. Муж мой помер недавно и оставил на меня хозяйство.
‒ Угу! ‒ только и ответил постоялец, уплетая жареного цыплёнка.
На вид Даяле было чуть больше сорока. От природы невысокая, пышнотелая, она выглядела немного неуклюжей и неповоротливой, но относилась к тем людям, кому тучность приходилась совершенно к лицу, и представить её исхудавшей казалось совершенно невозможным. От прежней холодности не осталось и следа, даже, напротив, угадывалось желание непременно поболтать. Видимо, дела в «Плёсе» шли совсем неладно и одинокой хозяйке не хватало приветливого человеческого общения.
‒ А ты откуда? ‒ расспрашивала она.
‒ Родом я из Лесного Брега, что близ Гремящих камней, ‒ запивая вином, отвечал собеседник.
‒ Из Лесного Брега? А правда, что у вас там колдуны живут и всякие твари лесные? ‒ по-детски страшась, поинтересовалась Даяла.
‒ Слышал, живут какие-то, но видеть не видывал, ‒ заулыбался старик.
‒ А как у вас нынче с урожаем? У нас в этом году всё богато уродило! И яблоки, и овощи! Ветки ломятся. Сказка!
‒ Да и у нас не худо… ‒ с горестным вздохом ответил Янумар, вспомнив оставленный лесной огородик.
‒ А ты мне вот что ещё скажи, только не смейся, ‒ подавшись вперёд на стол, спросила женщина. ‒ Правда ли, что у вас люди, чьи дома у самого моря, глуховатые? Я слыхала, будто от грохота морского бедняги к старости совсем глохнут, а иные и разумом мутятся.
‒ Ась? Совсем тебя не слышу! ‒ засмеялся старик. ‒ Да враки это всё! Не верь! Громко, не спорю, бывает. Когда волна большая или буря какая, то бухает похлеще грома, но люди не глохнут, привыкают. Не верь людской болтовне, наболтают ещё не то!
‒ Тут ты прав: у людей языки без костей. Бывает ко мне захаживают постояльцы, «Плёс»-то первый на пути, так соседи сразу треплются, что, мол, Даяла одних только мужиков к себе зовёт! Ух, собаки! ‒ возмущалась хозяйка. ‒ Да если бы только и мужиков, им-то какое дело?!