Смотрящие на небо

Опенинг.

Ладони в ладонях, глазами в глаза,

И ритмы сердечные схожи.

Когда мы расстанемся – капнет слеза,

Когда повстречаемся – тоже.

Война нас крестила огнём и мечом,

До боли, до рвоты, до дрожи.

Когда ты со мною, мне всё нипочём,

Когда я с тобой – тебе тоже.

Присягою скована бренная плоть.

И путь нам тернистый проложен.

Судьбу нам придумал всесильный Господь,

И души бессмертные тоже.

Мне страшно представить, что за пеленой,

Как будто морозом по коже.

Но ты в моих снах будешь вечно со мной,

И пусть я приснюсь тебе тоже.

Глава 1.

Убежище.

Коридор подвала. Коридор довольно просторный и высокий, освещается парящими под потолком светодиодными шарами, расположенными в арочных нишах так редко, что области яркого света чередуются с кромешной тьмой. На свету порхают крупные мотыльки, собираясь в спирали вокруг ламп.

Издалека по коридору бегут трое мальчишек. На вид им лет десять. Когда они подбегают ближе, видно, что они сильно испуганы. Один красивый, белобрысый, с голубыми глазами.

Другой рыжий, сильно чумазый.

Оба худые, как черти.

Третий мальчишка плотного телосложения, но нельзя сказать, что жирный, смуглый, очевидно мулат. Вблизи становится ясно, что он заметнее старше первых двух.

Троица запыхалась, явно убегая от кого-то, но от кого, пока непонятно. Коридор переходит в лабиринт коридорчиков и комнат с полной разрухой, трубами и кабелями вдоль стен, заставленных всяческим барахлом.

В одном помещении они замешкались, не находя пути для дальнейшего бегства, и показались их преследователи: двое женщин и мужчина, пожилой и толстый. Они держали в руках электрошокеры и фонари. Одеты в серую военную форму. На поясах пистолеты и наручники.

Первая женщина:

– Попались, консервы!

Они врываются в комнату к мальчишкам, но тут белобрысый откатил стеклянную этажерку и за ней оказался проход. Мальчишки, столкнувшись, кинулись в открывшийся проём. Этажерка сбила с ног кричавшую женщину, но бежавшая за ней напарница успела вскинуть руку, и из электрошокера вылетели длинные провода, впившись чуть пониже лопатки не успевшего скрыться в проёме плотного мальчишки. Он дёрнулся и начал заваливаться назад ухватившись за что-то перед собой.

Двое других мальчишек в проёме оглянулись. Рыжий через секунду бросился бежать дальше, а белобрысый сделал шаг к плотному:

– Руку давай, Бобас!

Плотный дёрнулся и прохрипел, оседая и заваливая проход стоящими вдоль стен канистрами:

– Беги, Койт…

Белобрысый ещё секунду помедлил и бросился догонять рыжего, что убежал уже довольно далеко. Сзади слышался радостный женский голос:

– Ого, какой мясистый, банок пятьдесят консервов будет…

Белобрысый продолжал бежать, несколько раз поднимаясь по лестницам. Он выбежал ещё в один длинный коридор, под потолком которого, покрытого плиткой и длинными люминесцентными светильниками, на высоте метров двух, был ряд окон. Стало понятно, что это уже полуподвал и поверхность близка. Рыжий бежал метров в двадцати впереди него.

Рыжий буквально вломился в двухстворчатую дверь в конце коридора. Видно было, что за этой дверью лестница, ведущая вверх, и там был естественный свет, свобода и спасение. Но, вместо того, чтобы подождать своего товарища, рыжий заблокировал сворки стулом. Белобрысый закричал:

– Нет Марсик, нет! Не бросай меня!

Белобрысый подбежал к двери вплотную, а рыжий, сплющив физиономию об армированное проволокой стекло зловеще прошипел:

– На консервы пойдёшь, гад…

Рыжий кинулся вверх по спасительной лестнице, а белобрысый заметался, увидел на полу засохший в горшке фикус, схватил его и что есть силы ударил по стеклу… Да где там! Горшок разлетелся вдребезги, засыпав руки мальчишки землёй, а из этой земли вдруг посыпались неестественно крупные красные муравьи. Мальчишка вскрикнул и затряс руками, обернулся и увидел в десятке шагов от себя чудовищно запыхавшуюся, но довольную женщину, которая медленно поднимала электрошокер:

– Сейчас будет немножко больно…

Белобрысый зажмурил глаза и вроде как хотел закричать, но вдруг что-то рухнуло перед ним сверху. Это был высокий широкоплечий мужчина в дорогом синем костюме, ухоженный и явно уверенный в себе. Он перехватил руку женщины с электрошокером и провода контактов выстрела взвились под потолок. Другой рукой он сперва огрел её валявшимся на полу, но почему-то горевшим светильником, потом содрал с пояса преследователя пистолет, обернулся к белобрысому мальчишке, слегка по-идиотски подмигнул и с разбегу вынес ногой преграждавшую им путь к свободе дверь, будто она была вышиблена не человеком, а снарядом. Мимоходом схватив ошалевшего мальчишку под мышку, мужчина поскакал вверх по лестнице, а сверху появились ещё трое в серой форме. Спаситель начал стрелять, но как-то нелепо, не по серым фигурам, а под ноги им и по сторонам. Тем не менее, серые фигуры подняли руки и откатились к стенкам, дрожа и зажмурившись.

И вот так с мальчишкой под мышкой мужчина выскочил на улицу. Светило яркое солнце. Кругом была празднично одетая толпа. Все кричали радостно и неистово хлопали в ладоши. Толпа состояла в основном из женщин и девочек, хотя была пара инвалидов в военной форме, которые пыжась и выпучивая глаза, отдавали честь. Мужчина отпустил спасённого мальчишку на землю и будто бы уже и забыл про него, принимая знаки внимания и купаясь в обожании. Недоумённый мальчик стоял и оглядывался, не веря своему спасению и всему происходящему вокруг.

Из толпы по направлению к мужчине побежала девочка лет семи с огромным букетом белых роз. Мужчина наклонился к ней, их глаза встретились, и вдруг девочка, вместо того, чтобы протянуть цветы, замерла, на её лице мгновенно отразился ужас, букет рассыпался, упал на мостовую, и девчонка зашлась криком.

Белобрысый мальчишка оглянулся и увидел, как из-за крыш зданий, из небесной глубины, на толпу ринулся рой шестивинтовых мощных дронов, вооруженных пулемётами и всевозможными сбросами. Всё погрязло во взрывах, дыму, кровавых ошмётках. Девчонку, которая несла цветы, отбросило далеко в сторону. Мальчишка упал на пятую точку. Его спаситель вроде хотел что-то сказать, протянул к мальчику руки, как вдруг мощный дрон впился ему в голову и оторвал её во мгновение ока. И уже ничто и никто не могли помещать воплю, вырвавшемуся из уст белобрысого мальчишки….

***

Мгновенная темнота и шлепок удара по лицу.

– Достал вопить, сволочь!

Над белобрысым мальчишкой наклонился рыжий, что бросил его в подвале:

–Ты задолбал кричать во сне, придурь… Ещё даже не утро…

Рыжий занёс ладонь, чтобы снова хлестануть по лицу белобрысого, но тот лягнул его запутавшейся в покрывале ногой прямо в грудь. Рыжий отлетел в угол.

Стало понятно, что дело происходит в подвале, похожем на том, где была погоня. Правда трубы были поржавее, с них в пару местах капало, да и свет был потише. Рыжий, приходя в себя, медленно поднимался, прихватив пластиковую табуретку, которую он уронил, приземлившись. Белобрысый тоже не стал задерживаться на лежанке, ловко перепрыгнул через грязный стол и вооружился такой же табуреткой, правда с трещиной на сиденье. Теперь стало ясно, что в помещении они были не одни. У другой стены на куче тряпья раскинулся плотный мальчишка, которого во сне белобрысый называл Бобасом. А далее в совсем сумрачной нише, на лежанке виднелись торчащие из-под шерстяной офицерской шинели головы трёх малышей. На краю их нар сидела хоть и опрятно одетая, но на удивление косматая бабка с абсолютно безумным взглядом.

Рыжий стал медленно подходить к столу, поудобнее перехватывая табуретку двумя руками.

– Я в натуре сдам тебя на консервы… Ты понимаешь, что я ссусь из-за твоих воплей.

Белобрысый мальчишка опустил взгляд на панталончики рыжего. Они были мокрыми вдрызг…

Белобрысый расхохотался. Громко и истерично. Из руки его выпала табуретка с треснутым сиденьем.

Через секунду завыла бабка. Так неожиданно, что вздрогнули оба мальчишки. Теперь уже захохотал и рыжий.

Казалось бы, что такая кутерьма разбудила бы кого угодно, но малыши продолжали спать, очевидно, привыкшие к подобному грохоту и воплям, а Бобас только теперь приподнял голову с кучи тряпья и неожиданно низким голосом прохрипел:

– Ну что за гадство…

И неожиданно заорал, садясь на своей лежанке. Просто издал нечленораздельный вопль. Тут открылась незаметная до этого дверь, и в помещение зашёл молодой человек лет двадцати. Лицо его было обезображено шрамом, идущим через левую бровь, невидящий глаз, впалую щёку и заканчивающимся на верхней губе, слегка оттягивая её вверх, так что был виден отколотый клык и два окружавших его зуба. В силу своей травмы, говорил он сильно шепелявя:

– Вы когда-нибудь поубиваете друг друга…

Он оглядел мизансцену и констатировал очевидное:

– Понятно… Койт опять орал во сне. Марсик из-за этого опять обоссался…

Бобас его передразнил:

– Обоссался… Я скоро из-за них обсераться начну… Коста, давай сдадим их обоих на консервы.

Молодой человек, которого, как теперь понятно, звали Коста, присел перед Койтом на табуретку с треснутым сиденьем и потрепал мальчишку по всклоченной белобрысой шевелюре:

– Ну, сейчас-то чего приснилось.

Койт уклонился от ладони Косты и потупив глаза ответил:

– Мы от хлыстов убегали. Бобаса они поймали, а Марсик оставил меня хлыстам.Закрыл передо мной дверь…

– И ты заорал?

– Нет, тогда я не заорал, Меня спасли.

– И кто же тебя спас?

– Вождь нации.

– Кто?

– Вождь нации. Ну этот, наш, который с билбордов. Он проломил потолок и раскидал всех хлыстов, и вынес меня на улицу, а там был праздник.

– Ну, хрен ли ты кричал?

– Так ему дрон голову оторвал…

– Кому?

– Вождю нации…

Тут подал голос Бобас, впрочем он произнёс только одну фразу, ёмкую и лаконичную:

– Полный пипец…

Марсик перехватил табуретку ножками от себя и запрыгал в углу, изображая пулемёт:

– Та-та-та-та! Я вождь нации! Получайте хлысты! Та-та-та-та, вот вам за консервы…

Коста, как смог, усмехнулся:

– Иди, штаны поменяй и вымой там чего надо, а то воняешь… Зайдите все потом ко мне.Дело есть.

***

И вот троица стоит перед стальной дверью с вентилем посередине. Стучать явно никто не хочет. Эту миссию взял на себя Бобас :

– Ну чего жмётесь-то – и постучал по двери сперва пухлым кулачком, а потом со всей силы ногой.

Коста тотчас открыл, запустил их вовнутрь и зачем-то огляделся вправо влево по коридору.

В бункере у Косты всё было заставлено компьютерами, везде на столиках и тумбочках, а то и просто на полу в коробках и коробочках лежали болтики-гаечки-винтики, платы, микросхемы и прочая начинка. Из пяти мониторов светилось только два.

Коста уселся на шаткий стул с колёсиками и, глядя на монитор, сказал стоящим за спиной мальчишкам:

– На столе завтрак, сырники вам сделал, молоко сухое развёл. Лопайте до отвалу, морозильник накрылся, хранить их нельзя.

Бункер наполнился чавканьем и суетой, какая бывает разве что в обезьяннике зоопарка в клетке с мелкими мартышками. Всё было съедено за пару минут, и Коста продолжил:

– Сегодня в десять утра будет прилёт по второму мехзаводу. Там рядом распредпункт и два универсама. Есть вероятность поживиться. Кто пойдёт?

Коста повернулся на стуле. Койт и Марсик молчали. Бобас тут же ответил:

– А меня-то ты чего звал? Понятно дело, что я в форму не влезу…

Марсик зло посмотрел на него:

–Худеть тебе надо, сволочь…

Коста тут же погасил новый конфликт:

– Тебя я Бобас к себе звал по другому поводу… Ну решайте, доходяги, кто пойдёт.

Опять подал голос Марсик:

–Койт орал, пусть он и идёт. А я хоть своё досплю.

В бункере остались Коста и Койт. Коста достал из покосившегося шкафа видавшую виды ученическую форму. Встряхнул её и, поглядев на Койта, тихо прошепелявил:

– Растёшь ты быстро, боюсь, по осени уже будет видно, что одёжка не по тебе. Другую трудно достать. Всё переключили на распределители, там только по документам…Ну да ладно, что-нибудь придумаем.

***

Эту школьную форму Коста принёс года два назад, когда они скрывались ещё в другом убежище. И тогда он сетовал, что на Койте она висит мешком, типа тоже одёжка не по росту. Койт так и не решился спросить Косту, как он раздобыл эту форму, предпочитая не думать о возможных вариантах.

Это обмундирование Койт напялит на себя позже, когда уже выберется на поверхность из завалов, иначе костюмчик точно попачкается или обо что-нибудь порвётся. А пока Коста прикрепил ему скотчем на голую грудь передатчик. На коже мальчишки были видны красные полоски от предыдущих процессов прикреплений амуниции.

– Я больше не могу, – жаловался Койт, – у меня вся грудь чешется и болит.

Коста, тем временем, пристраивал ему на форму значок с камерой:

– На грудь целее будешь. У тебя сердечко стучит и процессор маскирует, с трех метров детектор уже частоту не поймает…

Затем Коста аккуратно сложил форму в пакет, засунул в рюкзачок и помог Койту просунуть руки в лямки ранца. Покрутив мальчишку перед собой, он вроде остался доволен:

– Ну, вроде, не должно быть заметно…Да, бог даст, такого пижона на консервы не пустят. Но слушай, что я тебе говорю, и зазря на хлыстов не нарывайся.

***

Итак, нашему герою Койту предстояло выбраться через завалы из убежища на улицы города Чектауна. Дом, в котором они хоронились, стоял в центре города, был одним из самых высоких. Бомба попала в первый, торцевой этаж два года назад. Остальные четыре подъезда, по крайней мере четвёртый и пятый, были вполне обитаемы. Как ни странно, центр города в плане безопасности был гораздо надёжнее, чем окраины. На окраинах были заводы, там кипела жизнь, и было многолюдно, не смотря на постоянные прилёты и атаки дронов. В центре же практически всё было закрыто, заколочено и заброшено, а жили в основном приезжие военные, распределённые по пустующим квартирам, да местное старичьё, которое было не согнать с насиженных мест, даже если бы в центр прорвались вражеские танки. Из-за этого хлысты и дроны, как правительственные, так и имперские, чужие, сюда наведывались нечасто.

Выдвигаться на поверхность было ещё рановато. Койт присел в свете последней лампочки.

Дальше источником света должен был быть только его фонарик. Койт начал припоминать, как они проводили свет в убежище. Это был их первый квест на новом месте.

Мальчик присел на пенопластовый щит, валявшийся на полу впритык к стенке, прикрыл глаза и неожиданно для себя провалился в сон.

***

Койт со стороны увидел знакомый туннель. Из-за поворота сначала запрыгали лучики фонариков, затем показались Коста, несущий на спине бобину с кабелем, разматывающимся назад, За Костой шёл Марсик с листом фанеры. За Марсиком – он сам, замыкал вереницу Бобас с металлическим чемоданом в правой руке. Незаметно для себя Койт снова оказался в своём теле, и уже воспринимал происходящее не со стороны, а от первого лица.

Коста резко остановился;

–Вот он пацаны, нашли!

Коста показал на толстенный силовой кабель.

– Будем врезаться … Все шагов на пять назад…

На всякий случай ребята отошли шагов на десять.

Коста присоединил свой кабель к напоминавшим гвозди контактам, одел плотные резиновые перчатки, бросил себе под ноги лист толстой фанеры и. стоя на нём, забормотал:

– Так, это одна фаза… вторая… Так, земля … тут ноль, наверное… – Аккуратно, но с силой вонзил контакты в кабель. Пару раз искорнуло, завоняло пластмассой, и всё затихло.

Коста обернулся с довольно рожей, от чего шрам на его физиономии стал выглядеть особо зловеще:

– Ну что, карапузы, поздравляю, мы теперь со светом.

Команда двинулась назад. Около поворота Коста взял у Бобаса железный чемоданчик и открыл его. Там лежали две шашки пластида.

Глаза Бобаса округлились:

– Так я чего это… Взрывчатку нёс?

Коста отмахнулся:

– Да чего ты бздишь, запалы то у меня, сейчас под картонку лепестки поставим, и если кто по нашему кабелю пойдёт, наступит… Ба-бах! Его на куски, кабель обрубит и смотает на пружинную бобину к убежищу, а у нас света как не бывало, значит когти рвать пора. Так, давайте все за угол…

– А если на фанеру крыса или, там, собака наступит, – Испуганно спросил Койт.

– А не фига не будет. Надо килограммов двадцать нагрузки. Иначе не взорвётся.

Коста с ребятами начали уходить во тьму, будто даже не замечая, что Койт почему-то не пошёл с ними, а остался стоять около поворота, глядя то на лист фанеры, то куда-то во тьму, в том направлении, где Коста врезался в силовой кабель. Друзья уходили всё дальше и дальше, а Койт всё стоял и стоял… И вдруг он увидел, что к нему навстречу идёт высокая фигура. Сердце Койта затарабанило в груди, и на загривке пробежал холодок по приподнявшемуся пушку. Но через секунду Койт узнал – это был вождь нации. Он приветливо махал Койту, шёл к нему навстречу, а за ним коридор непонятным образом начинал освещаться. Вождь нации подходил всё ближе и ближе, и Койт с ужасом понял, что ещё пару шагов и мужчина наступит на фанеру, и тогда… Койт вскинул руки, собрался крикнуть, но чья-то узкая и холодная ладошка зажала ему рот.

***

Койт открыл глаза и увидел сидящего перед ним на корточках Марсика, который зажимал ему рот ладонью. Марсик едва-едва сдерживал смех:

– Ну вот, ты опять собирался вопить.

Ладонь Марсика пахла сырниками и мочой. Койт отбил её от своего лица и принялся отплёвываться. Марсик присел на лист пенопласта рядом с товарищем и тоже облокотился на стенку:

– Вот, Коста, послал проводить тебя наверх, помочь если что. Ты же у нас в последнее время трусишка, что ни сон, так крики …

– Причём тут это…– Койт пожал плечами, – Я, когда не сплю, вовсе не трушу.

Марсик отковырял кусок пенопласта, швырнул его в противоположную стену:

– А ты во что веришь?

– Ну… В Бога верю…

– Какого бога?

– Ну.. Нашего бога, который на Земле живёт.

– Так там, на Земле, наверное, много кто живёт.

– Ну.. У них должен же быть главный бог. А остальные тоже боги, но не главные, поменьше…

Воцарилась пауза в несколько секунд . Марсик отковырял ещё один кусочек пенопласта подкинул его, шлёпнул ладонью, явно целясь в лампу:

– А что нам до этих богов. Привезли сюда, на Терру-три, людей. Коста говорил, двести лет назад по-нашему, или сто восемьдесят лет по-ихнему, по земному. С тех пор вся планета на них корячится, а они сидят себе на орбите и торгуют. Со всеми торгуют, как Коста говорит, а мы тут рождаемся, живём, работаем и дохнем, и ещё воюем… Сейчас вот мы сколько лет воюем?

– Ну… Пятый год пошёл…

Койт отодвинулся от стены, сел на колени и посмотрел Марсику в лицо:

– А я вот верю, что меня родители ищут. Ну, может, отец и погиб, но мамка жива. Просто в дни первых бомбёжек мы потерялись, и потом мы найдёмся… У тебя ведь тоже есть родители.

Марсик в ответ засмеялся и обнажил левое плечо. На нём красовалась двухцветная татуировка:

– Вот мои родители. Чисто технически были те, кто сдал клетки, из которых потом дети растут. Но меня не мамка рожала, а инкубаторий. И я – собственность горнорудной компании, и она меня должна была выкормить, вырастить, выучить и работал бы я на неё всю жизнь и сдох бы когда-нибудь в доме для стариков, если бы не война. Разбомбили наши садики, и я с беженцами очутился в Чектауне, где Коста меня подобрал.

Опять повисла пауза. Первым дальше заговорил Марсик:

– Что, Койт, наша жизнь. Мы мелкие, мы планы не строим. Живём день целый, как живём. От рассвета до заката.

– Иногда от рассвета до заката долго получается…

–Это когда страшно, то долго. А когда весело и сыто – то быстро. Мы с тобой Койт пожалуй и не дети вовсе. Сколько нас бомбили да ловили… Вот ты чего боишься?

– Ну.. Бомбёжек боюсь. Дронов боюсь. И хлыстов с консервной фабрикой…

Марсик ткнул Койта в рёбра пальцем:

– Ты чо, реально веришь, что тебя на консервы пустят?

– А чего не пустить? Война, жрать нечего. А солдаты в окопах голодные. И рабочих кормить надо. А тут вороны, голуби, крысы, собаки, кошки и дети беспризорные. Какой с них толк, разве что мясо…

– А я не верю. Это Коста нас пугал, чтобы мы маленькими на улицу не совались. Но мы-то выросли. И потом, я меченый, меня в крайнем случае хозяевам отдадут, а не на консервы.

– А вот Бобаса точно на консервы. Какой с него толк, кроме как не по банкам разложить.

Мальчишки рассмеялись. Койт глянул на часы. Марсик продолжал щипать пенопласт. Первым подал голос Марсик:

– А вот ты на что, как это, надеешься, – и, не дав ответить Койту, продолжил свою мысль, – я вот на войну надеюсь. Коста говорил, что была уже двадцатилетняя война. Давно но была. Пока мы воюем, им не до нас. А вот закончат и всех переловят. И меня на Чёрные Холмы пошлют, и тебя на свободе уж точно не оставят…

Койт опять откинулся на стенку:

– А я в вождя нации верю. Ему ведь никто правду не говорит. Если он узнает правду, то всё исправит. И хлысты за нами бегать не будут, и мамка отыщется…

Марсик долго и тяжело вздохнул и вдруг запел на удивление красивым и чистым голосом:

– Ветер в поле искорки гоняет.

Из лесочка долбит миномёт.

Мой домишка утлый догорает.

Сизый дым с околицы ползёт.

Песню эту, видно, Марсик пел уже не раз, поэтому Койт подхватил её и дальше они уже жалобно голосили дуэтом:

– От углей черны мои ручонки.

Я пороюсь, косточки найду.

С равнодушным ликом, да с иконки

Смотрит ангел на мою беду.

Мальчишки поднялись и запели гораздо громче:

– Пусть годков всего-то мне пятнадцать,

Но я знаю, командир поймёт.

Ухожу я в ополченье, братцы,

Чтоб найти тот чёртов миномёт.

Я с собой возьму лишь три гранаты.

За отца, за мамку, за сестру.

И в блиндаж имперский их, ребята,

Под одеждой ночью пронесу.

А когда душа моя остынет,

Попаду я в райские края.

Я хочу взглянуть в глаза пустые

Ангелочку, что хранил меня.

Марсик замолчал и Койт в одиночку закончил песню:

– Ветер в поле искорки гоняет.

Из лесочка долбит миномёт.

Мой домишка утлый догорает.

Сизый дым с околицы ползёт.

Тут сверху раздался шипящий звук, и послышался шепелявый голос Косты, будто со дна бочки:

– Хватит горлопанить, певуны, уже восемь часов, марш наверх, прилёт прозеваете, мы без бабла останемся.

Койт засуетился:

– Правда, Марсик, пора уже.

– Да чего ты этого шепелявого слушаешь, – шепнул рыжий на ухо товарищу, – нахрен ему эти прилёты. Коммуникаторы у всех года три как отобрали. Никто в сеть не выходит. Компы – что калькуляторы да пишущие машинки, мобилы на кнопках, кому он видео впаривает, понять не могу…

– Пошли-пошли…

Мальчишки включили фонарики и нырнули в темноту.

***

Убежище располагалось на самом нижнем, третьем этаже подвала первого подъезда. Бомба до него не достала. Она сдетонировала где-то этаже на пятом. Поэтому лестница до первого этажа, все шесть пролётов, была целая. Правда, перила сильно качались. Ребята быстро пошли вверх. Из-под ног разбегались наглые крысы, жались по стенкам. Глазёнки грызунов отражали зелёными огоньками свет фонариков. Раньше Койту казалось, что это зверьё может наброситься на него и сожрать, но этот страх год уже как прошёл, да и крысы казались жирными и сытыми.

Для скрытости убежища очень ценным было то обстоятельство, что в этом доме подвалы в каждом подъезде были изолированными, кроме того коммуникации были подведены раздельно. Сообщение между подвалами было возможно через низлежащий паркинг, уходивший ещё на два этажа под землю. Когда в дом прилетело, паркинги заполнились водой, закрыв общий доступ к подвалам. В этих своеобразных подземных озёрах, полных металлических конструкций и безнадёжно затонувших машин вскоре размножилась террианская бурая слизь, которой, очевидно, солнце не было нужно, превратив воду где-то в кисель, где-то в студень. Коммунальщики пытались откачать это безобразие. Последний раз прошлым летом, заставив понервничать Косту: а вдруг у них получится и обособленности подвалов придёт конец; но ничего у рабочих не получилось. Коста высказал предположение, что после взрыва бомбы была нарушена гидроизоляция паркингов, а так как они находились ниже зеркала воды протекавшей неподалёку речки, туда хлынули грунтовые воды, бороться с которыми было просто бессмысленно.

Вдруг что-то грохнуло. Грохнуло основательно. Металл перил загудел. С пола всколыхнулась пыль. Огоньки крысиных глаз заметались, пару писков и грызуны исчезли непонятно куда. Ребята слегка присели. Койт спросил товарища: